В робкой надежде на раскол. Ежемесячное обозрение.
Март 2011-го
Что это было? Попытка успокоить Запад после неожиданной путинской тирады? Желание поставить зарвавшегося премьера на место? Потребность излить накопившуюся желчь? Случайная оговорка? Нервный срыв? Все эти соображения не важны. Факт, что произошло публичное, хотя и заочное, выяснение отношений. А ведь целых десять лет верховная власть внушала нам, что в ее коридорах тишь да гладь. Особенно это касалось дуумвирата, который должен являть собой бесконфликтное содружество единомышленников. Глава правительства и глава государства собирались действовать как гонщики на двухместном велосипеде – с идеальной синхронностью. В этом и была суть задумки: мол, вы, дорогие россияне, живите спокойно, за политику не беспокойтесь и в нее не лезьте – власть в надежных руках. Но вот произошел сбой, начались споры – с какой скоростью крутить педали, куда поворачивать руль? А это грозит падением велосипеда.
Публичный демарш Лужкова, нарушившего правила игры, стал первой ласточкой. Проступающие разногласия в тандеме – ласточка вторая, которая предвещает крах управленческой конструкции. Теперь можно ожидать чего угодно. Недаром пошли слухи, например, о делегировании в «Правое дело» Кудрина и Шувалова (идея нелепая с точки зрения интересов самого «Правого дела», но вполне показательная как характеристика меняющегося времени). Примечательно и то, где и как сделал заявление Медведев – при посещении базы спецназа, одетый в военную форму, демонстрируя всем своим видом боевой настрой и поддержку армии и спецслужб. Точь-в-точь Ельцин перед разгоном парламента, когда он посещал дивизию Дзержинского и красовался в надетом на него Ериным спецназовском берете.
Если раскол будет увеличиваться – а он, несомненно, будет, несмотря на усилия политтехнологов и доброхотов, то первым следствием этого станет дезориентация региональных элит, обеспечивающих нужный результат на выборах. За десять лет они отучились мыслить самостоятельно и во всем привыкли полагаться на указания из Кремля. Когда из Москвы последуют противоречивые команды, чиновники просто растеряются и впадут в прострацию. То же самое относится к силовикам, нуждающимся в едином центре.
Подобные замешательство и неуверенность в том, кому и как надо угождать, были хорошо заметны на официозном ТВ в день заявлений Путина и Медведева по Ливии. Чувствовалось, что редакторы сбились с ног, преподнося информацию так, дабы зрители ничего не поняли и ни о чем не догадались. Например, по ОРТ в прайм-тайм дали в полном объеме монолог Медведева, а под самый конец чрезмерно затянутого выпуска новостей долго показывали Путина в Удмуртии, не приводя, однако, его слов, вызвавших конфуз. Последующие объяснения путинского пресс-секретаря были до комичного убоги. Де как официальное лицо премьер всецело поддерживает президента, а вот как частное высказывает свое мнение. Это напоминает знаменитое определение шизофрении – плюрализм в одной отдельно взятой голове.
Кстати, Барак Обама отправил в отставку американского главкома в Афганистане только за осторожное сомнение в каком-то аспекте политики Вашингтона. А здесь вызывающее осуждение внешнего курса Кремля вторым в государстве лицом оставлено без каких-либо оргвыводов.
***
Начало боевых действий сил коалиции в Ливии, послужившее поводом для заочной пикировки президента и премьера, повлекло в России бурный приступ антизападной политической психопатии. Возмущенные ходом событий граждане даже создали себе нового кумира – смещенного посла в Ливии Чамова. Срочно была сложена легенда, что он якобы отправил героическую телеграмму Медведеву, где назвал того предателем. Правда, в аэропорту, где Чамова встречали чуть ли не как звезду, посол опроверг все домыслы и заявил о полной лояльности власти.
Путин в этой ситуации очередной раз показал, что чуток к массовым настроениям. Политика Америки у нас ныне крайне непопулярна. Но опираться на распространенные фобии дело рискованное. Сегодня ненавидят одних, завтра других. Если бежать вприпрыжку за толпой, можно уклониться далеко в сторону от намеченного пути.
Вместе с тем тяжело сознавать, насколько не только наш простой народ, но и российские лидеры пропитаны духом ненависти к Западу, насколько далеки они от стандартов цивилизованного подхода к взрывоопасным конфликтам, от проблематики прав человека и защиты интересов мирного населения. Москва сохраняет типичное мышление советских времен, когда противная сторона автоматически подозревается в сугубо враждебной, лживой, захватнической политике, а все ей противостоящие считаются положительными фигурами. На таком фоне даже в высшей степени осторожная и уклончивая позиция президента, который так и не решился сказать ни да, ни нет, воспринимается некоторыми чуть ли не как измена национальным интересам. Хотя в чем эти интересы заключаются – в процветании клана Каддафи, что лир? – разъяснено не было.
А ведь если подходить к решению ООН и коалиции без истерии и стереотипов, то кому как не России, больше всех в XX столетии пострадавшей от тоталитарной диктатуры, выражать симпатию ливийским повстанцам? Но об этом в нынешней атмосфере даже страшно заикнуться.
***
В марте были опубликованы первые итоги переписи российского населения. За восемь лет оно сократилось на 2,2 миллиона человек. В стране по-прежнему высока смертность, особенно среди мужчин трудоспособного возраста, и, как следствие, сильнейший половой дисбаланс. О резких социально-экономических диспропорциях говорит уже то, что население Москвы разбухло до 11.5 миллионов человек. В самой большой по территории стране мира, с ее бескрайними просторами, люди стремятся кучковаться в одном-единственном городе, где их встречает масса проблем. Но на остальных 17 миллионах квадратных километров жизнь еще хуже.
Так что «жирные» путинские годы не изменили как-либо качественно быт большинства наших сограждан. Итог объявленной с помпой пять лет назад национальной программы по исправлению демографии оказался незавидный. Впрочем, сегодня о тех нацпроектах предпочитают помалкивать – настолько неудобно вспоминать хвастливые обещания. А официозные СМИ позаботились о том, чтобы уделить безрадостной статистике минимум внимания.
Неспособность государства выполнять взятые обязательства и легкость в отречении от них известна. Другой вопрос, что на отношение к нему граждан это пока никак не влияет. За прошедшие двадцать лет с момента краха советского режима в обществе так и не сформировался запрос на современное, прозрачное, подотчетное избирателям государство, как, кстати, не возникло и собственно общество – взамен хаотичному мельтешению индивидов. На государство у нас по-прежнему смотрят как на некую внешнюю, никак от граждан не зависящую, силу, которая может облагодетельствовать, а может и наказать по своему произволу.
Важнейшая задача власти – беречь население. С ней наши стратеги совершенно не справляются. Это и неудивительно когда правительство существует per se, а интересы людей учитываются далеко не в первую и не во вторую очередь. Ситуация не изменится, пока «низы» не пробудятся. Сверху никто, особенно в России, отказываться от безраздельных полномочий не станет.
***
13 марта в стране прошли местные выборы. Сенсаций не случилось. Но ряд примечательных тенденций наметился. Да, выборы в России являются выборами лишь отчасти. Да, в них участвуют партии-миражи, а многие потенциальные силы искусственно отсечены. Разумеется, голосование проходит при тотальной цензуре и нескрываемом административном давлении. Но даже в таких условиях эти эрзац-выборы служат определенным тестом.
Главное, что он выявил, – «Единая Россия» повсеместно ухудшила свой результат по сравнению с думскими выборами. В Оренбургской области – 41,6% вместо 60,3%, в Нижегородской – 43% вместо 60,6%, в Тверской – 39,6% вместо 59,7%, в Калининградской – 42% вместо 57,4%, в Курской – 44,9% вместо 62,7%, в Кировской области – 35,9% вместо 55,4%, в Республике Коми – 50% вместо 62%, в Ханты-Мансийском округе 44,9% вместо 66%. Даже в Дагестане у «Единой России» 66,8% вместо былых 89%, а в Адыгее – 59,9% вместо 70,97%. Благополучный нефтяной ХМАО стоит отметить особо. Здесь традиционно партия власти получала замечательный результат, и то, что в этот раз она не дотянула даже до пятидесяти процентов, – просто сигнал СОС.
Итого, если не брать Северный Кавказ с его «электоральной спецификой», падение в среднем на 15 – 20 процентов. Это еще не обвал, но уже нечто предвещающее его. Более того, в большинстве регионов так называемые «системные» партии показали отличные результаты – порой и КПРФ и «Справедливая Россия» и ЛДПР получали более 10%, тогда как прежде этот рубеж в лучшем случае преодолевали лишь коммунисты. В Нижегородской области на выборах в законодательное собрание КПРФ получила почти 29%, в горсоветах Орла и Владимира она уступила «единоросам» совсем немного. Коммунисты провели ряд своих кандидатов в мэры, в том числе таком крупном городе (свыше 100 тысяч жителей) как Первоуральск. Удивительно, что кремлевские пропагандисты ухитрились отрапортовать о выборах как о победе «Единой России»!
Впрочем, успехи КПРФ наводят скорее на прискорбные мысли. Кремль загоняет и избирателей, и партии в ловушку. В системе вертикали нет места подлинному партийному строительству, нет надежды на адекватное отражение разных политических интересов. Люди, желающие участвовать в политике, должны проползать в парламенты и муниципалитеты под знаменами КПРФ, вводя в заблуждение население и намеренно лишая четкости собственный имидж. С одной стороны, КПРФ становится партией откровенно беспринципной, готовой за деньги проводить во власть любого желающего, с другой – избиратели убеждаются, что принципы и программы ничего не значат. Замыкается порочный круг цинизма – и верхов и низов. Коммунистам предоставляется незаслуженная фора, консервируется их положение «Партии №2», потенциальные конкуренты не вызревают, и такой политический «маркетинг» отталкивает от участия в выборах многих честных людей.
***
В феврале много спорили о значении Ельцина и времени его правления. В марте фокус внимания сместился на фигуру другого юбиляра – последнего в истории СССР генсека. Михаила Сергеевича пригласили к президенту, поздравили, вручили высокую награду. Но было это как-то дежурно холодно. Все-таки нынешняя власть выводит свою родословную именно от первого президента РФ.
Глядя на студентов, пришедших на одну из встреч с Горбачевым, я подумал, что они не очень-то понимают, как им повезло. Видеть Михаила Сергеевича – все равно что видеть Юлия Цезаря, Наполеона или Черчилля, например. Этот человек, который своими действиями определил эпоху. Но посмотреть на Горбачева для студентов было поучительно и в другом отношении: они могли убедиться, что политики такие же люди, как и все прочие.
Исторические реформы осуществил Александр II, речь о котором еще впереди. Но это не означает, что он был великим человеком. Любой монарх в абсолютистском государстве самим фактом рождения обречен на то, чтобы играть выдающуюся роль – без всякой связи со своими способностями. С лидерами в СССР ситуация несколько иная – понятно, что совсем уж посредственный и неспособный человек на высшую ступень не пробился бы. Но жернова аппарата гарантировали, что наверх поднимаются люди определенного стандарта. Слишком яркие и примечательные отсекались еще на низших этапах карьеры. Брежнев, Андропов, Черненко – образцы такой заурядности не в худшем смысле слова. Это были люди не без ценных задатков, работоспособные, ответственные, умеющие общаться и разбираться в людях. Родись Брежнев в Америке, он имел бы шансы стать губернатором какой-нибудь Айовы. Для политика вообще не требуется обладать какими-либо особыми талантами. Но в кризисную эпоху в нормальном обществе вперед выдвигаются лидеры, наделенные даром предлагать и формулировать новые подходы, обладающие харизмой, широким видением проблем и способов их решения. Такими были, например, Рейган, Тэтчер.
Горбачев в тридцать девять лет, необычайно рано по советским меркам, стал первым секретарем крупного крайкома, а в сорок девять – членом брежневского политбюро, где заседали одни старцы. Тем не менее его карьера строилась в жестко заданных рамках. Заняв в 1985 году пост генсека, он не имел никакого представления – куда идти и к чему стремиться. Перестройка была вызвана не столько его желанием демократических перемен, сколько безотрадной реальностью, с которой он и его соратники, в том числе Лигачев и Рыжков, столкнулись. Оказавшись на самом верху, они увидели то, что раньше не могли ощущать в полном объеме. Надорванное сельское хозяйство, запутанные финансы, безнадежно отсталая экономика, тяжкое пьянство населения, изнурительная война в Афганистане, тупик в отношениях с Западом и вдобавок – падение цен на нефть.
Конечно, возрастной фактор сыграл свою роль: Горбачев принадлежал к поколению, не прошедшему 37-й год, уже не шарахавшемуся от иностранцев. Горизонт допустимого для него был больше, чем для Черненко или Андропова. Стань генсеком какой-нибудь Романов, тот так и метался бы в тупике «Экономика должна быть экономной». По большому счету, Горбачев оказался не реформатором, а могильщиком советской власти, пусть даже неведомо для самого себя и вопреки собственным намерениям. Он стал антикоммунистом безотчетно, подобно тому как мольеровский Журден не подозревал, что говорит прозой.
Лев Лосев в своей книге о Бродском отмечает: поэт не раз отзывался о Горбачеве неодобрительно, как о человеке болтливом и не понимающем смысла развязанных им событий. Скептически он отнесся и к горбачевской попытке либерализовать советский режим, проницательно увидев в происходящем лишь мутацию привычной для России формы правления, – бюрократический имперский левиафан приспосабливается к новым условиям существования. И все же, встретившись с Горбачевым лично, Бродский пережил неожиданное волнение: «Огромная зала, – вспоминал он, – вернее, комната, сидят там человек двадцать, задают ему вопросы, зачем он сделал то, другое, а он молчит. То ли не хочет ответить, то ли не может. Думаю, скорей, не может. В какой-то момент мне показалось, что в комнату вошла Клио – мы видим только ноги и подол ее платья. А где-то на уровне подошв сидят все эти люди. И я тоже».
Любимое развлечение околополитической публики – рассуждать на тему «как надо было реформировать страну и почему бы Горбачеву не пойти в свое время по китайскому пути». Такие умники не хотят видеть очевидного – между СССР образца 1985 года и КНР образца 1978-го мало общего. У нас в ВПК была занята примерно треть населения, а там – процента три максимум. У нас уже с 1960 года более 50% населения проживало в городах, там в конце семидесятых еще 80% жили в селе. У нас уже три поколения успели родиться и вырасти под игом тоталитаризма, там до 1955 года сохранялась биржа в Шанхае, до начала 60-х в изобилии существовали частные ресторанчики и ремесленные мастерские. Таким образом, сорокалетний китаец в 1978 году – перед началом реформ – вполне мог помнить, что такое рыночная экономика и неколлективизированное сельское хозяйство. У нас была напрочь разрушена трудовая этика, и семь десятилетий отрицательного отбора обусловили изменения генофонда. Наконец, в КНР не было (и нет) всеохватной государственной пенсионной системы и системы соцобеспечения – хотя бы на советском уровне, там была велика доля неграмотных и малограмотных людей с низкими запросами в политике. Так что повторение пути Дэн Сяопина в России было невозможно.
Кстати, не так давно в Гонконге были опубликованы воспоминания Чжао Цзыяна, бывшего лидера КПК, отправленного в 1989 году в отставку –за либерализм. Из этих мемуаров, рассказывающих о тайнах китайской правящей верхушки 70-х – 80-х годов, видно, что реформы в Поднебесной протекали без какого-либо продуманного плана, а решения принимались, как правило, ситуативно. Ждать от Горбачева в 1985-м или в 1991 годах объемного и точного видения событий было бы по меньшей мере наивно.
Страсти по перестройке не утихли, и тогдашние события продолжают прямо влиять на нас Об этом говорит уже то, что достойно отметить юбилей Горбачева оказалось возможным лишь за границей. В России, с ее помешательством на ВИП-вечеринках, элитных тусовках и прочих атрибутах успеха, не нашлось ни зала, ни публики, чтобы поздравить юбиляра, как говорилось в годы его расцвета, на должном идейно-политическом уровне. Зато в Лондоне благодарный Запад снял Альберт-холл и билеты по 100 тысяч фунтов распродал без остатка. И все стояли в очереди, лишь бы пожать руку Михаилу Сергеевичу, что вызвало на его родине злобные комментарии.
Внушает оптимизм, что, как сообщают западные СМИ, среди четырех тысяч гостей вечера преобладали русские. «Когда переводчик Горбачева переводил его шутку, его голос потонул в хохоте тех, кто уже понял шутку и засмеялся». Что ж, пусть не в России, но в российской диаспоре, а скорее всего среди тех, кто живет на два дома, кристаллизуется понимание: кто
такой Горбачев и в чем его значение для истории России и мира. Хочется думать, что основные торжества в честь столетия со дня рождения инициатора перестройки состоятся все-таки в Москве.
***
Президент Медведев помимо высказываний по ливийскому вопросу сделал в марте еще ряд примечательных заявлений на конференции «Великие реформы и модернизация России» в Санкт-Петербурге, посвященной 150-летию отмены крепостного права в России. При желании его тезисы можно рассматривать как наметки будущей предвыборной программы, идеологически дистанцированной от позиций предшественника.
Юбилей освобождения крестьян – хороший повод задуматься о судьбе попыток исторических преобразований в России, причинах их удач и неудач. Отношение к ним – своего рода тест для политика, выявляющий его взгляды не только на прошлое, но и на настоящее и будущее страны. Участие президента РФ в конференции и возложение цветов к могиле Александра II в Петропавловском соборе – акт, безусловно, знаменательный. В своей речи Медведев постарался выступить как продолжатель дела императора Александра. В русской истории Дмитрий Анатольевич восславил именно реформаторскую традицию. При этом связал прошлое и настоящее: «И в XIX веке, когда страна вновь встала перед выбором, здесь было положено начало тем масштабным преобразованиям и экономическим переменам, которые в тот период активно происходили в европейских государствах… И это было веление времени. Россия тоже должна была измениться, стать передовой страной, которую объединяют с Европой единые ценности… Все это крайне актуально для нашей страны и сегодня…»
О необходимости отмены крепостного права, напомнил президент, размышляли и Екатерина Великая, и Александр I, а император Николай I учредил девять секретных комитетов по аграрной проблеме. «Но никто из этих, кстати сказать, далеко не робких правителей нашей страны так и не решился на осуществление революции сверху. Освободить Россию от несправедливого, архаичного и бесчеловечного порядка суждено было именно Александру II. Как любого человека, который берется за осуществление кардинальных преобразований, его, естественно, отговаривали – отговаривали много, отговаривали по разным поводам. Утверждали то, что утверждают всегда: что страна распадется, что наступит хаос; что особенно примечательно, обычно говорят, что народ к свободе не готов, он ее не любит и не примет и вообще ему эта свобода просто не нужна.
Как и любого реформатора, его, конечно, редко благодарили… Но Александр II как великий реформатор знал, что Россия должна встать в один ряд с другими европейскими государствами. Он понимал, что свобода ей нужна, что свобода России кровно необходима. Известны его слова: “Я слишком убежден в правоте возбужденного нами святого дела, чтобы кто-либо смог меня остановить”… За внешним могуществом империи – а пыль в глаза мы всегда умели пустить – он разглядел слабость и бесперспективность этих институтов. Неэффективная экономика и неадекватная целям развития социальная структура общества грозили стране неминуемым крахом».
Приведенные цитаты звучат прямо как манифест бескомпромиссного реформаторства. Вполне можно представить Немцова или кого-либо еще из непримиримых оппозиционеров, произносящего подобную речь. Так же революционно звучат и выводы Медведева:
«Я надеюсь, что Россия XXI века будет свидетельством безусловной правоты и дальновидности реформаторов XIX века… нельзя откладывать свободу на потом и нельзя бояться свободного человека, который каким-то неадекватным образом распорядится своей свободой… государство является не целью развития, а инструментом развития. И только включение всего общества в эти процессы может дать правильный положительный эффект. И только в этом случае мы имеем шансы на успех… нация является живым организмом, а не машиной для воспроизводства господствующих идей. Она не может держаться на закрученных гайках. И очевидно также то, что избыточно суровые порядки, избыток контролеров обычно ведет не к торжеству добра; а если выражаться современным стилем, не к победе над коррупцией, а к ее усилению, не к развитию системы, не к повышению качества управления, а к деградации управления. Поэтому крайне важно давать обществу шансы для самоорганизации… Свобода от страха, от унижений, от бедности, от болезней, свобода для всех – такова, на мой взгляд, и наша сегодняшняя цель развития… главное мы поняли: поняли, что свобода всегда лучше, чем несвобода».
Спичрайтеры, готовившие мероприятие, могут быть довольны. Реноме их шефа, считающегося в общественном мнении марионеткой Путина, фигурой случайной и легковесной, должно, по идее, подвергнуться серьезной коррекции. Разве этот человек не прочувствовал глубоко и всесторонне отечественную историю – как восхождение через тернии крепостничества и отсталости к прогрессу и свободе личности? Разве не намеревается наш нынешний лидер идти именно этим путем?..
Весь вопрос в том, когда будет предпринят переход от «историософских штудий» к реальной политике. А тут-то пока сплошной туман. Три года президентства прошли в разговорах, наметках, презентациях и без каких-либо сдвигов. А те политические изменения, которые сделаны, – например, установление шестилетнего президентского срока – реакционны и мотивированы страхом перед непредсказуемостью электорального процесса. Как выдающееся достижение подается решение, что будущие сенаторы должны быть депутатами местных советов. Александр II умер бы со стыда от такой микроскопической «реформы».
Еще одно слабое место в позиции Медведева – у него нет четкой концепции как российской истории, так и советского прошлого. На конференции он задал правомерные вопросы: «Как получилось, что стремление к свободе через несколько десятилетий обернулось в нашей стране большевистской диктатурой? Кто несет за эту диктатуру большую ответственность: те, кто медлил с реформами, откладывал их, или, наоборот, те, кто действовал слишком поспешно, требовал слишком многого в очень сложной ситуации? Были ли неизбежны реакция эпохи Александра III, чрезмерный радикализм первых российских парламентов? Наконец, был ли неизбежен октябрьский переворот и последующий ГУЛАГ?» Но, увы, даже не попытался дать на них ответы. А ведь трезвый анализ того, почему через пятьдесят шесть лет после освобождения крестьян в России началось возрождение куда более тяжкого крепостничества, почему страна страшно деградировала во всех сферах, жизненно необходим. В цели данного обзора, конечно, не входит рассмотрение этой сложнейшей проблематики, но самые общие соображения хотелось бы высказать.
Россия до 1861 года была плодом естественной эволюции, а после 1917-го – неестественной. Крепостное право, самодержавие и прочие институты тогдашней жизни не были навязаны кем-то со стороны, а сложились в течение столетий вполне аутентично. Напомним, что крепостничество было характерно не только для России, но вплоть до начала (а то и середины) XIX века для остэльбской Германии, Прибалтики, Польши, румынских княжеств, Австро-Венгрии, Грузии и др. «Второе издание» крепостничества было универсальным для Восточной Европы феноменом, и в нем не содержалось ничего специфически российского. Беда русских царей после 1861 года заключалась в том, что с обществом не поддерживалось диалога, правительство не разъясняло своей политики. Общество также вело себя в высшей степени безответственно, требуя всего и сразу, при том что само оно представляло собой, по сути, 1 — 2% населения, думающего, что оно лучше крестьян и иных социальных групп знает, что последним надо.
Отсюда главная ошибка и власти и общественности – упование на общину, желание сохранить ее любой ценой, исходя или из консервативных или из социалистических представлений. Большевистский переворот 1917 года не был предопределен российской историей. Но за последние пятьдесят лет существования «старого режима» было совершено столько ошибок, что критический рубеж оказался перейден.
Медведев в своей речи уравнял Николая I и Сталина, что, конечно же, грубое искажение фактов. Президент не видит, что просчеты Николая это просчеты человека, укорененного в российской истории, пусть и ошибающегося. Коммунисты же были утопистами, принципиально новым явлением на мировой сцене, они олицетворяли разрыв даже не с историей России, а вообще с привычными представлениями о жизни. Выставление Сталина там, где надо говорить о Ленине, показывает, что Медведев боится дразнить гусей. Короче говоря, речь президента в Северной столице – это замах на рубль при ударе на копейку. Медведев в очередной раз старается представить власть прогрессивной, сохраняя ее крайне косную и ретроградную суть.
Так же в энный раз он выступил перед телекамерами с призывами повысить исполнительскую дисциплину, ответственность и т.п. Не могу представить себе Обаму или Саркози, толкующими о таких вещах публично. Точность и аккуратность в административной системе подразумеваются сами собой, об этом даже неудобно говорить. Когда же глава «великой» державы регулярно уделяет огромное внимание вопросам делопроизводства и аппаратного профессионализмаи, трактуя их как политическую проблему, это говорит о неумении верховной власти работать, о непонимании ею своих задач.
***
В московском Центре современной культуры «Гараж» открылась выставка «Куба в революции». Предложено, как сказано организаторами, «более 250 винтажных фотографий, представляющих собой срез визуального наследия знаменитой кубинской революции 1959 года». Среди столичных художественных критиков экспозиция вывала гул неумеренного восторга. Я не нашел ни одного не то чтобы отрицательного отзыва, но даже нейтрального.
Любопытно, что выставку хвалили, впадая при этом в крайне наивные политические рассуждения. Невежественные в истории «эксперты» наперебой разъясняли читателю и зрителю, как плохо жила Куба до революции, как закономерен был приход кровавых «барбудос» Кастро и Че Гевары, как понятен был взрыв энтузиазма по отношению к «острову Свободы» и почему над этим святым чувством нельзя смеяться.
Сперва это проявление беспросветной глупости вызывало у меня отчаяние. Неужели люди неспособны учиться ни на своих ошибках, ни на чужих? А затем я подумал, что, возможно, такое воробьиное щебетание о хороших идеалистах революции – симптом приближения России к миру Запада, где подобные левые заскоки норма культурной жизни.
Пусть доминируют в искусстве леваки. Пусть они наперебой врут о Че Геваре и борьбе с империализмом. Лишь бы общество в целом было свободным. Левизна – это плата общества за возможность жить без цензуры и государственной идеологии. Когда нет правительственного вмешательства, нацию, как правило, в идеологии заносит влево. Зато на рынок всерьез уже никто не посягает.
Современный развитый мир – это гибрид социалистической идеологии и капиталистической практики. Либералы берут вверх в экономике, но вот академические аудитории и музейные залы принадлежат их соперникам. Это скверно, однако ничего не поделаешь, приходится принимать такой компромисс. Если он восторжествует в России как производное от основных достижений – развитого гражданского обществом, плюралистической демократии, свободой предпринимательства, независимыми СМИ, то я не буду против.