Либеральная идея в наши дни-I.

Чем дальше уходят в прошлое 90-е годы, чем отчетливей вырисовываются контуры складывающегося в России нового порядка, тем сильнее задаешься вопросом – а могло бы все произойти по-другому? С одной стороны, история не знает сослагательного направления, с другой, если верить Попперу, впереди открыты все пути и течение событий зависит от свободного выбора людей; другими словами, предопределенности не существует.

Но почему вообще возникли мечты об ином? Лично у меня — от сопоставлений российских реалий с тем идеалом, который рисовался значительной части сограждан в начале 90-х, и с тем, что есть в других странах, вышедших из коммунизма, в которых уровень жизни значительно выше нашего.

Когда мне говорят о неизбежности того, что мы видим вокруг (а о том, что мы видим, поговорим чуть позже), то ссылаются на российскую историю, культуру, менталитет, и утверждают, что надо радоваться тому, что вообще хоть что-то сдвинулось, что стала возможной перестройка, а запрет КПСС – и вовсе чудо. И что поэтому нельзя требовать от страны большего, чем она может дать, не стоит впадать в панику, не страдать маниловщиной. В России надо жить долго и т.д. Многие даже утверждают, что нынешнюю ситуацию предвидели заранее, и лично им удивляться не приходится. А если и стоит чему-то поразиться, так тому, что «демократия» вообще просуществовала почти десять лет.

Мне хочется возразить им следующим образом. Албания и Монголия имели исходные данные куда хуже, чем у нас. Все-таки у России много общего с Западом, с Европой – христианское вероисповедание, давние и многосторонние связи, начиная с междинастических браков XI века. А с XVIII века Россия и вовсе была частью Европы во все смыслах – политическом, культурном, экономическом, цивилизационном в конце концов. Толстой, Чехов, Чайковский еще при жизни стали частью культурного багажа образованного европейца. Конечно, самодержавие, крепостничество, темноту русского мужика забывать не стоит, но при всем том, никому бы в 1917 году не пришло в голову сравнивать Россию с Персией или Китаем. А к 1991 году в СССР имелась стопроцентная грамотность, средний образовательный уровень был достаточно высок, страна являлась по всем параметрам урбанизированной, индустриализованной.

Ничего этого не имели ни Албания, ни Монголия. Первая была по преимуществу мусульманской страной, крайне отсталой во всех сферах. Она не процветала ни до прихода коммунистов, будучи территорией диких горных племен, ни после, под жесточайшим игом сталиниста Энвера Ходжи, с его безумной милитаризацией всех сфер жизни, выразившейся в опоясывании страны цепью дотов. Монголия находилась от Запада еще дальше и географически и ментально. До середины XX века она представляла собой страну кочевников буддистского вероисповедания в его полуязыческом, ламаистском варианте. Естественно, в ней царили неграмотность, невежество, отсутствие цивилизации в общепринятом смысле слова. Под руководством Цеденбала кочевников удалось в значительной части приучить к оседлости, старший брат построил кое-какие фабрики-заводы, и монгольский народ шагнул прямиком из феодализма в социализм, равно или даже еще более не уважающий права и свободы человека, отрицающий частную собственность и предпринимательство. Короче говоря, исходная площадка для построения рыночной экономики и демократии у Албании и Монголии была куда хуже, чем в России, избавившейся, кстати, от своих монголий и албаний в лице Туркмении, Таджикистана и т.д. Почти выше сказанное, можно отнести и к Румынии, на момент свержения Чаушеску в декабре 1989 году, стоявшей на куда более низком уровне развития, чем РСФСР в то же время. Чаушеску – это не то, что не Горбачев, но даже и не Брежнев. (Особую пикантность сравнению России с Румынией придает то обстоятельство, что обе они – страны по преимуществу православные, то бишь византийские, не прошедшие через благотворное влияние латыни или Реформации)

Однако сегодня и в Албании и в Монголии налицо реально действующие многопартийные демократии, там происходит периодическая, путем выборов, передача власти из рук одних политических сил в руки других. Естественно, это возможно лишь при наличии свободных СМИ и независимых политических партий. Про Румынию и говорить не приходится – страна вот-вот вступит в Евросоюз, обогнав по части соответствия его нормам Болгарию.

Так существует ли роковая предопределенность для стран с тяжелой политической и социокультурной наследственностью?

Это было, так сказать, первым приближением к теме.

***

Следя за полемикой вокруг сегодняшней России, за тем как разные авторы пытаются ответить на вопросы — что она представляет собой? куда движется? нельзя не признать, что в обоих лагерях, по которым, пусть и приблизительно, можно развести основных спорщиков есть своя правда.

В одном лагере — уже немногочисленные, хотя и авторитетные классические «либералы», уже мало что значащие, и к чьему мнению больше прислушиваются за рубежом, нежели в России. В другом – те же либералы, но с «государственническим» уклоном. То есть речь идет не о спорах между коммунистами или демократами, как пятнадцать лет назад, а о полемике, в общем-то, внутри одного лагеря, в котором никто не подвергает сомнению рынок и прочие атрибуты современной успешной цивилизации. Просто одни либералы, опять-таки, говоря упрощенно, одобряют то, что делает нынешняя власть или, по крайней мере, относятся к ее мерам с пониманием, другие – перешли к ней в оппозицию и своей не считают. Силы, нелиберальные в принципе, отрицающие рынок, частную собственность, многопартийность, в дискуссиях, конечно, участвуют, но на маргинальном уровне, часто примыкая к одной из сторон, и серьезного влияния не имея.

Обозначу свою позицию. По душе (и по разуму) мне ближе первые, полагающие, что в современной России многое могло бы быть по-другому. Но, знакомясь с аргументами вторых, часто признаю и их правоту. Сегодня же мне бы хотелось взвесить доказательства и тех и других, относясь к ним, по крайней мере, в части представления позиций, максимально объективно, рассматривая все pro и contra.

Самым яростным и энергичным апологетом государственников-либералов (называть можно как угодно) я считаю Виталия Иванова, чьи статьи последних двух лет, развивающие концепцию смены состязательной олигархии олигархией консенсусной, несомненно, займут свое место в анналах истории, по крайней мере, как самая убедительная попытка обосновать и оправдать философию правящего режима, который сам старательно воздерживается от ее формулирования, доверяя это добровольным помощникам а ля Иванов или Александр Привалов. Нашумевшие выступления Владислава Суркова – исключения, подтверждающие правило. В официальных же речах Путина – общие слова и заверения в приверженности демократическому выбору. К тому же «антиреволюционер» Виталий Иванов делает это хлестко, ярко, с показным цинизмом, что в свою очередь превращает его в фигуру, особенно удобную для критики.

Удивительное дело – читаешь его и со всем соглашаешься. Да, никакой в западном смысле свободы слова у нас при Ельцине не было, да, административный ресурс использовался на выборах все 90-е, да, избирательная кампания 96-го года – сплошное жульничество, да, нынешнюю политику поддерживает подавляющее большинство населения и т.д. Но одновременно думаешь – «а ведь все-таки Иванов не прав! Что-то глубоко порочное засело в его рассуждениях… Ведь в благополучной Европе в российских процессах видят что-то другое. Там сам язык, сам образ мышления принципиально иной. Не может же быть так, чтоб все там были дураки»? Возражу – что нам Европа?! Надо жить своим умом. Да, но пока все, кто выступал против западного вмешательства в свои внутренние дела, кто отстаивал право на «особость», оказывались на свалке истории – от Дювалье и до Мобуту, от Чаушеску до Милошевича.

Итак, что же сегодня происходит в России, что мы видим вокруг себя? Начнем с экономики — сохраняется ли рынок или происходит постепенное его вытеснение? Положа руку на сердце, должен признать, что признаков наступления на свободное предпринимательство и конкуренцию я не вижу. Наоборот, на глазах преображается внешний вид наших городов, что напрямую связано с действием рыночных механизмов. Оставим в стороне Москву, где сама архитектура новостроек несет в себе идею сытости и благополучия. В моей родной Туле, где я регулярно бываю, в каждый свой приезд я замечаю что-то новое, порожденное раскрепощенной инициативой свободных людей. Торговые центры, ночные клубы, супермаркеты растут как грибы. На смену убогому социалистическому городу с его серой невзрачной однотипной обстановкой приходит красочное разнообразие — яркая реклама, многокрасочные вывески, ночное освещение.

На местах мелких и средних бизнесменов не волнуют разговоры об огосударствлении экономики, об аресте Ходорковского, о скупке активов «Газпромом». Все это далеко и не имеет отношения к их повседневной жизни. Наоборот, бизнесмены приветствуют политику Путина. Вот только два примера. Владелец частного такси в Ярославле замечает: «Путин — молодец, при нем у нас число клиентов увеличилось в несколько раз». А вот из объяснения Немцова по поводу неудачной кампании СПС в 2003 году – «Социологи представили следующие данные – подавляющее большинство наших сторонников – приверженцы политики Путина».

Помню, как удивило меня, что мои знакомые из мелких предпринимателей – нарождающийся средний класс, так чаемый либералами, почти единодушно одобрили арест Ходорковского и с неприязнью отзывались о покупке Абрамовичем «Челси», рассуждая вполне «по-люмпенски» – «наворовали». Так можно ли утверждать, что современный режим душит средний класс, не дает ему развиваться?

Но всегда ли глас народа – глас божий? В нацистской Германии среднестатистический бюргер восторгался «порядком», пока не пришла пора военных поражений. А вспомним бунинского мещанина-лавочника из «Деревни», который то восхищался убийством царского министра, то сердился – «это все стюденты бунтуют да жиды». Не стоит забывать, что в эпоху резких перемен средний класс, особенно когда он еще не стал опорой общества, растерян, противоречит сам себе, шарахается из стороны в сторону, и жаждет прижаться к кому-нибудь сильному и надежному.

Либералы-державники убеждают нас, что правящая элита осознала всю нелепость госэкономики, и к прошлому возврата нет. Не так давно Вячеслав Глазычев говорил мне, что вскоре следует даже ожидать послаблений, так сказать, оттепели. Но Устрялов и сменовеховцы в свое время утверждали, что большевистский режим смягчится, что коммунисты, столкнувшись с экономическими реалиями, неизбежно вернутся к рынку, к «нормальной» политике. Чем все закончилось лично для Устрялова, а, главное, для страны, хорошо известно. Почему я должен верить, что нераскаявшиеся кагэбэшники всей душой приняли правила рыночной игры? Что многопартийность и гражданское общество – для них альфа и омега? Успокаивать ли себя, тем, что государство остановится на ЮКОСе и «Сибнефти», или же оно-таки дойдет до каждой заправки, каждого ларька? Почему бы нет? Если Путину можно забирать в государственный карман нефтяную монополию, то почему главе района не следует захватить частный магазинчик? Разве не логично повторить сельскому старосте действия Кремля на микроуровне? «Не верь своему брату родному, а верь своему глазу кривому».

Но если режим в России автократический, то где у нас политзаключенные? Считать таковым Ходорковского было бы слишком уж смелым компромиссом с совестью. Стоит ли в схватке двух лагерей, одинаково негодяйских, выбирать чью-то сторону? Как писал Есенин: «Не все ли равно — к какой из банд капиталы текут в карман?» Разве Ходорковский, Гусинский, Березовский не тащили нас все девяностые в пучину беззаконной анархии, хищнического обогащения, коррумпируя и развращая чиновничество, СМИ, бизнес?

Франко, Пиночет, Салазар, Пак Чжон Хи, создавая экономические чудеса в собственных странах, беспощадно давили оппозицию, которая отчаянно сопротивлялась. У нас же воистину «диктатура сердца» по Лорис-Меликову. Кого давить в России при почти единодушной поддержке президента и справа и слева? Где стадионы, переделанные под лагеря? Существовала ли еще в истории подобная «диктатура»?

Раз уж заговорили о прогрессивных диктаторах XX века. Рассматривая историю минувшего столетия, я всегда сочувствую вышеназванным персонажам, ясно сознавая, что они спасли свои страны от левых экспериментов, от социалистических диктатур. Потому особенно бесит тупость западного общественного мнения, не желающего понять, что альтернативой Франко – испанскому Колчаку, был бы, в конечном счете, испанский Сталин¹. И если в свое время Европа отвернулась от России, отдав ее в руки ленинской банды, при горячем одобрении либеральных интеллектуалов от Эйнштейна до Бернарда Шоу, то, какое счастье для Испании, что Франко смог таки победить. Уже через пару лет после его смерти в стране существовало нормальное общество с развитой рыночной экономикой, с разными партиями – от коммунистов до фалангистов. Можно ли представить себе, чтобы через два года после смерти Сталина или Мао Цзэдуна нечто подобное имелось в СССР или Китае? В этом – принципиальная разница между правой и левой диктатурами.

Кое-кто и в России желал в свое время, чтоб у нас появился свой Пиночет. В принципе, при всей кощунственности этого желания с точки зрения классического либерализма, ничего плохого не произошло бы, стань Ельцин классическим правым диктатором-прогрессистом на манер Пак Чжон Хи. О том, что в таком случае можно было бы сделать в России после 1991 года, речь пойдет ниже. Но проблема заключается в том, что, во-первых, время упущено; во-вторых, Путин и его люди никак не тянут на эту роль. Получившие воспитание и образование в Советском Союзе, прожив большую часть сознательной жизни при КПСС, они уже не годятся для перековки. Увы, это касается даже «молодых» Медведева и Суркова, чьи взгляды, судя по всему, отравлены синдромом былой великой державы и мифом о российской исключительности.

Более же всего удручает неспособность нынешних правителей честно сказать о своих целях. Зачем откровенно врать, что в России свобода печати и роль государства на медийном рынке все время снижается, когда достаточно включить телевизор и посмотреть новости ОРТ или РТР, чтобы убедиться в обратном? Почему честно не сказать, что в России на переходный период вводится цензура для основных СМИ, и это нужно для блага самого общества, не имеющего иммунитета против манипуляций с печатным и телевизионным словом, не определившегося однозначно в пользу рынка и демократии. Что в противном случае на выборах победят коммунисты, националисты, фашисты и прочие противники перемен.

Зачем врать, что выборы губернаторов отменяются в связи с террористической угрозой, и использовать, как повод для этого, трагедию в Беслане, вместо того, чтобы честно разъяснить — выборы отменяются, поелику людишки еще слишком невежественны и бедны, и могут за подачку или за красивые обещания избрать лидером региона «ваххабита».

Лично меня именно эта постоянная ложь государства заставляет сомневаться в его благих намерениях. Когда глава государства беспрестанно лукавит там, где ситуация предельно ясна, когда он разговаривает с иностранными журналистами на манер Сталина (см. его знаменитое письмо Черчиллю о том, что де, в СССР свобода слова и он не может приказывать что-то напечатать профсоюзной газете), и все время пытается доказать, что и на Западе проблем с соблюдением свобод не меньше, становится не просто грустно, но и стыдно; цельный образ решительного реформатора-авторитариста безнадежно меркнет. Пиночет и Салазар так не врали, и если вводили цензуру, то никогда этого не скрывали. В этом смысле Ельцин был честнее Путина, когда в октябре 93-го «Независимая газета» выходила с белыми пятнами, по крайней мере, общество видело цензуру в действии…

Да, права общества на проявление инициатив, безусловно, сужаются. Но вот парадокс. В Москве, которой безраздельно правит Лужков, местного самоуправления до недавнего времени не было вовсе, а сейчас оно имеет самые кастрированные полномочия. Но нигде нет такой обратной связи власти с населением как в московском «заповеднике авторитаризма». Районные управы заваливают почтовые ящики бедных жителей газетами с мельчайшими отчетами о своей деятельности; прямые линии, круглые столы проводятся бесконечно, энергия местных властей не избранных, а назначенных сверху, бьет через край. Детские и спортивные площадки сооружаются чуть не в каждом дворе. Всякие праздники, эстафеты, конкурсы следуют бесконечной чередой. Заборы и бордюрчики красятся, асфальт во дворах обновляется, вызванные мастера из ДЕЗов приходят без проблем.

В регионах же, где местное самоуправление обладает куда большими полномочиями, ничего похожего нет. Причем для многих подобных мероприятий отнюдь не нужно много денег. Все дело – в инициативности. Лужковская Москва блестяще опровергает тезис о том, что раскрепощенная энергия свободного народа творит чудеса. Пока в Москве их творят именно чиновники, а население пассивно отсиживается по квартирам и не объединяется в кондоминиумы, как того требует закон и здравый смысл.

Представим, что главы управ в Москве избирались бы напрямую населением (я лично за это), да еще не работала бы лужковская избирательная машина. Где гарантии, что прорвавшиеся во власть люди не бросились бы набивать свои карманы? Что депутаты райсобраний потихоньку бы не распивали бюджеты с пользой для себя? Тот же Глазычев убедительно доказывает своими полевыми исследованиями, что нет никаких доказательств того, что избранная власть работает лучше назначенной…

¹ Противоречу сам себе. То я обвинял тех, кто был неугоден Западу в конечном крахе, то теперь оправдываю Франко. Истина, наверное, в том, что, будучи правым в войну 1936-39 гг., далее генералиссимус зазнался, и был неправ, оттянув демократизацию до своей смерти.

Поделиться ссылкой: