Плоды просвещения
Гонку за вузовским дипломом можно рассматривать и как растянутую на годы инвестиционную акцию. Соискатели диплома понимают будущее его обретение как некую финальную операцию, которая может — хотя бы в долгосрочном периоде -капитализовать их вложения. Причем сама возможность успешной капитализации, ее характер и способы зависят от того, какой диплом окажется в руках у выпускника — экономиста, врача, инженера, переводчика и т. д. И мы, видимо, не очень погрешим против истины, если в соответствии с общей картиной взаимосвязи различных теневых рынков, открывающейся в рассказах респондентов, предположим, что в наши дни престиж вуза все в большей степени определяется не качеством знаний его выпускников, но спросом на профессии, дающие преимущества для работы в теневой сфере. Это, конечно, весьма ответственное предположение: если оно соответствует реальности, то отсюда следует, что в институтских аудиториях сегодня формируется новое коррупционное поколение. И, тем не менее, определенные основания для такого предположения у нас есть.
Как можно понять из неоднократных свидетельств наших собеседников, наибольшим спросом пользуется сейчас диплом юриста. Понятно, что люди именно с такими дипломами займут вскоре различные должности в органах МВД, ФСБ и других структурах, призванных обеспечивать правопорядок вообще и служить главным орудием общества в борьбе с коррупцией и теневой экономикой в частности. Однако, как мы уже выяснили, некоторые из этих структур (например, милиция) общественное мнение относит к числу наиболее коррумпированных, причем — выразимся максимально осторожно — не совсем безосновательно. Добавим к этому, что наши респонденты указывают на чуть ли не поголовное участие студентов юридических вузов в операциях на вузовских теневых рынках. Какое же использование диплома, полученного таким образом, мож- но считать наиболее вероятным? Быть может, будущие юристы — идейные люди и мечтают, продравшись сквозь тернии студенческой коррупционной практики и получив заветный «сертификат знаний», вырваться в конце концов на оперативный простор борьбы с коррупцией? Или, напротив, они потому и готовы выкладывать значительные деньги на вузовских теневых рынках, что надеются с помощью диплома получить такое место, которое позволит с лихвой компенсировать теневые затраты в той же теневой сфере?
У нас нет однозначных ответов на эти и подобные им вопросы. С одной стороны, мы не вправе утверждать, что среди преподавателей и студентов юридических и других факультетов нет честных людей, желающих передавать и получать знания и движимых благородными общественными целями. Но мы не вправе и игнорировать ту вузовскую практику, о которой рассказывают наши собеседники, равно как и озабоченность, высказываемую, скажем, такими людьми, как Б.С, офицер ФСБ из Уфы. «Разве это правильно, — сетует он, — что у нас на юридические факультеты или в Академию налоговой полиции принимают учиться за деньги, причем за большие — семь-десять тысяч долларов в год надо заплатить. Это что значит? Значит, что в органы придут работать дети воров и бандитов. Их же нужды они и будут обслуживать». Возможно, тут есть преувеличение. Но это не значит, что можно позволить себе не прислушиваться к таким свидетельствам.
Мы говорим об этом в том числе и потому, что общественная терпимость (если не равнодушие) к порядкам и нравам, Царящим в высшей школе, порождает у многих глубокий пессимизм относительно возможности их изменить, который, в свою очередь, лишь усугубляет ситуацию. Вот как оценивает, например, положение дел в высшей школе один из самых осведомленных наших информаторов, ростовский преподаватель СМ., в словах которого находим некую формулу отчаяния: «Вузовская система современной России — сплошной гнойник, который удалить можно, наверное, только вместе с таким географическим понятием, как сама Россия». Так говорить может только человек, вплотную столкнувшийся с каким-либо отвратительным явлением и испытывающий полное бессилие.
Правда, есть среди наших респондентов и такие, кто сохраняет способность анализировать сложившуюся ситуацию более спокойно и рационально и предлагать вполне конкретные методы ее преодоления. «Способ устранения коррупции, собственно, один, и он всем давно известен, — убежден главный герой этой главы, ивановский педагог И.П. — Необходимо резкое повышение зарплаты учителям и преподавателям. Причем тысячи нам не нужны. Я, скажем, без проблем работал бы в университете при зарплате в 300-400 долларов. Я думаю, таких большинство. А при нынешнем уровне зарплаты взятки неизбежны. И все попытки что-то изменить здесь без изменения уровня оплаты труда заведомо бесполезны». И в такого рода представлениях И.П. не одинок.
Не имея против этого каких-либо принципиальных возражений, мы, тем не менее, не очень уверены, что предлагаемые меры радикально помогут делу (даже если государство изыщет деньги, чтобы поднять зарплату вузовских преподавателей до 300 долларов). В конечном счете, рынок знаний и дипломов — не изолированный коррупционный заповедник, но органическая часть экономической системы страны. И если на всеобъемлющем общероссийском теневом рынке знания не пользуются спросом и не могут принести сколько-нибудь достойный уровень дохода тем, кто ими обладает, бесполезно предъявлять претензии системе высшего образования и надеяться на возможность ее очищения от разъедающей ее коррупционной ржавчины. Здесь неизбежно будет сохраняться купля-продажа дипломов, при которой приоритет отдается не тем, кто обладает знаниями и способностями, но тем, кто обладает определенными ресурсами и поднаторел в операциях на теневом рынке.