ЭКОНОМИКА. АНТИКРИЗИСНАЯ КОНСЕРВАЦИЯ: СПЕЦИФИКА КРИЗИСА И ОТВЕТА НА НЕГО В РОССИИ
ЭКОНОМИКА
Антикризисная консервация: специфика кризиса и ответа на него в России
Евсей Гурвич*
Для российской экономики специфика кризиса определялась не только фактором двойного шока предложения и спроса, но и мощным снижением спроса и цен на нефть. При достаточно жестких карантинных мерах в России объем государственный поддержки был меньшим чем не только в развитых, но и во многих развивающихся странах. Такой скромный ответ на корона-кризис связан с ограниченными возможностями заимствований на фоне выпадения значительной части бюджетных доходов. В результате, правительство вынуждено было отступить от патерналистской модели экономической политики, предполагающей рост социальных расходов независимо от экономических результатов.
Несмотря на малый размер помощи, кризисные показатели российской экономики выглядят лучше, чем во многих странах. С одной стороны, российские власти все лучше и профессиональнее реагируют на повторяющиеся кризисы, с другой, эти кризисы не ведут к структурным изменениям, обеспечивающим динамизм в межкризисные периоды. Российская экономика по-прежнему реагирует только на приток нефтедолларов, которые превращаются в прирост выпуска в защищенных от международной конкуренции секторах. В результате долгосрочные темпы роста остаются крайне низкими, по уровню подушевого дохода Россия с каждым годом опускается ниже в мировом рейтинге и к 2030 г. не только не войдет в пятерку крупнейших экономик, но и уступит свое шестое место Индонезии.
Специфика кризиса и антикризисной стратегии в России
В 2020 году мировая экономика пережила уникальный, как по масштабам, так и по характеру кризис, вызванный пандемией короновируса. По последним оценкам международных организаций (октябрьский прогноз МВФ и декабрьский прогноз ОЭСР),
___________________________
* Автор – руководитель Экономической экспертной группы.
спад мирового ВВП составит по итогам года 4.2 – 4.4%. За последние по меньшей мере 60 лет это лишь второй случай снижения мирового ВВП. Причем в предыдущем случае, в 2009 г., хотя за ним и закрепилось название «Великая рецессия», мировое производство сократилось лишь на символические 0,1%.
Особенности нынешнего кризиса определены тем, что временная приостановка в связи с карантинами большой части производств во многих странах и длительное закрытие отдельных секторов экономики вело к потере доходов бюджетов, бизнеса и работников. В результате вместо одного кризисного фактора «традиционных» кризисов – сокращения внутреннего и/или внешнего спроса, в данном случае на экономику с двух сторон действовали усиливающие друг друга шоки предложения (ограничения производства из-за карантинных мер) и спроса. Еще одним особенно важным для России (и других нефтеэкспортеров) фактором стали длительная приостановка большей части авиаперелетов и сокращение движения других видов транспорта, что привело к резкому падению спроса и цен на нефть и вынужденному ограничению ее добычи в рамках соглашений ОПЕК+. По предварительным оценкам, добыча нефти в России по итогам года сократилась на 8%, что помогло избежать экстремального падения нефтяных котировок, которое в середине года казалось почти неизбежным. Вместе с тем доходы от российского экспорта сократились почти на четверть (на 77% по итогам января – октября).
Страны существенно различались между собой как масштабами карантинных мер, так и размерами и содержанием антикризисных программ. По индексу жесткости локдауна МВФ (lockdown stringency index), российский показатель (49 пунктов) гораздо ближе к максимальным значениям Китая (62 пункта), чем к минимальным (14 пунктов Тайвань, 21 Швеция). Объем антикризисных бюджетных расходов в России оценивается МВФ в 3,5% ВВП[1]. Это существенно меньше, чем в развитых странах, и несколько меньше, чем в среднем в странах с формирующимися рынками. Анализ показывает, что эффективность разных видов расходов с точки зрения поддержки производства существенно различается. Так, ставший в последнее время очень популярным способ поддержки – выделение «безусловного базового дохода» (т.е. регулярная и не обставленная какими-либо условиями выдача всем гражданам определенной суммы средств), по оценкам, оказывает на динамику ВВП в шесть раз меньшее влияние, чем адресное выделение бюджетных средств потерявшим работу гражданам[2]. К плюсам российской программы антикризинсой поддержки можно отнести то, что в ее составе практически не было подобных малоэффективных мер. В то же время некоторые уязвимые группы (например, самозанятое население) не получили значимой поддержки. Вызывает сомнения и решение профинансировать часть антикризисных расходов за счет сокращения других статей расходов. Обычно такое сокращение проводится в наибольшей мере за счет государственных инвестиций, что негативно сказывается на динамике ВВП. Размеры антикризисной поддержки граждан и экономики оказались также значительно меньшими, чем в ходе кризиса 2009 года.
«Скромность» антикризисного пакета может говорить о том, что правительство сделало еще один шаг к отказу от патерналистской политики по отношению к гражданам вслед за принятым в 2018 г. повышением пенсионного возраста. Но если предыдущее решение следовало (причем с большой задержкой) общемировой практике, то на этот раз правительство не последовало принципу, которым руководствовались не стесненные в средствах страны: выделять столько денег, сколько необходимо для поддержки экономики и граждан. По всей видимости, причиной этого стали опасения, что пандемия может затянуться и накопленных в ФНБ средств не хватит на компенсацию выпадающих бюджетных доходов и поддержку экономики, при том что российское правительство не может твердо рассчитывать на увеличение заимствований на рынках капитала из-за риска расширения иностранных санкций против российского государственного долга. А, судя по всему, именно большие возможности выпуска долговых обязательств позволили наиболее развитым странам увеличить бюджетный дефицит до рекордных размеров.
Таким образом, падение цен на нефть в условиях санкций обозначило объективные пределы патерналистской модели, лежащей в основе всей российской экономической политики: начиная с 2007 года социальная политика была единственной крупной статьей бюджета, доля которой в государственных расходах устойчиво росла. С точки зрения экономического развития отказ от патерналисткой политики при определенных условиях можно оценивать скорее положительно. Однако позитивный эффект может быть достигнут, если взамен будет повышаться удельный вес расходов, ориентированных на развитие: инвестиции в инфраструктуру и в человеческий капитал (образование и здравоохранение). Не менее важно, чтобы патерналистские отношения между гражданами и государством постепенно менялись на партнерские, однако в последние годы изменения идут в противоположном направлении.
График 1.
Эффективная поддержка – неэффективная экономика
Следует отметить, что несмотря на ограниченные по сравнению с большинством стран размеры антикризисной поддержки российская экономика продемонстрировала относительно неплохой результат. Воздействие кризиса на ВВП лучше всего характеризуется отклонением ожидаемого роста экономики от прогнозировавшегося до начала пандемии. По этому критерию, например, ВВП Испании теряет 15%, Франции, Великобритании и Италии по 11%, Россия же теряет лишь около 6%. Сравнительно незначительно повысилась безработица – примерно на 1,5 процентных пункта (по сравнению с более чем на 5 п.п. в США). Несмотря на экономический спад, заметно повысились реальные размеры заработной платы и пенсий (за 11 месяцев их рост по сравнению с предыдущим годом составил 2,4 и 2,5%). Правда, эти показатели пока не учитывают данные по мелким и средним предприятиям, где можно ожидать значительного падения зарплаты. В целом российскую антикризисную программу можно признать достаточно успешной: затратив ограниченные ресурсы, страна получила лучшие результаты, чем большинство других с точки зрения ВВП, рынка труда, доходов населения.
В то же время, вероятно, самые сложные экономические проблемы у нас не позади, а впереди. Нынешний кризис отличается от прежних не только своими источниками, но и последствиями. Если после 1998 и 2009 года российская экономика достаточно быстро возвращалась на прежний уровень и начинала расти, то сейчас сделать это будет несравненно труднее. Экономисты признают, что на этот раз восстановление производства во всех странах будет идти неравномерно: некоторые сектора надолго снизят активность, следовательно выйти из кризиса без больших потерь смогут лишь те страны, которые смогут быстро и эффективно изменить структуру производства. Проведенный в период пандемии анализ показал, что ожидаемые бизнесом изменения структуры продаж в 2,5 раза превышают докризисную интенсивность изменения этой структуры, а ожидаемое перераспределение рабочей силы превышает докризсиный уровень в 4 раза[3].
Российская экономика, пройдя через несколько кризисов, научилась неплохо «держать удар», т.е. минимизировать негативные последствия внешних шоков. Однако даже в наиболее успешный период — 2000-е годы — рост почти полностью обеспечивался накачкой спроса за счет притока нефтедолларов и расширения кредитования, которые превращались в основном в расширение производства в защищенных от международной конкуренции секторах (строительство, услуги). Этот мехаизм давно исчерпал себя, однако никакого другого взамен так и не удалось создать. Десятилетиями остается очень низкой инновационная активность компаний: ее уровень для России оценивается в 15%, по сравнению с 27% в Болгарии, 42% в Чехии, 51% в Турции и 65% в США. К сожалению, мы так и не овладели умением оперативно менять структуру экономики: осваивать конкурентоспособную новую продукцию, выходить на новые внешние рынки, встраиваться в международные цепочки создания добавленной стоимости. Все это как было, так и остается нашей большой ахиллесовой пятой.
Фактически коронакризис резко повысил планку, которую необходимо преодолеть, чтобы хотя бы сохранить свои конкурентные позиции в мировой экономике. Между тем в последнее время Россия все ниже опускается в международной табели о рангах, особенно если говорить о таком ключевом индикаторе как уровень душевого дохода по паритету покупательной способности (т.е. объем производства товаров и услуг на душу населения в сопоставимых ценах). По этому показателю за последние 10 лет нас обогнали Турция, Польша, Венгрия, Хорватия, Румыния, Латвия, в нынешнем году практически наверняка обгонит Малайзия, почти сравнялся Казахстан, давно идут далеко впереди Чехия, Словакия и Литва.
С учетом прогноза МВФ до 2025 года среднегодовые темпы роста российской экономики после 2012 года (последнего года с приличным ростом ВВП) составят 1%. Судя по всему, это нынешняя «крейсерская скорость» нашей экономики: она может расти по 1,5-2% в год между кризисными шоками, перемежая небольшой рост кризисными спадами в шоковые периоды. С такими темпами нужно забыть об амбициозных планах: например, мы не только не войдем в пятерку крупнейших экономик, но и уступим свое шестое место Индонезии не позже 2030 года. Выбор очень ограниченный: либо мы опять сделаем экономическое развитие главной политической задачей, либо продолжим отодвигаться на обочину мировой экономики.
[1] IMF. World Economic Outlook, October 2020: A Long and Difficult Ascent (https://www.imf.org/en/Publications/WEO/Issues/2020/09/30/world-economic-outlook-october-2020#Statistical%20Appendix)
[2] Bayer, C, B Born, R Luetticke and G Müller, “The Coronavirus stimulus package: How large is the transfer multiplier?”, CEPR Discussion paper 14600, 2020.
[3] Barrero J., Bloom N., Davis S. COVID-19 Is Also a Reallocation Shock. NBER Working Paper No. 27137, 2020.