Михаил ФЕДОТОВ: Dura Дума
Древние римляне говаривали «Dura lex, sed lex», имея в виду, что, мол, суров закон, но это закон. Как нельзя более это выражение подходит к принятому Государственной думой в минувшую пятницу федеральному закону «О внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ в связи с совершенствованием государственного управления в области противодействия экстремизму». Действительно, по части суровости закон можно сравнить разве что со знаменитой 58-й статьей первого советского Уголовного кодекса, которая стала юридическим основанием для того, чтобы в плановом централизованном порядке репрессировать миллионы наших сограждан «по первой категории» (расстрел) и «по второй категории» (ГУЛАГ).
Но недаром русскому слуху в этой латинской абракадабре привычно лишь одно слово – «dura». В своем традиционном понимании оно тоже прекрасно гармонирует с только что принятым актом, который, слава Богу, еще имеет шанс не стать законом. Документ еще должен пройти через Совет Федерации и президента. Кстати, именно председатель Совета Федерации Сергей Миронов не так давно весьма критически отзывался о качестве нашего антиэкстремистского законодательства и даже поручал подготовить поправки, чтобы четко очертить границы понятия «экстремизм». Увы, депутаты Государственной думы Николай Ковалев, Михаил Емельянов, Николай Безбородов и Игорь Лебедев – народ должен знать своих героев и антигероев – слова Миронова поняли по-своему, заодно лихо переломав устои уголовного права.
Даже привычное понятие «хулиганство» они решили наполнить новым смыслом, предусмотрев в качестве квалифицирующего признака совершение хулиганских действий «по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы». И вовсе не смутило парламентариев то, что в уголовном праве много десятилетий существует представление о хулиганстве как о преступлении, совершаемом из хулиганских побуждений, то есть в отсутствие какого-либо разумно объяснимого мотива (из мести, из корыстных побуждений и т.д.). На это, кстати, пытался обратить внимание депутатов начальник правового управления Госдумы, известный правовед Григорий Ивлиев: «Хулиган имеет цель в грубой форме показать свою силу, желание поиздеваться над окружающими, обратить на себя внимание агрессивным и циничным поведением. Проект, как представляется, без достаточных оснований предлагает отойти от сложившихся подходов к квалификации хулиганства».
В заключении Ивлиева подчеркивается, что «при таком подходе возникает проблема соизмеримости противоправных действий и вида ответственности за их совершение». Сегодня уголовно-наказуемое хулиганство отличается от мелкого хулиганства, предусмотренного Кодексом об административных правонарушениях, только одним – преступник применяет оружие. Согласитесь, принцип разграничения понятен и оправдан. Приравняв «экстремистский мотив» к штыку, пистолету и тринитротолуолу, авторы законопроекта создали юридические основания для того, чтобы, скажем, за одни и те же нецензурные высказывания карать очень и очень по-разному. За ненормативные инвективы в отношении того, кто «еще и шляпу надел», можно будет схлопотать максимум пятнадцать суток. Напротив, выражение вроде «ах, ты депутат Государственной думы от фракции «Единая Россия»! (варианты: «капиталист», «русский», «либерал», «мусульманин» и т.д. и т.п.) грозит лишением свободы на срок до пяти лет. «Как нам представляется, подобный подход не является справедливым и обоснованным», – заключает начальник правового управления Думы.
Но какое дело парламентариям до мнения авторитетных правоведов? Они сами себе и правотворцы, и правоведы. Тем более что практический интерес к новому закону очевиден: скоро выборы, а значит, нужно пополнить арсенал для борьбы с реальной или мнимой оппозицией на федеральном, региональном и муниципальном уровнях. Оппозицией чему? Да чему угодно: вырубке лесов, уплотнительным застройкам, поборам, казнокрадству, политическому монополизму… Причем закон построен так, что никто не застрахован от обвинения в экстремизме, ибо любой проступок при желании может быть квалифицирован как экстремизм, если в нем углядеть политический, идеологический или тому подобные мотивы. При этом в одну кучу смешиваются «насильственное изменение основ конституционного строя» и «возбуждение социальной розни», «пропаганда исключительности» и «нарушение тайны голосования», «публичное заведомо ложное обвинение лица, замещающего государственную должность», «массовое распространение заведомо экстремистских материалов» и т.д. А вот терроризм куда-то испарился. Кстати, нарушение прав и свобод человека по политическим или идеологическим мотивам, так же, как и пропаганда превосходства человека по признаку его партийной принадлежности, почему-то не считаются экстремизмом. И мы даже понимаем почему.
Да, было время, когда понятие «экстремизм» практически во всех досоветских, советских и постсоветских словарях определялось примерно одинаково: «приверженность к крайним взглядам и мерам (преимущ. в политике); термин, обычно применяемый реакционерами и реформистами по отношению к революционным деятелям». Теперь несколькими строчками уже не отделаться, а главное, представления наших парламентариев о крайних взглядах и мерах дошли уже до самого края. Но вот что интересно: антиэкстремистское законодательство становится все свирепее, а скинхедов никто не ловит, шовинизм расцветает на стенах и заборах, власти все чаще сами становятся приверженцами крайних мер. И все это происходит в год 70-летнего юбилея самого позорного года российской истории. Парадокс однако.
Источник: Новые известия