Спящие вулканы Кавказа.
Совет по правам человека предложил свое посредничество для сохранения мира на Северном Кавказе. В чем состоит эта миссия и почему она выполнима
Леонид
Никитинский
Эльбрус —
самая высокая гора Кавказа (и Европы) — это «старовулкан». В этом качестве он
спит около 80 тыс. лет. Люди живут на Кавказе тоже несколько десятков тысяч
лет. Никто теперь уже точно не скажет, кто из них откуда пришел и почему они
говорят часто на непохожих языках. Факт тот, что их всегда сюда тянуло, и здесь
тесно, людно.
Тысячелетиями,
еще до рождения Христа и пророка Мухаммеда, эти люди как-то уживались на
Кавказе, но так же не понимали и убивали друг друга, деля ущелья между хребтов,
пастбища и плодородные земли внизу. Русские, для которых Кавказ всегда имел в
основном военно-стратегическое значение, появились здесь как сила лет 200
назад. Они обогатили культуру кавказских этносов, но многие их действия шли
вразрез с местными обычаями и сильно обострили существовавшие ранее конфликты,
а политику Москвы в ХХ веке (включая 90-е годы) трудно назвать иначе как
волюнтаризмом. Сегодня эксперты насчитывают на Северном Кавказе до 40
конфликтов в разной степени тления.
***
Миссия
Совета по правам человека во главе с советником президента РФ Михаилом Федотовым
с 30 мая по 9 июня объехала все 5 республик Северного Кавказа, кроме Чечни
(из-за фактического отказа со стороны ее главы принять делегацию, в которую
входил Игорь Каляпин), и закончила свою экспедицию в Пятигорске. В составе
группы (до 12 членов СПЧ) трое: главный редактор сайта «Кавказская
политика» Максим Шевченко, глава Миротворческой миссии им. генерала Лебедя
Александр Мукомолов и, разумеется, председатель «Комитета по предотвращению
пыток» Игорь Каляпин — постоянно работают на Северном Кавказе и
разбираются в его специфике. Понимает ее и Елена Масюк, работавшая здесь
корреспондентом в первую чеченскую войну, а остальные, включая автора этих
строк, — дилетанты.
Взгляд
дилетанта тоже бывает свеж и полезен, если он не самонадеян и неплохо разбирается
в каких-то более общих вопросах. В нашей группе, включавшей в себя также
представителей ряда министерств РФ, были специалисты, компетентные,
в частности, в сфере здравоохранения и образования, в организации работы
СИЗО и ИВС, а также в вопросах права.
По
результатам этой поездки я также постараюсь сформулировать и обосновать
несколько тезисов — но это скорее гипотезы, и я буду признателен, если кто-то,
кто знает Кавказ лучше, меня поправит.
1. О невозможности правды и лжи
(условия описания)
Дагестанские
коллеги насчитывают 16 журналистов, убитых или погибших при исполнении
журналистского долга с 1991 по 2013 год. Такой «плотности огня» нет больше ни в
одном регионе.
Одновременно
с этим на Северном Кавказе регистрируется сравнительно мало преступлений средней
тяжести — но вовсе не потому, что кто-то не хочет портить отчетность, как в
России: просто здесь предпочитают решать конфликты между собой. Если бы можно
было не регистрировать трупы, тут и убийств «не было бы». Зато
регистрируются (с целью решить юридические вопросы) сотни, если не тысячи,
«исчезновений», хотя всем тут быстро становится известно, что человек убит или
«ушел в лес». То есть картина, непрозрачная снаружи, абсолютно понятна изнутри.
Северный
Кавказ являет внешнему российскому миру фейк — таковы кавказские выборы,
кавказские суды или просто краеведческие картинки. Но «для внутреннего
пользования» ложь тут невозможна. Искаженную реальность создают медиа, когда
рассказывают про что-то «там». А на Кавказе всё «здесь», все события слишком реальны,
а аудитория компактна и взаимосвязана. Если говорить о фактах, все всё знают.
Разночтения начинаются не по поводу «что случилось», а на уровне «зачем ты об
этом рассказал?». Слово может очень дорого стоить «на внутреннем рынке».
Так, по
поводу осетино-ингушского конфликта 1992 года (его корни уходят в сталинскую
депортацию ингушей 1944 года) на уровне фактов: кто куда бежал, в кого стрелял
и кого убил — обе его стороны доподлинно знают всё. Но, может быть, эту правду
в самом деле лучше не произносить, а похоронить: иначе снова начнутся споры о
мотивах и исторические интерпретации — вулкан может проснуться.
Поэтому
здесь иные, чем в России, правила цензуры и самоцензуры. Журналист вправе
рисковать собой (так, вероятно, и поступало большинство погибших здесь коллег),
но он не вправе рисковать другими — и многими. Мы тоже будем следовать здесь
этому правилу, в целом «Новой» несвойственному. Говорящий на Кавказе или о
Кавказе обязан быть дипломатом. Это цена выживания, и не стоит рубить сплеча,
обвиняя кавказцев в лицемерности их цветистых речей и тостов.
2. Кавказ намного лучше понимает
Россию, чем Россия — Кавказ
Главный
экономический бич Северного Кавказа — отсутствие работы, что не надо путать с
нежеланием трудиться. Жители Кавказа очень активны, предприимчивы и работящи,
но за отсутствием возможности демонстрировать эти качества дома они вынуждены
проявлять их в России (выгодно отличаясь от большинства ее жителей).
Мем «Россия
кормит Кавказ» требует серьезного пересчета: можно сказать и так, что кавказцы
кормят Россию, платя налоги и создавая рабочие места там, где многие «россияне»
делают это менее эффективно или просто бухают.
Там, где
есть экономическая активность, всегда есть и почва для конфликтов — а вопрос в
том, как они разрешаются. Способы разрешения конфликтов на Кавказе (а подчас
они переносятся и туда, где обращается капитал) заметно отличаются от тех,
которые приняты в остальной Российской Федерации.
Общее для
90-х явление рейдерства приняло на Кавказе форму захвата крупными и часто
пришлыми собственниками земель, которые тысячелетиями одни только и кормили
живущие здесь народы. Это делает издавна существующие проблемы еще труднее
разрешимыми, во всяком случае, на местном уровне.
Зарабатывая
отходничеством, кавказцы дорожат идентичностью, определяя ее по близости к
«могилам предков», и вкладывают деньги (если капитал не в обороте) в
недвижимость в местах традиционного проживания. Поэтому кавказец находится
постоянно и одновременно в разных культурах регулирования: и в своей, общинной,
но и, с другой стороны, в каких-то иных, где он «отходничает» или торгует.
Не залезая
дальше в экономику, мы констатируем, что, осваивая Россию, масса выходцев с
Кавказа завязывает в других регионах регулярные контакты и в целом принимает
тамошние правила игры. Для остальных же «россиян» Кавказ — это или курорт
(туризм, лыжи), или война, да и то непонятно, кого с кем и чего ради.
Те есть Кавказ
видит и понимает Россию изнутри, а Россия видит Кавказ только снаружи, как
обманчивую картинку, не вникая, что здесь происходит. Опаснее всего, когда на
основании такого видения принимаются государственные решения.
3. Законы РФ на Кавказе часто не действуют
Во всех
гостиницах, где мы ночевали, висят таблички (иногда позолоченные): «Курение
запрещено — закон №…». На самом деле по умолчанию курить можно везде, если это
не по-хамски и никому не мешает. В результате чаще получается именно то, что
нужно (а не как в России), но возможны и эксцессы.
Кавказ как
«более живое» живее сопротивляется идиотизму зарегулированности. Он и без этих
новейших законодательных причуд зарегулирован — местами тоже без всякого
смысла — нормами шариата и обычаями (адатами). В отличие от Евангелия,
указывающего скорее на идеалы и ориентиры, Коран содержит массу нормативных
предписаний, порой мелочных. Но самые принципиальные из них не отличаются от
«общечеловеческих» и совместимы с европейским правом. Это не проблема ислама:
законы РФ чаще конфликтуют с обычаями (адатами).
Город
Махачкала с точки зрения современной застройки представляет собой что-то
чудовищное. Все участки под строительство были распределены еще до 2013 года,
когда Народное собрание практически единодушно избрало главой Дагестана
Рамазана Абдулатипова. На встрече с СПЧ он рассказал, что за три года уволил
четырех министров земельных и имущественных отношений, а потом и вовсе
расформировал это министерство. Доктор философии Абдулатипов пытается
установить в республике европейский порядок земельных отношений. Но пока его
попытки наталкиваются на сложнейшие и сложившиеся веками отношения между
тейпами и их отдельными представителями, по которым все земли уже как-то
расписаны. А как — понятно только изнутри, к тому же здесь приходится учитывать
еще и не противоречащие обычаю коррупционные отношения.
Проблема,
которую понимает и пытается разрешить профессор Абдулатипов, носит скорее
экономический характер: амбиции Дагестана запустить собственную экономику
требуют интеграции в европейскую систему правового регулирования. А что делать
с прежней, традиционной? По сути, для дальнейшего развития Кавказа нужна
революция, но это вообще опасная история, а здесь — в особенности.
Герой
России, глава Ингушетии Юнус-бек Евкуров, отвечая на вопрос одного из членов
СПЧ, объяснил, почему решение суда о передаче ребенка при разводе матери тут не
может быть исполнено. Принадлежность к тейпу определяется по линии отца, и
когда девочка вырастет, у нее будут проблемы: она просто не выйдет замуж. Надо
выбирать между двумя решениями: или правом матери на воспитание ребенка (по
Семейному кодексу РФ), или правом девочки стать матерью в будущем (по обычаю).
С
характерных для «россиян» просветительских позиций (продолженных также в
советской литературе и в кино) эти обычаи видятся как отсталость, которую надо
«изживать». Но идеи просветительства родились еще за пару веков до появления
лишенного традиций массового общества. Глядя отсюда, «из будущего», мы видим не
столько плюсы обычаев, сколько минусы их отсутствия. Но это — к слову.
4. На Кавказе преступник всегда имеет
национальность
Говорят, что
вокруг бесланской школы №1, захваченной отрядом чеченских террористов 1
сентября 2004 года, многие следы, позволяющие точно понять, что здесь
произошло, уничтожены. Но в зале все осталось, как было 3 сентября, после того
как «Альфа» пошла на штурм: выбитые окна и двери, обгоревший пол, с тех пор
лишь чисто вымытый, простроченные пулеметами стены спортзала и почерневшие
баскетбольные кольца. Здесь погибло 186 детей, а всего 314 заложников, их
фотографии висят на стенах. Еще более сильное чувство вызывает «Город ангелов»
— та часть кладбища, где рядами 314 могил с одинаковыми памятниками розового
гранита.
Что это за
чувство? Ненависть. Здесь нет потока «экскурсантов», хотя это надо увидеть, и
эту ненависть — мимолетно — необходимо испытать, чтобы и самого себя тоже
испугаться. Но это «18+»: для тех, кто довзрослел до понимания универсализма
человеческих прав. А для совершивших это страшное преступление запрет курения и
заповедь «Не убий» — почти одно и то же. Может быть, при своих родителях они и
не закурили бы, а дети здесь, в школе, были чужие, «осетинские».
Тезис «У
убийц и террористов нет национальности» — с виду гуманистический — на
самом деле глупость. Самые дикие преступления кавказской войны обусловлены как
раз национальными мотивами и особенностями. К их числу относится и острая жажда
свободы, но понимаемой чаще не как «свобода для», а как «свобода от». Такая
свобода, крайне стесненная среди «своих», не подразумевает ответственности
перед «другими». Она все время тестируется, а бунт приобретает характер, дикий
по форме, а по содержанию «детский» — но часто со свойственной подросткам
жестокостью. Это именно немужское (вроде автогонок по улицам европейских городов)
поведение, стесняемое только угрозой наказания, а не внутренней
ответственностью.
А экстремизм
— это буквально — «крайность». Но тогда он требует определения по отношению к
какому-то «мейнстремизму». В каждом его случае надо понять — это крайность
чего? Кавказский терроризм порождается сочетанием двух крайностей: «свободы от»
и нетолерантности, точно так же отсутствующей сегодня и в России. Права
человека не отрицаются, но признаются только для «своих», и тогда «другой»
оказывается — без прав — вообще не человеком, а лишь объектом для
демонстрации собственной «свободы от» — вплоть до убийства.
Ну и чем же
принципиально лучше российский НОД? Только тем, что вместо автоматов у них в
руках пузырьки с зеленкой. Но это — пока.
«Исламский»
(потому что ислам здесь только форма) терроризм — это в анамнезе столкновение
традиционного общества с массовым. Когда традиционное общество становится
пассионарно, оно стремится распространить свои обычаи и навязать их всем.
Цивилизация, безусловно, вправе защищаться, в том числе силой оружия. Но в
массовом обществе (каким стала Россия) внутренняя ответственность оказывается
едва ли не слабее: тут приходится говорить не об ответственности, а о
запуганности. Страх и обусловленный им отказ от попыток понять не могут быть орудиями
мира.
5. «Исламский терроризм» — это жупел
В нападении
«исламистов» на Нальчик 13 октября 2005 года, как и в чеченской войне в
целом, не было националистического мотива: это было восстание против России,
против федерального центра — притом что на стороне «федералов» тоже могли
быть тысячи кабардинцев и балкарцев, ориентирующихся на Москву.
Показательно,
что этим волнениям в Кабардино-Балкарии предшествовали чудовищно
сфальсифицированные выборы в Госдуму в декабре 2003 года, кода волнения среди
своих сторонников остановил, обратившись к ним, только сам проигравший депутат
(я писал об этом в «Новой» в апреле 2005 года). Суды в республике признали эти
выборы законными, но здесь по селам распределение голосов помимо всяких судов и
избиркомов всем известно практически поименно. Может быть, не будь этого
надувательства и неуважения, и нападавших на суды и органы милиции было бы
меньше, а защитников — больше.
В планах
«ваххабитов» в Кабардино-Балкарии (как и в Чечне) было установление собственной
государственности. Если бы им больше повезло, они могли бы, как тут говорят,
соединившись с воюющей Чечней, продержаться несколько месяцев, а там, глядишь,
Москве пришлось бы пойти на существенные уступки, как она это сделала, в конце
концов, в своих отношениях с Грозным. По советской школьной идеологии это
называлось «национально-освободительной борьбой» и поддерживалось, в том числе
(тайно) силой, — но только в других странах мира.
Федералы
узнали о планах «лесных», и восстание в Нальчике, в отличие от Чечни, было
подавлено за один день. Зато 10 лет длились расследование и судебный процесс —
в специально построенном зале на скамье подсудимых перед присяжными сидели 63
человека, 93 боевика были уничтожены в ходе столкновений. Погибло
12 мирных жителей и 35 сотрудников милиции и силовых структур.
Чеченская
война также воодушевлялась лозунгами «фундаментального ислама», но когда она
закончилась, оказалось, что достаточно узаконить форму бород или длину штанов,
и тот же самый ислам оказывается обыкновенным, вполне совместимым с лояльностью
(по крайней мере, внешней) «православной» Москве. На самом деле различные
течения ислама, в которых, по-моему, не всегда могут разобраться сами
«ваххабиты», — это только форма, в которой предъявляются претензии различных
группировок на власть или собственность. Как всякая древняя книга, Коран может
допускать самые разные толкования, потребные для более земных целей. Борьба за
власть и собственность могла идти на Кавказе и под коммунистическими лозунгами.
Тут надо видеть интересы кланов и групп, а «ваххабизм» только мешает правильно
разглядеть эту картину — в том числе и самим участникам этой бесконечной
борьбы.
В Махачкале
и в Хасавюрте постоянно работающий на Кавказе Максим Шевченко собирал целый
собор имамов разных течений ислама, где обсуждались притеснения верующих.
Удивительно, но представители традиционного, то есть официально признанного,
ислама стали защищать тут «ваххабитов». Это как если бы РПЦ начала отстаивать
права баптистов или адвентистов седьмого дня — что пока невозможно представить
себе в России. А объяснить это легко: федералам для демонстрации их активности
на Кавказе стало не хватать «ваххабитов», и под эту рубрику пошли уже все, кто
высовывается.
Встреча СПЧ с жителями Гимров
Фото: president-sovet.ru
6. «Федералы» — это не «русские»
Дагестанское
село Гимры живописно приютилось среди гор. Дома и плодовые деревья (а здешние
абрикосы и груши считаются лучшими на Кавказе) лепятся на скальных террасах,
отвоеванных у гор в течение веков. Но чтобы доехать в Гимры, надо миновать не
только тоннель, но и несколько блокпостов федеральных войск. Членам СПЧ
потребовалось специальное разрешение, а жителям выезжать отсюда с 7 утра до 22
вечера вообще запрещено, а в иное время — затруднительно.
В Гимрах
родился имам Шамиль, воевавший против России 30 лет, — впоследствии, сдавшись в
плен, он был с почестями принят при дворе и произведен во дворянство. Нынешние
федералы уничтожают «потомков Шамиля» путем зачисток и вместе с домами. Соседям
(дома лепятся друг к другу, поэтому любой выстрел из орудия рушит их все)
«федералы» обещают компенсации, но не больно-то их дождешься. В январе 2012-го,
апреле 2013-го и в сентябре 2014 года в Гимрах происходили серьезные
боестолкновения с применением авиации и артиллерии, неоднократно вводился режим
контртеррористической операции (КТО), который сохраняется до сих пор.
Практически
все жители Гимров, включая малых детей, поставлены в ЦПЭ (Центр противодействия
экстремизму) на «профилактический учет». У большинства взяты отпечатки пальцев,
образцы крови и походки, а тот, кто отказывается пройти эти процедуры из-за
унижения человеческого достоинства, рискует более серьезными неприятностями.
Поставленные на «профучет» не могут свободно передвигаться по Кавказу, не
говоря уж о том, чтобы выехать за границу. Юноши и девушки могут быть не
приняты в вуз, нет шансов поступить на госслужбу. В таком режиме годами живет
около 5 тысяч уроженцев Гимров и еще сколько-то тысяч уроженцев других сел, да
и Махачкалы: на «профучет» в Дагестане, по разным данным, поставлено от 7 до 20
тысяч «подозрительных по экстремизму».
Оспорить
«профилактический учет» невозможно, он осуществляется по тайной инструкции МВД,
которую никогда не предъявляют даже в суде. Она есть — и все, в таком духе
принимаются решения в судах и отвечает осуществляющая надзор за законностью
прокуратура: «Сведения о постановке вас на профилактический учет
подтверждаются, оснований для его отмены не имеется».
«Профучет» —
это самое мягкое, что может ждать активного молодого человека с какой-нибудь не
такой бородой или даже без бороды, но со своими идеями о жизни. Похищения,
бесследные исчезновения, пытки, уголовные дела на основании одних лишь оговоров
— это обыденность Северного Кавказа. Свидетельств этому на одних только приемах
населения, которые члены СПЧ вели во всех кавказских столицах, было предъявлено
столько, что наговоры тут исключаются. Суды все это штампуют, а граната, найденная
в кармане при обыске, — скорее ритуал, дань чуждому УПК, она безномерная,
поэтому никто не может сказать, что вы же ее уже находили позавчера у другого,
никак с этим не связанного, «ваххабита».
На одной из
террас Гимров под журчание ручья колоритные «старики», прекрасно изъясняющиеся
по-русски, объясняют Федотову — не в лоб, но цветисто, что они-то, конечно, не
экстремисты, но юноши, растущие под «профучетом», «уходят в лес» (на самом деле
сегодня — уезжают в Сирию). При этом «старики» (большинству из них, наверное,
лет по 40–50) поглядывают вверх — там, на верхней точке скалы, в здании бывшей
больницы базируются «федералы» с пулеметами. Они же с автоматами, молча, стоят
либо прохаживаются по террасам — один юный «федерал» подошел за
абрикосами, когда нас стали угощать ими из ящика, взял несколько — молча.
Говорят, будто это татары — их, мол, прикомандировывают в сводные отряды как
«тоже мусульман». Но разговоры с их стороны не допускаются, а они все время
меняются вахтами, поэтому — кто их знает, вроде марсиан.
У
«федералов», в сущности, нет национальности, и это точно не то же самое, что
«русские». В Махачкале воздвигнут «памятник русской учительнице» — его вам тут
обязательно покажут. Появился он в 2006 году — к этому времени «учительница»,
скорее всего, отсюда уже уехала, как большинство «русских», которым в 90-х
годах на Кавказе стало очень некомфортно. «Русских», которые в советские годы
отчасти уравновешивали сложные отношения между этническими группами (их в
Дагестане насчитывают от 30 до 40) сменили «федералы». Когда не стреляют — а с
помощью зачисток этого словно бы добились — военное начальство чувствует себя
тут как на курорте: КТО гарантирует надбавки и льготную выслугу лет, да и
коррупционные возможности на блокпостах весьма широки. Впрочем, «федералов»
отличает то, что все они «прикомандированы» и совершенно не собираются тут
жить.
«Федералы»
не выстраивают никаких отношений с аборигенами — на нижних этажах это
рискованно, а на верхнем вообще никому не нужно. Поэтому местные обычаи
вступают в противоречие уже даже не с Конституцией и законами РФ — их-то хотя
бы можно прочесть — но с «законами», по которым функционирует бюрократия, здесь
к тому же еще и полицейская, военная. Тайная (как их инструкции) мечта всех
жителей Кавказа — чтобы «федералы» отсюда куда-нибудь исчезли, как в Чечне, но
лучше бы, конечно, без стрельбы. Но образованные национальные элиты, к которым
принадлежат и главы республик, понимают, что тогда кавказская пружина может
разжаться, спящие вулканы проснутся — и мало не покажется: даже
средневековая Чечня предстанет раем стабильности. То есть вывести
«федералов» нельзя, но и положение их здесь, в общем, тупиковое.
Проблема
федерального центра заключается еще и в том, что здесь не назначишь начальником
кого-то пришлого, кто этого не понимает и не любит, как Собянина в Москву.
Главы республик — как бы двуязычные «федералы», знающие обычаи, но и имеющие
явные и тайные каналы связи с марсианской Москвой. Они выглядят, как ее
надежные ставленники, но ведь и Джохар Дудаев, и тем более Аслан Масхадов — по
словам знавших его людей, вполне договороспособный человек — тоже когда-то
были «федералами» и офицерами Советской армии.
Молва
приписывает изобретение КТО, «профучета» и центров противодействия экстремизму
Юрию Кокову, который в 2008 году в звании генерала возглавил департамент по
противодействию экстремизму МВД РФ. А в 2014 году этот очень приятный в общении
и подтянутый генерал (кавалер ордена Мужества) стал главой Кабардино-Балкарии.
Нальчик, пожалуй, тоже самый спокойный и зеленый из всех городов, в
которых мы останавливались. Но покой этот зыбок. Как минимум Кавказ оттягивает
на себя серьезные силы «федералов», а в случае конфликта, например, с Турцией,
он перестанет быть надежным тылом.
Посещение членами СПЧ завода «Электроцинк», который
отравляет экологию Владикавказа (этот эпизод отсутствует в тексте,
так как не специфичен для Кавказа)
Фото: president-sovet.ru
7. Миссия СПЧ на Северном Кавказе
полезна и возможна
Кавказ — это
не Россия, хотя вроде бы и Российская Федерация. Первый из этих тезисов,
пожалуй, уже достаточно обоснован, а второй сталкивается с вопросом, что такое
«федерация». Это строка в Конституции, но по способу управления страна
представляет собой унитарное государство: полномочий для законодательства по
специфическим и значимым вопросом даже у национальных республик нет, своих
денег, чтобы идти в этом направлении, нет тем более.
Помог бы
действительный федерализм решению проблем, существующих на Кавказе? На этот
вопрос однозначно ответить нельзя. Федерализм подразумевает еще и право наций
на самоопределение — «вплоть до отделения». А это снова война, в которой
сегодня могут быть заинтересованы лишь узкие группы внутри этносов, но не сами
народы и народности Кавказа. Война может быть большая, «всех против всех», конец
ее непредсказуем, но малым этносам в конце концов все равно придется к кому-то
примкнуть и попасть в чью-то сферу влияния, так что уж менять шило на мыло. В
то же время напряжение, постоянно существующее на Кавказе, хорошо бы как-то
если не снять, то ослабить. Есть ли альтернатива войне при допущении здесь
федерализма и урегулирования специфических вопросов на основе обычаев?
Альтернатива
тут тоже существует испокон веков: это динамический договорный процесс. На
Кавказе всегда не только воевали, но и как-то договаривались о мире, и
договорные традиции здесь так же сильны, как воинская доблесть. Для переговоров
нужен незаинтересованный посредник и гарант обязательств. Посредником мог бы
выступить президентский СПЧ, а уж его возможность стать гарантом зависела бы от
другого, высшего «гаранта» — в случае если бы он согласился с подобным планом.
Важно и то,
что члены СПЧ — это не «федералы», а конкретные люди со своими разнообразными
лицами и убеждениями. По отношению к Северному Кавказу их объединяет то, что им
ничего не надо для себя, у них тут нет собственных интересов и амбиций —
следовательно, им можно доверять. Однако полномочия СПЧ должны быть
делегированы не сверху, а снизу — со стороны договаривающихся сторон.
В ходе наших
визитов в Ингушетию и Северную Осетию главам этих республик был предложен план
по поиску и идентификации останков погибших осенью 1992 года в Пригородном
районе, которые до сих пор покоятся в массовых захоронениях. Этим трудным делом
более 20 лет заняты Миротворческая миссия им. генерала Лебедя и ее глава, член
СПЧ Александр Мукомолов — тихий и неприметный с виду (в отличие от
харизматичного Максима Шевченко) человек. Предложено и создание советов по
правам человека при главах республик и специальной группы в составе СПЧ для
координации их деятельности. Главы республик в целом поддержали эти предложения
и сейчас их обдумывают.
На Кавказе,
в отличие от многих других регионов РФ, понимают и ценят миссию правозащитника
— как некоего ходатая за более слабых, и правозащитное движение имеет здесь
традиционную легитимность. В многонациональном и очень сложном конгломерате
Северного Кавказа и невозможно, наверное, найти никакие иные универсальные
основания для переговоров, кроме прав человека. Такой диалог был эффективно
начат еще нашей Анной Политковской — за это и убитой.
На Северном
Кавказе есть очень сильное и развитое гражданское общество, хотя здесь это
называется иначе: например, советом старейшин тейпов или различными
«нетрадиционными мечетями», двери которых федералы пока просто заваривают.
***
В ходе нашей
экспедиции по Северному Кавказу члены СПЧ посетили также массу детских домов и
школ, СИЗО и ИВС, интернатов для престарелых и убогих. В каких-то заведениях
людям, о которых уважающее себя общество обязано заботиться, хорошо, где-то хуже.
Мы не преследовали никаких инспекционных целей, но все «замечания СПЧ»
руководство республик обещало учесть. Одного человека под нашим давлением
выпустили из СИЗО, куда он только что попал по ложному доносу (с гранатой и
пакетиком спайса в кармане), в отношении еще нескольких обещали разобраться,
несколько начальников временно отстранены от работы. Подчас в те приюты, куда
наведывался СПЧ, накануне завозили хорошие одеяла, белье и ночные горшки —
после нашего отъезда их обещали оставить.
В детских
домах иной раз наворачивалась слеза, когда дети, еще не понимающие, как трудно
им будет жить, танцевали и пели, а в одном сумасшедшем доме Михаил Федотов и
сам сплясал со скорбными главою, угодив прямо на праздник их наивной
самодеятельности. А что — надо было скроить официальное лицо?
Что сказать
в заключение? На Кавказе живут такие же люди, как и везде.
Махачкала —
Магас — Владикавказ — Нальчик — Черкесск — Пятигорск — Москва
Постоянный
адрес страницы:http://www.novayagazeta.ru/comments/73492.html
Источник: Новая газета