Cуверенное кривосудие
Коррупция искажает
конкуренцию на мировых рынках и потому
перестает быть внутренним делом России
15 суток Бориса Немцова
стали как бы послесловием Владимира
Путина к приговору Михаилу Ходорковскому.
В обоих случаях новацией стало то, что
никто даже не стремился придать суду
вид суда. И даже больше: оба квазисудебных
решения оставляют стойкое впечатление,
что основным их посланием является
демонстрация того, что суд есть лишь
трансляция воли конкретного человека.
Что милует и наказывает не суд, а Путин,
и только Путин. И ему некого побаиваться:
народ съест, либеральная публика
подавится, прикормленная элита проглотит,
а Запад с кислой миной, но прожует.
Однако покуда
безнаказанность кривосудия торжествовала
и пила шампанское, информационные ленты
принесли еще две новости, ставшие своего
рода антиэпилогом новогодних расправ.
Стокгольмский арбитраж
признал заинтересованность российских
государственных органов в банкротстве
ЮКОСа, а группа европарламентариев
призвала наложить санкции на чиновников,
причастных к подготовке и вынесению
неправосудных решений против Ходорковского
и Лебедева. Две эти новости отражают
тенденцию, наметившуюся раньше и особенно
ясно проступившую на протяжении года
прошедшего. Тенденцию, которая может
стать одной из самых примечательных
новаций миропорядка и всей системы
международных отношений в начавшемся
десятилетии.
Эта тенденция на
протяжении прошлого года была обозначена
сюжетами — дело «Даймлер Крайслер»,
дело Магнитского и дело Виктора Бута.
И вот, в первые дни нового года, — еще и
решением Стокгольмского суда и инициативой
европарламентариев. Все эти сюжеты
объединяет то, что российская коррупция,
тесно переплетенная с государственной
и правоохранительной системой и надежно
опирающаяся на коррумпированный суд,
становилась в них предметом политического
и юридического разбирательства на
Западе. Так сказать, интернационализировалась.
Прежде в отношениях
Запада с Россией, с Советским Союзом,
да и с другими развивающимися,
недемократическими странами постоянным
фоном присутствовали упреки в нарушении
прав человека или отступлении от
демократии. На каждых переговорах
западные лидеры дежурно включали эту
тему в повестку своего общения с коллегами
из автократических государств, а те
столь же дежурно и задиристо объявляли
все это своим внутренним делом. Иногда
Запад грозил даже санкциями особо
жестоким нарушителям, а иногда даже в
той или иной форме санкции вводил. Но
все это имело малый успех. Лидеры
авторитарных систем рьяно защищали
внутренние правила политического
общежития, обеспечивавшие им власть на
своей территории.
В последние годы Запад
относился к этой теме все более равнодушно.
И не столько в силу цинизма, сколько
ввиду осознания бесполезности и того
обстоятельства, что характер проблемы
изменился. Теперь все чаще именно тема
коррупции и искажения правосудия
становится механизмом, с помощью которого
Запад пытается влиять на внутренние
порядки в развивающихся странах.
Действительно, прежде,
в XX веке, Запад имел дело с недемократиями
идейными, принципиальными. Однако под
благотворным влиянием экономической
глобализации авторитарные режимы быстро
меркантилизировались. Буквально за
несколькими исключениями целью и
движущей силой авторитаризмов стали
не принципиальная приверженность
альтернативной общественной идеологии,
но стремление сохранить и поддерживать
иерархическое, нерыночное перераспределение
богатства у себя дома, будучи — нота
бене! — включенными в то же время в
мировую торговлю, которая и дает в
современном мире доступ к этому богатству.
Верно и то, что коррупция,
ставшая, можно сказать, душой
меркантилизированных авторитаризмов,
в условиях глобального рынка перестала
быть внутренним, суверенным делом
развивающихся стран. Трансграничный
характер корпораций, рынков, капиталов
ведет к глобализации коррупции, которая
вместе с капиталами меркантилизированных
автократий экспортируется в страны
Запада и становится важным фактором
мировой политики.
Логика дела «Даймлер
Крайслер» заключалась в том, что, прибегая
к коррупции, «Даймлер» практиковал
нечестную конкуренцию в отношении
других западных компаний. Получается,
что события на всем пространстве мира,
где действуют американские компании,
могут стать предметом юридического
разбирательства в США в целях защиты
конкуренции на американском рынке, в
известном смысле — находятся в юрисдикции
американских судов. Логика дела
Магнитского заключается в том, что
сотрудник американской фирмы, выполнявший
свои профессиональные обязанности,
оказался жертвой преступной деятельности
российских правоохранителей, что тоже
не может рассматриваться как внутреннее
дело России.
Решение Стокгольмского
арбитража — еще один шаг. Здесь
неправосудными, совершенными с
заинтересованностью (то есть по сути —
коррумпированными) признаются решения
государственных органов и судов России.
Стокгольмский арбитраж не дает оценку
российским судам и госорганам, но,
защищая инвесторов ЮКОСа, вынужден
ответить на вопрос, была ли экспроприация
их собственности справедливой. А
последствием отрицательного ответа на
этот вопрос является признание того,
что вся собственность и бенефиции,
полученные вследствие этих решений,
являются незаконными там, где признается
юрисдикция Стокгольмского суда.
Характерно и то, что, в
отличие от прежних времен, санкции
теперь вводятся не против государств,
а против физических и юридических лиц.
Эти лица и компании еще вольны укрыться
под сенью национального неправосудия,
но оказываются отлучены от глобального
рынка. Да и авторитарным правительствам
труднее протестовать против «вмешательства»
в их внутренние дела, отстаивать свое
суверенное право на коррупцию.
Глобальный рынок требует
единой юрисдикции. Причем победит —
лучшая. Крупные сделки российских
компаний и так совершаются со ссылкой
на Стокгольмский или Лондонский арбитраж.
Да и сами компании в таких сделках
предпочитают выступать в виде нероссийских
юридических лиц. Территория суверенного
кривосудия будет сжиматься как шагреневая
кожа. И это станет одним из самых
интересных и острых сюжетов начавшегося
десятилетия. Это неизбежная плата за
исчезновение границ. А пока — пейте
свое итальянское шампанское, господа,
за свой коррупционный суверенитет, за
свое суверенное кривосудие.
Кирилл Рогов
независимый
обозреватель
Источник: Новая газета