Сергей Алексашенко: «Никакого дна пока не видно».
О неверном выборе властей, поведении граждан и зависимости глубины кризиса от демонтажа демократических институтов
Российская экономика катится под откос. Наиболее наглядно это демонстрирует
динамика курса рубля, который продолжает свое безостановочное падение по
отношению к доллару и евро. Ничего хорошего не сулят прогнозы как российских
экономических ведомств, так и международных финансовых организаций: спад ВВП
будет продолжаться, бюджетный дефицит — нарастать, инфляция — давить на
кошельки, уровень жизни — снижаться. Причины и следствия процессов,
происходящих в настоящий момент в отечественной экономике, мы обсудили с
известным экономистом, в прошлом — замминистра финансов и первым зампредом
Центробанка Сергеем Алексашенко.
— Спад ВВП
по итогам года, согласно предварительным данным, — 3,8–3,9%. Могло быть хуже
или хуже уже некуда?
— Спад почти
на 4% ВВП — это очень много. Если мы посмотрим на сложные ситуации в развитых
экономиках, не считая последнего глобального кризиса, там спад обычно не
превышает 0,5–1%. С другой стороны, в 2008–2009 годах падение российской
экономики от пика до дна составило 10%. Правительство говорит, что и сейчас
могло быть хуже. Действительно, могло, но надо понимать, что нынешние минус
3,8% получились в условиях, как это ни странно звучит, благоприятной внешней
конъюнктуры. Да, цены на нефть снизились, но спрос на российское сырье — нет. Весь
спад в экономике пришелся на долю внутренних факторов, в первую очередь
пострадало население. В 2008-м экономика рухнула на 10%, а потребление
населения сократилось на 4%. А сейчас — ровно наоборот. Поэтому нынешний кризис
гораздо тяжелее, чувствительнее именно для граждан.
— Можно ли
было избежать такого спада, и что для этого надо было делать?
— Замедление
российской экономики, вообще-то говоря, началось не в прошлом году, и даже не в
позапрошлом, а раньше. Устойчивое замедление идет с середины 2012 года. В
первой половине 2014-го, когда цены на нефть были выше 100 долларов, экономика
росла со скоростью 0,7%. Поэтому я считаю, что спада в принципе избежать было
нельзя. Он был объективно обусловлен — в первую очередь тем, что российский
бизнес стал сокращать свои инвестиции. А без инвестиций экономика расти не
способна. В условиях санкций и антисанкций, спада инвестиций, падения нефтяных
цен, которые влияют на торговлю и финансовый сектор, изменить ситуацию
кардинально было невозможно.
—Что же все-таки в большей
степени предопределило нынешний кризис — внешние факторы, такие как санкции и
падение цен на нефть, или какие-то внутренние причины?
— На мой
взгляд, внутренние причины. Рыночная экономика сама, не дожидаясь указаний от
властей, приспосабливается к внешним шокам. Нынешний кризис в большой степени —
рукотворный. Падение инвестиций обусловлено прежде всего тем, что в России
фактически разрушена система защиты прав собственности, а это, в свою очередь,
— результат демонтажа в стране политических институтов на протяжении последних
15 лет.
—Ваш прогноз: что будет
происходить с российской экономикой в 2016 году?
— В ближайшие два-три года динамика
ВВП будет находиться в узком коридоре между «минус» 1 и «плюс» 1. Грубо говоря,
при 40 долларах за баррель это будет ноль, при 30 долларах — минус один. Но я
не согласен с повторяемыми в последнее время высказываниями о том, что мы
достигли дна и теперь чуть ли не обречены на рост.
Никакого дна пока не видно. Ничто не свидетельствует о том, что российская
экономика готова расти. Возможно, она готова совершать некие пилообразные
колебательные движения — плюс-минус, плюс-минус. Не более того.
—Как вы оцениваете антикризисные
действия нашего правительства?
— По
большому счету, у правительства нет никакого антикризисного плана. И никаких
антикризисных действий, если не считать таковым сокращение бюджетных расходов.
Мне кажется, что правительство находится в состоянии дремы. «Скажите спасибо,
что мы не сделали ошибок. А дальше точно будет лучше» — вот тезис, который я
услышал на недавнем Гайдаровском форуме. Правительство больше рассчитывает на
статистический эффект базы, на то, что спад закончится сам по себе, а цены на
нефть когда-нибудь, да стабилизируются.
—А какие меры властям следовало
бы предпринять в первую очередь?
— Для
радикального изменения ситуации нужны не экономические меры. Не те, что
находятся в арсенале Министерства экономики или Центрального банка. Это —
вопрос политических реформ, политической конкуренции, независимого суда,
равенства всех перед законом, борьбы с коррупцией. Чтобы системно улучшать
положение дел в экономике, нужно заниматься политическими реформами.
—Между тем всех сейчас волнует
курс рубля. Насколько логично то, что с ним происходит?
— Раньше от
наших руководителей мы часто слышали, что у России огромные валютные резервы,
что по их объему мы занимаем то ли третье, то ли пятое место в мире. Но сегодня
огромными их уже не назовешь. В конце 2014-го — начале 2015 года состоялась
большая, абсолютно нетипичная для нашей страны дискуссия между правительством,
Центробанком и администрацией президента, в результате которой ЦБ всех убедил,
что резервов не очень много и что тратить их на поддержку курса рубля
бессмысленно.
Опыт и 2008-го, и 2014 года показал, что резервов потратить можно сколько
угодно, и достаточно быстро, но переломить рыночные тенденции невозможно.
Поэтому сегодня официальная позиция и Центрального банка, и администрации
президента такова: резервы не маленькие, но они находятся на таком уровне, что
сокращать их дальше будет неправильно.
—Есть ли какие-то драйверы роста
российской экономики, или все надежды связаны исключительно с тем, что нефть
рано или поздно начнет снова дорожать?
— Я не вижу
сегодня никаких драйверов роста. Президент и премьер утверждают, что таким
драйвером являются госкомпании и госкорпорации, особенно работающие в оборонных
отраслях. Однако практика показывает, что российская оборонка самоизолировалась
от остальной экономики и не возвращает ей ничего в обмен на те колоссальные
бюджетные, материальные и человеческие ресурсы, которые получает. Единственным
драйвером для нашей экономики может стать инвестиционный бум. Инвестиции в
экономике — это примерно как топливо для автомобиля. Можно поинтересоваться: а
если мы машину поставим на горку, она поедет с горки? Конечно, поедет. Горка
для России — это цены на нефть. Если горка будет очень крутая, если цены на
нефть резко вырастут, то, конечно, автомобиль поедет быстрее и дальше. Тем не
менее если у него не будет бензина, он рано или поздно остановится. Поэтому
долгосрочный драйвер роста для нашей экономики — это восстановление
инвестиционной активности, предпосылок для которой не наблюдается.
—Дало ли какой-то толчок отечественному
производству импортозамещение?
— Какой-то
толчок дало, конечно. Например, если вы посмотрите на сводку Росстата, то
увидите, что производство сыра и сырного продукта в России увеличилось больше
чем на 20%. Но вопрос в другом — довольно ли российское население тем, что
вместо сыра у него появился сырный продукт? По большому счету, разница между
1998-м и 2016-м в том, что сейчас у экономики нет свободных мощностей, и быстро
нарастить производство, не имея свободных мощностей, она не способна. Нужны
время, новые технологии и оборудование. К тому же западные санкции явно
ограничивают желание иностранного бизнеса вкладываться в Россию — из-за
политических рисков. Так что сложился заколдованный круг: новых мощностей нет,
на их производство нужны время и оборудование, которое нам пока никто не готов
поставлять. В массовом порядке импортозамещение будет незаметным и точно не
станет драйвером роста.
—Как вы оцениваете ситуацию в
банковском секторе России?
— Системного банковского кризиса в России я не предвижу. Это — хорошая
новость.
Плохая же
состоит в том, что, к сожалению, Центральному банку не удается существенно
повысить качество банковского надзора, увидеть те чрезмерные риски, которые
берут на себя банки, и оградить от них вкладчиков и клиентов. Почему-то ЦБ
видит риски только в тот момент, когда в том или ином банке уже «украдено» все,
что только можно украсть.
—А верной ли тактики
придерживается Центральный банк в отношении ключевой ставки, которая остается
неизменной — 11% — с сентября 2015 года?
— Я считаю,
что правильной, поскольку особых успехов в подавлении инфляции у Центрального
банка пока не видно, а инфляционные ожидания и тревоги населения достаточного
устойчиво растут с сентября 2015 года. Ключевая ставка ЦБ находится ниже
показателя инфляции в годовом выражении — почти 13% по итогам прошлого года. Я
отношусь к числу монетаристов, которые считают, что инфляция — это денежный
фактор, и в первую очередь именно денежная политика оказывает на нее влияние.
Нельзя снижать процентную ставку в условиях высокой инфляции. Поэтому пока ЦБ
не добьется успехов в подавлении инфляции, снижать ставку будет неправильно.
—Что сейчас стоит делать
среднестатистическому россиянину на потребительском рынке — сберегать деньги,
копить их, тратить на покупки, приобретать валюту?
— К
сожалению, у среднестатистического россиянина сбережений нет. Соцопросы
показывают, что их нет у двух третей семей. Для тех же, у кого сбережения
все-таки имеются, в условиях высокой инфляции и сильной зависимости курса рубля
от цен на нефть, разумно, с моей точки зрения, было бы делить накопления в
какой-то пропорции между рублевыми и валютными. Выбор в пользу только рублей
или только валюты может оказаться неверным — угадать движение цены на нефть
невозможно.
Автор: Евгений Андреев
Постоянный
адрес страницы:http://www.novayagazeta.ru/economy/71526.html
Источник: Новая газеа