Либеральная идея в наши дни-II
…Вспоминаются президентские выборы в Башкирии в 2003-м году. Как тогда хотелось, чтобы, наконец-то, Муртаза Рахимов проиграл в честном поединке. После первого тура, в котором он не получил 50%, и когда Сергей Веремеенко вышел во второй, казалось, что может что-то получиться. И горько было видеть, как Кириенко (вчерашний эспээсовец!) рванул тут же в Уфу агитировать за Муртазу, как на помощь к уфимскому хану вылетел Сурков, как Кремль осуществил беспрецедентный нажим на Веремеенко, дабы тот отказался от борьбы. Но хуже всего, что Веремеенко тут же, не сопротивляясь, дрогнул, отказался от продолжения кампании, и, ограничившись невнятным объяснением, сбежал из Башкирии. Сотни тысяч, поверивших в него, оказались преданными. Интересы бизнеса оказались для него дороже. И сколько таких веремеенок выдвигалось на щит в роли защитников демократии?
И еще о Лужкове. Как-то мало замеченным оставался тот факт, что вся его команда, которой приписываются невероятные успехи по капиталистическому благоустройству Москвы, сплошь состояла и состоит из вчерашних партократов и советских номенклатурщиков, гришинского призыва – Ресин, Шанцев, Коробченко, Никольский и т.д. То же самое можно сказать про беспрестанно хвалимый за экономические достижения Татарстан, руководимый бывшим первым секретарем рескома КПСС товарищем Шаймиевым. Напротив, в тех немногочисленных регионах, где власть в 1991 году досталась демократам, не связанным с прошлой системой – Владимирская, Нижегородская, Липецкая, Калужская, Псковская области – никаких свершений под их руководством не произошло. Так стоит ли бояться отсутствия демократов во власти?
Навязан ли авторитаризм нашим гражданам насильственно? Опять-таки, положа руку на сердце, отвечу — подавляющее большинство россиян нынешнюю политику одобряет и приветствует.
Вспоминаю примечательный разговор летом 1996-го года. Я тогда участвовал в ельцинской избирательной кампании на самом низшем уровне. В Тверской области мы – бедные, но столичные аспиранты, подрядившиеся за 400 долларов в неделю, казавшихся нам баснословно большими деньгами, агитировать за Ельцина, столкнулись с простым народом, измученным задержками зарплат, замордованным собственной беззащитностью перед начальством, растерянным и разочарованным. Этих-то людей мы и должны был убеждать в преимуществах Ельцина. Как-то нас вез в очередной агитационный рейд шофер с завода, чей директор был активистом кампании. Слово за слово зашел разговор о политике. Помню, как я был смущен тем, что все мои доводы, казавшиеся мне неотразимыми, — о пользе демократии, рынка и т.п., разбивались о несокрушимую логику простого работяги.
Например, я говорю ему об очевидном достижении, о том, что теперь в России – свобода слова, можно говорить и писать, что угодно, не боясь репрессий. Ответ его сразил меня наповал своей простотой и неопровержимостью. «На заводе мы и при Брежневе говорили и обсуждали, что хотели и как хотели». И ведь, правда, подумал я, простой народ спокойно травил в курилках анекдоты и про Ленина и про Брежнева, и новости, услышанные по «Голосу Америки» пересказывал, и «начальничков» костерил так, что мало не покажется. И для этих десятков миллионов формат обсуждения – газетная ли полоса или беседа в цеху – принципиального значения не имеет. Только тогда, с их точки зрения, была еще и стабильность, и работа у всех, и зарплату не задерживали. Vox populi.
Рассказывать в той ситуации про ГУЛАГ, про «философский пароход», про дефицит и государственный атеизм было бы нестерпимо пошло и неубедительно.
Нам говорят, что борьба с терроризмом, под удар которого попала Россия, требует определенного ограничения гражданских свобод, цензуры и консолидации всего общества. Что-то в этом есть. Но! Консолидации возможно достичь только на добровольной и осознанной основе. Это во-первых, во-вторых, Израиль борется с терроризмом с самого своего возникновения, и угроза над ним висит более полувека нешуточная, несопоставимая с угрозой чеченского терроризма, однако никому из серьезных людей в Тель-Авиве (Иерусалиме) и в голову не приходит приостановить действие демократических процедур, «подморозить» политический процесс, искусственно задержать кого-то у власти, вывести правительство из-под критики СМИ и оппозиции.
Но разве не правы те, кто называет российские СМИ продажными? Иначе, почему они так быстро потеряли доверие общества, почему журналистика стала именоваться «второй древнейшей»? И не вследствие ли откровенной продажности удушение части олигархических СМИ не вызвало никакого интереса общества в 2000 году?
Сегодня надо откровенно признать — тележурналисты с ОРТ и РТР с самого начала существования «свободной России» откровенно подыгрывали Ельцину в его противостоянии с Верховным Советом, не соблюдая даже видимости объективности, в отличие от Украины, где Ющенко, едва он стал президентом, «мочили» журналисты из дружественных СМИ с первого дня его правления, и никому в голову не приходило сказать: «Если не Ющенко, то придет опять Янукович, вернется кучмизм, повторятся убийства новых Гонгадзе, поэтому давайте поаккуратней». А именно к тому нас призывали полторанины и брагины, сванидзе и швыдкие. Лозунги Руцкого и Хасбулатова, плохие они или хорошие, разделяло никак не менее половины населения. Но в ТВ-новостях, по «Радио России» их только высмеивали, не давая эфира оппозиции. Именно тогда люди почувствовали всю несправедливость постперестроечного устройства электронных СМИ. Какая-нибудь бабушка, стремительно нищавшая в 92-93 годах, включая проводной приемник на кухне, слышала лишь брань в адрес депутатов, и защиту ельцинского курса. Повседневная реальность вступала в противоречие с услышанным по радио.
Я не ставлю под сомнение необходимость приватизации и шоковой терапии, более того, я считаю, что надо было поступать более решительно, но при этом я считаю чрезвычайно вредным для образа демократии в глазах простых людей, для веры в демократические ценности, то, что делал Полторанин и К?. Сама идея Федерального информационного центра, с его транслируемыми частушками, якобы сочиненными народом:
Он до съезда звался Зорькин,
После съезда стал Позорькин.
была надругательством над идеей свободы слова. Нынешний пример Украины явственно доказывает нам, что и ликвидировав контроль над СМИ, можно побеждать на выборах.
Кстати, тогда даже не звучало ссылок на «чрезвычайные обстоятельства», ситуация казалась вполне нормальной – Ельцин демократ, поэтому его защита – дело демократических СМИ, а в нормальном обществе других и быть не может. На любого, предложившего давать слово и Хасбулатову, смотрели бы как на идиота или провокатора.
Но и затем, после создания НТВ, после акционирования ОРТ, ситуация не улучшилась. Сегодня кажется необъяснимым — почему Киселев (Шендерович, Миткова, далее по списку) не выставили сразу ультиматум Гусинскому – «ты финансируешь, получаешь доход от рекламы, но не пытаешься нас проституировать, заставляя обслуживать твои бизнес-интересы»? Почему категорически не запретили ему вмешиваться в редакционную политику, в новостные выпуски? Почему позволили сделать себя орудием в грязных битвах большого бизнеса? Отчего недопустимость использования ТВ в олигархических играх была очевидна в Чехии и Эстонии, где журналисты сразу задавали жесткие правила игры, выстраивали прозрачные отношения с частными инвесторами, но это не являлось таковым в Москве? Неужели бы в противном случае Гусинский не дал бы денег? Надо честно признать, и в первую очередь Киселеву со товарищи, что крах НТВ в 2001 году был заложен в момент его зачатия в 1993-м.
Тогда, пятнадцать лет назад, сразу после краха путча, когда жалкий и растерянный Леонид Кравченко униженно пытался объясниться со взглядовцами – «ребята, да вы поймите меня, я ж ничего вам плохого не хотел, меня заставляли», было понятно – цензура никогда не вернется. Слишком уж много Любимов, Политковский, да и Попцов перетерпели, чтобы допустить вновь звонки «сверху» с указаниями – чего и как показывать. Но… прошло буквально два-три года, и все вернулось на круги своя. Тот же Любимов прекрасно чувствует себя в новых условиях. Никакая свобода никому не нужна, и Эрнст — человек в которого бы летели бы тухлые помидоры в любой другой стране, именующей себя демократической, – герой нашего времени. Но чтобы понять — как это стало возможным, необходимо будет проследить путь каждого известного тележурналиста и редактора. Проституировались не абстракции, а конкретные люди. В какой-то момент каждый из них принимал решение ответить на звонок из Кремля: «да, будет исполнено».
Сегодня совершенно очевидно, что в нашей медийной элите начисто отсутствовало и отсутствует желание придерживаться даже самого минимального набора профессиональных требований к самим себе. Желание заработать как можно больше денег любой ценой, пусть даже аморальной, погубило российское ТВ. Те молодые ребята, которые, будучи народным любимцами в 1989-91 гг., боролись за свободу слова, оказались на поверку бессовестными карьеристами-приспособленцами, безразличными к им же провозглашаемыми идеалам.
Возвращение к мрачным временам прошлого? А как быть с обилием деидеологизированных журналов? В стране, где можно купить в ближайшем киоске «Плейбой» и «Men’s health» никогда не будет единомыслия — хотя бы потому, что человек имеет реальную возможность спрятаться в приватность, уйти от государственной пропаганды в частные интересы, в частную жизнь. И не важно, что это будет – садоводство, мир моды, рок-музыки, фитнес, йога, макраме, главное, что государство демонстрирует нежелание вмешиваться в быт и в «прайвеси» граждан. Недаром в брежневские времена так боролись с джинсами и западной поп-музыкой. Марка «Levi’s» с ее недосягаемым стандартом качества сделала для подрыва советской системы никак не меньше «Архипелага ГУЛага». Сталин, Хрущев, Брежнев боялись разномыслия, боялись свободного знакомства с заграницей. Путин этого не боится. Так в чем же дело?
В свое оправдание демократы ссылаются на то, что народные массы не поддержали их, что Россия не подходит для демократии, что у них не было под рукой другого народа, и потому все закончилось так, как закончилось. Но, приведенный в самом начале пример Албании и Монголии, надеюсь, достаточно убедительно опровергает подобные доводы. Представляется, что все дело в поведении элит – медийной, политической, культурной, экономической.
Наши элиты предали демократию, в отличие от элит Восточной Европы, Монголии, Украины, Грузии, Молдовы. Да, у нас не было стимула в виде вступления в Евросоюз, который в значительной степени помог удержаться освободившимся от коммунизма странам от сползания в авторитаризм. Но этого стимула не было в Монголии. Членство в Евросоюзе не грозит в обозримом будущем ни Грузии, ни Украине, ни Албании. Да, у нас имелись кровавые этнические конфликты, но и Хорватия, и Молдова, и Македония прошли через гражданские войны и межэтнические столкновения, но это не стало поводом для сворачивания демократии.
Короче говоря, народные массы пассивны везде, вспышек их пассионарности хватает на недолгий промежуток времени. Но в том-то и заключается ответственность элит, которые руководят процессом все остальное время, чтобы придерживаться демократических правил игры. Наша элита оказалась безответственной, трусливой и не верящей в провозглашаемые ее же ценности. Франьо Туджмана и Владислава Мечьяра, когда они пытались побаловаться авторитаризмом в самых мягких формах, одергивали их вчерашние соратники. У нас же новые политики прижимались к Борису Николаевичу в решающие моменты, боясь стать самостоятельными игроками. Один из самых умных наблюдателей этой ситуации изнутри – Евгений Ясин, назвал это «построением либерализма, а не демократии». Те, попавшие в правительство реформаторы стремились в первую очередь построить основы либеральной экономики, а не политической демократии, откладывая ее на потом. Как видим, эта стратегия оказалась ловушкой.
Пример Украины явственно доказывает, что спешить с экономическими реформами в ущерб политическим вовсе не обязательно. Сама эта дилемма навязана искусственно. Да, в ноябре 1991 года, когда Гайдар возглавил экономический блок правительства, в стране наблюдался коллапс народного хозяйства, продовольственных запасов оставалось на неделю-две, а золотовалютных не было вовсе. Поэтому отпуск цен был необходим. Но в Белоруссии и Украине наблюдалась точно такая же ситуация, но их правительства в тот момент избрали другой путь, и голода там не разразилось! Впрочем, дело даже не в отпуске цен, а в приватизации. Украина провела ее с задержкой по сравнению с Россией на пару лет, за что наши либералы долго посмеивались над Киевом – мол, как тот отстал от Москвы, и какие мы продвинутые! Зато в итоге мы отстали от соседей политически, находясь ныне на примерно одном уровне экономической свободы (если точнее, то в 2006 году Россия находилась на 122 месте в рейтинге экономических свобод Heritage foundation, а Украина – на 99-м). Кстати, и Польша с Прибалтикой «большую приватизацию» провели позже России.
Думается, что можно было не жертвовать политическими свободами во имя построения основ рынка. Страх того, что если не провести как можно быстрей раздачу собственности, то вернутся коммунисты, кажется сегодня надуманным. А страх этот в свою очередь толкал к выбору не консенсусной, а навязываемой сверху модели реформирования, осуществить которую можно было только при авторитарной власти, каковая и возникла в стране в 1993 году. Если в Прибалтике и Восточной Европе каждый шаг сопровождался жаркими дебатами, постоянными отставками правительств, и никто не делал из этого трагедии, то у наших реформаторов преобладал панический страх потерять власть.
Видимо, главной ошибкой Гайдара с соратниками было то, что они самоустранились от политики. Реформаторы изначально не выдвинули жестких требований к Ельцину. Разговор мог бы (и должен) быть следующим: «Борис Николаевич, мы благодарны вам, что вы пригласили нас осуществлять реформы. Но это не означает, что мы будем закрывать глаза на все то, что по нашему мнению делается неправильно. Если мы увидим, что для вас дружба с Коржаковым важнее, то мы молчать не будем и перейдем в оппозицию, публично заявив о наших разногласиях».
В реальности Гайдар с командой поставили себя в положение людей всем обязанных Ельцину, молчаливо снося все его выходки. Тогда это считалось величайшим мужеством и самоотверженностью. «Мы должны, стиснув зубы, терпеть камарилью сосковцов и коржаковых, сосредоточиться на главном, не размениваться на обиды, как бы не было тяжело, реализовывать исторический шанс, выпавший на нашу долю – демонтаж экономики социалистической и построение экономики капиталистической. А если мы будем придираться к Ельцину, высказывать свои обиды, то рухнем вместе с ним, и нас сожрет съезд народных депутатов. У нас не Восточная Европа, не Прибалтика, население иной жизни не знает, не ощущает коммунизм навязанным извне явлением и потому терпеть тяготы переходного периода не станет». Что ж, логика коренным образом отличная от логики победивших «оранжевых» на Украине.
Но «коготок увяз – всей птичке пропасть». Вознеся на пьедестал Ельцина, будучи уверенными, что только благодаря ему можно что-то свершить, демократы приковали себя цепями к его тонущему имиджу. В той же Польше никто не собирался делать идола из Валенсы, несогласные с его выходками интеллектуалы быстренько ушли в оппозицию. В результате Валенса потерял всякое политическое значение, но идеи демократии и свободного рынка своей притягательности не утратили. «Правые» проиграли «левым» на выборах, но затем вернулись во власть, и так произошло уже не один раз.
Важнейшей точкой бифуркации в политическом процессе в России стали президентские выборы 1996-го года. Почему демократы сделали ставку именно на Ельцина? Ведь казалось бы – его рейтинг был запредельно низким, психологическая усталость населения от него — огромна, плюс проблемы с возрастом и здоровьем (мы даже не берем все его заскоки с Коржаковым-Барсуковым, капитуляцию перед региональными сепаратистами а ля Шаймиев-Рахимов, развязывание бездарной чеченской войны, расстрел Белого дома, навязывание стране авторитарной конституции, будем считать, что все это можно было стерпеть во имя построения демократии).
Самым логичным шагом в этой ситуации было сделать ставку на кого-то другого – более молодого, энергичного, не тянущего за собой шлейф непопулярных решений и т.д. Можно было бы провести праймериз в демократическом лагере, можно было пригласить даже не совсем демократа — такого же как в свое время Ельцин, перебежавший в лагерь Сахарова прямиком из Политбюро, но без его пороков, например, Лебедя или Лужкова. Почему же было решено пойти по самому трудному пути – проталкивать именно Ельцина?
То, что тогда сделали ставку на самую непроходную фигуру, избрание которой можно было обеспечить только путем массовых и всеохватных фальсификаций, подкупа и беспредельного применения административного ресурса, доказывает, что на первом плане стояла задача защиты интересов «Семьи», а отнюдь не спасения демократии. (Язык народа всегда меток — как ни отрицали существование «Семьи», но браки Дьяченко, Юмашева, Дерипаски блестяще подтвердили именно семейно-клановый характер узурпации власти, переплетенной с бизнесом).
Чубайс, наверное, возразит – «да, был жесткий выбор – или отстаиваем интересы «Семьи» и ельцинского клана, попутно защищая свободный рынок, или победа коммунистов. Такова Realpolitik».
Хорошо, но чтобы означала победа коммунистов? Действительно ли в 1996 году вопрос стоял ребром – или-или? Осуществил бы Зюганов поворот назад, вернул бы советско-коммунистические порядки? Только во имя этого можно было бы оправдать компромисс с совестью и вопиющие нарушения закона. Ответ, который казался очевидным десять лет назад, сегодня не является таковым.
Обратимся к реальным фактам. В 2001 году президентом Молдавии стал железобетонный коммунист Владимир Воронин. Откатилась ли страна назад в смысле демонтажа демократических институций? Даже недоброжелатели Воронина не могут его в этом упрекнуть. Да, все время наблюдаются попытки подчинить себе другие ветви власти, обуздать прессу, но молдавские коммунисты грешат этим не более чем их предшественники, и делают это в рамках правил политической игры. За пять лет правления коммунистов никаких поправок в Конституцию, ущемляющих оппозицию внесено не было. Наоборот, приняты законы (о телевидении, комплектации Счетной палаты и др.), благоприятствующие построению гражданского общества. Что и отмечают европейские наблюдатели.
Допустим, пример Молдавии слишком специфичен. Вот еще один — Василий Стародубцев, твердокаменный коммунист, член ГКЧП. Восемь лет он был губернатором Тульской области — с 1997 по 2005 гг. Как это не парадоксально, но под его руководством Тульская область стала заповедником свободы слова и политической активности, на фоне орловской и московской, татарской и башкирской сатрапий. Спросите об этом у любого тульского журналиста или политика. Все восемь лет его правления местные газеты и ТВ изо дня в день разносили Стародубцева в пух и прах, бесчисленные региональные политиканы сделали себе карьеры на критике губернатора, а он лишь бессильно ругался на «клеветников». Нет, он отнюдь не был демократом или принципиальным сторонником политических свобод. Просто колхозный председатель старого закала понятия не имел, как это делается – как скупаются на корню СМИ, как с помощью зависимой милиции и налоговиков дискредитируются неугодные политики, как вообще выстраивается пресловутый административный ресурс. Когда Лужков выстраивал московскую прессу, не смеющую и пикнуть против него, или комплектовал на сто процентов зависимую от него Мосгордуму, это считалось вполне нормальным, но попробуй то же самое сделать Стародубцев, его бы разорвали на части пресса и оппозиция. Парадокс заключался в том, что именно губернаторы-«реформаторы» преуспели по части тонкого проституирования СМИ, пиар-технологий, и использования должностного положения.
Есть все основания полагать, что победа Зюганова не привела бы к отказу от рынка, а, наоборот, привела бы к формированию гражданского общества, научила бы Чубайса и прочих демократов работать в нормальной оппозиции, приучила бы их бороться за власть политическими методами, не полагаться на административный ресурс. Наверняка ослабла бы цензура СМИ. Ведь вряд ли бы журналисты и их владельцы так беспрекословно легли бы под Зюганова, как они легли под Ельцина и Путина. И это все при том, что победа Зюганова отнюдь не была запрограммирована, но демократы сознательно выбрали путь построения олигархического капитализма, точнее закрепили его.
В посткоммунистической России три раза история предоставляла «окно возможностей» – в 1991-м после провала путча, второй раз после разгона ВС в 1993-м и третий раз в 1996-м. В 91-м году, когда бывшая номенклатура растерялась, была ничтожна и бессильна, Ельцин, Бурбулис, Шахрай и иже с ними не сделали и десятой части того, что можно было свершить в чудесный период паралича советской элиты – от госбезопасности до районных царьков. Во-первых, они не отстранили этнократические элиты в национальных республиках, купившись на слово «национальный суверенитет». Тогда как в русских областях они заменили всех председателей облисполкомов, не проявивших лояльности к российскому руководству, то такие откровенные сторонники ГКЧП как Шаймиев был оставлены у власти. Неужели, если б из Москвы в те революционные дни пришла телеграмма о снятии Рахимова (Джаримова, Галазова), в их защиту простые люди стали б воздвигать баррикады, жертвуя своими жизнями во имя благополучия партноменклатурной сволочи?
Демократы не устроили люстрацию, не привели новые кадры во все уровни власти, не разогнали КГБ, не выявили стукачей, не переименовали улицы и города, названные именами кровавых коммунистических палачей, не убрали мавзолей с Красной площади. Если горсоветы Ульяновска и Кирова, Тольятти и Димитровграда, набитые либо иванами, не помнящими родства, либо наследниками дел и идей товарищей-эпонимов, не способны были решиться на восстановление исторической справедливости, то кто мешал это сделать указом президента? Неужели восстал бы пролетариат Энгельса, переименованного в Покровск? Возвращение исторических названий было бы важно не просто как восстановление исторической справедливости, но имело бы огромное воспитательное и символическое значение, очистило бы общественную атмосферу, задало планку требовательности, ввиду которой ввести ту же коммунистическую агитацию было бы не так легко.
Не были реформирована армия и спецслужбы. Спрашивается, что сделал Андрей Кокошин, делегированный в министерство обороны как гражданский человек, за шесть лет работы там? Сколько за время его пребывания в Минобороны было забито дедами молодняка? Сколько сотен тысяч молодых людей было травмировано морально и физически? Думал ли ежедневно Кокошин о них, отправляясь на работу? Не спал ли ночами, ломая голову – как побороть дедовщину? Спросите у него, улыбающегося, в Думе. Или все это было для него несерьезными пустяками, а приоритетом являлись взаимоотношения с генералами советской выучки?
Сергей Степашин, назначенный в госбезопасность как эмиссар демократов, позднее не стыдился бравировать тем, что не допустил «разгона кадров», утаил имена стукачей и сексотов, обеспечив им возможность и дальше быть депутатами, журналистами и т.д.
Самая же большая ошибка демократов заключалось в том, что с самого первого дня пребывания у власти Ельцин сумел поставить себя таким образом, что не он держался за них, а они — за него. Это в равной степени касается и вольных политиков а ля Шабад или Новодворская, и реформаторов-технократов типа Гайдара. Вместо того, чтобы заключить с этим вчерашним партократом, столько лет преуспевавшем при Брежневе, четко прописанный пакт об условиях сотрудничества, как это делают сегодня на Украине с Ющенко и Тимошенко, наши филатовы безо всяких обязательств со стороны Ельцина, легли под него.
Слышу возражение – а как можно было поступить иначе? Ельцин – единственный шанс демократов, можно сказать, нежданный дар небес. Разве бы проголосовали люди за Сахарова или Ковалева, за Новодворскую или Чубайса? Поэтому ради возможности хоть что-то сделать при Ельцине, необходимо было принимать его таким, каков он есть, со всеми плюсами и минусами. Что ж логика безупречна, за исключением одного обстоятельства – а как же Албания? В крошечной стране не стали зацикливаться на одном-единственном герое. Можно ли сказать, что в стосорокапятимиллионной России никто другой не мог бы провести реформы? Кажется, теперь можно твердо заключить – ставка на личность, а не на институты гибельна для демократии.
В 1993 году, расстреляв «Белый Дом» (мы не рассматриваем «полезность» данного мероприятия, с одной стороны Руцкой и К?, явно не демократы, с другой – не грош ли цена демократии, взращенной на беззаконии и грубой силе), можно было опять-таки, хотя и с большим трудом, разогнать национал-сепаратистские элиты в республиках, не принимать суперпрезидентской конституции, провести переименования коммунистической ономастики. Про 1996 год уже сказано выше.
Повторимся, не демократам не повезло с народом. Народ в России как народ, не лучше и не хуже румынского или монгольского. Он терпелив и готов был снести многое, что и сегодня доказывает его безмолвная покорность. Именно народу не повезло с элитой. Те, кто был наверху, «кинули» тех кто внизу.
Разумеется, несмотря на все ошибки демократов, страна не свернула с рыночного пути. Чубайс с Гайдаром рассчитали все правильно, сила собственников всегда будет сильней силы неимущих. Победи Хасбулатов с Руцким, скорей всего, рынок бы сохранился, правда, в иных, менее развитых формах. Но суть не в этом. Свято место пусто не бывает и правящему слою бизнесменов и чиновников нужна своя идеология. Когда классические либеральные идеи оказались опошленными, их место заняла невообразимая прежде каша. В одну кучу оказались сваленными славянофильство и монетаризм, идея «большого» государства и принцип выживания в одиночку. Владислав Сурков – типичный представитель подобных воззрений. Казалось бы – человек прошел хорошую школу в большом бизнесе, в том числе у Ходорковского, по идее должен ненавидеть все разговоры о «крепком государстве», «национальной идее» и прочий, тому подобный вздор. Ан нет. Он то ли всерьез, то ли нет, но проповедует особый путь России, оправдывает цензуру, административный беспредел на выборах, разоблачает лицемерие Запада и т.д. Отчего?
Помнится, лет семь назад мне довелось побывать в Штатах по программе Биллингтона. У нас в группе был парень лет двадцати пяти, уже занимавший хороший пост в одном министерстве. Малый весьма симпатичный, из семьи дипломатов, живший в школьные годы на Западе, свободно владеющий английским. Короче, образцовый представитель того, поколения, которому предстоит снимать сливки от рыночных реформ. Но этот Володя, на всех встречах с американцами упорно пытался пришпилить их к позорному столбу, все отыскивая пороки в их демократии. Тогда мне это казалось забавным. Сегодня же я понимаю, что Сурков – тот же Володя, только постарше и повлиятельней. Общего у них то, что в их сознании приверженность к рынку непротиворечиво сочетается с убеждением, что русским, тем не менее, не стоит уподобляться Западу, и что западная жизнь – лишь красивая вывеска, а за ней таятся всевозможные изъяны. Точнее, они не могут поверить, что слова о свободе слова, это не только слова, но и реальность и т.д. Они переносят реалии постсоветской России – циничной, продажной, на Запад, не в силах поверить, что можно жить иначе. Потому Сурков юлит, то убеждая слушателей, что на Западе полно проблем с демократией, то внушая им, что коммунисты и демократы пролетают на выборах только благодаря тому, что их программы далеки от народных чаяний, забывая упомянуть о цензуре и административном ресурсе. Наверное, если его спросить в лоб о рассылаемых «темниках» и т.п., он скажет, что и на Западе также, просто там, может быть, делают это хитрей, а мы, русские Ваньки, как всегда работаем топорно. Либо честно признается, что если дать всем свободу, то настанет хаос, и ни о никаком удвоении ВВП говорить не придется. Но в любом случае он будет настаивать на неприменимости западного опыта для нас.
Для меня самым ярким примером формирования пресловутой путинской «вертикали власти» стала новая редакция закона о Счетной палате. Раньше это был вполне независимый орган, никак неподчиненный правительству и президенту, что являлось гарантией объективности его деятельности. Дума совершенно самостоятельно выдвигала и утверждала ее председателя, Совет Федерации – его заместителя. Каждая палата в отдельности аналогично избирала по семь аудиторов. Депутаты учились в ходе этих процедур согласовывать подчас непримиримые противоречия, интересы разных политических сил, шли друг другу на компромиссы. Кстати сказать, во всем мире подобные органы либо подчиняются напрямую парламенту (в США аналог Счетной палаты даже называют «цепным псом Конгресса»), либо вообще автономны. Что и неудивительно ввиду специфики их работы.
Но два года назад, Сергей Степашин инициировал поправки (а президент Путин в конечном счете их подписал), по которым к главе государства перешло право подбирать и выдвигать руководство Счетной палаты. Интересный опыт существования независимого правительственного агентства прекратился. Счетная палата превратилась в скучный бюрократический орган, в еще одну малозначимую шестерню в механизме исполнительной власти. Зачем это был сделано? Неужели, обладая подавляющим большинством в парламенте, Кремль не мог быть уверен в лояльности Счетной палаты? Неужели не хотелось сохранить возможность парировать упрек Запада ссылкой на то, что в России есть образец контрольно органа, не входящего в «вертикаль»?
С другой стороны, в свете последнего коррупционного скандала, связанного с сенатором Чахмахчяном, разве нет логики в словах Степашина, что прежде аудиторы комплектовались не пойми как, что в их число попадал совершенно некомпетентные люди, и даже откровенные уголовники. Разве свобода самостоятельно избирать аудиторов не обернулась кадровым произволом, циничной куплей-продажей мест, по идее, зарезервированных для самых честных и неподкупных?
Да пассивность и разочарование в результатах демократических и рыночных реформ были заложены объективно, через них прошли все посткоммунистические государства, но правящая верхушка, именовавшая себя до 1999 года «демократической» обязана была не плестись в хвосте подобных настроений, а вести широкую разъяснительную работу, вычищать из своего состава скомпрометировавших себя персонажей, и выдвигать новых лидеров, преданных идеалам демократии. То, что в отличие от Польши или Эстонии на смену демократам первого призыва не пришли демократы последующих призывов целиком и полностью лежит на совести сторонников Ельцина. Сбрось они его с парохода современности в 1996-м, как поляки Валенсу, не пришлось бы лицезреть Его Величество авторитаризм у власти в 2006.
Разве не демократы виновны в том, что 90-е годы запечатлелись в народной памяти как годы хаоса, а не годы решительного расставания с тягостным и ненавистным прошлым? Это сегодня времена «совка» толпа вспоминает с меланхолическим восторгом, забывая как в конце 80-х — начале 90-х она же выходила миллионами на улицу, полная живой ненависти к порожденным Системой дефициту и привилегиям, афганской войне и идеологическому маразму. Именно демократы позволили людям забыть все несправедливости ближайшего прошлого, позволили коммунистам и им подобным, людям, в общем-то, серым, ничего из себя не представляющим, перехватить инициативу.
Почему демократы дали убедить себя, что НАТО — враг? Почему даже Хакамада и Немцов твердят, что расширение НАТО на Восток – это «ошибка»? В чем тогда их отличие от патриотов-государственников? Почему никто из них не заявит прямо, что НАТО – это организация свободных демократий, защищающая мир и процветание. Что сорок лет организация Североатлантического договора противостояла советскому коммунизму вкупе с его сателлитами, защищая принципы свободного рынка, частной собственности и, в большинстве стран, демократии? В то время как в советской армии процветала каннибальская дедовщина, а сапог ее солдата давил освободительные движения в Венгрии, Чехословакии, Афганистане. Наверное, не случайно бывшие члены Варшавского договора так рвутся вступить в НАТО? И почему бы не прислушаться к их доводам, не попытаться хотя бы понять их логику? Зачем Ельцин с самого начал выступал против расширения НАТО на Восток? Почему ему поддакивал Козырев? Все равно НАТО расширилась, зато антизападники в России получили фактически правительственную поддержку, а в обществе сложился антинатовский консенсус, основанный на ложных мифах, истерических фобиях, но оттого не менее жизненный, преодолеть который при жизни этого поколения представляется нереальным. Что выиграли демократы от присоединения к хору улюлюкающих антинатовцев?
В первую очередь демократам надлежит покаяться. Солженицын тысячу раз прав в том, что начинать следует с признания своих ошибок. Да, они сделали многое, да они запустили рыночные реформы, запретили КПСС, распустили Советский Союз (последнего, впрочем, многие из них стесняются), но все равно, если есть желание не пребывать на обочине общественной и политической жизни, следует начать с откровенного разговора о собственных ошибках, а не пребывать в своем высокомерии – «Мы делали все правильно, каяться нам не в чем, история нас оправдает».
Демократы закрыли глаза на чудовищную коррупцию правящей элиты в обмен на политическую поддержку. Как сыновья Рахимова и Шаймиева, жена Лужкова стали миллиардерами? Почему в России подобное неправедное, заведомо подлое обогащение было сочтено нормальным, тогда как в Восточной Европе и Прибалтике — нет?
В 1999 году случилось маленькое чудо. Сразу две демократические партии — СПС и «Яблоко» попали в парламент. Если «Яблоко» было в нем старожилом, и его успех не являлся чем-то особенно выдающимся, то случай с СПС — особый. Более 8% голосов получила партия, собравшая под своими знаменами Гайдара, Чубайса, Немцова, Кириенко, несших ответственность за реально проведенные реформы. Напомним, что «Яблоко» все эти годы пребывало в оппозиции, и не за что конкретно не отвечало.
Итак, эспээсовцам выпала редкая возможность действовать как парламентская партия, со своей фракцией, возможностью выдвигать законы, лоббировать, собирать подписи, вообще влиять на повестку дня не только в Думе, но и в политикуме. Чем же СПС занимался в 1999 – 2003? Почему через четыре года он так бездарно проиграл, получив голосов почти втрое меньше?
Странно, но серьезного анализа краха проекта «СПС» так и не случилось. Вожди партии не дали внятных объяснений своего позора. А спросить у них хотелось бы многое. Зачем стоило летать в Минск, устраивая там демаршы против Лукашенко, когда дома происходило то же самое? Сами дебаты Чубайса и Лукашенко осенью 2003 года смотрелись глупо и цинично на фоне ареста Ходорковского, беспрецедентной травли коммунистов по всем телеканалам и бесстыжему пиару «Единой России».
Что за четыре года СПС смог противопоставить значимого действиям властей, с каждым месяцем все более выходящих за сдерживающие рамки? Почему, если бывал протест, то в виде бунта на коленях, прямо по Райкину: «Вы меня извините, но… у вас со стола карандашик упали!» Трусливая боязнь — как бы не разозлить Кремль — и погубила в первую очередь СПС. Прикрываясь красивыми словами — «не надо злить власть, а то она обидится, не будет предпринимать хороших мер – вводить плоский подоходный налог и т.п.», лидеры СПС на корню загубили партию, которая по определению должна заниматься политической работой, проводить митинги, выводить народ на демонстрации, а не просто сидеть в парламентских комитетах, келейно что-то согласовывая.
Политическая вялость и дряблость типичных эспээсовцев типа Томчина, задававших тон во фракции, их осторожная благоразумность, заставляющая вспоминать щедринских либералов, не знающих, что предпочесть — конституцию или севрюжину с хреном, сослужили плохую службу. Особенно непонятно было сидение на двух стульях Анатолия Чубайса, Вместо того, чтобы честно сказать: «друзья, я перешел в государственную компанию проводить радикальные реформы. Считаю, что с точки зрения исторической перспективы это важнее, и история меня оправдает. Уста мои в этом положении должны молчать, дабы не навлечь гнев президента. Поэтому я ухожу из политики, а вы уж тут давайте, старайтесь». Но нет, связанный по рукам и ногам как де-факто государственный служащий, Чубайс, тем не менее, политику не оставил, также опутав СПС, лишив его свободы маневра и слова.
Жалкая, самим себе отведенная роль некоего «мозгового центра» реформ – роль совершенно неуместная для политической партии, была сыграна, но аплодисментов и зрителей не заслужила. Вообще, создается впечатление, что для людей типа Томчина пребывание в парламенте являлось самоцелью, а сама мысль об активном участии в политическом процессе, с собственными позицией, лицом и голосом, отвергалась с негодованием, как мальчишеская неосторожность и безответственность. Опять, как и при Ельцине, пелась песня о том, что нужно всячески держаться В.В. и подпирать его, не то придет злой Рогозин и всех съест.
И сегодня, после всех поражений, в СПС продолжается та же линия. В то время как нищие лимоновцы, не имеющие никакой серьезности и солидности, каковые есть у Никиты Белях, оказываются в центре внимания благодаря своими дерзким акциями, направленными против сытого истеблишмента, об СПС не слышно и не видно.
Целью моих размышлений является попытка анализа пути, пройденного Россией в 1991-2006 гг. Тем не менее, без некоторых замечаний, касательно будущего демократических сил не обойтись.
Прежде всего, хотелось бы отметить, что если демократы желают добиться каких-то успехов в обозримом будущем, им не следует делать ставки на лидеров прошлого призыва. Россиянам либеральных воззрений потребны будут только новые имена. Не говоря о Чубайсе и Гайдаре, даже Хакамада и Немцов, при всем к ним уважении, явно не способны придать хоть сколь-нибудь ощутимых дивидендов либеральному лагерю. Во-первых, они патологически непопулярны, во-вторых, даже они ментально все еще если не в советском, то в раннем постсоветском прошлом. К тому же у них накопилось много всевозможных комплексов и обид, обоснованных и необоснованных, но в любом случае – это не тот груз, с которым можно идти в будущее. Наша оценка может быть и цинична, но, как кажется, реалистична.
Впрочем, с другой стороны, это даже хорошо, что демократы ушли из большой политики. Самая большая ошибка для сторонников классической демократии в сегодняшней России было бы ввязываться в политическую борьбу.
Представляется, что на сегодняшний день задача тех, кто искренне хочет торжества либерализма и демократии — заниматься общественной деятельностью и воздействовать на менталитет и умонастроения соотечественников. На такую работу не потянутся карьеристы или «инвесторы», которые затем легко попадают на крючок государства, или же думают только о том, как бы перебежать в исполнительную власть на любых условиях.
Без перелома общественных настроений, любой возможный электоральный успех демократов, будет означать лишь торжество приспособленцев, с дальнейшей дискредитацией немногочисленных скромных людей, до сих пор не боящихся признаться, что они – демократы.
В Западной Германии после Второй мировой войны первые два десятилетия также преобладали конформистские настроения. Люди, измученные ужасами войны и тяготами послевоенного выживания, стремились к стабильности и исправно голосовали за правящую коалицию под лозунгом «Никаких перемен». Лишь затем, когда выросло новое поколение, оно смогло задаться вопросом о моральной ответственности старших за приход Гитлера и за ужасы Холокоста. И эта нравственная революция, совершенная немногочисленными группами студенчества и интеллигенции, оказала принципиальное воздействие на политический дискурс в ФРГ в последующие десятилетия, изменив саму атмосферу, задав новую повестку дня.
Пощечина студентки федеральному канцлеру Кизингеру, за то, что тот был в свое время членом нацистской партии, сделала для нравственного очищения нации больше, чем любые электоральные успехи социал-демократов. У нас же ситуации во сто крат запущенней, чем в Германии, где вскоре после Нюрнберга были осуждены тысячи нацистов, эсэсовцев и гестаповцев, и никто не называл это «охотой на ведьм», а наоборот, сочли, что сделано крайне мало, и с конца 60-х годов развернули широкую дискуссию о «непреодоленном нацистском прошлом».
Зайдите в любой книжный магазин – на полках, отведенных под исторический жанр, сотни книг, воспевающих Сталина, разоблачающих еврейский заговор, поносящих «дерьмократов». Ревизия истории в национал-патриотическом духе, сегодня самый ходовой товар. Вспоминая дискуссию конца 80-х – начала 90-х между «Нашим современником» и противостоящими ему либеральными журналами, отражавшую спор между «западниками» и «патриотами», нельзя не признать, что как ни странно, победили именно приверженцы «Нашего современника». Книжки, отрицающие преступление в Катыни, любы народу, а не любы ему те, в которых говорится о страшной цене войны, о репрессиях и гэбистских сексотах.
Вот на что должны быть направлены усилия демократов и либералов. На создание таких настроений в обществе, когда жить на улице Дзержинского, бывшей Всехсвятской, было бы просто нестерпимо для большинства сограждан. Только тогда в России возникнет благоприятная обстановка для создания нормальной многопартийной демократии и плюралистического, подлинно гражданского общества. А мы ставим телегу впереди лошади, отправляясь в поход за депутатскими мандатами в неподготовленном, дезориентированном, хаотичном, атомизированном социуме.
Одним из возможных направлений подобной работы представляется поведение широкой общественной кампании по не использованию коммунистических названий городов. Например, призвать сограждан отказаться употреблять где бы то ни было названия вроде «Ульяновска» или «Кирова», называя их «Симбирском» и «Вяткой». Вроде бы вздор, несерьезность, но таким же вздором и несерьезностью казались усилия Розы Паркс не уступать место в автобусе для белых. Если бы афроамериканцы не встали под знамена борцов за гражданские права, в США и по сей день существовали бы гостиницы и школы для «черных». А ведь поначалу многие также возмущались – «зачем мутить воду? Дают нам жить, и ладно. Лучше заниматься нравственным самоусовершенствованием, не накаляя страсти, лучше создавать свой бизнес, стараться получить образование, и тогда, нас, бедных негров, будут больше уважать. Зачем лезть на рожон?»
Подобная кампания «мирного неповиновения» способна привлечь внимание общества к вопросам, выпавшим из поля его внимания, может заставить взглянуть по-другому на привычные, казалось бы вещи. Другой сферой приложения сил могла бы стать такая же мирная кампания против цензуры на ТВ. Обычные граждане не замечают той пропагандистской жвачки, которую им обильно преподносят с экрана, или считают, что и «во всем мире так». Разъяснение того, что так не должно быть, что государство не имеет права превращать ТВ в свою пропагандистскую дубинку, что Би-Би-Си и ей подобные работают совсем по иным принципам – святой долг демократов.
В силу особенностей страны если не благополучие, то, по крайней мере, стабильность наступила в России позже, чем в других посткоммунистических странах, и была приписано усилиям не либералов-реформаторов, а другим силам. Развеять это заблуждение – дело чести для считающих себя демократами.