Владимир Надеин: Наш любимый Путин. Прощальное прикосновение к политическому чуду
Ещё немного, и я не успею. Сейчас пойдет череда праздников, парадов и пьянок. Потом инаугурация, по-нашему – возведение. Уже в канун Победы словосочетание «президент Путин» канет в историю. Может, не надолго, всего на год-другой. Но я уже стар, да и не хотелось бы, по правде говоря, это возвращение видеть. Будет оно жалким, и добром не кончится. Только испортит песню.
После восьмилетней службы – няню, и ту провожают под спасибо. Уж что там сломала и где подевались три серебряные ложки – ладно, проехали. А тут ведь не няня – вождь. И какой вождь! Пусть не все восемь лет провел он рабом на галерах, пусть всего лишь семь или шесть – разве не стоит эта немалая жертва нашего искреннего «спасибо»?
Летом 96-го в раскаленную Москву приехал молодой безработный. Через четыре года он стал президентом страны. В новейшей истории России он популярнее всех царей и всех генсеков. Конечно, у нас нет научно обоснованных инструментов замера. Но есть здравый смысл и косвенные сравнения. Уже на входе в Кремль Путину доверяли 60 процентов соотечественников. Так исчислялась надежда. Вряд ли вступление на престол Александра-Освободителя или несчастного даже Николая Второго ожидалось менее трепетно. Но Путин неизменно наращивал кредит доверия. А покидает свой пост он при заоблачной поддержке россиян – 86 процентов. Это рейтинг благодарности Отечества.
Благодарности – за что?
Выступая на съезде партии, никчемность которой он косвенно подтвердил, Путин назвал главнейшей из своих заслуг рост капитализации народного хозяйства. Для большинства людей это абстракция. Поток зарубежных инвестиций и темпы роста ВВП, раздача внешних долгов и создание Стабфонда, падение доли теневой экономики и превращение внутреннего рынка в движитель непрерывного 8-летнего бума – все это подтверждается или опровергается мудрыми экспертами, однако большинству остается и непонятным, и безразличным.
Из достижений Путина, которые человек с улицы оценил и одобрил, ярко сияют три большие победы. Первая: полный холодильник. Вторая: Россия, поднявшаяся с колен. Третья: собственно победа – в Чечне.
Критики говорят, что это не Путин, это мировые цены на нефть и газ. Они, мол, наполнили холодильники. Они подхватили страну под дряблые подмышки. Не деревянными рублями, а нефтяными долларами перекуплены чеченские боевики. Любой, кто оказался бы в Кремле в это волшебное восьмилетие, добился бы таких же, если не больших, успехов.
Даже если критики точны в арифметике, они заблуждаются в душах. Путин силен не тем, что он сделал, а – как. Американцы наполняют свои холодильники сами. Русским кусок в горло не лезет без заботы государства. Французы находят утешение, тихо презирая всех, кто не говорит по-французски. Русскому жизнь не в жизнь, если поляк его не боится. Затишье в Чечне – дело хорошее. Но всего прекраснее, что не ласкою их взяли, а – через колено.
Путин говорит не с туманным человеком с какой-то улицы. В Норвегии или Канаде такого Путина отвергли бы. Да только канадцы Путину до фени. Тот, с кем он имел дело все свои восемь лет, это реальный человек с разбитой русской улицы. Этот человек хоть раз отсидел, но он — патриот. Он не хочет судиться, но любит жаловаться. Он не очень нуждается в шампуне, еще меньше – в свободе совести. И ещё, что бы там ни говорили, надо бы пройтись насчет евреев и грузин.
Когда Путин говорил про инородцев на базарах или ратовал за постылый советский гимн, интеллектуалов брала оторопь: ну, зачем ему это? Если так уж надо, делай, но не инициируй сам этот позор. Все у них шиворот-навыворот. «Муть в мозгах», — как называет это Путин. Разве дело в музыке? Разве дело в грузинах? Этот народ привык жить в осажденной крепости. Он беззащитен без забора. В экономике, в науке, в коммуникациях заборы упали. Но валить их и в мозгах – этого народ не хочет. Не Путин создал этот народ. Такой как есть, со страшными шрамами войн, лагерей и очередей, он достался Путину по кремлевской передаточной ведомости. Путин принял его таким, как он есть. И таким, как есть, — любит.
Все, что известно о Путине, говорит о том, что в Питере, при Собчаке, он был демократом. Скорее всего, не притворялся. Провал на выборах 1996 года стал страшным ударом, но и прекрасным уроком. Отвергнутый всеми, без денег и связей, без работы и будущего, как же корил он себя за то, что прекраснодушничал. Политика смеётся над мечтателями. Не забалтывать надо противника, а – давить. В грязь, в пыль, в ничто.
Жестокий 96-й научил Путина поручать помощникам только то, что не нужно тебе самому. Свою безопасность, свои деньги, свои доступы к информации, свой пиар и свои планы он не доверил никому. Легкость, с которой он раскусил элиту, обусловила скорость, с которой он её себе подчинил. Её покорность не расслабляла его, он всегда знал, что предают — свои. Но все же порою хотелось чуть большей упругости материала. По мере приближения 8-летнего предела, отмеренного Конституцией, он ощущал в себе все меньше желания отдавать страну в любые чужие руки. Рядом не было никого, кто бы не испортил дело. Его дело. Его незавершенное дело. Россия еще бедна. Она еще не способна к самоуправлению. Над нею властвуют не законы, а мифы. Её терзают коррупция и инфляция. Никто не знает, как одолеть эти страшные болезни. Не знает и он. Но он верит в себя. Верит, что достаточно умен, чтобы распознать шарлатанов. И достаточно силен, чтобы прогнать их.
Любит ли он Россию больше, чем власть над нею? У этого вопроса нет рассудочного, книжного ответа. Но если 86 процентов россиян уверено в его любви к Отечеству, значит, так оно и есть.
Источник: Избранное.Ру