Фонтаны и институты

Московские протесты подожгли фитиль. Возвращение к путинской стабильности невозможно, и сегодня это ясно всем. Видимо, даже тем, кто сидит в Кремле. Проблема в том, что никто пока не может представить себе реалистичную альтернативу. Как это будет выглядеть? В Кремле все еще считают, что проблему можно решить непреклонностью и наращиванием репрессий против улицы. Население чувствует, что нужно что-то другое, но не знает, как оно должно выглядеть. Наконец, оппозиция… впрочем, оппозиции как института в строгом смысле пока еще практически нет.

Народные гуляния на Красной площади/ фото Евгения Фельдмана

Российская оппозиция переживает муки взросления. Причем пока еще это скорее муки, чем взросление.

В Москве этой зимой в полной мере сказался эффект сетевых революций. Размах зимних митингов стал неожиданностью для всех, прежде всего — для самих организаторов. Одна из причин этой неожиданности — качественный скачок распространения интернета. Социологи говорят, что число россиян, хотя бы иногда пользующихся интернетом, достигло в начале 2012 года 50%. Хотя еще в начале 2010-го их было чуть больше трети. При этом, по замерам ФОМ, быстрее всего росла суточная аудитория (прирост — 40%, при приросте месячной аудитории — 27%). Это важно: как правило, те, кто пользуется интернетом каждый день, начинают постепенно использовать его и как источник новостей. По данным Левада-центра, число использующих сеть для того, чтобы следить за новостями, увеличилось с начала 2011 года к началу 2012-го с 11% до 24% (это — четверть взрослого населения!).

Итак, за последние полтора-два года интернет стал значимым источником сведений о происходящих в мире событиях. Информационная монополия Кремля оказалась прорванной. При этом любопытно, что, по замерам ФОМ, самый быстрый рост и общей, и суточной аудитории Сети наблюдался в период с осени 2010-го по весну 2011-го, то есть именно в тот период, когда интенсивнее всего снижались рейтинги Владимира Путина. Весьма вероятно, что быстрый рост популярности интернета как источника информации был связан не столько с ростом его доступности, сколько со значительным ростом спроса на альтернативную информацию о текущих событиях и их альтернативную интерпретацию. Другими словами: был связан с падением доверия к традиционным и официальным каналам информации, с падением доверия к путинской «картине мира».

Какое все это имеет отношение к оппозиции? Самое прямое. Интернет как альтернативный источник информации, а затем — и инструмент политической мобилизации играет, в действительности, двусмысленную роль в политическом процессе. С одной стороны, он резко снижает издержки оппозиции на прорыв информационной блокады и на мобилизацию сторонников. Однако именно легкость и быстрота, с которой эти барьеры преодолеваются, ведет к тому, что оппозиция, точнее, лидеры протеста, оказываются перед лицом стотысячных толп сторонников институционально совершенно к этому не готовыми.

Ведь мы знаем, что рост размеров любой структуры требует соответствующих институциональных изменений, и институты, годные для небольшой фирмы, не годны для большого холдинга. Кроме того, в обычных условиях, стремясь преодолеть информационную блокаду, с трудом кооптируя сторонников и по крупицам собирая средства, оппозиция как раз и проходит период становления лидерского костяка, оттачивания политической риторики, формирования надежных сетей организаторов и взаимного доверия в них. Здесь все происходит наоборот: протест внезапно разбухает сам, а среди оппозиционеров начинается конкуренция за то, чтобы оседлать волну.

Так что модные разговоры, что, дескать, у нас неправильная оппозиция, не те лидеры, не вполне уместны сегодня. Оппозиция, в сущности, еще только находится в стадии становления. При этом лидеры уличного протеста оказываются перед сложным выбором. С одной стороны, самый надежный способ закрепления лидерства — это радикализм. Со смущением признаюсь, что до декабря прошлого года (хотя отчасти и интересуюсь политикой) не знал, кто такой Сергей Удальцов. А сегодня — он самый упоминаемый из лидеров уличного протеста. Именно благодаря постоянной демонстрации намерения идти до конца — голодовкам, залезанию в фонтаны и на трансформаторные будки.

Радикализм вовсе не плох априори. Он позволяет продемонстрировать властям серьезность намерений, повышает их издержки на борьбу с протестами, позволяет достичь максимального пиар-эффекта, что мы и видим на примере г-на Удальцова. С другой стороны, радикализм ограничивает рост базы протеста. Он отпугивает умеренных граждан и тех представителей элит, которые, разделяя основные лозунги протестующих, не готовы к сожжению мостов и противостоянию с ОМОНом. Классическая дилемма: шашечки или ехать, максимальный охват или максимальный напор?

Успешная стратегия Кремля сегодня в отношении к протестам заключается именно в этом. С одной стороны — полный отказ от диалога и обсуждения базовых требований протестующих (признание факта фальсификации итогов думских выборов) не позволяет укрепиться системному, внутриэлитному крылу оппозиции (это, например, Алексей Кудрин). С другой стороны, возрастающее нелегитимное насилие против уличного протеста укрепляет и выдвигает на первый план радикальное крыло его лидеров. И сужает, таким образом, политические перспективы протестного движения.

Чтобы вырваться из этой западни, лидерам протестного движения необходимо научиться играть на других площадках. Митинги и уличная активность останутся важнейшим полем противостояния оппозиции и власти, но они не могут больше быть единственной площадкой такого противостояния. Чтобы превратиться в оппозицию, лидерам протестного движения необходимо продемонстрировать свою организаторскую состоятельность на многих направлениях. Продемонстрировать способность к институализации протеста.

Среди выводов недавнего доклада Центра стратегических разработок есть один, прямо относящийся к нашей теме. Авторы показывают, что люди в большей степени интересуются институтами, чем идеологией. Так, позитивное отношение к КПРФ связано не с какой-то сугубой привязанностью к левым идеям, но с тем, что компартия воспринимается как стабильный и в то же время оппозиционный властям институт. Коммунисты единственные воспринимаются как институциональная оппозиция.

Парадокс заключается в том, что люди действительно ценят стабильность и хотят стабильности. Но стабильности, основанной на других, категорически не путинских принципах. Люди тянутся к институтам больше, чем к харизматическим лидерам. Именно эту институциональную альтернативу путинизму, прообраз «другого порядка» людям необходимо увидеть, чтобы по-настоящему поверить в возможность перемен. Я, кстати, думаю, что решение разогнать ОккупайАбай было принято в тот момент, когда стало ясно, что лагерь превращается в институт, способный стабильно функционировать и наращивать популярность.

Еще раз повторимся: не вижу ничего плохого в залезании в фонтан, плохо, когда это становится главным информационным событием каждого митинга.