Смягчать или ужесточать законы? (грань между коррупцией и теневым бизнесом в массовом сознании)
В начале главы мы приводили данные о том, как воспринимают проблему борьбы с коррупцией и теневой экономикой представители интересующих нас общественных групп, насколько важной ее считают. Мы отметили также парадоксальное нерадение жизненного опыта и жизненных установок российских предпринимателей: с коррумпированными чиновниками они непосредственно сталкиваются чаще других, а важность проблемы борьбы с коррупцией и теневой экономикой оценивают ниже других. Теперь, выяснив отношение разных групп к теневой деятельности, мы можем сказать, что парадокс этот оказался не единственным.
Дело в том, что данные, фиксирующие отношение к проблеме борьбы с экономическими правонарушениями, отнюдь не всегда согласуются с информацией о распространенности теневых установок в той или иной группе. Соответствие более или менее отчетливо просматривается у НЕпредпринимателей, а вот среди потенциальных бизнесменов его, при всем желании, обнаружить нельзя: с одной стороны, они больше всего подвержены теневым искушениям, а с другой — проблема борьбы с нелегальной экономической деятельностью кажется им даже более важной, чем предпринимателям, у которых податливость на такие искушения начинает вроде бы ослабевать. Кажется, тут что-то не так: нельзя стремиться к какой-то цели и одновременно желать препятствий на своем пути.
Понять природу этих несоответствий нам могут помочь данные, фиксирующие представления респондентов о наиболее эффективных методах наступления на коррупцию и теневой бизнес. Дело в том, что для кого-то оно может ассоциироваться с лобовой административно-полицейской атакой, а для кого-то — с устранением причин явления (прежде всего экономических), причем само такое устранение может казаться особой и самостоятельной задачей, перед которой полицейские меры выглядят второстепенными или даже третьестепенными.
Таблица 12
Как, по Вашему мнению, легче справиться с теневым бизнесом,
коррупцией, организованной преступностью?
Варианты | Населе- | Предпри- | ПРЕДпред- | НЕпредпри- |
ответов | ние в | ниматели | прини- | ниматели |
целом | матели | |||
Обеспечить | ||||
неотвратимость | ||||
наказания в | ||||
соответствии с | ||||
существующими | ||||
законами | 37 | 29 | 37 | 38 |
Ввести чрезвычайные | ||||
законы и доверить их | ||||
исполнение политику- | ||||
диктатору | 23 | 15 | 20 | 24 |
Смягчить законы, | ||||
чтобы создать | ||||
благоприятные | ||||
условия для развития | ||||
легального | ||||
предпринимательства | 21 | 40 | 31 | 16 |
Другое | 2 | 7 | 1 | 2 |
Затрудняюсь ответить | 18 | 10 | 11 | 19 |
Дело, кажется, начинает проясняться. Для представителей российского «низового» бизнеса коррупция, с которой они сталкиваются чаще других, и теневые отношения, в которые они непосредственно вовлечены, — это их личные проблемы, неотъемлемая составляющая их образа жизни. Поэтому среди них наивысший процент тех, кто видит корень зла не в нарушении законов, а в самих законах (прежде всего налоговых). В полном соответствии с нашей гипотезой о формировании в сознании предпринимателей правовых ценностей многие из них как бы говорят: расширьте пространство легальной свободы, сделайте юридические нормы более либеральными, устраните жесткие правила, загоняющие нас в теневую сферу, и мы из нее выйдем, потому что чувствуем себя здесь неуютно.
Однако даже в предпринимательской среде «либерализаторы» не составляют большинства. Среди бизнесменов немало и тех, кто видит выход в ужесточении контроля за соблюдением действующих законов. Есть среди них даже сторонники чрезвычайщины и диктатуры. В том и другом случае мы, возможно, имеем дело с людьми, для которых вопрос о нелегальной экономической деятельности и о борьбе с ней — это вопрос, относящийся не столько к теневому бизнесу (то есть к ним самим), сколько к коррумпированным чиновникам. «Здесь нужно разделить, — говорит молодой предприниматель Г., один из совладельцев финансового холдинга. — Теневой бизнес — это одно, а криминал и коррупция — это уже совсем другое. Одно дело, когда человек не платит налоги, то есть, по сути дела, не дает государству себя ограбить, и совсем другое, если нарушается уголовный кодекс». Предприниматели, напомним еще раз, намного чаще, чем кто бы то ни было, непосредственно сталкиваются с коррупционерами, и, видимо, собственный опыт заставляет их с пессимизмом относиться к предположению, что со злоупотреблениями государственных служащих можно справиться, не прибегая к жестким репрессивным мерам.
Таким образом, первый из выявленных нами парадоксов можно объяснить тем, что не все представители российского «низового» бизнеса одинаково воспринимают саму проблему борьбы с экономическими правонарушениями. Одни, как можно предположить, выдвигают на первый план изменение законодательных правил игры, которое может казаться не имеющим к такой борьбе никакого отношения, выглядеть совсем другой проблемой. Иных же больше волнует обуздание чиновничества, принуждение его к соблюдению хотя бы тех законов, которые уже существуют. Тем же, кто такой возможности сегодня не видит, остается уповать разве что на диктатуру, — сравнительно большая часть предпринимателей все же готова ее приветствовать.
Это многообразие настроений в российской предпринимательской среде, соответствующее возрастающей конфликтности интересов бизнесмена и чиновника, отчетливо просматривается и в высказываниях уже знакомых нам предпринимателей. «Чиновников надо стращать, — убежден предприниматель в области политической рекламы О.Д. — Чиновник должен бояться и осознавать, что сегодня он на этой должности находится, а завтра может быть с позором с нее выгнан. Уголовная ответственность чиновника должна быть выше». Есть среди наших собеседников и сторонники диктаторских методов. «Я считаю, что нужен президент-диктатор, который бы жестко следил за исполнением законов, — говорит предпринимательница М.Е. -Подавлять теневую экономику, особенно взятки, нужно только одним способом: сажать».
Но подобные высказывания — обращаем на это особое внимание — вовсе не означают, что сторонники карательных мер против чиновников не озабочены качеством тех законов, которые постоянно норовят обойти и обходят не только государственные служащие, но и сами предприниматели. В том-то все и дело, что идея жесткого контроля за поведением чиновника неотделима в сознании бизнесменов от идеи либерализации имеющих отношение к бизнесу юридических норм. Та же М.Е., мечтающая о законоблюстителе-диктаторе, убеждена и в том, что «нужно создавать условия для легального бизнеса», что сами законы должны быть направлены на создание благоприятных условий для легальной экономики». Это значит, что «либерализаторов» среди российских предпринимателей скорее всего гораздо больше, чем это следует из приведенных нами цифр, а сами цифры свидетельствуют не столько о количественном соотношении приверженцев экономических и полицейско-репрессивных методов борьбы с коррупцией и теневой экономики, сколько о том, какие методы выглядят в глазах респондентов приоритетными, и в каких пропорциях представления об этих приоритетах распределяются сегодня в российской «низовой» предпринимательской среде.
Остается, однако, неясность насчет того, как реакция предпринимателей на произвол коррумпированного чиновника, ущемляющего их интересы, сочетается у них с пониманием интересов самого чиновничества и того экономического положения, в которое оно поставлено в современной России. Этот сюжет тоже закладывался нами в программу исследования, и кое-какую социологическую информацию по данному вопросу нам удалось получить.
Имея в виду опыт развитых стран, мы спросили респондентов, снизится ли, по их мнению, уровень коррупции в России, если увеличить зарплату чиновникам. Почти половина предпринимателей (46%) ответила отрицательно, 28% полагают, что увеличение зарплаты могло бы помочь, но лишь в небольшой степени, и лишь 14% верят, что результат может быть значительным. При этом предприниматели относятся к чиновникам лояльнее других, демонстрируют повышенную готовность войти в их положение и считаться с их интересами. Если в сравнении с ПРЕДпредпринимателями это почти не заметно, то при сопоставлении с НЕпредпринимателями (соответствующие показатели здесь 54, 21 и 12%) различия достаточно выразительные. Однако и в среде «низовых» бизнесменов недоверие к государственным служащим распространено, как видим, очень широко. Возможно, это связано с тем, что в нашем вопросе не было оговорено дополнительное условие, при соблюдении которого повышение окладов выглядело бы в глазах бизнесменов более мотивированным и которое сформулировала — мы ее уже цитировали — предприниматель Ж.В.: «Да, нужно платить (чиновнику. — Авт.) хорошую зарплату, даже очень хорошую, но и карать намного строже, чем рядового воришку». А пока это не гарантировано, вера в то, что чиновников можно «перевоспитать», повысив должностные оклады, не очень крепка.
Но если так, то почему в непредпринимательском большинстве, которое сталкивается с коррупционерами несопоставимо реже, предубеждение против чиновников еще сильнее? Почему процент уповающих на принудительные меры здесь выше, чем у предпринимателей, а процент «либерализаторов» намного (в два с половиной раза) ниже? Да именно потому, быть может, что собственный теневой опыт НЕпредпринимателей ограничен. Видимо, для них коррупция и теневой бизнес — это не разные, а одно и то же единое явление, к которому они не причастны и своего интереса в нем не имеют, а потому и вникать в суть дела не очень расположены. Пониманию обстоятельств и мотивов, не спешащему с осуждением, они предпочитают осуждение без понимания.
Полученные данные показывают, что отвлеченные моральные реакции на коррупцию и теневые отношения есть одно из проявлений репрессивного сознания, склонного воспринимать экономический порядок как порядок административно-полицейский (3). Не надо, думаем, доказывать, что природа такой репрессивной ментальности принципиально иная по сравнению с той, которую мы наблюдали среди предпринимателей Вряд ли есть смысл распространяться и о том, что исторические корни такой ментальности уходят в советскую и более давнюю отечественную традицию. Но это и не просто «пережитки прошлого». Похоже, мы сталкиваемся с установками, в которых причудливо переплетаются упования на традиционный для России репрессивный порядок и соответствующую ему верховную власть с надеждами на то, что такой порядок и такая власть способны не только обуздать коррумпированных чиновников, теневиков-бизнесменов и рэкетиров, но и обеспечить в России уровень жизни, соизмеримый с тем, что имеет место в западных странах.
Конечно, для описания и понимания этого социально-психологического феномена нужны специальные исследования. Мы же вынуждены ограничиться предположением о его возникновении и его связи с происшедшими в России за последние годы изменениями и их последствиями — как негативными (падение уровня жизни и ее неупорядоченность), так и позитивными (открытость страны миру и разблокирование информационных потоков). Эти новые проявления морально-репрессивного типа сознания хорошо иллюстрируются высказываниями одного из главных героев нашего повествования -работающего пенсионера В.А. «Надо проводить политику Андропова, — говорит он. — Людей заставить работать, чтобы они не болтались, не рэкетом занимались на базаре, а работали… Надо платить зарплату по труду». Пока это все — в границах советского опыта (точнее — идеализированных представлений о его нереализованных возможностях) и советской лексики. Но тут же выясняется, что в сознании респондента есть и другая, совсем не советская точка отсчета: «Любой американец за день получает столько, сколько я за месяц». И вот это-то и есть самое интересное: надежда на то, что при карательной экономической «политике Андропова» доходы среднего россиянина могут приблизиться к доходам среднего американца, которого одно упоминание о «политике Андропова», имей он о ней хоть какое-то представление, повергло бы в оцепенение.
При таком способе мышления даже и не возникают вопросы о том, как порядок должен сочетаться со свободой и в какой мере репрессивные действия властей и законы, ограничивающие права граждан, должны соотноситься с объемом этих прав, достаточным, чтобы обеспечить хозяйственную эффективность. С сожалением приходится констатировать: люди, чьи представления не обременены подобными вопросами, составляют сегодня, судя по нашим данным, большинство населения. Никаких иллюзий на сей счет быть не должно.
Однако и отчаянию предаваться не следует. Формирование нового общественного большинства всегда начинается с меньшинства. И такое меньшинство, пусть медленно и трудно, но складывается. О «низовом» предпринимательстве мы уже говорили. Но это все же пока очень тонкий и маловлиятельный слой российского общества. Поэтому так важно понять что происходит в сознании гораздо более представительной группы — ПРЕДпредпринимателей. Как мы помним, эта группа чрезвычайно перспективна, поскольку составляют ее в основном люди молодые и достаточно образованные.
Конечно, инерция репрессивного мышления сказывается и на их представлениях о способах борьбы с теневыми явлениями. И все же отвлеченные моральные оценки им вроде бы чужды, они готовы их отбросить и погрузиться, появись такая возможность, в теневую среду, а многие уже давно погрузились и чувствуют в ней себя более чем комфортно. Но, как мы видели, забыть об отвлеченно-моральных критериях они готовы лишь тогда, когда дело касается перспективы их собственной теневой деятельности или косвенного соучастия в деятельности других — с пользой для себя. В тех же случаях, когда речь идет только об этих других, устоять перед соблазнами отвлеченного морализаторства значительная часть наших кандидатов в бизнесмены не в состоянии.
Основываясь на взятых нами интервью, мы, напомним, предположили, что морально-репрессивные ориентации свойственны прежде всего тем представителям данной группы, которые работают в бюджетной сфере. Эта версия требует, разумеется, проверки в ходе дальнейших исследований. Но если она не лишена оснований, то тут-то, возможно, и надо искать объяснение второму из выявленных нами парадоксов. Речь идет о тех потенциальных предпринимателях, которые, как правило, глубоко в теневую среду еще не погрузились — многие из них об этом только мечтают. И поскольку административное наступление на теневую экономику, не говоря уже о коррупции, их лично затронуть не может, они склонны его поддерживать. В таком случае понятно, почему ПРЕДпредприниматели выше, чем предприниматели, оценивают важность проблемы борьбы с коррупцией и теневой экономикой, сближаясь в данном отношении с непредпринимательским большинством.
И все же это не больше, чем предположение, относительно оправданности которого у нас самих остаются сомнения. Хотя бы потому, что среди наших собеседников, принадлежащих к ПРЕДпредпринимателям, не обнаружилось таких, кто не понимал бы, что исключительно полицейскими методами проблема не решается, что свобода в экономике и охраняющие ее законы — более надежный способ обеспечения порядка, чем репрессии. Так что речь, наверное, как и в случае с предпринимателями, надо вести не о соотношении «чистых» сторонников либерализации и «чистых» приверженцев законодательных и полицейских ужесточений, а о численности людей, которые те или иные методы считают сегодня приоритетными, что вовсе не исключает того, что неприоритетные тоже признаются важными и необходимыми. И только в этом смысле мы решились бы утверждать, что репрессивные настроения среди потенциальных предпринимателей выражены отчетливее, чем среди предпринимателей состоявшихся.
Не оставим без внимания и то, что почти каждый третий в рядах ПРЕДпредпринимателей (это в полтора раза больше, чем в среднем по населению и в два раза больше, чем в группе НЕпредпринимателей) является «либерализатором». Возможно, это как раз те люди, которые, в отличие от остальных, уже успели воплотить свою мечту о теневой деятельности в реальность и примерить себя к будущей роли самостоятельных бизнесменов. Если так, то отважимся на парадоксальный вывод: чтобы избавиться от морализаторства и сопутствующего ему репрессивного синдрома и перейти от экономических инстинктов к экономическому мышлению, надо самому испытать выгоды и убытки работы в теневой среде. Вывод, разумеется, гипотетический, но мысль, которая к нему подводит, очевидна: справиться с коррупцией и теневым бизнесом тем легче, чем больше люди, вовлеченные в нелегальную экономическую деятельность, понимают, что это рано или поздно обернется невыгодой для них самих.