Особенности «мещанского» правосудия
Не я первая, не я последняя могу говорить о том, что процесс по объединенному уголовному делу Михаила Ходорковского, Платона Лебедева и Андрея Крайнова носит политический и заказной характер. Свою задачу я вижу в первую очередь в том, чтобы посмотреть на процесс с юридической точки зрения и хотя бы частично зафиксировать многочисленные процессуальные нарушения, которые можно условно разделить на две категории.
Первая часть нарушений связана с пренебрежением, неуважением или даже незнанием уголовно-процессуального законодательства. Впрочем, сложно предположить, что судьи и прокуроры, которые получили юридическое образование и не первый год работают в этой сфере, не знают УПК. Скорее они вполне сознательно весьма сомнительно интерпретируют уголовно-процессуальное законодательство даже в части конституционной нормы о презумпции невиновности, что приводит к несоблюдению Закона.
К примеру, в процессе по «делу ЮКОСа» совершенно отсутствует состязательность сторон, записанная в действующем законодательстве (ст.15 УПК РФ). Но если по закону сторона обвинения и сторона защиты должны состязаться в том, кто и как представит больше доказательств, то волею судьи идущий процесс этому правилу не подчиняется, состязательность в нем существует чисто номинально. Судья предоставляет полную преференцию материалам, которые представляет обвинитель, при этом абсолютно немотивированно отказывает ходатайствам, которые представляет сторона подсудимых, хотя в УПК четко сказано: «Суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или защиты», формально так и есть, однако фактически дело обстоит иначе. У государственного обвинителя принимаются практически все доказательства – допустимые и нет, относящиеся или не относящиеся к делу, и, по крайней мере, предполагается, что судьей они будут рассмотрены. А все ходатайства со стороны защиты большей части немотивированно отклоняются.
Кроме того, пренебрежительное отношение к УПК проявляется в несоблюдении некоторых процессуальных норм при допросе свидетелей. И опять же предпочтения судьи явно склоняются на сторону обвинения, которой предоставляется возможность задавать как можно больше вопросов, иногда в нарушение нормы 278 статьи УПК, которая определяет, что первой задает вопросы сторона, по ходатайству которой вызван свидетель. Не стоит говорить и о том, что некоторые из вопросов стороны обвинения к делу совершенно не относится. При этом те вопросы, которые задает сторона защиты, довольно часто судьей снимаются, видимо, потому, что ответы на эти вопросы могли бы достаточно легко разрешить задачу, стоящую перед судьей, но совсем не в том направлении, в каком бы хотелось тем, кто так или иначе руководит действиями и обвинения, и – страшно сказать — судей.
Вызывает некоторые сомнения соблюдение закона в вопросах о том, как ведется допрос свидетелей, каким образом подаются ходатайства и как они отклоняются. По каждому ходатайству должно быть вынесено определение или постановление об отказе в удовлетворении ходатайства (ст.271 УПК), вероятно, потом в материалах дела эти документы появятся… Кроме того, непосредственно в момент заявления ходатайства о приобщении новых доказательств выносится решение не только об относимости доказательства, но и его допустимости, т. е. презюмируется, что данное доказательство получено с нарушением закона, тогда как это по уголовно-процессуальному законодательству делается только если нарушение закона доказано.
Но если одна часть нарушений касается несоблюдения процессуальных норм, то вторая часть нарушений напрямую с УПК не связана. Речь идет скорее о нарушениях норм морали и нравственности, которые в законодательстве не прописаны.
Судья очень легко идет на поводу у достаточно эмоциональных и необоснованных аргументов и заявлений обвинения, которые в целом не нарушают уголовно-процессуального законодательства, но искажают объективную картину. Например, обвинитель приводит некоторые документы, которые свидетельствуют о том, что лет десять назад один из подсудимых совершил некие деяния, которые на тот момент противоправными не были, однако потом стали. Срок исковой давности по этому делу давным-давно прошел, и судья, конечно, дает отказ данному ходатайству. Но в то же время другие документы такого же свойства она готова принять только потому, что они датированы более поздним сроком или, по ее мнению, относятся к делу и могут повлиять на исход.
Еще один момент связан со здоровьем Платона Лебедева. Естественно, что по закону он может отказываться от медицинского осмотра, который каждый раз проводится перед тем, как доставить его в зал суда. Но надо просто видеть, как плохо выглядит этот человек, для того, чтобы понять, что необходимо дать возможность осмотреть его врачам более высокой квалификации, чем врачи в больнице при СИЗО. Естественно, ни в одном нормативном акте не записано, что следует следить за самочувствием подсудимого, но судья могла бы в данном случае, исходя из морально-этических соображений, пойти навстречу и дать больному человеку, по крайней мере, воспользоваться медицинской помощью.
К сожалению, представители правоохранительных органов точно так же относятся и к другим обвиняемым по «делу ЮКОСа». Некоторые видят в многочисленных арестах подозреваемых по этому делу начало масштабных репрессий. Однако надо признать факт, что по закону те люди, которые принимали решения, чьи подписи стояли под документами, могут быть привлечены к ответственности, юридического нарушения здесь нет. Вопросы появляются тогда, когда мы начинаем анализировать, как проводилось задержание, как и кто мог поместить с тюрьму тяжело больного человека и мать двоих малолетних детей без права им позвонить. Сейчас Светлана Бахмина объявила голодовку, и неизвестно, чем обернется эта ситуация. Каждый подобный момент надо рассматривать отдельно, поскольку в «деле ЮКОСа» мы постоянно наблюдаем мелкие нарушения процессуальных норм, в том числе противоречащих логике и гуманности.
Ничем не регламентировано и то, как ведется судебное заседание, и то, какие вопросы и каким тоном задаются стороне защиты, и то, как выслушивается сторона обвинения. И это естественно: как можно регламентировать тон судьи? Однако в ее тоне ведения дела чувствуется определенная предвзятость по отношению к участникам процесса, опять же — статья 15 УПК забыта. Более того, поскольку этот суд коллегиальный и в процессе участвуют три профессиональных судьи, то довольно часто судья делает вид, что обсуждает тот или иной вопрос со своими коллегами, однако по ее поведению недвусмысленно можно сделать вывод, у нее уже давно готовы ответы на якобы обсуждаемые с другими судьями вопросы. И, к сожалению, эти ответы не в пользу защиты.
Я не хочу сказать, что у судьи должно быть какое-то адекватное ощущение тех людей, которых она судит и судьбы которых определяет. Но у нее должно быть, по крайней мере, ощущение собственной значимости и независимости, и понимание того, к чему могут привести те или иные ее решения (см. открытое письмо Ольги Кудешкиной Президенту РФ В.В.Путину). Между тем зависимость судьи и ее опасения вынести справедливое решение очевидны в каждом конкретном случае, когда она берет на себя ответственность за то или иное действие по ходу процесса – в принятии или непринятии ходатайств, в предоставлении или непредоставлении перерыва, в уделяемом ею времени на ознакомление с новыми доказательствами.
Так, прокурор уже давно заявил, что все доказательства обвинения исчерпаны. К предоставлению доказательств уже давно приступила сторона защиты. Но нет, прокурор продолжает предоставлять дополнительные доказательства обвинения, и судья их принимает. Процессуально это неверно. Кроме того, судья не дает должного ответа на тот факт, что обвинитель «путается» в делах Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, заявляя сначала, что представленные доказательства касаются дела Ходорковского, а спустя час заявляя, что эти доказательства собраны по делу Лебедева
Возникает ощущение, что не менее судьи на процессе зависима и сторона обвинения, особенно ее орденоносный представитель, кто берет на себя большие функции. Про государственных обвинителей вообще можно сказать, что они выполняют чей-то заказ – по тому, как они говорят, как пытаются из каждого документа выжать отрицательные моменты для подсудимых, это очевидно. Прокурор берет документы 2000 года, которые, строго говоря, не имеют отношения к делу, но там стоит подпись одного из подсудимых, и делает умозаключения, что, поставив эту подпись, тогда еще руководитель компании руководствовался не благими намерениями, а сознательно желал совершить правонарушение.
Еще больше осложняет ситуацию то, что этот процесс не является полностью открытым. По закону ситуация, которая рассматривается в уголовному деле Ходорковского, Лебедева и Крайнова, должна быть открытой. Здесь нет ни государственной тайны, ни информации о частной жизни людей, которая не подлежит обнародованию. Однако перед залом суда стоит человек, который проверяет паспортные данные всех посетителей и даже иногда не пускает людей на процесс, хотя с точки зрения законодательства каждый может пойти в зал заседания в Мещанском суде. На практике существует ограничение для людей, желающих посетить процесс и выразить свое отношение к происходящему, причем непонятно по каким признакам. Это безусловное нарушение.
Сейчас процесс уже подходит к концу. Допрос свидетелей защиты уже заканчивается, и если все будет происходить по закону, то, скорее всего, к концу марта приговор будет вынесен. Надеяться на то, что приговор будет вынесен законно обоснованно и справедливо – это надеяться на чудо… Кроме того, судьи могут выносить приговор достаточно долгое время. И здесь есть один скользкий момент – в ходе вынесения приговора не должна быть нарушена тайна совещания судей. Очень часто стороны, заинтересованные в отмене приговора по процессуальным признакам, просто нарушали тайну совещательной комнаты – заглядывали туда сами или просили об этом кого-то. Ведь если в момент совещания судей кто-то проникает хоть на секунду в специально отведенную для этого комнату, то весь судебный процесс идет насмарку и начинается заново. Думаю, на это никто не пойдет, никакого отношения к законности такое развитие событий не имеет. Оно было бы, с одной стороны, очень жестоко по отношению к подсудимым, но с другой – это был бы единственный вариант заново начать рассмотрение дела с другой судьей, другой коллегией судей и другим обвинителем, чтобы изначально все шло по закону.
Как же бороться с нарушениями в ходе процесса по «делу ЮКОСа» законным путем?
Во-первых, этим могла бы заняться квалификационная коллегия судей, если бы зафиксировала все те процессуальные нарушения, о которых мы говорили и которых на деле намного больше, и вынесла по каждому из них решение коллегии. Это бы, как минимум, заставило бы судью соблюдать закон, а как максимум, лишило бы ее судейского статуса.
Во-вторых, этим могла бы заняться и Генеральная прокуратура, если бы была стороной, незаинтересованной в определенном исходе дела. Ведь именно ее задача – контролировать соблюдение законности. А процесс по «делу ЮКОСа» почти ежедневно убеждает всех наблюдателей в том, что законность не соблюдается даже в здании суда и даже судьями.
В-третьих, после вынесения приговор будет обжаловаться в вышестоящей инстанции, в последнюю очередь – в Европейском суде по правам человека. Объективно, это единственная инстанция, которая сможет в будущем повлиять на судьбу находящихся сейчас в местах предварительного заключения Ходорковского, Лебедева и других. Однако нельзя быть полностью уверенным, что все документы будут вовремя доставлены в Страсбург, и со стороны наших правоохранительных органов не будет чиниться никаких препятствий тому, чтобы материалы дела там рассматривались. Ведь если Европейский суд по правам человека вынесет решение в пользу обвиняемых по «делу ЮКОСа» и против России, то правительству ничего не останется делать, кроме как подчиниться этому решению, потому что выше инстанции пока, к счастью, нет.