Леон Арон: Другая Россия?
Разумеется, у России есть шанс на демократическое будущее, ведь у нее было демократическое прошлое. Безусловно, это прошлое было коротким и несовершенным, но оно было. Контраст между 1990-ми годами и путинской реставрацией отчетливей всего продемонстрировал истинность закономерности (в социальных науках я предпочитаю не использовать слово «закон»), которая хорошо известна политологам. А именно: тупиковые ситуации в политике – обязательное, хотя и недостаточное условие перехода к демократии. Эту закономерность можно назвать «эффектом Великой хартии вольностей».
В 1990-е годы, когда Россия была свободнее, чем когда-либо, она оказалась зажата в тупике (с бесконечными вето и преодолением вето) между левыми и разного рода националистами в парламенте и правоцентристами, либералами и интернационалистами в правительстве. На выборах 1999 года «олигархи» также разделились: на группу во главе с Борисом Березовским, которая поддерживала прокремлевскую правоцентристскую партию «Единство», и группу, наиболее заметным представителем которой был Владимир Гусинский, которая поддержала левоцентристскую партию Лужкова и Примакова «Отечество – Вся Россия».
Похожая ситуация наблюдается сейчас на Украине, где дорога к стойкой демократии вновь зашла в тупик, будучи зажатой между остатками «оранжевой» коалиции Ющенко и Тимошенко и Партией регионов Януковича. Это же противостояние отразилось в среде украинских «олигархов», где так называемая «донецкая» группа (во главе с Ринатом Ахметовым) противостоит «днепропетровской» группе (во главе с Виктором Пинчуком и Игорем Коломойским).
Напротив, суть политической реставрации Путина заключается в том, что исчезли эти конфликты, не выявляющие победителя: конфликты парламента – с исполнительной властью, левых – с правыми, государства – с олигархами, центра – с периферией. При Путине исполнительная власть одержала решительную победу над законодательной, подлинных левых и правых вытеснили созданные Кремлем партии, которым не нужно ничего, кроме депутатских привилегий. Кремль подавил олигархов и вновь жестко контролирует регионы и местных губернаторов.
Поскольку эти победы были одержаны без насилия и при поддержке (или хотя бы без протестов) со стороны большинства российских избирателей, главный вопрос российской демократии заключается в следующем: почему электорат предпочел такое развитие событий и как долго он будет его поддерживать? Безусловно, свою роль сыграли высокие цены на нефть. Помогли контраст между ранней путинской и поздней ельцинской эпохой и то, что в сознании народа демократия ассоциируется с экономическим кризисом, унаследованным от Советского Союза. Но более важным фактором, видимо, стало другое: российский народ больше не захотел терпеть конфликты и неопределенность, которые являются сутью не только тупиковых ситуаций, свойственных зарождающейся демократии, но и сутью самой демократии.
Учитывая общественно-политические реалии, которые Россия получила в наследство от Советского Союза, россиянам, по сути, пришлось выбирать между множеством зверей, бродивших на постсоветским дебрям – будь то олигархи или губернаторы – или же одним исполинским, всемогущим зверем, хозяином тайги в лице государства и Кремля. Первые частенько затаптывали более слабое зверье, однако в основном увечили друг друга, а потому оставляли остальным существам место для роста и полета. Самый большой зверь, хотя и был ослаблен, как это водится после революций, сдержал обещание и установил видимость порядка, запугав всех остальных крупных хищников.
К чести русских, они отвергли власть одного зверя и в 1993, и в 1996 году, когда возникла реальная опасность возвращения коммунистов. Однако к 2000 году народ устали и был готов уступить Левиафану. Эта готовность была и остается основой опоры Владимира Путина и бесконечным источником легитимности его власти.
Всегда сохранялась опасность, что Левиафан, расправившись с более крупными животными, начнет пускать слюну, присматриваясь к оставшейся политической и экономической фауне. Именно это, судя по всему, происходит теперь. Левиафан пришел к тому, к чему стремился меньше всего: произошел рост доходов населения, в основном за счет нефтяных поступлений и реформ, проведенных в ужасающие и ненавистные 1990-е. А в том, что касается других неотложных социальных, экономических и оборонных проблем – нищенствующих и устаревших здравоохранения и образования, перегруженной и обветшавшей промышленной инфраструктуры, абсолютно небоеспособных вооруженных сил (не говоря уж о преступности и коррупции) – самый большой зверь оказался бессилен.
Но, по крайней мере, за последние три года Россия получила прививку, защищающую от веры в обманчивые короткие пути, самые губительные из которых – это порядок в отсутствие закона и демократия в отсутствие свободы. Невозможно точно сказать, когда это понимание приведет к возрождению готовности терпеть конфликты и тупиковые ситуации. Опыт других стран заставляет предположить, что это случится, когда недостатки нынешней политической системы начнут все более очевидным и пагубным образом сказываться на российской экономике и российском обществе.
Леон Арон
American Enterprise Institute for Public Policy Research
(Американский институт предпринимательства)
Источник: Inopressa.Ru