Уроки русского. Почему развитие России так зависит от ее прошлого
Россия, как и любая
другая страна, изменялась, и самые
колоссальные изменения произошли после
падения коммунизма. Однако связь времен
в российской истории нередко превращалась
в «преемственность» проблем.
Гигантские размеры
территории России обусловили возникновение
проблемы коммуникаций, и она до сих пор
не решена в смысле перераспределения
экономических ресурсов и мобильности
людей, и в этом плане сегодняшний день
мало отличается от «моего» времени, той
эпохи, которую изучаю я, — XVIII века.
Как сторонний наблюдатель,
западный историк, изучающий историю
России, я могу сказать, что существуют
и более фундаментальные аспекты
исторической обусловленности проблем.
Один из них — огромная разница между
городом и деревней, нетипичная для
Запада. Едва ли не основное свойство
России в XVIII веке — это сосредоточение
всей промышленной и интеллектуальной
жизни в городах. Деревня была отделена
от них не только экономически, но и
интеллектуально, и духовно. Для сегодняшней
России это противоречие, на мой взгляд,
более актуально, чем в советское время,
потому что все больше людей покидают
деревню, и различия в жизненном укладе
только усугубляются
Тяжелая тема —
это права человека и вообще взаимоотношения
общества и государства. Нельзя сказать,
что до реформ Александра II в России было
верховенство права. Это справедливо и
в отношении индивидуальных свобод,
потому что права, если ими кто-то и
наделялся, были коллективными —
дворянства, купечества, иностранцев. В
современной России сохраняется
преемственность по отношению к этой
традиции.
Религия в России играла
и играет роль, очень отличную от Запада,
— что в «мой» период, что сейчас. Развитие
Русской православной церкви сильно
отличалось от протестантизма и
католичества. Православие никогда не
проходило через Реформацию. В России
Церковь играла менее существенную роль
в повседневной жизни людей, чем на
Западе. На Западе же, например, Церковь
была образовательным институтом. Она
могла играть роль и больницы, и
интеллектуального центра. Православная
церковь была прежде всего духовным
учреждением. Эти различия характерны
для XVIII века, но они актуальны в какой-то
степени и сегодня. Не думаю, что после
падения коммунизма Православная церковь
сколько-нибудь серьезно модернизировалась
и стала занимать то же место в обществе,
что и Церковь на Западе.
Но вот что важно: я много
времени трачу на то, чтобы объяснить
своим английским студентам, которые
убеждены в принципиальных отличиях по
всем позициям России и Запада, что эти
различия не так уж фундаментальны и что
во многих отношениях Россия даже
«взрослее» западных стран. Например, в
XVIII веке Россия имела статус крупнейшего
экспортера железа в Европу. Британский
флот, который являлся величайшим флотом
в мире, был потребителем русских
судостроительных материалов — леса
для мачт и пеньки. И Россия вовсе не
рассматривалась как отсталая страна —
это был важнейший торговый партнер.
Смертная казнь использовалась в России
в меньшей степени, чем в Англии. В русских
школах в XVIII веке были отменены телесные
наказания, а в Британии даже я застала
телесные наказания в школах. И какая
страна после этого передовая, а какая
— отсталая?
Всегда надо смотреть
на конкретные обстоятельства истории.
И, как историк, я неизменно рассматриваю
Россию как часть Европы, а не как азиатскую
и деспотическую страну…
Все реформы в России
неизменно начинаются сверху. Не снизу,
не со стороны, а именно сверху.
Петр
I модернизировал страну, создал флот,
заставил людей одеваться на западный
манер, по-своему секуляризировал русское
общество. Спроса на эти реформы изнутри
или со стороны не было. Екатерина Великая
принесла Просвещение в Россию и начала
реформу школ. И снова на это не было
спроса снизу. Александр II освободил
крепостных. В интеллектуальной среде
на это был спрос, но сказать, что имелся
массовый спрос, — нельзя. Все эти реформы
проходили без парламента, без какого-либо
участия народа, без каких-либо дискуссий.
Реформы были слабыми и неустойчивыми,
потому что общество не вовлекалось в
процесс реформирования. К тому же они
никогда не доводились до логического
конца: правитель, начавший реформы, сам
же мог их остановить, как это сделала
Екатерина, испугавшись Французской
революции, и Александр II, шокированный
покушением на свою жизнь. Так же и
сегодня: стоит разразиться политическому
или экономическому кризису — и процесс
реформ идет вспять.
Это не сугубо российское
явление, но в России у такого типа
реформирования очень сильные исторические
традиции.
Можно ли ставить знак
равенства между модернизацией России
и вестернизацией? В XVIII веке — точно да.
Экономически, политически, социально
Запад был идеалом. В XIX веке была реакция
против вестернизации. Вообще эти
дискуссии — что считать западным, а что
нет, устойчивость антизападных настроений
— исторически длящийся конфликт, который
не исчерпан до сих пор. Даже критика
Запада Александром Солженицыным, с тех
пор как он поселился в Америке, очень
напоминала реакцию на реформы Петра в
начале XVIII века и высмеивание копирования
всего западного, французского в конце
того же столетия.
В принципе понятно,
почему в сегодняшней России столько
споров, в том числе на государственном
уровне, по поводу собственной истории.
Не разобравшись в истории, невозможно
найти свое место в современном мире,
определить свою идентичность. То же
самое происходит в Великобритании,
которая разбирается со своим прошлым,
с наследием империи. Мы, англичане, ведь
так и не нашли своей сколько-нибудь
точной идентификации после развала
британской империи: «Мы англичане? Мы
европейцы? Являются ли США нашим главным
партнером? Что значит сегодня для нас
Британское содружество наций?» Поиски
Россией своей идентификации очень
напоминают британские, только Британская
империя все-таки прекратила свое
существование раньше. Попытки понять
свое прошлое естественны и занимают
время.
Я очень надеюсь, что
преодолеть прошлое способно университетское
образование. Мне приходится сталкиваться
со студентами Международного института
экономики и финансов ВШЭ, и лучшие из
них — абсолютно блестящи. Мы в
Великобритании обычно тоже, как нередко
и россияне, думаем, что нам нечему учиться
у других, но в последнее время все
меняется: состав студентов и
преподавательский состав у нас с каждым
годом становятся все более интернациональными.
Университеты — глобальны, и Россия
должна стать частью этого глобального
развития.
Джанет Хартли,
проректор
Лондонской школы экономики (LSE),
профессор
международной истории,
автор исследований
по истории России XVIII века
Источник: Новая газета