Юбилей сталинского наркома
Недавний юбилей сталинского наркома Николая Байбакова, удался на славу. Пышное отмечание, с показами хвалебных передач по телевидению. Старичка засыпали букетами, добрые слова произносили самые знаменитые люди страны. При Сталине и Хрущеве, Брежневе и Путине, Николай Константинович Байбаков был и есть в почете и уважении. Жизнь удалась, одним словом. О чем еще можно мечтать?
Но за глянцем юбилея навертывались другие мысли. Да, прожить девяносто пять лет – удается мало кому. Да, Байбаков – последний из остающихся в живых сталинских наркомов, легендарный председатель Госплана при Брежневе, кандидат в члены политбюро. Путин еще не родился, а Байбаков уже восемь лет заседал в правительстве. Поэтому интерес к его фигуре понятен и оправдан.
Однако список достижений юбиляра, как-то невнятно выставляемый пишущими и снимающими, выглядит при ближайшем рассмотрении весьма и весьма скромно. Вообще, в дни юбилея больше говорилось о Байбакове как о живой легенде, чем о том – что же он, собственно, создал и сделал?
Как не крути, но итог двадцатилетней (1965 – 1985) работы председателя Госплана – полное фиаско советской экономики. Разумеется, не один он несет ответственность за то, что 1985 наша страна, тогда еще – СССР, безнадежно отстала от Запада в плане научно-технического прогресса, а ее экономика оставалась неизлечимо дефицитной. Столь же любимый ныне ТВ премьер Косыгин также виноват в этом, равно как любой из членов правящей верхушки. Правда, из Брежнева или Суслова пытаются делать козлов отпущения, противопоставляя им якобы «технократов» Байбакова и Косыгина, но при непредвзятом анализе невозможно обнаружить, чтобы последние двое мыслили хоть чуточку «прогрессивнее» чем Брежнев. В 1965 году, когда эта парочка заполучила высшую хозяйственную власть в стране, никем из них не было сделано даже намека на возможность введения частной собственности. Наоборот, развитие страны в очередной раз пошло по пути экстенсивного развития. Подобные развилки (говоря по научному, точки бифуркации) вставали перед большевиками в 1930, 1953, и в 1965 годах, и всякий раз они выбирали путь наименьших затрат.
Индустриализация 30-х осуществлялась ценой разорения сельского хозяйства, свертывания НЭПа, а вместе с ним – любой предпринимательской деятельности, что привело к значительному падению уровня жизни, и без того невысокого.
После смерти Сталина Хрущев опять-таки выбрал экстенсивный путь. Распашка целины, создавала иллюзию решения продовольственной проблемы. При нем же окончательно были ликвидированы артели кустарей, шла борьба с содержанием скотины на личных подворьях. Все закончилось перебоями с хлебом и массовой закупкой зерна за границей.
Но и свергнув Хрущева, брежневское руководство, в которое вошел Байбаков, в третий раз сделало выбор не в пользу человека. Приоритетом было объявлено достижение ракетно-ядерного паритета с США. Все усилия власти были направлены именно на это. Благо к тому времени были открыты нефтегазовые залежи в Западной Сибири, освоение которых ставят в особую заслугу Байбакову. Но если США могли и спускать со стапелей атомные подлодки, и запускать человека на Луну, и обеспечивать самого последнего темнокожего джинсами и гамбургерами, то в СССР паритет был достигнут ценой деградации невоенной сферы экономики. А бездонные запасы нефти сыграли с правительством плохую шутку, прочно посадив страну на энергетическую иглу. Нет никаких доказательств того, что Николай Байбаков как-то реально пытался диверсифицировать экономику, уйти от нефтяной зависимости.
Когда он покидал капитанский мостик в 1985-м, в США уже продавались первые версии Windows, персональные компьютеры имели сотни тысяч семей, а про такие банальности как отсутствие дефицита чего бы то ни было и говорить неудобно. Продолжительность жизни была выше чем в СССР.
У нас же 1985-м значительная часть населения жила еще в бараках, убогих частных домах лишенных элементарных удобств, миллионы семей ютились в коммуналках, а тесные и неудобные хрущевки казались вполне приемлемым жильем. За бананами, колбасой, джинсами, кроссовками (там, где они вообще продавались), автомобилями либо надо было стоять в очереди, либо покупать у фарцы. ЭВМ 99% населения в глаза не видели (помню, как в 1986 году мы изучали информатику в школе, понятия не имея как выглядит компьютер), в сервисе и здравоохранении царили хамство и блат.
Так выглядел итог работы Николая Константиновича Байбакова, если смотреть на вещи объективно и непредвзято.
Но и это не самое страшное. Сталинский СССР образца 1944-го года – года, когда Николай Байбаков стал наркомом нефтяной промышленности, представлял собой тоталитарный режим, невиданный в истории. В нем были взяты под сомнение базовые ценности, считавшиеся прежде само собой разумеющимися. Частная собственность, предпринимательская деятельность, вера в Бога — и на них замахнулись большевики, не говоря уж о таких «пустяках» как свобода слова или политической деятельности, которые традиционно попадали под удар при тираниях. Ни одному диктатору до Сталина не приходило в голову запрещать частную торговлю в принципе или поголовно превращать крестьян в государственных крепостных. Террор был объявлен Лениным законом, и направлялся не против конкретных «виновных», а против населения в целом, ради его запугивания, и пополнения лагерей рабами.
Но именно такому исключительному по своей человеконенавистнической сущности режиму верой и правдой служил Байбаков.
И что же сегодня? Сквозит ли в его словах хоть тень раскаяния? Проблескивает ли хоть намек на осознание всей чудовищной сути государства, которое он укреплял изо всех сил пятьдесят лет?
Любопытны в этом смысле воспоминания Альберта Шпеера, знаменитого гитлеровского министра. Уж не знаю — насколько искренне, но, вспоминая свою титаническую работу по укреплению мощи нацистской Германии, он время от времени, словно заклинание, повторяет слова о том, что не задумывался в свое время в каких условиях живут и трудятся заключенные концлагерей, что происходит уничтожение евреев, о котором он не знал, но мог бы догадаться. Потому Шпеер подчеркивает, что осуждение Нюрнбергским трибуналом — справедливо, а все его усилия как министра были, в конечном счете, направлены на оттягивание закономерного конца нацистского режима.
Но ни один из сталинских наркомов, написавших мемуары или давших интервью уже в наше время, ни высказывает ничего подобного. Атрофия моральных чувств просто удивительна. Наркомы сельского хозяйства Бенедиктов, путей сообщения Ковалев, и наш герой ни словом ни полусловом не сочли нужным обмолвиться, что всю жизнь служили преступному режиму, что не задавали себе неприятных вопросов – а как живут люди в деревне? надо ли выжимать из них последние соки? как чувствуют себя заключенные ГУЛАГа, строящие железнодорожные пути или привлеченные к разработке нефтяных месторождений?
Однако и мораль современного российского общества не может не вызвать удивления. Во имя чего снимать и показывать все эти документальные фильмы о советских министрах и маршалах, обходя в них самое главное? Для чего все эти мелодрамы о «последних солдатах империи», как, например, об Ахромееве, показанном чуть ли не как образец следования воинскому долгу на фоне трусливого и продажного Горбачева? Ведь именно при нем расцветала пышным цветом дедовщина, а сам он тупо укреплял советскую несвободу, продлевая список ее злодеяний, в том числе в Афганистане.
В свете этого не совсем понятно, зачем к юбиляру Байбакову пришел с поздравлениями и букетом министр Греф? Разве он считает свое ведомство продолжением советского Госплана? Придет ли в Польше Бальцерович поздравлять какого-нибудь вполне заурядного бюрократа коммунистической эпохи? Отчего все это постыдное фарисейство и лицемерие? Зачем вместо признания заслуг подлинных героев 60-80-х – диссидентов и правозащитников, не служивших Системе, а противостоявших ей, мы пытаемся обелить тех, кто volens-nolens укреплял ее?
Обо всем этом нельзя было не спросить себя, слушая елейные речи и глядя на воскурения фимиама вокруг не самого худшего представителя самого худшего режима в истории страны.