Дряхлеющий общественный договор.Обозреватель Борис Грозовскийо том, что нового контракта между властью и обществом не предвидится
Одиннадцать лет назад Александр Аузан сформулировалсуть общественного договора начала 2000-х гг. Деловые, интеллектуальные и региональные элиты и
население в обмен на рост доходов, стабильность и порядок без сопротивления
расстались с политическими и гражданскими правами. Государство забрало свободу
слова, право выбирать и возможность влиять на политику в качестве платы за
выполнение функций, которыми оно пренебрегало в 1990-е. Главные из них – роль
арбитра и автора правил игры в бизнес-спорах; поддержание бюджетной сферы;
повышение пенсий до совместимого с жизнью уровня; развитие инфраструктуры;
самостоятельное и вызывающее уважение у простого народа поведение на мировой
арене.
В процессе
утверждения этого социального контракта к государству впервые со времен
позднего СССР вернулась возможность наделять правами большие группы людей и
отбирать у них эти права (ликвидация выборов губернаторов и накопительных
пенсионных прав для среднего возраста). После десятилетия, когда никто ничего
не ждал от государства и рассчитывал только на себя, вверху и внизу социальной
пирамиды восстановились перераспределительные настроения – поведение,
направленное на захват рентных потоков. Наоборот, развитие горизонтальных
социальных связей – с опорой на механизм репутаций, доверие внутри групп и
между ними, частную благотворительность, волонтерство и т. д. – было на годы
задержано. Развитие негосударственных механизмов решения проблем в разных
сферах – от поиска пропавших людей и борьбы с пожарами до помощи детям и
старикам – замедлилось, и когда общество наконец начало справляться с
трудностями самоорганизации, таким проектам пришлось встраиваться уже в новую
политическую систему, в которой не было воздуха.
На
протяжении всех 2000-х элиты и средний класс демонстрировали поразительное
равнодушие к общему благу. В основном потому, что занимались личными благами.
Когда к концу 2000-х рост экономики стал выдыхаться, общественный договор чуть
изменился: «стабильность и социальные гарантии в обмен на лояльность».
Умирал этот
контракт долго, мучительно и незаметно. На это работали спектакль с
конкуренцией «преемников», Иванова и Медведева; имитационная медведевская
«модернизация»; кризис-2009; накопившаяся к концу десятилетия усталость от
Путина. Важные факторы – постепенный рост госэкономики и коррупции; потеря
страха «кошмарящими бизнес» силовиками; девальвация пенсионной реформы;
откровенно издевательское обращение власти с поднимавшей голову оппозицией. Все
это вылилось в протестное движение 2011–2012 гг.
В тот момент
Путин понял, что средний класс, значительная часть городского населения
готовится отобрать у него «ярлык на княжение». После заигрываний с «креативным
классом» политический режим наконец осознал, кто его настоящие враги, а кто
друзья. Непосредственным ответом на это «предательство» стали 1) точечные
репрессии, 2) взятый курс на сворачивание свободы СМИ, 3) усиление работы с
группами поддержки режима. Но все это не было настоящим асимметричным ответом,
который вбил бы клин между городским классом и основной частью электората.
Таким ответом стали Крым и Донбасс. Тем самым старый, переставший удовлетворять
интеллектуальную элиту контракт был заменен новым. Конструкция его оказалась
такой, что «оппозиции» в нем больше места не было – с ней просто перестали
разговаривать. К весне 2014 г. государство предложило в обмен на лояльность уже
не рост благосостояния, а чувство – ощущение принадлежности к встающей с колен
великой державе. Это очень сильная эмоция, и в ответ государство теперь требует
от населения не только лояльности, но и готовности к самоограничению.
Проблема с
этой эмоцией известна: она нуждается в постоянной подпитке экстраординарными
достижениями. К концу 2015 г. радость за молниеносно присвоенный Крым начала
потихоньку испаряться. А сирийская операция, хоть
и вызывает рост
гордости армией и внешнеполитическими успехами, все же производит на
отечественных телезрителей меньшее впечатление, чем на иностранных. Возможно,
потому, что рейтинг международных антипатий российского электората неустойчив.
То в нем на первом месте был Китай – ввиду страха за территории. То США и
Европа, с которыми у нас «цивилизационный конфликт» на почве «традиционных
ценностей». Но и к агрессивным исламистам, в том числе из своей страны,
россияне тоже не имеют причин испытывать добрые чувства. Результат: слишком
много врагов, внимание распыляется, удовольствие от бомбежек и обстрелов
выходит «смазанным».
Между тем
холодильник, в 2014-м вчистую проигравший эпическую битву телевизору,
отвоевывал малую часть утраченных позиций. Но и это ощутимо. Ухудшающийся в
силу бюджетной экономии доступ к медицинским услугам, инфляция и снижение
реальных доходов населения, девальвация рубля, платные парковки и сбор с
дальнобойщиков, растущее ощущение отсутствия экономической перспективы и
неизбежности повышения налогов – все это разнородные явления, которые играют
вдолгую, накапливаются постепенно, но неумолимо. Новый Крым (подвиги на
постсоветском пространстве с минимальными потерями) и/или обострение
конфронтации с США и Европой (Турция в роли врага номер один – это недостаточно
амбициозно) могли бы отправить холодильник в новый нокаут. Но Путин, наоборот,
ищет замирения с Западом при возможности сохранить лицо и продолжать держать
Украину на крючке через полуразрушенный Донбасс.
Что дальше?
Видны две возможные траектории. Первый, скучный сценарий – долгое и медленное
угасание нынешнего политического режима. Что-то вроде последнего десятилетия
СССР. Это может даже когда-нибудь закончиться ускорением и последующей
перестройкой – например, с Алексеем Кудриным в роли идеолога перестройки
Александра Яковлева и Алексеем Навальным, совмещающим антикоррупционную роль
Тельмана Гдляна с идеологической Андрея Сахарова и политической Бориса Ельцина.
Это скучный, относительно спокойный и некреативный сценарий – такой же, как вторая
половина 1970-х – первая половина 1980-х. Понемногу нарастает усталость от
стареющего политбюро, растет разрыв между официальной риторикой и тем, что
обсуждают люди в курилках и на кухнях.
В этом
сценарии обществу не предлагается новый социальный контракт. «Величие страны»
постепенно тускнеет, ненависть врагов России все более лютая, экономика плавно
тонет, не вписываясь в мир, где углеводородное топливо выходит из моды. Чем
еще, кроме «вставания с колен», может власть облагодетельствовать общество – не
понятно. В отсутствие нового контракта стороны продолжают выполнять изрядно
надоевший старый. Больше всего это похоже на тоскливый второй-третий десяток
лет совместной жизни супругов – в случае, когда страсти и нежности давно нет.
Прожитые годы делают пару почти безальтернативной – разойтись с властью
обществу с каждым годом сложнее: 1) есть общие ценности – даже отчаянно
ссорясь, супруги успевают полюбить одно и то же, сходным образом выстроить
приоритеты, у них общие друзья и враги, надежды и страхи; 2) скрытая
неуверенность в своей привлекательности («кому еще я такой нужен»); 3) удобство
(новому партнеру придется объяснять, как именно готовить борщ и какие цветы
вызывают аллергию) и проч. Стареющие супруги оказываются намертво привязаны
друг к другу привычкой, узким кругозором, неготовностью резко менять жизнь и
незнанием, как это делать.
Политические
аналоги описанного выше психологического комплекса в полной мере присутствуют в
широких кругах электората: 1) «все воруют, все политики одинаковы» («мой
пьет/туп/стар/уныл/изменяет, но все они такие»); 2) «от меня ничего не зависит,
решают наверху»; 3) «никому нельзя доверять, вокруг одни враги» («у всех свои
интересы, а мой хотя бы защищает меня от хулиганов») и т. д. В основе этого
комплекса глубочайшее неверие в свои силы и разрушенный социальный капитал,
сложности с координацией усилий, страх. В ближайшие годы люди будут готовы
отстаивать свои личные права, если государство их ущемляет. Но координация
разных социальных групп или политические требования – это, как видно на примере
дальнобойщиков, чересчур. Дальнобойщики за Крым, но против того, чтобы платить
«Платону»; Путин за «Платон»; поэтому заплатить придется, но поменьше –
примерно так будет начинаться и заканчиваться большинство «отраслевых» социальных
протестов. Бастовавшие (осенью 2014 г.) врачи дальнобойщикам не товарищи, и
наоборот. При этом политические и гражданские права широко принимаемой
ценностью не являются – как максимум, защита от государства личных интересов.
Общественный
договор, основанный на воспоминании о прежнем договоре, когда-то
удовлетворявшем большинство, – слабый и неустойчивый. Он действует ровно до тех
пор, пока не появился новый игрок, способный предложить обществу контракт,
устраивающий его больше. С другой стороны, обществу будет крайне сложно
поверить, что этот новый игрок или сила не обманут и смогут выполнить свои
обещания.
Если угроза
со стороны оппозиции будет усиливаться, власти придется прибегнуть ко второму
сценарию. Продемонстрированный впервые в Грузии в 2008-м, опробованный на
Крыме, Донбассе и Сирии, российский политический креатив может ведь на этом не
останавливаться. Новая внешнеполитическая задумка, убедительные победы над
внешним и внутренним врагом – отличное средство, которое позволит режиму
расцвечивать проторенную колею старения и угасания яркими всполохами. Яркие
победы надо продемонстрировать и к выборам в Госдуму 2016 г., и особенно в 2017
г., к выборам президента. В этом сценарии жизнь нашего политического режима
будет короче, но значительно ярче и разнообразнее, чем в первом. О конкретном
содержании этого сценарии лучше не думать – чтобы не расстраиваться, да и
угадать невозможно: решения принимаются ситуативно. С ресурсами на
запоминающиеся зрелища проблем в 2016–2017 гг. не будет, сколько бы ни стоила
нефть. На хорошее шоу денег не жалко – они окупаются в президентских рейтингах.
Только
сейчас становится понятно, что главный результат конца СССР – колоссальная
ценностная воронка, в которую попало российское общество. Выбраться из нее
очень сложно, особенно когда государство своими интервенциями в систему
образования затаскивает в эту воронку подрастающие поколения. Иммунитета против
ТВ-пропаганды у них нет, и многие верят в коварные козни Вашингтона,
разрушающие наше могущество. К моменту, когда откроется возможность реальной
трансформации системы, многие современные рассуждения, к сожалению, окажутся
бесполезны. Они будут так же далеки от деятелей «новой перестройки», как
записанные в 1920–1930-х гг. мысли Семена Франка, Георгия Федотова, Петра Струве
или Федора Степуна от мыслей Хрущева и его соратников – первых, кому выпала
возможность поквитаться со Сталиным. Изыскания Чаянова, Гершенкрона или
Леонтьева не давали никаких аргументов Косыгину. Когда будет можно, все
придется начинать сначала – с нуля, направляя лучи просвещения на руины
варварства и чудовищного ценностного разрыва между Россией и современными
обществами.
Автор –
экономический обозреватель
http://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2016/01/18/624311-dryahleyuschii-obschestvennii-dogovor
Источник: Ведомости