ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ И ВЫВОДЫ
«ФЕНОМЕН НАВАЛЬНОГО» И ПРИЧИНЫ КОНФЛИКТА
В наиболее широком контексте события в России 2020—2021 годов, как и кризис в «союзной» Беларуси, следует рассматривать в рамках общей тенденции снижения доверия к правительствам и роста протестной активности, характерных для мировой политики 2010-х годов. Фундаментальным фактором, определившим эти тенденции, как показано в первом разделе, стало распространение широкополосного мобильного интернета, качественно изменившего информационную среду.
Именно широкополосный мобильный интернет сформировал канал доставки информации потребителям, не контролировавшийся в большинстве стран правительствами и традиционными политическими элитами. Резкое расширение доступа к независимому информационному контенту помещает правительства в условия «новой прозрачности», к которым они оказались по большей части не готовыми. Как показало исследование С. Гуриева, Е. Журавской и Н. Мельникова, в среднем переход от отсутствия к полному покрытию территории широкополосным интернетом снижает доверие к правительству на 6 процентных пунктов (что сравнимо с эффектом роста безработицы на 6 п.п.). Однако наибольший эффект новая ситуация имеет в недемократических странах, где традиционные СМИ давно существуют в условиях цензуры, а интернет остается достаточно мало цензурируемой средой. Сети второго поколения (2G) также оказывали влияние на политику, снижая барьеры горизонтальных взаимодействий и способствуя самоорганизации граждан; сети третьего поколения имеют иной эффект — они повышают информированность граждан.
Эти выводы полностью согласуются с социологическими данными, согласно которым за последние 5—6 лет доля традиционных источников информации (телевидение, радио, печатные СМИ) в медиапотреблении россиян сократилась с 75 % до 45 %, а доля интернет-источников (сайты и соцсети) выросла с 18 до 45 % (причем, доля соцсетей выросла с 7 до 25 %). При этом среди младших возрастов, где эти изменения выглядят особенно масштабными, наблюдается и большее снижение доверия в властям. Так, если доверие к Владимиру Путину в целом снизилось с 2015 по 2021 год в два раза, то у молодых поколений (до 40 лет) снижение оказалось троекратным, в то время как у старших возрастов доверие снизилось лишь в 1,5 раза.
Исключительный эффект 3G связан, в частности, с получением пользователями мобильного доступа к «живой картинке», видеоизображению, что обозначает конец «эры телевидения», во всяком случае — завершение эпохи «телевизионных монополий», которые играли особенно важную роль в обеспечении устойчивости режимов авторитарных. Эти изменения также являются одним из ключей к пониманию политической динамики в России последних лет. Так, ютьюб-канал Алексея Навального к лету 2020 года (моменту покушения) имел 3,7 млн подписчиков, что сопоставимо с аудиторией новостного вещания центрального телеканала. К августу 2020 года Навальный выложил не менее 10 видеороликов и фильмов, которые набирали от 5 до 10 млн просмотров.
К лету прошлого года Алексей Навальный окончательно занял место лидера российской оппозиции и политика общефедерального масштаба. Его узнаваемость находилась между 70 и 80 %, а уровень поддержки составлял около 20 %. Надо отметить, что сопоставимый уровень узнаваемости из лидеров российской оппозиции имел также Борис Немцов на момент своей гибели в 2015 году. Но если узнаваемость Немцова была в значительной мере наследием 1990-х годов, когда он занимал правительственные должности, аналогичный уровень узнаваемости Навального был достигнут без помощи телевидения, что само по себе обозначило принципиально новую ситуацию на политическом поле.
В широком смысле именно неконтролируемый рост известности и информационного влияния Навального в совокупности с наличием организационной структуры — сети «региональных штабов» — и следует считать основным политическим мотивом покушения и последующего разгрома этой инфраструктуры. Хотя политический капитал Навального (20 % одобряли его деятельность в 2020 году против 9 % в 2018-м) не выглядел критической угрозой режиму, его существование нарушало «заговор отсутствия» любых политических альтернатив, являющийся важным условием стабильности персоналистских авторитаризмов.
В то же время у покушения, по всей видимости, был и ситуативный контекст — планировавшееся Навальным летом 2020 года «осеннее наступление» оппозиции. 1 июля 2020 года, сразу после завершения голосования по конституционным поправкам, Навальный записал ролик, в котором изложил свой план: он призывал сторонников голосовать на региональных выборах против представителей «Единой России», чтобы лишить их контроля над региональными собраниями, а, значит, и над избирательными комиссиями, как это произошло в Хабаровске, где после прихода губернатора Сергея Фургала «Единая Россия» лишилась возможности манипулировать выборами и потерпела сокрушительное поражение. Элементы этого плана выглядели достаточно реалистично: федеральные власти уже имели опыт поражения в результате протестного голосования на целом ряде региональных выборов в 2018 году. Во всяком случае попытка первого покушения на Навального, предположительно, имела место около 6 июля, а 9 июля в Хабаровске был арестован губернатор Сергей Фургал, пришедший к власти в результате протестного голосования в 2018 году.
Так или иначе в июле-августе 2020 года была предпринята атака против двух политиков, чья популярность в 2019—2020 годах росла на фоне тренда снижения популярности Владимира Путина. В этом смысле протесты в поддержку Сергея Фургала в Хабаровске и общероссийские протесты в защиту Навального можно рассматривать в качестве единого макроэпизода «политики противостояния» — попытки общества защитить этих политиков, воспринимавшихся в качестве альтернативы существующему статус-кво, от направленных против них репрессий.
ПРОТЕСТЫ: КТО ПРОТЕСТОВАЛ?
«Осеннее наступление» оппозиции не состоялось: протестное голосование на региональных выборах 2020 года не оказало заметного влияния на их исход и не запустило политические кризисы в российских регионах. Но второе покушение на Навального запустило кризис, развивавшийся по другой траектории и включавший в себя очередное обострение в отношениях России с Западом, связанное с отравлением, сенсационное расследование отравления, опубликованное международным журналистским консорциумом, возвращение Навального в Россию и его арест, выход фильма «Дворец для Путина», собравшего самую большую аудиторию в неразвлекательном сегменте российского ютьюба, а также самые массовые с 2012 года протесты и волну репрессий, направленную против протестующих и российской оппозиции.
Акции в поддержку Навального после его ареста и выхода фильма о дворце Путина действительно стали самыми крупными за последние 10 лет. По нашим подсчетам, общая численность протестующих 23 января 2021 года с высокой вероятностью находилась в диапазоне 95—200 тыс. человек со средним значением всех оценок около 140 тыс. человек. Акция 31 января 2021 года, вероятно, была несколько менее многочисленной — в диапазоне 45—105 тыс. человек со средним значением оценок около 75 тыс. Численность протестующих 21 апреля 2021 г., вероятно, находилась в диапазоне 45—90 тыс. чел. со средним значением около 70 тыс.
Кто были эти люди? Опросы протестующих на трех митингах в Москве, двух в Петербурге и одном в Казани (около 2000 респондентов) позволяют достаточно определенно обрисовать портрет столичной страты протестов (на нее приходилось около трети общего числа протестующих — от 25 до 45 % на разных митингах). Как отмечают авторы второго раздела А. Архипова, А. Захаров и И. Козлова, совершенно не находят подтверждения широко распространенные спекуляции о значительном присутствии на митингах несовершеннолетних: в действительности их доля составляла от 1 до 6 %. Вместе с тем протесты имели ярко выраженный молодежный «сдвиг»: в Москве на возрастные группы 15—24 года приходилось в среднем 29 % их участников, в Петербурге — 35 %, а в Казани —46 %; при этом в целом доля этой возрастной группы в населении старше 14 лет составляет 12 %. То есть на митингах она была перепредставлена в 2,5—4 раза. На возрастную группу 25—39 лет в Москве и Петербурге приходилось 45 % участников, в Казани — 31 %: учитывая, что в целом в населении ее доля составляет 28 %, на столичных митингах она была перепредставлена в полтора раза (см. подробнее в разделе «Протестная мобилизация 2021: кто вышел на митинги и почему?»).
В итоге люди до 40 лет составляли около 80 % протестующих (при том, что их доля в населении старше 14 лет составляет 40 %). В Москве митинги выглядели чуть «старше» скорее всего за счет того, что здесь люди старших возрастов имеют более значительный протестный опыт и в большей мере были готовы присоединиться к протесту (что дало и бóльшую численность московских митингов). Во всех трех городах люди с высшим и неполным высшим образованием составляли около 80 % протестующих. Таким образом, у протестов 2021 года был достаточно четко выраженный социально-демографический профиль — большинство их участников составили люди до 40 лет, получившие или получающие высшее образование. Эти данные свидетельствуют, с одной стороны, что представители других социально-демографических групп в гораздо меньшей степени поддерживают повестки «навальновских» протестов, а с другой — что эти повестки в наибольшей степени связаны с «модернизационным потенциалом» страны.
В Москве и Петербурге около 40 % опрошенных участвовали в протестах в 2021 году впервые, в Казани таких было более половины. «Новички» не являются преимущественно людьми вовлеченными в политику последними событиями, но, скорее, людьми, сочувствовавшими повесткам оппозиции, но впервые решившимися на более радикальное выражение своего несогласия, несмотря на растущие риски репрессии со стороны правительства.
Как показывают опросы, хотя фигура Алексея Навального играет мобилизующую роль, протесты не носят выраженного персоналистского характера — их участники подчеркивают свою приверженность скорее повесткам, которые ассоциируются с Навальным, а репрессии против Навального считают частью общей репрессивной политики режима. В этом, в частности, проявляется отличие «навальновских» протестов от гораздо более «персонализированных» протестов в поддержку губернатора Фургала. Существенным изменением выглядит и то, что тема, а, точнее, сам концепт «коррупции», в значительной степени способствовавший росту политической известности Навального, трансформируется в более широкую тему «социального расслоения» и «социальной несправедливости», находящую особенно широкий отклик среди молодежи. Наконец, важно отметить, что помимо непосредственных участников протестов существует более широкая среда деятельного сочувствия — среда людей, предпочитающих формы сопротивления в виде поддержки протестующих и подвергающихся репрессиям донатами, пикетами и другими формами проявления солидарности.
ПРОТЕСТЫ—2021 В КОНТЕКСТЕ «ПРОТЕСТНОГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ»
Волна протестов, прокатившаяся по России в 2020—2021 годах, центральными событиями которой стали протесты в поддержку губернатора Фургала в Хабаровске (11, 18 и 25 июля 2020 года) и протесты в поддержку Алексея Навального (23 января, 31 января и 21 апреля 2021 года), — это уже четвертая протестная волна «протестного десятилетия» 2011–2021 годов. Первая волна протестов «за честные выборы» остается по сей день самой крупной по общему числу «выходов» на улицы; вторая, «размазанная» волна 2013–2017 годов, была направлена преимущественно против ужесточения политического режима; третья, «навальновская» волна 2017–2019 годов, была сфокусирована на темах коррупции и недопуска независимых кандидатов до выборов; наконец, четвертая — в поддержку популярных политиков, подвергающихся репрессиям. Несмотря на то, что последняя волна имела место в условиях гораздо более репрессивной среды, она лишь немногим уступала первой по абсолютным масштабам.
Масштаб протестов (численность вышедших на улицы людей) — важнейший параметр для понимания политической динамики, склонности общества к протестам, мобилизационного потенциала тех или иных протестных повесток и, наконец, реакции властей, общества и элит на протесты в зависимости от их размаха. В разделе, написанном Кириллом Роговым и Абы Шукюровым, предприняты усилия по систематизации свидетельских оценок численности протестов для установления их «порядковых» значений. Всего в течение «протестного десятилетия» в России имели место не менее 40 протестов с численностью более 10 тыс. человек и около 12 — с численностью более 50 тыс. чел. Масштабы крупных протестных мобилизаций в России в течение этого десятилетия остались в диапазоне 20—200 тыс. человек. Несмотря на то, что протесты 2021 года проходили в условиях чрезвычайного полицейского давления и гораздо более высокого уровня репрессивности режима, они остались в этом диапазоне, но и не вышли за его пределы.
Главной особенностью четвертой волны можно считать то, что протест вышел из «столичной» резервации: если в 2011—2012 годах на Москву и Петербург приходилось 65–75 % протестующих, то в протестах в защиту Навального в 2021 году их доля сократилась примерно до трети. Хабаровские протесты стали совершенно беспрецедентным, но единичным случаем региональной политической мобилизации: на улицы выходило около 5 % жителей города, что является очень высоким показателем. В ходе протестов в защиту Навального региональная составляющая выглядит более размазанной: при том, что протесты проходили в более сотни городов, численность абсолютного большинства из них была незначительной. Так, 23 января 2021 года в двух городах число протестующих можно оценить в более 10 тыс. человек, в четырех городах — в диапазоне 5—9 тыс. и еще в 13 — от 2 до 5 тыс. В то же время рост общей численности протестующих в регионах компенсировался снижением численности протестующих в Москве: она составляла около 30—40 % от пиковых значений 2011—2012 годов.
Протесты в защиту Навального в 2021 году и протестные мобилизации 2010-х годов могут быть оценены как очень значительные. Из почти 7 тыс. протестов, зафиксированных в базе данных Mass mobilization project за 2011—2020 годы, лишь чуть более 10 % собирали 10 и более тыс. человек; лишь 3,5 % — 50 тыс. и более и лишь 2,5 % — 100 и более тыс. человек. Таким образом, мы имеем дело с действительно крупными протестами, которые стали бы скорее всего мощным фактором политических изменений в условиях полуавторитарного или «гибридного» режима, какими были Грузия при Шеварднадзе, Украина при Кучме и Януковиче, Армения при Саргсяне или Россия 2000-х годов (оценки гражданских и политических прав и свобод Freedom House для таких режимов лежат в диапазоне 4—5,5 пунктов). В то же время такой масштаб является далеко недостаточным для того, чтобы спровоцировать полноценный кризис в зрелом авторитарном режиме (оценки Freedom House находятся в диапазоне 6—7 пунктов). Здесь уровень допустимого насилия (который выглядит для общества привычным) гораздо выше, а элиты гораздо более «дисциплинированы» режимом, что облегчает для властей решение задачи «изоляции» протеста.
ПРОТЕСТЫ 2020—2021 И ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ
Почему общая численность протестующих на всероссийских протестах в защиту Навального не вышла на новый уровень по сравнению с 2011—2012 годами?
Прежде всего этот факт демонстрирует нелинейность конвертации информационного охвата Навального-блогера в поддержку Навального-политика. Число протестующих, вышедших на акцию 23 января 2021 года, составляло примерно 2 % от аудитории фильма про дворец Путина и примерно 4 % от числа подписчиков канала Навального. В январе 2021 года у Навального в шесть-семь раз больше подписчиков, чем в весной 2017 года, в то время как масштаб протестов 23 и 31 января превосходит масштаб акций после выхода фильма «Он вам не Димон» в 2—3 раза. В январе 2018 года, когда у Навального было 1,5 млн подписчиков, его деятельность одобряли 9 % опрошенных, а в январе 2021 года при 6,5 млн подписчиков — 20 %.
Для понимания «политики протеста» (или политики оспаривания), как уже было сказано, принципиально важно не только общее число протестующих, репертуар их действий и ответных действий правительства, но и отношение общества к этому противостоянию. От того, насколько легитимными выглядят действия протестующих в глазах общества, зависит, насколько легитимным будет выглядеть применение в отношении них насилия со стороны правительства. И здесь бросается в глаза разница в отношении общества к протестам в поддержку губернатора Фургала и Алексея Навального. В то время как протестующим в Хабаровске сочувствуют около 45 % опрошенных «Левада-центром» по всероссийской выборке, а не одобряют их около 15 %, картина в отношении протестов в поддержку Навального практически противоположная — выражают поддержку протестующим около 20 %, а не одобряют 40 %.
Это различие в наибольшей степени объясняется фактором «уровня лояльности». Среди лояльных групп (одобряют Путина-президента, считают, что дела в стране идут в правильном направлении), тем не менее, относится с сочувствием к протестам в Хабаровске каждый четвертый (26 %), а к протестам в поддержку Навального лишь 6 %. Среди нелояльных (не одобряют Путина, считают, что дела в стране идут в неправильном направлении) поддерживает хабаровские протесты большинство — около 70 %, а «навальновские» протесты лишь 40 %. Эти цифры указывают на то, что навальновские протесты оказались слишком радикальными для публики, в то время как повестка хабаровских протестов, которые не воспринимались как прямая и бескомпромиссная конфронтация с режимом Владимира Путина, были пассивно поддержаны не только более широким спектром недовольных, но и частью умеренных лоялистов.
Стремление избежать прямой конфронтации с режимом проявило себя и в восприятии россиянами начальной точки конфликта — покушения на Навального. В сентябре 2020 года лишь 25 % доверяли информации, что Навальный был отравлен, и лишь 10 % опрошенных возлагали вину за отравление на власти или фигурантов его расследований. В октябре мнения несколько консолидировались и поляризовались: три почти равных группы по 20 % считали случившееся на борту самолета (1) «инсценировкой», (2) «провокацией Запада», (3) местью властей или фигурантов расследований Навального. Однако в декабре неопределенность в интерпретации события вновь возрастает: доли считающих произошедшее инсценировкой и тех, кто не может определиться с версией мотивов отравления, растут, а доли возлагающих ответственность на российские власти и Запад несколько снижаются.
Это происходит после публикации расследования международного консорциума и телефонного разговора Навального с сотрудником ФСБ Кудрявцевым (эти два видеосюжета на ютьюб-канале Навального собрали вместе более 50 млн просмотров) и свидетельствует, что представленная в них версия не вызвала достаточного доверия и сочувствия у россиян (за пределами традиционных групп поддержки оппозиции). По всей видимости, парадоксальным образом прозрачность расследования вошла в конфликт с конспирологическими паттернами восприятия населением власти и спецслужб («слишком просто», «хотели бы убить — убили бы»). Но ключевую роль в механизме «блокирования» шокирующей информации, как представляется, сыграло стремление избежать прямой конфронтации с режимом, в результате чего ответственность за радикализацию ситуации была переадресована от Кремля самому Навальному, вернувшемуся «в пасть дракона».
Это недоверие и в целом низкое общественное сочувствие к протестующим в поддержку Навального открыло перед режимом «окно возможностей» для эскалации репрессий.
РЕПРЕССИИ—2021: ОТ СДЕРЖИВАНИЯ К УНИЧТОЖЕНИЮ
Как отмечают авторы посвященного репрессиям раздела доклада, основные репрессивные техники, использованные в 2021 году против оппозиции и протестующих, начали формироваться еще в 2019 г., когда власти столкнулись с предыдущим всплеском протестов. Однако масштабы их применения и некоторые принципиальные новации позволяют говорить о репрессиях 2021 года как новом этапе репрессивной политики Кремля.
Свидетельством нового уровня репрессивности стали:
1) масштабы задержаний протестующих: в ходе протестов января — апреля было задержано более 17 тыс. чел., т. е. как бы средней руки протестный митинг целиком; ничего похожего по масштабам задержаний Россия раньше не знала;
2) кратно возросшее число арестов, назначенных задержанным на митингах судом в виде наказания, и рост числа уголовных дел, возбужденных против протестующих по надуманным и фиктивным обвинениям (известно о таких делах в отношении не менее 135 человек); речь идет о постепенном «закреплении» практики лишения свободы под теми или иными предлогами участников мирных митингов за сам факт участия в них;
3) насильственное прекращение деятельности двух крупнейших общественных организаций — структур Навального и «Открытой России», что само по себе является прецедентным событием; обе структуры не имели формальной регистрации, но функционировали явочным порядком, теперь их деятельность объявлена противозаконной;
4) резкое расширение практики лишения пассивного избирательного права оппозиционных политиков и гражданских активистов; ранее посредством политически мотивированного уголовного преследования пассивного избирательного права был лишен Алексей Навальный, теперь эта антиконституционная практика была распространена на его соратников и неопределенно широкий круг активистов и политиков; факт участия в митинге в поддержку Навального или некие свидетельства отношений с ним и его структурами становится основанием для лишения человека пассивного избирательного права;
5) мощная атака против независимых интернет-СМИ: за четыре месяца сразу 26 организаций и физических лиц были внесены в реестр «СМИ-иноагентов» (в полтора раза больше, чем за предыдущие четыре года), в том числе имеющие многомиллионные аудитории издание Meduza и телеканал «Дождь».
В целом можно говорить о создании новой репрессивной машины на базе законодательства об иностранных агентах, а также о нежелательных и экстремистских организациях, позволяющей, благодаря произволу правоприменения и размытости формулировок, ограничивать и преследовать свободу высказываний, независимые медиа и проявления коллективной гражданской и политической активности. Только за 2020—2021 годы в реестры иноагентов и нежелательных организаций было внесено 69 юридических и физических лиц (за предыдущие семь лет — 93). Признание иноагентом или нежелательной организацией происходит во внесудебном порядке, однако неисполнение норм законов об иноагентах и нежелательных организациях создает риски преследований вплоть до уголовных. В свою очередь признание организации нежелательной или экстремистской ведет не только к коллективному поражению в правах для ее членов, но и позволяет криминализировать контакты граждан с такими организациями.
Как пишут авторы «репрессивного» раздела, расширение круга статей, используемых против гражданских и политических активистов, введение новых псевдоправовых составов в УК (например, преследовать теперь можно не только за ущерб, но и за «риск ущерба»), задержание участников акций постфактум по видеозаписям с протестов (приравнивание репостов о протестных акциях к их «организации») и подключение к репрессиям «непрофильных» институций и ведомств («участковые», опека, военкоматы, администрации вузов и предприятий) создают риски для неопределенно большого круга лиц и формируют новую систему тотального давления на политический и гражданский активизм. Эта репрессивная система обретает идейно-пропагандистский фундамент в продвигаемой властями идее суверенизации доктрины «прав человека», т. е. закамуфлированного отказа от признания их фундаментального и неоспоримого характера.
ПОСЛЕДСТВИЯ И ПЕРСПЕКТИВЫ
В целом можно констатировать, что протесты в защиту Навального мобилизовали широко понимаемую «партию Навального», но не перешагнули широко понимаемые «партийные» рамки. Об этом свидетельствует как сильный социально-демографический «сдвиг» в составе протестующих, так и настороженное отношение к протестам «публики». Вместе с тем, эта потенциальная «партия Навального» (при всех оговорках) составляет около 15—20 % населения с высоким социальным капиталом и организационным потенциалом.
Тот факт, что протесты 2021 г. не продемонстрировали новых порядковых значений численности и не стали детонатором полноценного политического кризиса не означает, что такой кризис невозможен в будущем. Проявившая себя еще в начале 2010-х годов тенденция роста склонности населения к протестам после «крымской» паузы вернулась в русло фундаментального тренда (это общемировая тенденция — по некотором оценкам, интенсивность протестов в мире в среднем ежегодно возрастала на 11 % в 2009—2019 годах). С одной стороны, протесты в поддержку Навального продемонстрировали растущую политизацию крупных региональных центров России, протест вышел из «столичной» резервации. С другой — хабаровские протесты с более умеренными повестками дали пример никогда ранее не виданной протестной мобилизации в одном из таких центров. Структурный анализ численности протестов позволяет представить, как потенциально может выглядеть переход к новым порядковым значениям численности протестов в случае «объединения» сторонников «умеренных» и «радикальных» протестных повесток. Это протесты численностью 10—20 тыс. человек в полутора десятках региональных центров плюс крупные выступления в столицах, что и даст около полумиллиона или более протестующих по стране.
В целом массовые протесты и прочие проявления «политики оспаривания» —естественная часть политической жизни, дополняющая партийно-электоральную политику формами прямого гражданского действия. Разница состоит в том, что реакция демократических режимов на нее подразумевает оба механизма — эксклюзии (полицейского сдерживания, маргинализации протестующих) и инклюзии (политики включают повестки протеста в свои программы, лидеры протеста кооптируются в системную политику). В авторитарных странах стратегии эксклюзии доминируют, а реакцией на протест является общий рост репрессивности и государственного насилия. Заблокировав с помощью электоральных и регуляторных манипуляций механизмы партийно-электоральной политики, власти стремятся криминализовать и репрессировать альтернативные механизмы выражения «несогласия» средствами прямого гражданского участия.
Насилие подавляет волю активистов, но ухудшает отношение к режиму «умеренных» недовольных и условно лояльных. В краткосрочной перспективе усиление репрессий скорее всего даст эффект, лишив несогласных привычного инструментария. Однако фундаментальными факторами, ставшими причиной политических конфликтов как в России, так и в Беларуси в 2020—2021 годах, являются, как уже было сказано, долгосрочная стагнация экономики, старение популярных в прошлом персоналистских лидеров и связанных с ними «позитивных» повесток, а также окончание эры «телевизионных монополий» в связи с развитием широкополосного интернета.
Очевидно, что усилия авторитарных правительств, в том числе и российского, помимо традиционных репрессивных технологий, будут в ближайшее время сфокусированы на ограничении развития интернета и расширении практик и механизмов его цензурирования. Однако введение полной цензуры интернета может оказаться дорогостоящей и не слишком эффективной стратегией. Она перекроет каналы обратной связи и снизит компетентность правительства, а так как полностью блокировать информационный и коммуникативный потенциал широкополосного интернета и социальных сетей не удастся, это будет способствовать возникновению новых поводов недовольства и напряжения. Сегодня для всех авторитарных правительств эталоном цензуры интернета и продвижения «смарт-авторитаризма» является китайское правительство. При этом часто забывается, что китайские механизмы авторитарного контроля работают в условиях продолжающегося интенсивного роста экономики, и никто пока не знает, насколько эффективны они окажутся в условиях замедления или отсутствия роста, являющегося фундаментальным фактором доверия к правительству.
КЛЮЧЕВЫЕ ГРАФИКИ И ТАБЛИЦЫ
График 1. Динамика доверия к В. Путину в возрастных группах: 2015 и 2020—2021 годы
Данные «Левада-центра», доля назвавших фамилию Путина в ответ на вопрос «Назовите 5—6 политиков, которым вы более всего доверяете?»; каждое значение — среднее по 12 опросам, проведенным в указанном промежутке времени.
График 2. Доли возрастных групп в населении старше 14 лет и среди участников протестов в поддержку Навального
Данные: Росстат, опросы на митингах (подробнее см. в материале «Протестная мобилизация 2021: кто вышел на митинги и почему»).
Таблица 1. Четыре волны протестного движения, 2011—2021 годы
| Повестки | Период | Число протестов с участием более 10 тыс. чел. | Интенсивность: общая численность участников крупных акций «волны» | |
| Первая волна, «болотная» | Электоральные фальсификации, «за честные выбора», против переизбрания Путина | декабрь 2011 — сентябрь 2012 | 10 | 580 000 |
| Вторая волна, «немцовская» | Против ужесточения политического режима | март 2013 — февраль 2017 | 9 | 230 000 |
| Третья волна, «навальновская» | Против коррупции, за «допуск» к выборам | март 2017 — сентябрь 2019 | 14 | 330 000 |
| Четвертая волна, в поддержку популярных политиков | «В поддержку Фургала», «в поддержку Навального», против репрессий и коррупции | июль 2020 — апрель 2021 | 6 | 400 000 |
См. подробнее в разделе «Протесты 2021 и протестное движение 2011 – 2021. Динамика и оценки численности».
График 3. Отношение к участникам протестов в Хабаровске, Беларуси и в России в январе—апреле 2021 года
Данные: опросы «Левада-центра»; расчеты автора. Каждое значение — среднее соответствующих значений трех волн опросов по митингам в Хабаровске (июль, август, сентябрь 2020 года), трех волн по митингам в Беларуси (август, сентябрь, октябрь 2020 года) и двух волн по «навальновским» митингам (январь и апрель 2021 года).
График 4. Практика преследования организаций, СМИ и физических лиц с помощью законодательства об иностранных агентах и «нежелательных» организациях
Данные: реестры Минюста; число организаций и физических лиц, внесенных в реестры.