Слово и дело государево. Ежемесячное обозрение. Сентябрь 2009-го
Сперва Путин изложил свое видение событий 1939 года на страницах «Газеты выборчей». На следующий день он развил те же тезисы, выступая с гданьской трибуны. Данные пиар-шаги были, вероятно, задуманы как демонстрация определенной гибкости и современности российской власти, отнюдь не отрицающей очевидные факты, хотя, конечно, патриотичной и гордой. Но успеху в области паблисити помешали недавние коллеги Владимира Владимировича по внешней разведке. Аккурат накануне его заявлений СВР выпустила сборник документов, «неопровержимо свидетельствующих» о том, что Польша была готова вступить в союз с нацистами для уничтожения Советской России. Название книги характерно – «Тайны секретных протоколов». Среди ее «сенсаций» – утверждение, будто Юзеф Бек, министр иностранных дел Польши в 1939 году, был германским агентом.
Трудно было сильнее подгадить российскому премьеру. Выход сборника вызвал небывалое возмущение среди польской общественности – в свете недавно сделанного одним московским военным историком «открытия», что Польша сама инициировала войну, не согласившись с умеренными предложениями Гитлера. На этом фоне слова Путина о «моральной неприемлемости» договора Молотова – Риббентропа уже мало кого интересовали. Так закоснелость наших спецслужб, неистребимая ненависть к Западу и нескрываемая преемственность по отношению к ЧК-НКВД-КГБ подрывают усилия их сегодняшних хозяев зарекомендовать себя настоящими европейцами.
В итоге через пару недель сейм Польши принял специальную резолюцию: «17 сентября 1939 года войска СССР без объявления войны совершили агрессию против Речи Посполитой, нарушая ее суверенитет и попирая нормы международного права… Таким образом был произведен четвертый раздел Польши. Польша пала жертвой двух тоталитаризмов: нацизма и коммунизма». Как отмечается в заключительной части документа, сейм Польши «стоит на позиции, что польско-российское примирение требует уважения исторической правды». Добавим, что под резолюцией подписались все фракции. Нашему МИДу по этому поводу осталось лишь «выражать сожаление».
В середине 80-х в ФРГ происходила знаменитая «битва историков». Сегодня же идет «битва историй», причем профессиональные историки выведены за рамки спора, ибо правда факта только мешает. И в этой битве, вредной, разжигающей, а не гасящей страсти, Кремль безнадежно проигрывает – вне страны. Между тем причина «исторической войны» – внутриполитическая, желание найти точку опоры для консолидации общества вокруг себя. Издержки такой эскалации напряженности, порождаемой псевдоисторическими претензиями, будут со временем всё ощутимей и всё сильней станут препятствовать нормальным отношениям с далекими и близкими соседями, сводя на нет сомнительные внутриполитические плюсы.
***
С легкой руки Игоря Юргенса, политологи в сентябре заговорили о «Брежневе–Путине», «новом застое» и необходимости выхода из него. Аналогии всегда обманчивы, хотя и удобны. На мой взгляд, если уж сравнивать, то Путина с Александром III, а Медведева – с Николаем II. Кстати, нынешний президент и внешне чрезвычайно напоминает последнего русского монарха – представьте Дмитрия Анатольевича с бородой, и портрет готов.
Начало царствования Николая Александровича было ознаменовано речью, в которой он предупредил о «бессмысленных мечтаниях». Вот как отзывался на это Лев Толстой:
«17 января нынешнего 1895 г. русские представители дворянства и земства всех 70 с чем-то губерний и областей России собрались в Петербурге для поздравления нового, вступившего на место своего умершего отца, молодого русского императора. …
«Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств. Верю искренности этих чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель».
Когда молодой царь дошел до того места речи, в котором он хотел выразить мысль о том, что он желает делать все по-своему и не хочет, чтобы никто не только не руководил им, но даже не давал советов, чувствуя, вероятно, в глубине души, что и мысль эта дурная и что форма, в которой она выражена, неприлична, он смешался и, чтобы скрыть свой конфуз, стал кричать визгливым, озлобленным голосом.
Что же такое было? За что такое оскорбление всех этих добродушных людей?
А было то, что в нескольких губерниях: Тверской, главное Тверской, Тульской, Уфимской, еще какой-то земцы в своих адресах, исполненных всякой бессмысленной лжи и лести, намекали в самых темных и неопределенных словах о том, что хорошо бы земству быть тем, чем оно по своему смыслу должно быть и для чего оно было учреждено, т.е. чтобы иметь право доводить до сведения царя о своих нуждах. На эти-то намеки старых, умных, опытных людей, желавших сделать для царя возможным какое-нибудь разумное управление государством, потому что, не зная, как живут люди, что им нужно, нельзя управлять людьми, – на эти-то слова молодой царь, ничего не понимающий ни в управлении, ни в жизни, ответил, что это – бессмысленные мечтания».
Как известно, царь, читая по шпаргалке, спрятанной в шапке, перепутал от волнения слова. И произнес «бессмысленные» вместо «беспочвенные». Мы вспомнили об этом конфузе неспроста. Заявления, сделанные Медведевым в сентябре – в его статье в «Газете.ру», в интервью CNN и во время встречи с политологами в рамках Валдайского форума – разительно напоминают доводы 115-летней давности: «Я лично участвовал в этом решении об изменении механизма наделения полномочиями глав регионов. Я считаю его абсолютно правильным. Я не вижу условий, при которых мы могли бы от этого решения отказаться, ни сейчас, ни через 100 лет. Я не вижу, несмотря на свои демократические убеждения, смысла возврата к той системе, которая была. Я не вижу в ней ничего сверхлиберального демократического, она, на мой взгляд, не вполне соответствует традициям России и тому уровню развития федерализма, который существует». И добавил (по сообщению информагентств): это «достаточно жесткое заявление», но он так считает.
Будь жив сегодня Толстой, он, может быть, заметил бы, что такими резкими словами молодой президент обидел немало уважаемых людей, считающих – на основании своего немалого жизненного опыта, – что избрание населением своих губернаторов пошло бы на пользу России. Полагают так не только люди пожилые, но и молодые, не верящие в то, что какой-то дядя в Кремле знает, допустим, лучше москвичей, кому управлять столицей.
Вообще, спустя год после избрания Медведева на высший государственный пост поневоле приходишь к выводу, что президент старается утвердиться в глазах отечественной элиты, опасающейся, не даст ли он маху. Тверд ли он характером? Не продаст ли нас американцам или иным супостатам? Оттого и война с Грузией, и резкие выпады в адрес Ющенко, и чуть ли не ультимативный тон в общении с Обамой. Отсюда же и намек на вековую незыблемость системы назначения губернаторов. Солженицын, когда его отправили после лагеря в «вечную ссылку», писал: «Мне лестно быть вечным, конечно! Но — вечно ли МГБ?» Читал ли Медведев «Архипелаг ГУЛАГ»? Вечна ли вертикаль?
Кое-кто, правда, по-прежнему полагает, что Медведев – скрытый либерал, вынужденный, чтобы начать либеральные реформы, подстраховываться, дабы его не убрали силовики. А подстраховаться он может лишь собственной «крутизной», каким-нибудь эффектным действом. Так что не стоит переживать. СССР был на грани войны с Америкой не при Сталине, а при реформаторе Хрущеве, как раз после XXII съезда, окончательно осудившего культ личности и постановившего вынести Сталина из мавзолея.
Правда, верится в подобную версию с трудом.
Обратимся к статье президента «Россия, вперед!». Хотелось бы прокомментировать ее по основным пунктам. Но сперва – общее впечатление.
Дмитрий Медведев – не Барак Обама, а Россия – не США. Это в Америке призыв политического лидера может вызвать искренний восторг и заинтересованный отклик. Мы же – сообщество людей циничных и ни во что не верящих. Комментарии Интернет-пользователей к тексту президентского обращения тому подтверждение. Отклики куда интересней и красноречивей самой статьи. Приведу лишь две цитаты: «А никто не поверит уже, Дмитрий Анатольевич, что возможен диалог. Потому что в течение первого десятилетия нового тысячелетия диалог власти с народом целенаправленно уничтожался. А сказать есть что…»; «Правильные слова при полном отсутствии дела».
Преобладающий же тон в комментариях – цинизм, ирония и глумление. По большому счету никто не верит в серьезность намерений власти, ее искренность и возможность что-то реально изменить. Инстинктивно народ прав. Власть за девяносто лет приучила: тому, что она заявляет, верить нельзя, и судить о ней следует лишь по делам.
Политика у нас протекает непублично, потому и авторитет политических деклараций нулевой. И Горбачев, и Ельцин, произнося весьма привлекательные лозунги, продолжали отталкивать население от власти, укрепляли недоверие к ней, теперь уже «демократической». «Ускорение», «перестройка», «гласность» для 95% российских граждан означали не свободное чтение «Архипелага ГУЛАГа», а бесконечные очереди и талоны. «Приватизация» и «либерализация» для аналогичного процента предстали как полуголодное существование со страхом перед завтрашним днем. Это трагедия российских реформаторов.
По прочтении статьи президента создается впечатление, что он хочет что-то изменить, видит многие проблемы, но боится нарушить правила игры. Поэтому за его словами никаких дел не последует. В нынешней ситуации хотя бы небольшое продвижение в направлении, ведущем Россию в сторону цивилизованного мира, однозначно приведет к слому существующей системы с непредсказуемыми последствиями. Медведев это понимает и напоминает купальщика у проруби, пробующего воду то одной то другой ногой, но так и не решающегося нырнуть.
Обратимся к тексту. Увы, статья не обошлась без навязших в зубах стереотипов: «Мы, современные поколения российского народа, получили большое наследство… Мы располагаем гигантской территорией, колоссальными природными богатствами, солидным промышленным потенциалом, впечатляющим списком ярких достижений в области науки, техники, образования, искусства, славной историей армии и флота, ядерным оружием и т.п.». Как-то неловко напоминать президенту, с которым мы почти ровесники, что промышленный потенциал, соответствующий экономике полувековой давности, это, скорее, обуза – гигантские неэффективные, энергоемкие заводы, загрязняющие атмосферу. Что размерами территории гордились в XIX веке. Что в науке, технике, образовании, нам в начале XXI века похвастать особенно нечем. Что основные достижения России в культуре принадлежат еще дореволюционному времени.
Или такой пассаж: «Впечатляющие показатели двух величайших в истории страны модернизаций – петровской (имперской) и советской – оплачены разорением, унижением и уничтожением миллионов наших соотечественников. Не нам судить наших предков».
Замечу, что сравнивать петровскую и ленинско-сталинскую «модернизации» можно лишь чисто теоретически, слишком велики у них различия. В первом случае сохранялось традиционное общество, менялись лишь внешние его формы (стрижка бород и т.п.). Во втором – в принципе отрицалось все старое, жизнь кардинальным образом перекраивалась под утопические идеалы. Кроме того, для СССР характернее не столько модернизация, сколько искусственное консервирование наиболее отсталых и патриархальных отношений. Даже когда мир вступил в постиндустриальную эпоху и в массовом масштабе разрабатывал информационные технологии, в советской промышленности упор делался на выплавку стали и чугуна, производство тракторов. По степени централизации и присутствия государства во всех сферах жизни СССР оставил империю Романовых далеко позади. В советской армии царила изощренная система издевательств и физического насилия, которой на Руси не было, наверное, и в XVI веке.
Короче говоря, к 1985 году СССР представлял собой крайне отсталую страну. Подобная трезвая оценка прошлых «достижений» не помешает. Что касается «предков», то судить их можно и нужно. Не разобравшись с прошлым, невозможно сознательно двигаться вперед, куда зовет нас президент.
Медведев ставит риторический вопрос: «Должны ли мы и дальше тащить в наше будущее примитивную сырьевую экономику, хроническую коррупцию, застарелую привычку полагаться в решении проблем на государство, на заграницу, на какое-нибудь «всесильное учение», на что угодно, на кого угодно, только не на себя?». Не знаю как других читателей, но меня эта высокопарность оставляет равнодушным. Отлично представляю себе какого-нибудь политтехнолога-спичрайтера из АП или, скажем, ФЭПа, сочиняющего такую, как он выразился бы, «маляву». От нее веет профессиональным цинизмом подобной публики. Вот так же сочиняли «Продовольственную программу», писали книжку «Перестройка и новое мышление» и т. п. Преемственность выполнения политического заказа налицо.
Все здравые тезисы статьи перечеркивает разительный контраст между словами и реальными делами. «Политическая система России… будет предельно открытой, гибкой и внутренне сложной. Она будет адекватна динамичной, подвижной, прозрачной и многомерной социальной структуре». Но далее: «Говорят о необходимости форсированного изменения политической системы. А иногда и том, чтобы вернуться в «демократические» девяностые. Но возврат к парализованному государству недопустим. Поэтому хочу огорчить сторонников перманентной революции. Спешить мы не будем… Российская демократия не будет механически копировать зарубежные образцы. Гражданское общество не купить за иностранные гранты».
Все усилия власти, начиная с 1999 года, были направлены на то, чтобы сделать политическую систему России предельно закрытой, негибкой и упрощенной, а главное, управляемой из Кремля. Ну кто, в здравом уме и ясной памяти, поверит, что Медведев откажется от самого основного в наследии Путина, которое он сам и помогал создавать?! Никогда роль политических партий и гражданского общества не была столь ничтожна, как сегодня.
Почти в каждом абзаце натыкаешься, на такую, с позволения сказать, неточность. В интервью телекомпании CNN те же особенности проявились еще с большей силой: «У меня другая точка зрения на этот вопрос. Я не считаю, что в России происходит регресс демократии… я считаю, что современные представления о политической системе, современная партийная система, современная система наделения полномочиями губернаторов гораздо в большей степени являются демократическими, чем то, что мы имели в 90-е годы. Почему? Потому что она более устойчива и в лучшей степени защищает интересы населения».
Если лидер оценивает ситуацию таким образом, то о какой «модернизации» может идти речь? Хрущев после смерти Сталина находился на развилке. Было еще не поздно избрать путь деколлективизации, ибо было еще живо поколение, помнившее свободный труд на земле. Но идеологическая зашоренность толкала генсека на целинную авантюру. Не так ли и Медведев? Вроде бы очевидно, что будущее России, эскиз которого представлен в его статье, несовместимо с цензурой и подавлением политической активности. Но президент предпочитает оперировать не реальными фактами, а желаемым представлением о действительности. Уж лучше бы он честно признал: «Да, у нас есть определенная цензура, да, мы ограничиваем политическую активность нежелательных сил, но всё это во благо России, поскольку на нынешнем этапе лучше так, а не иначе». Именно отрицание фактов более всего подрывает у граждан доверие к инициативам власти.
Президент поднимает тему здоровья нации, в том числе говорит о национальной угрозе алкоголизма. Теоретически верно, однако до сих пор все попытки бороться с пьянством сверху – «сухие законы» Николая II и Горбачева приводили к обратным результатам. Без широчайших общественных дискуссий, без усилий гражданского общества, как в США, – с пагубными привычками не справиться.
Касаясь Северного Кавказа, Медведев пишет: «Но давайте признаем: ситуация не была бы настолько острой, если бы социально-экономическое развитие юга России было по-настоящему результативным». Что ж, уже продвижение вперед. Но что на деле? Какая альтернатива выдвинута нынешней политике компромисса с коррумпированными в высшей степени элитами региона?
Президент предлагает «пять стратегических векторов экономической модернизации». (Кстати, «модернизация» – одно из ключевых слов в статье.) Но речь идет, по сути, об эксплуатации достижений советского ВПК – ядерных и ракетных технологий. Дальше будет как с «национальными проектами», ныне основательно забытыми: кулуарное выдвижение идеи, кампанейщина по ее внедрению в массы – и пустота.
Модернизация не удается, когда она сводится к совокупности технических приемов или становится самоцелью. Как мы уже заметили, никакой советской модернизации не произошло, ибо все свелось к копированию некоторых научно-технических достижений Запада крайне консервативным обществом. Нечто подобное можно сказать и о реформах Петра. Настоящая модернизация совершается не сверху, а снизу. Когда происходила промышленная революция в Англии и других странах Европы, никто не кричал о необходимости вырваться вперед, догнать или перегнать кого-либо. Все основывалось на ясно осознаваемом интересе конкретных индивидуумов либо сообществ. Уатт изобрел паровую машину, а Стефенсон – паровоз не потому, что их подгоняло или стимулировало государство, а в силу востребованности их дарований обществом, предрасположенным к восприятию и внедрению новинок. Роль правительства, конечно, принижать не следует, но его заслуга в данном случае – предоставление богатейших возможностей для свободной инициативы и создание для нее правовой базы. Эти истины доказаны и южнокорейским, и тайваньским опытом.
Медведев заверяет: «…как и в большинстве демократических государств, лидерами в политической борьбе будут парламентские партии, периодически сменяющие друг друга у власти. Партии и их коалиции будут формировать федеральные и региональные органы исполнительной власти (а не наоборот), выдвигать кандидатов на пост главы государства, руководителей регионов и местного самоуправления». Высказываться по этому поводу даже нет желания. Слишком наглядна противоположная тенденция, подтверждаемая хотя бы нынешней избирательной кампанией в Москве. А фраза «Наивные представления о непогрешимом и счастливом Западе и вечно недоразвитой России неприемлемы, оскорбительны и опасны», – была бы вполне уместна в устах Чавеса или Каддафи.
Подведем итог. Публичные заявления Дмитрия Медведева следует рассматривать в контексте политики его администрации. Если за словами не следует дела, то цена первым соответствующая. Но даже взятый сам по себе текст свидетельствует не столько о благих намерениях, сколько об идеологической зашоренности, нежелании или неумении посмотреть в лицо фактам.
***
Публичная политика по-прежнему малоинтересна россиянам. Выборы в Мосгордуму очередное тому доказательство. Недопущение до них независимых кандидатов – вполне прогнозируемое событие (о чем мы уже писали), оно показало тщетность надежд оппозиции как на возможность легальной борьбы, так и на внимание общественности.
В современной России созданы такие барьеры на пути желающих добиться выборной должности, что любой не лояльный системе отсеивается, и, с формальной точки зрения, вполне законно, еще на подготовительном этапе. Кризис не разбудил и не раскачал россиян. «Единой России» пока никакие экономические трудности страны нипочем. В голове у среднестатистического избирателя выборы и государственный курс никак между собой не связаны.
В этом смысле показательна презентация доклада Бориса Немцова «Лужков. Итоги». Казалось бы, тема выигрышная. Но… вызвал доклад лишь бурю в стакане воды. Не буду анализировать все обстоятельства презентации, отмечу лишь главное: люди хотят услышать критику Лужкова, однако не от Немцова, которого сразу подозревают в корысти, демагогии, лицемерии и т. д. Более того, москвичи заподозрят в том же самом и простого слесаря, если тот слишком серьезно займется разоблачениями. Тотальное недоверие к мотивации «несогласных» – основной бич оппозиции, непреодолимое препятствие для нее. Парадоксальным образом чиновник типа Лужкова куда ближе пониманию граждан, нежели политик вроде Немцова. Не уважающие закон сами, наши соотечественники не воспринимают призывы соблюдать его от других. Будучи стопроцентными прагматиками во всем, они не ждут бескорыстия и принципиальности от «народных слуг» – депутатов и госслужащих. Да, люди не прочь лишний раз обсудить чужое мздоимство, но не верят в возможность что-либо изменить и потому с настороженностью относятся к предложениям перейти от разговоров к делам.
Сколь долго такой менталитет будет доминировать – столько и будет существовать нынешний порядок взаимоотношений общества и власти. Генетически в народе заложен страх перед любыми резкими переменами, которые, как учит житейский опыт, всегда ведут к худшему. Этот страх наслаивается на неудачный и краткий опыт российской демократии. В глазах миллионов события февраля 1917-го и 1989 – 1991 годов являются катастрофическими. Можно сколько угодно говорить, что это не так и не демократия повинна в бедственном положении населения на определенном этапе, но менталитет вещь чрезвычайно косная и упрямая.
***
В сентябре обсуждались возможные назначения губернаторов. Аналитики гадали – продлят или не продлят правление таким патриархам, как Россель или Богомолов. Сам Дмитрий Медведев внес поправки, согласно которым срок назначения губернаторов сокращается со 100 до 45 дней. Как он выразился, «процедура должна стать более мобильной». Впрочем, по-прежнему все остается в руках президента, и нет разницы, за какой срок он примет решение поставить того или иного своего протеже.
Многих пять лет назад удивило – с какой покорностью и безмолвием воспринял губернаторский корпус весть о том, что отныне главы регионов будут назначаться. Ни один из почти девяноста губернаторов хотя бы ради приличия не возмутился. Те, кто вчера с пеной у рта доказывали, что выборность глав региональной власти важнейшее достижений демократии, сегодня с не меньшим жаром утверждают, что именно принцип назначения лучше всего соответствует российскому духу.
Думается, отчасти они правы. Ричард Пайпс в своем исследовании приводит любопытную цитату графа Павла Строганова, члена Негласного комитета (личного кабинета Александра I). В 1801 году на одном из заседаний комитета, когда было высказано опасение, что дворяне могут отвергнуть некое предложение правительства, Строганов сказал следующее: «Дворянство наше состоит из множества людей, получивших дворянское звание исключительно по службе, не имеющих никакого образования и пекущихся токмо о том, чтобы не было ничего превыше императорской власти. Ни закон, ни справедливость – ничто не в силах пробудить в них мысли о малейшем противодействии. Это самое невежественное сословие, самое продажное, а что до его esprit – самое тупое… Те же, кто чуть лучше образован, во-первых, невелики числом, а, кроме того, в большинстве случаев пропитаны духом, который совершенно лишает их способности идти наперекор каким бы то ни было мерам правительства. Большая часть служилого дворянства… расположена искать в исполнении распоряжений правительства лишь собственную выгоду, которая часто заключается в мошеннических проделках, но никогда – в сопротивлении… Чего только ни делали в предыдущее царствование [Павла I] против справедливости, против прав этих людей, против их личной безопасности…
Если было когда чего опасаться, это было в то время. Но молвили ли они хоть словечко? Отнюдь. Напротив, все репрессивные меры выполнялись с удивительной тщательностью, и именно дворянин… проводил оные меры, направленные против своих собратьев дворян, меры, наносившие ущерб интересам и чести этого сословия. А ведь желают, чтобы группа, полностью лишенная общественного духа, совершала вещи, которые требуют esprit de corps, умного и несколько настойчивого поведения и мужества!»
Замените слово дворянство словом «чиновничество», и цитата эта будет не в бровь, а в глаз. Кстати сказать, стоит сравнить положение губернатора при царе и в наше время. Тогда глава губернии был простым назначаемым чиновником, чья кандидатура ни с кем не согласовывалась, а утверждалась с подачи министра внутренних дел простым монаршьим велением. Губернаторы редко служили в одном месте более трех лет (дабы не обрастали связями) и перебрасывались одним росчерком пера из губернии в губернию, из центра в провинцию и обратно. В наше же время губернатор формально считается избираемым заксобранием – с подачи президента. Глава региона утверждается на 4 – 5 лет, а очень многие губернаторы сидят в своих регионах по 15 лет и более. Путинская реформа привела к последствиям, совершенно противоположным запланированному. Губернаторы по-прежнему обладают большой и бесконтрольной властью, их трудно убрать – разве что человек совершит нечто экстраординарное, ибо Кремль не хочет прецедентов отставок им же самим подобранных фигур. Местное население никакого права голоса в этом вопросе не имеет.
Куда логичнее было бы вернуться к дореволюционной практике и низвести губернатора до роли обычного чиновника, которого в любой момент можно без шума снять с должности. Однако ради формально сохраняющегося федерализма разыгрывается целая комедия с участием «закса». В итоге мы имеем то, что имеем – самовластных сатрапов, находящихся на кормлении, при этом обладающих привилегированным статусом. Если судить по степени коррумпированности, прозрачности действий власти, ничего не изменилось, а, скорее всего, стало только хуже. Региональная политика Кремля тупиковая, и это очевидно всем. Но общая инертность и безразличие выгодна руководству страны. Шкурнический настрой местных элит, их неспособность к самоорганизации, вбитая за сотни лет привычка полагаться во всем на центр блокируют, как и двести лет назад, саму мысль о сопротивлении. Впрочем, сопротивляться этим элитам не с чего – Кремль дозволяет им достаточно много, и они могут быть довольны своей судьбой.
***
Михаил Касьянов дал западным СМИ сенсационное интервью, в котором приоткрыл некоторые подробности последних лет жизни Бориса Ельцина. Увы, но президент, давший стране свободу, закончил свои дни в условиях слежки и «прослушки», изоляции от общественной жизни, вне контакта с политиками и государственными деятелями России. Многие не понимали причин загадочного молчания Ельцина после 1999-го. Касьянов предлагает свою версию, суть которой в том, что первого российского президента, после его выхода в отставку, намеренно не допускали к участию в делах управления, запрещая министрам общаться с ним. Что ж, еще одна мрачная картинка нравов в верхах эпохи стабилизации.
Правда, версия бывшего премьера не кажется стопроцентно верной. Как представляется, Ельцин молчал не столько по причине насильственной изоляции, сколько потому, что ему просто нечего было сказать. А когда он изредка выступал по телевидению, то всегда поддерживал политику Путина. Заметим, что в Америке как раз вышла книга интервью с Биллом Клинтоном, в которой представлен более красочный и неоднозначный портрет Бориса Николаевича.
Как бы там ни было, тайны московского двора представляются интереснее и глубже тайн двора мадридского. В ближайшие годы можно ожидать публикации воспоминаний участников событий 1999 – 2000 годов, когда были заложены основы нынешнего порядка. Пока и Березовский, и Касьянов, и другие действующие лица, несмотря на некоторые обмолвки, в целом связаны негласными обязательствами хранить молчание. Но срок, когда желание поделиться сокровенным становится непреодолимым, приближается.