Правые
А теперь посмотрим на ту часть населения, которая в дни нашего опроса выражала поддержку С. Кириенко, Ю. Лужкову и Г. Явлинскому. Мы объединили этих избирателей в одну группу, потому что под интересующим нас углом зрения они выглядят очень похожими. И, как ни покажется странным, при таком ракурсе они обнаруживают близость именно к жириновцам!
Это проявляется и в благожелательном отношении к неплательщикам налогов, и в готовности отдать голоса криминальному авторитету, и в предрасположенности к высокодоходному труду в криминальной среде. Ближе всех к ультраправым -сторонники Кириенко (терпимостью к сокрытию доходов они даже превосходят жириновцев), за ними идут приверженцы московского мэра, а избиратели лидера «Яблока» этот ряд замыкают. За криминального авторитета, к примеру, готова проголосовать половина кириенковцев, среди лужковцев таких — 42%, а среди явлинцев — 35%. Примерно такие же пропорции обнаруживаются и в реакциях на другие интересовавшие нас вопросы. Если учесть, что большинство правых тоже люди относительно молодые и, по нынешним меркам, неплохо обеспеченные, а уровень их образования значительно выше, чем у жириновцев, а также то, что в их составе гораздо заметнее представлены жители крупных городов, сам собой напрашивается вывод, к которому мы пришли в предыдущем разделе: какие бы признаки — экономические или политические — ни использовались как группообразующие, в любом случае выясняется, что теневым соблазнам в современной России больше всего подвержена самая молодая, энергичная и благополучная часть общества независимо от того — можем мы теперь добавить, — где живут эти люди и каков уровень их образования.
Единственное, чего нельзя обнаружить у правых, так это явного предпочтения, отдаваемого патронажно-корпоративным теневым связям перед теневым индивидуализмом. Это значит, что они, в отличие от ультраправых, озабочены не столько созданием русского теневого порядка, сколько тем, чтобы любое упорядочивание не обернулось ограничением свободы, в том числе и свободы теневой деятельности. Не удивительно, что правые меньше, чем кто бы то ни было, рассчитывают на то, что лидеры, за которых они во время проведения опроса собирались голосовать, справятся с коррупцией и теневой экономикой: на Кириенко в этом отношении возлагает надежды лишь четверть его сторонников, на Лужкова и Явлинского чуть больше, но все равно меньше трети. Тут обеспокоены, похоже, не столько неупорядоченностью свободы, сколько тем, что новый порядок может оказаться реанимацией старой несвободы. Поэтому, наверное, правые более настороженно, чем остальные, реагируют на такие слова, как «чрезвычайщина» и «диктатура”: поборников авторитарных методов борьбы с экономическим криминалом в их среде немного (14-15% среди стороннике Явлинского и Кириенко и 22% среди симпатизирующих Лужкову). Здесь не мечтают о российском Пиночете, не без оснований опасаясь, что в отечественном исполнении борьба с противниками экономической свободы обернется бюрократическим диктатом над ее сторонниками.
Однако и к дальнейшей либерализации экономики правые относятся сдержаннее, чем можно было предположить. Да, доля «либерализаторов» в их рядах значительнее, чем в других электоральных группах российского общества (среди кириенковцев таких треть, среди лужковцев и явлинцев, соответственно, 27 и 29%). Но эти цифры не настолько выразительны, чтобы говорить о внятной и устойчивой тенденции. Возможно, правые сомневаются в том, что между смягчением законов и обузданием экономической преступности существует прямая зависимость. Но вполне возможно и другое: ведь речь, как правило, идет не о предпринимателях, а о наемных работниках, и вот для них-то, судя по всему, связь между расширением свободы бизнеса и их собственной свободой не столь очевидна, как для самих бизнесменов. Примерно такие же умонастроения мы могли наблюдать у ПРЕДпредпринимателей; наши правые в этом отношении от них почти не отличаются. Похоже, те из них, кто не принадлежит к предпринимательскому классу, рассматривают и оценивают жизнь не в координатах «настоящее — будущее», а в координатах «настоящее — прошлое»; они хотят сохранить то, что есть, а боязнь отката к тому, что было, вытесняет из их сознания вопрос о том, к чему и как двигаться дальше, делает его отвлеченным и неактуальным.
Разумеется, в этом желании сохранить полученные свободы (включая свободу теневой деятельности) могут быть различные нюансы, и некоторые из них наш опрос обнаружил: например, кириенковцев, чья податливость на теневые соблазны почти такая же, как у жириновцев, главная проблема либерального мировоззрения (как соединить свободу с порядком) волнует, кажется, явно меньше, чем явлинцев. Первые, насколько можно судить по нашим данным, чаще склоняются к мысли, что неупорядоченная свобода — это нормально, и ее поэтому надо сохранять и расширять, а вторые острее ощущают ее ситуативность, временность, а быть может, и ненормальность. Поэтому и их готовность пользоваться плодами такой свободы не столь впечатляюща, как у кириенковцев. Это сближает «влинцев с левыми, однако у последних, как мы попытаемся показать, мотивация скорее всего иная.