Период полураспада

Чем обеспечивается единство государственного пространства? Правильный ответ: а черт его знает! Единственное, что можно более или менее добросовестно предложить читателю по этому поводу, — это попытку классификации ответов.

Сапог империи

Бисмарк, «оракул наших дней», полагал, что государственное единство может быть спаяно лишь железом и кровью. Наш Федор Иванович Тютчев отослал ему «обратку» — а вот мы, мол, попробуем сплотить его любовью. А там посмотрим, что сильней… Тютчев потому и гений, что искренне верит в то, что пишет. Однако гениальность не гарантирует правоты. Скорее она честно отражает стиль мышления эпохи. Империя не может расти, если нет вот такой искренней и талантливой веры в то, что она несет добро (= христианскую любовь) погрязшим в невежестве и греховных заблуждениях народам.

Понятно, поинтересоваться мнением на этот счет, скажем, поляков Тютчеву было недосуг. Да и зачем? В христианской любви они ни капельки не рубят. Представители жалкой, погрязшей во внутренних разборках, парламентской коррупции, маловерии и ужасах революции Европы. Одно слово — католики. Куда им против полноправной наследницы имперского Рима, эксклюзивно несущей миру идею монархической стабильности, единства во смирении и процветания. В 1849 году Тютчев набрасывает контуры будущего так: «…два великих провиденциальных факта, которым предлежит… открыть в Европе новую эру. Эти два факта суть: 1) окончательное образование великой православной империи, законной империи Востока, одним словом — России будущего, осуществленное поглощением Австрии и возвращением Константинополя; 2) соединение двух Церквей, восточной и западной. Эти два факта, по правде сказать, составляют один, который вкратце сводится к следующему: православный император в Константинополе, повелитель и покровитель Италии и Рима; православный папа в Риме, подданный императора».

То есть губа не дура. По крайней мере, чувствуется масштаб.

Когда резкий Бродский пишет, что Тютчев не просто целовал, а прямо-таки лобзал имперский сапог — оно, конечно, обидно. Что ж ты, гад, задеваешь нашего Федора Иваныча?! Но по трезвом размышлении — ведь не без этого. Ну да, слегка лобзал. Хотя сформулировать-то можно было бы и повежливей. А может, просто за сто лет сменился стиль мышления?

Прохановские сказки на ночь про Пятую империю для детей с «Уралвагонзавода» — какая прискорбная деградация в сравнении с Тютчевым. Разве не симптом? Он ведь самый голосистый из стайки соловьев Генштаба, стерхов и прочих божьих птичек. И такая бледная немочь на выходе! Их песни про христианскую любовь к т. Сталину против имперской лирики Тютчева — все равно что бурчание в животе.

Честно сказать, и сам Тютчев к концу жизни, после того как «законная империя Востока» до обидного просто получила по морде в Крыму от несносных англичан в союзе с несносными же французами, как-то утратил имперскую чувственность. Любви, как выяснилось, для обеспечения единства все-таки недостаточно. Без железа и крови не обойтись. И без эффективной экономики тоже. Только после либеральных реформ Царя-Освободителя (по поганым европейским лекалам!!) Россия смогла так усилиться, что без проблем взяла Туркестан и там — через 15 лет после Крымской ретирады — обеспечила себе что-то вроде реванша с Лондоном.

Два рода скреп

Стало быть, скрепы, держащие государственное единство, можно разделить как минимум на две группы. Сказочно-мифологические и реально-прагматические. По-видимому, одно без другого не работает. При этом реально-прагматические я бы разделил еще на две: материальные и нематериальные. Сказочно-мифологическая сфера может раздувать или преуменьшать значение любой из них. Сказка о «новой исторической общности людей — советском народе», которая так нравится Путину, существовала совершенно точно. Мы помним, как по ней экзамены сдавали. А вот существовала ли сама эта «новая историческая общность» — большой вопрос. Если действительно существовала, что ж так легко развалилась?

Реально-прагматические (материальные): военная сила (включая полицию и спецслужбы); бюрократический аппарат; экономическая связность и инфраструктура (дорожно-транспортная, и не только); миграционный обмен. Наверняка есть что-то еще, но стоит пожалеть читателя.

Реально-прагматические (нематериальные): язык; культура (идентичность); общее правовое пространство; информационная связность; пропаганда; общность интересов региональных элит. Полагаю, список тоже далеко не полон.

Сейчас важнее сказать о сказочно-мифологической составляющей, которая болезненно искажает восприятие роли этих скреп.

Чугун против долларов

Когда разваливался СССР, Михаил Сергеевич Горбачев произносил вроде бы правильные слова про «единый народнохозяйственный комплекс СССР».

А что и, главное, зачем он производил? Сталь, чугун, уголь. Главным образом для военно-промышленного комплекса, продукция которого за деньги не продавалась (если «продавалась», то за советские же кредиты). Какую потребительную стоимость он производил? Какую прибыль давал? Это вообще реально-прагматическое явление или сказочно-мифологическое? Вроде реальное. Но только в нереальной системе советских ценностей. Когда продукцию невозможно продать на рынке за «живые деньги», а следует сдать по акту и в ответ получить деревянные рубли — да к тому же в «безналичной форме». Что вообще превращало экономику в нечто запредельно-сказочное.

„

Прохановские сказки на ночь про Пятую империю для детей с «Уралвагонзавода» — какая прискорбная деградация в сравнении с Тютчевым

”

Как только появилась возможность продавать уголь, сталь, чугун и пр. за реальные деньги, обладающие реальной покупательной способностью, так сказке о «едином комплексе» пришел конец. Как и сказке о надежном и прочном советском рубле. Все просто: выяснилось, что уголь выгоднее продать прямо за рубеж, по бросовой цене, но за настоящие доллары, чем поставлять на сталелитейный завод, который никогда тебе не заплатит, а если заплатит, то теми самыми «безналичными рублями». И сталь с чугуном выгоднее продавать прямо туда же. И лес, нефть и все прочее. Вовсе не пропихивая все это добро по выстроенным Госпланом производственным цепочкам. Притом что в конце цепочки стоит не реальная прибыль и деньги, а партийное поощрение либо взыскание.

Короче, «народно-хозяйственному комплексу» такой же горячий привет, что и «новой исторической общности».

Люди в СССР вдруг со всей материальной ясностью ощутили (хотя до сих пор еще не поняли!), сколь разрушительно для государственного единства отсутствие такой простой скрепы, как твердая, конвертируемая, обращаемая по всей стране единая валюта, которую есть смысл зарабатывать (что-то ради этого производя), хранить, накапливать, пускать в оборот. Раз есть реально-прагматический запрос, а у государства на него нет подходящего ответа, значит, ответ придет сбоку. Нет своего твердого рубля — его функцию будет исполнять какая-то другая валюта. Пусть чужая, зато надежная. Или бартер. Или какие-то мелкие региональные паллиативы, локальные эрзац-деньги. Как думаете, это укрепляет государственное единство?

Многослойная ложь

Фундаментальный источник беды — фальшивая сказка про экономику, которая якобы работает не ради прибыли, а ради планового удовлетворения запросов трудящихся. Ложь тут многослойная — начиная с того, что вместо трудящихся запрос формировала партийная номенклатура, у которой главным приоритетом всегда оставалось оружие, и кончая тем, что за работу, как и положено уникально-монопольно-эксклюзивному покупателю, номенклатура предпочитала расплачиваться по минимальной цене, да еще в такой валюте, которую нигде, кроме как у нее же, уникально-монопольно-эксклюзивного работодателя, не потратишь. Советское государство в централизованном масштабе реализовывало схему, которая в учебниках истмата представлялась образцом капиталистической эксплуатации. Когда хозяин фабрики, привязывая к себе бесправную рабочую силу, норовил платить ей не нормальными деньгами, а условными талонами, которые можно было отоварить лишь в его же заводской лавке. Ситуация усугублялась тем, что фабрика производила не что-то пользующееся платежеспособным спросом на рынке, а заведомо не приносящую прибыли продукцию. Какую прибыль в денежной форме принесли 93 900 танков (больше чем у всего остального мира!), с которыми СССР встретил свой распад?

А ведь за них было заплачено и рудокопам, и сталеварам, и инженерам, и токарям-слесарям. Чем? Да пустыми фишками, которые имели хождение лишь в СССР, да к тому же еще и подвергались обмену раз в 10–15 лет — когда Родина понимала, что напечатала их слишком много и они вообще переставали хоть что-то стоить. Это называлось «денежными реформами», а по сути было скрытым дефолтом или конфискацией, потому что государство отказывалось принимать к оплате ранее напечатанные им же «деревянные» деньги, превращая более-менее серьезные накопления граждан в прах.

Да, есть еще одна нематериальная скрепа, которую, пожалуй, стоит упомянуть, — доверие граждан к центральной власти. Доверие (естественно, безграничное) граждан СССР к ленинскому Политбюро существовало тогда и существует сегодня лишь в чисто пропагандистском пространстве и в головах, им заполненных.