Лето 19-го. Арестован журналист «Медузы» — подкинули наркотики. Журналистское сообщество «становится на уши», на Петровке появляется «пикетная очередь». Поднимается волна общественной солидарности. Люди собираются выходить на несогласованный марш, и вдруг — невиданное ранее дело: журналиста отпускают. Люди все равно выходят на марш, их жестко «винтят», но эйфория накрывает Москву: мы — общество и мы победили. Репрессиям можно противостоять. На этом фоне разворачивается предвыборная кампания независимых кандидатов в Мосгордуму и сопутствующие протесты, а с ними — и задержания с арестами. Полицейское насилие вызывает массовое неприятие горожан, лозунги акций меняются с «допускай» на «отпускай», в поддержку арестованных разворачивается масштабная кампания общественной солидарности, многих арестованных вскоре отпускают на свободу, а на выборах проект Алексея Навального «Умное голосование» приводит к потере «Единой Россией» половины мандатов.

Лето 21-го. На оппозиционных кандидатов в Госдуму возбуждают уголовные дела, их арестовывают. «Медузу» признали «иностранным агентом», издание едва не закрылось. Еще меньше повезло другим СМИ-иноагентам: кто-то вынужден прекращать работу, кому-то приходится вывозить редакцию за границу. ФБК объявлен экстремистской организацией. Чудом выживший после отравления Навальный сидит в тюрьме, остатки его команды — под домашним арестом или в эмиграции. Более 130 человек преследуют по уголовным делам после зимних протестов. Заметных акций солидарности и тем более массовых уличных протестов в поддержку арестованных не наблюдается.

Поиску различий между двумя этими «картинками» посвящена наша статья. Можно ли говорить о качественных изменениях в сфере политических репрессий за эти два года? Можно ли говорить о конкретных триггерах, запускающих волны репрессий, и что это за триггеры? Это все к выборам в Госдуму и потом сойдет на нет, или это навсегда?

 

1. ОБЪЕКТЫ И ИНСТРУМЕНТЫ РЕПРЕССИЙ

Преследование противников власти непрерывно нарастает в России уже много лет. Однако в последние два года интенсивность этих атак особенно возросла — серьезное давление испытывают как отдельные оппозиционеры, так и группы людей и организации. Если раньше власти ограничивались недопуском определенных политиков до выборов, то теперь им грозят уголовным преследованием. Политические репрессии затрагивают жизнь все более широкого круга людей — активистов, журналистов, юристов, правозащитников и даже рядовых граждан. Власть вмешивается в их частную жизнь и профессиональную деятельность, лишает возможности голосовать за своих кандидатов, не позволяет выходить на улицы с протестом или поддерживать определенные организации.

Четыре типа политической и гражданской активности наиболее часто вызывают политически мотивированные преследования: 1) участие в выборах и избирательных кампаниях; 2) публичные протесты; 3) распространение информации и публичные высказывания; 4) общественно-политическая деятельность в составе организаций.

Эти типы активности часто взаимосвязаны, поэтому конкретные преследования могут относиться к нескольким категориям одновременно. В частности, преследование Алексея Навального и его структур можно отнести ко всем четырем.

 

Участие в выборах и избирательных кампаниях

В последние годы выборы не раз становились в России поводом для преследований. Но если летом 2019 года оппозиционных кандидатов не пускали на выборы в Мосгордуму просто с помощью отказа в регистрации, а особо активных для устрашения многократно арестовывали по административным статьям, то к лету 2021 года отдельные оппозиционеры и политические организации, члены которых могли претендовать на участие в выборах, сталкиваются с более весомой угрозой — уголовным преследованием уже на этапе, предшествующем регистрации.

Использование уголовного преследования как инструмента против потенциальных кандидатов на выборах начинается летом 2020 года, когда были заведены уголовные дела против московского муниципального депутата Юлии Галяминой и популярного левого политика Николая Платошкина. Оба получают условные сроки, но при наличии судимости не могут участвовать в выборах. С весны 2021 года эта практика набирает обороты. Дела заводят превентивно, чтобы не допустить даже начала предвыборной кампании. Под стражу взят бывший директор «Открытой России» Андрей Пивоваров (дело о «нежелательной организации»); уголовное преследование начато в отношении бывшего депутата Думы Дмитрия Гудкова (дело о причинении ущерба Департаменту имущества Москвы) — ему пришлось покинуть страну; под домашним арестом депутат петербургского Законодательного собрания Максим Резник (дело о приобретении наркотиков); московский муниципальный депутат Кетеван Хараидзе стала фигурантом дела о мошенничестве; бывший координатор московского штаба Навального Олег Степанов осужден по «санитарному делу». Другая обвиняемая по этому делу, продюсер YouTube-канала “Навальный LIVE” Любовь Соболь, осужденная судом и приговоренная к домашнему аресту, покинула Россию.

Заблокирована возможность участия в предвыборной кампании не только для отдельных лиц, но и для организаций и всех их членов. В апреле прокуратура Москвы потребовала признать ряд структур Навального (включая ФБК и региональные штабы) экстремистскими организациями. А принятый в июне законопроект запретил участвовать в любых выборах людям, причастным к экстремистским организациям. Закон закрывает легальные возможности участвовать в политике для массы бывших координаторов и рядовых сотрудников штабов Навального, поскольку имеет обратную силу — пассивного избирательного права лишаются те, кто занимал руководящие должности в организации за три года до запрета или участвовал в ее деятельности за год до запрета.

Давлению подвергается не только непосредственно «команда Навального». Илье Яшину отказали в регистрации на довыборах в Мосгордуму, ссылаясь на новый закон и на решение о признании структур Навального экстремистскими (хотя решение суда к этому моменту еще не вступило в силу). Подобным образом поступил и Псковский избирком, сняв с выборов в областное Собрание Льва Шлосберга и Николая Кузьмина, расценив их участие в протестных акциях января 2021 года как связь со структурами Навального.

Явное недовольство властей вызывает придуманный командой Навального проект «Умное голосование», направленный против кандидатов «Единой России». В мае 2021 года YouTube пригрозил блокировкой нескольких оппозиционных каналов из-за ссылок на «Умное голосование»: по мнению журналистов, администрация хостинга таким образом выполняет требование Роскомнадзора. А в июне это ведомство потребовало от Google заблокировать сайт «Умного голосования». Проект упоминается и в решении Московского городского суда, признавшего структуры Навального экстремистскими.

В июне 2021 года на три месяца была приостановлена государственная регистрация партии «Парнас», это произошло вскоре после утверждения ЦИК списка партии к выборам в Госдуму. Минюст объяснил принятые меры «техническими недочетами» в документации. В СМИ сообщалось о том, что причиной могла стать связь партии с ФБК и «Открытой России». Ранее, в марте был сорван съезд независимых муниципальных депутатов, одной из целей которого организаторы называли объединение усилий для «улучшения системы политического представительства перед выборами в Госдуму». Полиция задержала около 200 человек, на всех составили протоколы по статье КоАП об осуществлении деятельности «нежелательной организации»^[1]. Вторая попытка — провести Земский съезд в Великом Новгороде — также была сорвана: задержали всего четверых участников, но мероприятие провести не удалось, а на всех присутствовавших составили протоколы о невыполнении правил поведения в чрезвычайной ситуации.

Движение в защиту прав избирателей «Голос» опубликовало в июне 2021 года доклад, в котором говорится, что «количество граждан, которым государство запрещает баллотироваться на выборах, составляет не менее 9 млн человек, то есть около 8 % от общего числа избирателей». Это, в первую очередь, те, кто обладает вторым гражданством или видом на жительство, а также осужденные по целому ряду уголовных и административных статей. «Число осужденных по традиционно “политическим” составам не так велико. Однако именно по ним проходят тысячи политических активистов, участников митингов, волонтеров политических штабов и т. п., то есть наиболее активные в политическом плане граждане страны», — говорится в докладе. Доклад готовился до принятия «экстремистского» законопроекта, который еще более расширил число не допущенных до выборов граждан.

Преследованию подвергаются не только потенциальные кандидаты, но и те, кто готовит наблюдателей на выборах: так, в сентябре 2020 года в Нижнем Новгороде задерживали участников тренинга наблюдателей.

По всей видимости, одной из причин, по которой власти стали более жестко «отсекать» оппозиционных политиков от выборов, стали акции протеста в Москве в 2019 году, связанные с борьбой за допуск к выборам в Мосгордуму независимых кандидатов, и в Хабаровске в 2020 году — связанные с арестом популярного губернатора Сергея Фургала, избранного в 2018 году вопреки воле Кремля.

Публичные протесты

С 2012 года российские власти ведут систематическую борьбу с уличными протестами, регулярно ужесточая законодательство в сфере свободы собраний. Всероссийские протестные акции, прошедшие без согласования, теперь редко обходятся без возбуждения уголовных дел, не говоря уже о многочисленных задержаниях. По традиции (заведенной еще с «Болотного дела») участникам протестных акций регулярно вменяют применение насилия к представителю власти (ст. 318 УК). При этом в большинстве случаев насилия со стороны протестующих либо не наблюдается, либо к нему прибегают для самозащиты или защиты других от насилия со стороны полицейских. Последние за все эти годы ни разу не понесли ответственности за жестокость по отношению к протестующим.

Акции в поддержку арестованного губернатора Хабаровского края Сергея Фургала поначалу нехарактерным образом обходились без задержаний, хотя и не были согласованы. Однако вскоре участников протестов стали задерживать в промежутках между акциями и возбуждать административные дела; было и несколько уголовных дел — впрочем, большую их часть прекратили. Всего с 11 июля по 1 декабря 2020 года ОВД-Инфо зафиксировал в Хабаровском крае 64 задержания в ходе 15 мероприятий в поддержку Сергея Фургала, из них 12 приходятся на лето 2020 года и 52 — на осень. Но почти вдвое больше задержаний (121) приходится на временные промежутки между протестными мероприятиями^[2]. При этом с начала протестов в июле до конца ноября 2020 года в Хабаровском крае только по статье о нарушениях на публичных мероприятиях (статья 20.2 КоАП) были заведены 489 дел. На сегодняшний день известно как минимум о девяти уголовных делах, возбужденных в Хабаровском крае и других регионах, прямо или опосредованно связанных с протестами в поддержку Фургала: пять из них прекратили (но проверку по одному из них позже возобновили), по одному делу вынесен приговор с лишением свободы, два дела рассматриваются в суде, по одному идет следствие.

Опыт 2019 и 2020 годов показал, что в некоторых случаях борьба за природу или за сохранение городского пространства могут даже увенчаться успехом (хотя и задержания, и уголовные дела здесь тоже случаются), как, например, выступления против строительства мусорного полигона на станции Шиес в Архангельской области, протесты в Екатеринбурге против строительства храма Святой Екатерины или защита горы (шихана) Куштау в Башкортостане. Однако во время пандемии во многих регионах, включая Москву и Санкт-Петербург, публичные акции оказались фактически вне закона и остались таковыми, даже когда другие мероприятия — например, спортивные или культурно-развлекательные, — уже давно разрешили^[3]. Постепенно все формы протеста, включая одиночные пикеты и даже “кибермитинги” (акции, которые проводят на интернет-картах), становятся поводом для преследования — как минимум административного.

К 2021 году граждане России фактически оказались в ситуации тотальной невозможности провести уличную акцию: власти ничего не согласовывают (ссылаясь на эпидемиологическую ситуацию), а без согласования безопасно невозможно провести даже одиночный пикет. И даже если акция проходит без массовых задержаний, это не значит, что позже полиция не придет к протестующим домой.

В этой ситуации реакция властей на протесты в поддержку Навального была беспрецедентно жесткой: ОВД-Инфо известно о более 11 тыс. задержанных на акциях января-февраля 2021 года, а российские власти отчитались о более 17 тыс. задержаний. Еще одним свидетельством ужесточения преследований за участие в протестах стала доля административных арестов среди других наказаний задержанным на акциях. В Москве зимой 2021 года по результатам рассмотрения первых двух тысяч «митинговых» административных дел (статья 20.2 КоАП о нарушении порядка проведения публичных мероприятий) в 43 % случаев суды наложили арест, в 56 % — штраф^[4]. Для сравнения — в течение 2019 года доля арестов по статье 20.2 КоАП в Москве составила всего 4 % от всех обвинительных постановлений. Московские и петербургские спецприемники после задержаний в январе 2021 года были переполнены, и многих арестованных отправляли либо в Центр временного размещения иностранных граждан (в Москве), либо в следственные изоляторы (Петербург), а также в областные спецприемники. Многократно увеличивается и число уголовных дел: в 2021 году дела, прямо или опосредованно связанные с протестами января-апреля, возбуждены против не менее 134 человек в 35 регионах, в то время как в связи с протестами июля-августа 2019 года уголовные дела были возбуждены против 36 человек (см. таблицу 1).

Таблица 1. Статистика преследований участников крупных протестных акций в 2012—2021 годах, количество человек

	6.05.2012	26.03.2017	27.07.2019	23.01.2021	31.01.2021	02.02.2021	21.04.2021
Задержаны	> 600	> 1500	1373	> 4000	5754	1512	> 2300
Возбуждены уголовные дела в отношении	36	10	25	98	30	2	4
Из них:
осуждены с реальным сроком	19	7	9	11	4	0	0
осуждены с условным сроком	2	3	4	10	9	0	0

Преследования в связи с акциями 2021 года еще продолжаются, в таблице они выделены серым цветом.

За прошедшие два года существенно расширился список статей Уголовного кодекса, которые власти применяют для преследования активистов и участников протестных акций. В 2021 году впервые протестующих обвинили в нарушении санитарно-эпидемиологических правил с применением статьи о подстрекательстве (ч. 4 ст. 33 и ч. 1 ст. 236 УК). По версии следствия, они публиковали призывы к участию в «незаконном протесте», не учитывая эпидемиологическую ситуацию, и создали опасность заражения. Еще одной «новой» статьей стало вовлечение несовершеннолетних в опасную для их жизни деятельность (ст. 151.2 УК). По ней возбудили дела против бывшего координатора штабов Навального Леонида Волкова, анонсировавшего протестные акции, а также против редакторов студенческого журнала DOXA (поводом стал материал о том, что студентам не стоит бояться угроз отчислений за участие в митингах).

Появляются сообщения о массовых увольнениях ― например, сотрудников Департамента транспорта Москвы и Московского метрополитена, зарегистрировавшихся на сайте «Свободу Навальному!» для последующего участия в акции. Кроме того, студенты, участвующие в протесте или активистской деятельности, регулярно сталкиваются с угрозами отчисления (в некоторых случаях и с самим отчислением), а власти требуют от вузов предоставлять информацию о политической активности учащихся.

Наконец, существенно увеличилось препятствование защите протестующих. Во многих отделах полиции Москвы, а иногда и других городов во время зимних акций протеста вводили так называемый план «Крепость», хотя формально объявлять его могут лишь в случае вооруженного нападения на отдел или соответствующих учений. «Крепость» массово использовалась для того, чтобы не пускать в отделы адвокатов и юристов: например, разносчиков пиццы туда пускали без проблем, и никакие меры, положенные при вооруженном нападении, никто в отделах не принимал.

 

РАСПРОСТРАНЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ И ПУБЛИЧНЫЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ

Преследования за высказывания и цензура ― неотъемлемая часть картины политических репрессий в России последних лет. В этой сфере можно выделить два направления: 1) преследование блогеров, активистов и рядовых граждан за высказывания и 2) давление на СМИ. К августу 2021 года власти нанесли серьезный удар по нескольким неподконтрольным изданиям и продолжают создавать препятствия для работы независимых журналистов. Все шире используется инструмент блокировки нежелательной информации в интернете.

Существенной частью преследований по следам акций за последние два года, как уже было упомянуто, стали репрессии за анонсы мероприятий в соцсетях: с 2018 года они систематически приравниваются к «организации» мероприятия. Анонсы акций все чаще становятся поводом для арестов накануне их проведения (таким образом власть, видимо, стремится обезглавить протест, лишая свободы региональных активистов), а также для возбуждения уголовных дел. У ряда людей, ставших фигурантами дел о неоднократном нарушении порядка проведения публичных мероприятий (статья 212.1 УК), высказывания в соцсетях попадают в материалы дела.

Как и раньше, в 2019—2021 годах широко применяются статьи КоАП о распространении экстремистских материалов (по этой статье с сентября 2019 по июнь 2021 года в суды поступили 2279 дел) и о публичном демонстрировании символики запрещенных организаций (3200 дел). Активно применяется и статья 205.2 УК о публичном оправдании терроризма: при этом около 30 дел по ней возбудили из-за высказываний в связи с взрывом в архангельском УФСБ 31 октября 2018 года.

Новый смысл в 2020 году приобрела статья 13.15 КоАП о злоупотреблении свободой информации, а точнее ее 9-я часть — о «фейк-ньюс»^[5]. По данным ОВД-Инфо, с марта 2020 по июнь 2021 года в суды подали около 150 дел по этой части статьи (как минимум 22 из них прекратили). В ряде случаев поводом для возбуждения дела стало распространение информации о пандемии коронавируса, которая в отсутствии надежных сведений действительно могла быть недостоверной. Помимо административной, появилась и уголовная ответственность за публичное распространение заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан (ст. 207.1 УК). Статья появилась в Уголовном кодексе 1 апреля 2020 года, и уже через две недели было известно о 12 делах по ней. За сообщения о положении дел в больницах, в частности о нехватке оборудования, или за распространение слухов о различных мерах борьбы с новой болезнью преследованиям подверглись блогеры и журналисты. Впрочем, дела о «фейк-ньюс» возбуждают не только в связи с коронавирусом. Из последних поводов — эфир о «дворце Путина»; сообщение о задержании и госпитализации шамана Габышева, отправившегося в пеший поход с целью свергнуть президента, статья в «Новой газете» о подготовке провокаторов на протестах.

С ноября 2019 года активизируется практика объявления СМИ «иностранными агентами» (см. график 1). На конец июля в соответствующем реестре — 18 юридических лиц, включая «Радио Свобода» и его проекты, телеканал «Дождь», издания Meduza, VTimes и The Insider, а также 25 физических лиц — трое журналистов одного из проектов «Свободы» («Север.Реалии»), правозащитник Лев Пономарев, гражданская активистка и акционистка Дарья Апахончич, а также журналисты, сотрудничающие с изданием «Проект» и «Открытые медиа» и другие. Причем, бóльшая часть списка (26 позиций из 43) — пополнение с апреля по август 2021 г. Издание VTimes объявило о закрытии. «Радио Свобода» подвергают миллионным штрафам за отказ маркировать свои материалы в соответствии с требованием законодательства об «иностранных агентах». Роскомнадзор еще в начале апреля отчитался о составлении почти 400 протоколов в отношении радиостанции и ее гендиректора. Закрылось и издание Newsru.сom; прямого давления оно испытать не успело, однако в объявлении о закрытии говорится, что «экономические причины» вызваны «политической ситуацией»: рекламодатели стали «особенно опасаться» работать с изданием в 2021 году.

Прецедентным стало объявление компании-издателя расследовательского медиа «Проект» «нежелательной организацией», а нескольких журналистов этого издания — «СМИ-иностранными агентами»: в результате большинство журналистов вынуждены были уволиться. В контексте объявления нежелательными еще нескольких иностранных организаций, связанных с Михаилом Ходорковским, в начале августа были заблокированы сайты центра «Досье», «Открытых медиа» и «МБХ-медиа» — два последних СМИ после этого объявили о закрытии. В результате признания нежелательной организацией пражской НКО закрылся российский медийно-правозащитный проект «Команда 29».

 График 1. Динамика пополнения списков организаций и СМИ, отнесенных к иноагентам и нежелательным организациям, по данным Минюста

 

Общественно-политическая деятельность в составе организаций

В 2021 году власти фактически поставили вне закона ряд крупных общественных организаций и групп. В первую очередь речь идет о структурах Алексея Навального: в июне его штабы и основанный им Фонд борьбы с коррупцией признали экстремистскими организациями (ранее, после протестов 2019 года, Фонд борьбы с коррупцией признали «иностранным агентом»; Минюст объяснил это тем, что сотрудники фонда «осуществляют попытки влияния на органы государственной власти, принимают участие и организовывают митинги и шествия»). Если это и не ставит соратников Навального полностью вне закона (хотя фактически ситуация может развиться и таким образом), то, по крайней мере, существенно затрудняет политическую деятельность бывших сотрудников. Штабы и ФБК прекратили работу еще до решения суда^[6].

Прекратить существование в 2021 году было вынуждено и движение «Открытая Россия». Это не помешало властям начать уголовное преследование его бывшего директора Андрея Пивоварова по статье о деятельности «нежелательной организации». Несмотря на то, что «Открытую Россию» на территории России «нежелательной организацией» никогда не признавали, с 2019 года возбудили по меньшей мере девять уголовных дел против ее бывших членов и людей, предположительно с ней связанных (одно было прекращено). Следствие утверждало, что все фигуранты причастны к деятельности одноименной британской организации, включенной в список «нежелательных». На данный момент двое обвиняемых, включая Пивоварова, находятся под стражей, два человека приговорены к обязательных работам, один к условному сроку, еще один — в розыске. Поводом же для прекращения деятельности «Открытой России» стал пакет законопроектов, ужесточающих наказание за сотрудничество с «нежелательной организацией»: в частности, он позволит возбуждать уголовные дела против участников таких организации при наличии лишь одного судебного решения по аналогичному административному делу (а не двух, как сейчас), а для руководителей — вообще без наличия таких решений.

Особого размаха достигла в 2020—2021 годах практика признания организаций «нежелательными». Если в 2015—2019 годах в соответствующий реестр были включены 19 организаций, то в 2020 году к ним были добавлены 12 организаций, а в июле 2020 года – еще 10^[7] (см. график 1). В основном это американские и европейские организации, занимающиеся поддержкой демократии и гражданского общества, просветительские и медийные проекты, например, «Проект Медиа» и «Оксфордский российский фонд», а также семь организаций, связанных с последователями китайской духовной практики «Фалуньгун».

Реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции «иностранных агентов», в период с осени 2019 по лето 2021 года увеличился на 20 позиций (в целом за 2019—2021 годы список увеличился почти на 50 % — с 55 до 78 позиций). Теперь в списке есть, среди прочих, Фонд борьбы с коррупцией, фонд «Правовая инициатива», Фонд защиты прав граждан (созданный Навальным незадолго до признания ФБК «иностранным агентом»), Центр «Насилию.нет», Институт права и публичной политики. СМИ обязали сопровождать упоминания этих организаций текстом о том, что они внесены в соответствующий реестр. Правозащитный центр «Мемориал» и «Международный Мемориал», а также людей, занимающих руководящие посты в этих организациях, подвергли миллионным штрафам за отсутствие положенных по закону маркировок.

2. ОБЩИЕ ТЕНДЕНЦИИ, ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ

И ПРАВОПРИМЕНИТЕЛЬНЫЕ ИННОВАЦИИ

 Новые методы: персонализация, нависшая угроза, финансовое давление, атака на адвокатуру

Несмотря на широкий арсенал инструментов политических преследований, которым уже располагали власти к лету 2019 года, в течение двух прошедших лет в практику было введено несколько инновационных механизмов. На наш взгляд, в это время политические преследования стали все глубже проникать в частную жизнь граждан, а их совокупность создает эффект перманентной опасности для неопределенно большого круга лиц, и все они направлены на подавление общественной солидарности.

Так, с декабря 2019 года появилась возможность вносить в реестр СМИ-иноагентов физических лиц. Помимо стигматизации, репрессивный механизм такого включения состоит в распространении на физических лиц обязанности два раза в год предоставлять отчетность о доходах и расходах, для физлиц СМИ-иноагентов — обязанность зарегистрировать в России юридическое лицо, а также повышенные риски привлечения к уголовной ответственности за нарушение какого-либо из многочисленных правил и ограничений.

Изменение методов можно увидеть и в сфере свободы собраний. Речь идет о массовых задержаниях протестующих уже после акций. Широкое распространение эта практика получила после протестов в Хабаровске осенью 2020 года и протестов 21 апреля 2021 года. В Москве на самой акции задержали около 30 человек, зато впоследствии сотни людей столкнулись с неожиданными визитами полицейских и вызовами на составление протоколов; в Хабаровске задержанных между протестными мероприятиями было вдвое больше, чем на самих акциях. Основным доказательством в таких делах становилась видеозапись, на которой полицейские якобы опознали конкретного человека. Предположительно, эта методика основывается на использовании технологий распознавания лиц с записей камер городского наблюдения.

Еще один пример репрессивных инноваций — новые методы финансового давления. В дополнение к постоянно растущим штрафам и списку террористов и экстремистов Росфинмониторинга, включение в который влечет за собой поражение в правах, становятся популярными взыскания убытков и морального вреда с оппозиционеров. После лета 2019 года стало известно про несколько подобных исков к организаторам и участникам протестов от Мосгортранса, ресторанов и полиции. В 2021 году эту практику переняли другие регионы: в Кемеровской, Кировской, Омской, Челябинской, Пензенской, Ярославской областях МВД требует у предполагаемых организаторов январских протестов компенсировать выплату внеурочных полицейским, которым пришлось задерживать мирных протестующих в выходные. Продолжается и практика судебных исков героев коррупционных расследований, требующих многомиллионных компенсаций с расследователей.

Растет число случаев увольнений и отчислений, а также других способов давления на работе и в учебных заведениях за проявление гражданской активности. Серьезным образом затрагивает частную жизнь и практика массовых обысков у свидетелей и фигурантов «политических» уголовных дел. Распространяется практика «семейных» преследований: к известному случаю Олега Навального добавилось отдельное дело против отца бывшего директора ФБК Ивана Жданова (о превышении полномочий в Архангельской области), а по делу Дмитрия Гудкова проходит обвиняемой также его тетя. Такое сильное вторжение в частную жизнь, давление на близких и родственников, постоянные риски — все это существенно снижает способность общества противостоять репрессиям.

Репрессивные новации последних двух лет увеличивают ощущение постоянной опасности. Яркий пример — задержания постфактум: административные дела за участие в несогласованных акциях можно возбуждать в течение года, т. е. в течение этого времени полицейские могут задержать участников митинга, оштрафовать или даже арестовать.  Объявление экстремистскими организациями ФБК и штабов Навального также создает ощущение опасности для неопределенно большого числа людей. Вследствие размытых формулировок законов и судебных актов, непредсказуемого правоприменения жертвами преследований могут стать бывшие сотрудники, волонтеры и даже жертвователи этих организаций. Само по себе ощущение неопределенности и страха становится важным инструментом цензуры и сдерживания гражданской активности.

В 2019 году наблюдался всплеск репрессивной активности различных «непрофильных» ведомств — военкоматов, органов опеки и т. д. Подобные случаи бывали и ранее, но после летних протестов 2019 года, кажется, их стало больше. Например, массовые вызовы в военную прокуратуру после задержаний летом 2019 года отмечал правозащитный проект «Гражданин и армия». В декабре 2020 года к участнице протестных акций в Хабаровске приходил инспектор по делам несовершеннолетних, чтобы взять объяснение, с кем остаются ее дети, когда она ходит на митинги.

Если раньше преследования скорее касались отдельных людей, групп или организаций, то теперь их целью становится сама общественная солидарность. Размытие границ репрессий и тревога, которую вызывают неопределенные риски, приводят к тому, что общество оказывается все менее способно на совместные действия, поддержку и отпор давлению государства.

Все чаще жертвами преследований становятся те, кто обычно помогают защититься от них — юристы и адвокаты. В 2018 году было возбуждено дело против краснодарского адвоката Михаила Беньяша: его обвинили по уголовной статье о причинении вреда полицейским после приезда в отдел полиции, чтобы защищать задержанных на акции^[8]. В 2021 году имели место задержание, избиение и административный арест адвоката Мансура Гильманова по статье о неповиновении законному требованию полицейского и возбуждение уголовного дела против адвоката Ивана Павлова по статье о раскрытии тайны следствия. По мнению многих правозащитников, это дело — форма политического давления, которое на Павлова оказывают за его правозащитную деятельность.

Еще один фактор, который влияет на способность общества к солидарности, — это заметность репрессий. Менее заметными репрессии делает, например, недопуск защитников в отделы полиции, задержания активистов между акциями постфактум, обыски и допросы, проходящие рано утром или по ночам, и, конечно же, давление на СМИ и социальные сети. В 2021 году Роскомнадзор опробовал на соцсети Twitter технологию замедления интернет-сервисов в ответ на распространение «противоправного контента» (это стало возможным после принятия в конце 2019 года закона о «суверенном интернете»); а с февраля 2021 года соцсети должны блокировать запрещенную информацию, в том числе о несогласованных акциях. Непрозрачность преследований позволяет скрывать их масштаб. О многих фигурантах «дворцового дела» почти ничего неизвестно, кампания их общественной поддержки очень слаба по сравнению с 2019 годом, а региональные силовые ведомства массово отказываются давать какую-либо информацию правозащитникам и журналистам.

 

Законодательные новации

Расширение круга потенциальных жертв преследований идет за счет принятия новых уголовных и административных статей, либо адаптации под репрессивное правоприменение старых. В рамках «дворцового дела»^[9] больше сотни людей обвиняются по более чем 20 различным статьям Уголовного кодекса. Помимо «традиционного» причинения физического вреда представителям власти, имеют место «инновационные» — перекрытие дорог, нарушение санитарных норм и правил, вовлечение несовершеннолетних, уклонение от воинской службы и многое другое. Власти провели серьезную работу по адаптации уголовного законодательства к новому витку преследований. Например, в конце 2020 года в скоростном режиме были приняты поправки в статьи о хулиганстве и нарушении функционирования транспортной инфраструктуры: появились новые составы, а наказание можно получить теперь не только в случае причинения реального вреда, но и в ситуации создания «угрозы».  Появление наказаний за «угрозы» наступления негативных последствий сразу в нескольких статьях Уголовного кодекса ( ст. 236 — нарушение санитарно-эпидемиологических правил, ст. 267 УК — приведение в негодность транспортных средств или путей сообщения) — яркий пример создания новых инструментов репрессий. После зимних протестов в поддержку Навального по 276 статье преследуются не менее 23 человек^[10].

Развитие также получила практика задваивания административных и уголовных составов. В настоящее время распространение недостоверной информации, нарушение санитарно-эпидемиологических правил, препятствие движению транспорта и многое другое может стать предметом как уголовного, так и административного преследования. Такая ситуация позволяет правоприменителям самим выбирать инструмент репрессии в каждом конкретном случае.

Действие многих статей проявляется не сразу, а со временем: статьи против фейк-ньюс появились в 2019 году, но активно стали применяться в 2020-м^[11]. Появившийся в 2018 году запрет определенных действий в качестве новой уголовной меры пресечения, должен был стать альтернативой более жестким ограничениям вроде ареста. В действительности, «запрет действий» в ряде случаев используется для создания условий домашнего ареста. Так, четырем журналистам издания DOXA весной 2021 года суд запретил определенные действия (выходить из дома, общаться с кем-то кроме родственников и адвокатов, пользоваться интернетом). При этом запрет определенных действий подается как более мягкая мера пресечения, привлекает меньше внимания к своей репрессивности.

Изменение подсудности по митинговым делам (теперь они рассматривают дела не по месту задержания, а по месту доставления)^[12], увеличивающее пропускную способность судов, было использовано и в создании механизма ответственности за нарушение самоизоляции карантинных норм.

 

Новые ограничения в период пандемии

С марта 2020 года в России вводятся ограничительные меры по предотвращению распространения коронавирусной инфекции. Эти меры оказали влияние и на характер репрессий: например, упомянутое выше развитие средств слежения и видеонаблюдения. Практически любая ситуация может использоваться государством для подавления гражданской активности. На примере пандемии мы можем продемонстрировать «полный цикл» создания инструментов преследования, их применение и перспективы последующего использования.

На первых порах новое регулирование предусматривало существенное ограничение передвижения, вплоть до полного запрета выходить на улицу. Почти повсеместно были запрещены или ограничены публичные мероприятия. Под запретом оказалась и информация о пандемии, не соответствующая официальным данным (см. выше о законодательстве о «фейк-ньюс»). В крупнейших городах России, Москве и Санкт-Петербурге, с марта 2020 года и до сих пор запрещены любые протестные акции, включая одиночные пикеты. Коронавирус активно использовался и для ограничения протеста и иных форм гражданской активности, и для обоснования жестких мер преследования (ср. упоминавшееся «санитарное дело»)^[13]. При этом карантинные ограничения носят дискриминационный характер. Во время полного запрета на проведение протестных акций, зрители Евро—2020 свободно допускались на матчи чемпионата в Санкт-Петербурге.

Многие суды ограничили доступ слушателей и прессы на заседания, а в некоторых случаях в суды не могли попасть ни юристы, ни даже сами стороны процесса. Получила развитие практика онлайн-заседаний с использованием незащищенных и нестабильных каналов связи, нередко такие процессы проходили с нарушением процессуальных норм и правил. В результате людям стало сложнее отстаивать свои права, а сам процесс стал менее гласным^[14].

Само нормотворчество также приобрело карантинный отпечаток: наказания за нарушение самоизоляции, санитарных норм, а также распространение недостоверной информации были приняты Госдумой и подписаны президентом всего за один день. В конце 2020 года законодатели в течение нескольких недель приняли большое количество запретительных законов, ограничивающих собрания, ассоциации, просветительскую деятельность. Верховный суд и иные правоприменители своими интерпретациями расширяют и без того размытые положения законов.

Пандемия отчетливо показала слабость существующих гарантий прав и свобод. В одночасье были ограничены гласность судопроизводства, свобода собраний и выражения, свобода передвижения, упрощен законодательный процесс.

3. ПУБЛИЧНАЯ ЛЕГИТИМАЦИЯ ОГРАНИЧЕНИЯ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ И РЕПРЕССИВНЫХ ПРАКТИК

Борясь с распространением информации через соцсети, независимые СМИ и адвокатов, власти предлагают альтернативную картину происходящего: в современной России нет политических репрессий, нет политически мотивированных уголовных дел и политических заключенных. Есть «меры, принимаемые полицией в отношении нарушителей закона». Именно так охарактеризовал многотысячные задержания протестующих в январе-феврале 2021 года пресс-секретарь президента Дмитрий Песков. В России 2021 года «никто не закрывает СМИ», «не вводит санкции против своих же граждан только за то, что у них есть определенные нюансы или различия с правительством, президентом» (Пеcков, февраль 2021 года); политическое поле «богатое и многообразное» (Песков, май 2021 года), «оппозиция работает открыто, кстати говоря, и внесистемная» (Президент РФ Владимир Путин, июнь 2021 года).

Действия властей оправдываются «незаконностью» действий их оппонентов. В официальной риторике транслируется образ протестующих как агрессивных «хулиганов», нападающих на стражей порядка и устраивающих массовые беспорядки. Отдельных политических оппонентов обвиняют в финансовых махинациях (в том числе с пожертвованиями НКО) или в распространении наркотиков. Таким образом, власти представляют преследование как не связанное с политической деятельностью и оправдывают их жестокость («Даже когда сотрудники органов внутренних дел применяют, прямо скажем, репрессивные меры государственные к тем, кто преступает закон, люди видят, что это делается в интересах всего общества», — говорил Путин в 2016 году, обращаясь к представителям МВД). Инакомыслящих относят либо к агентам иностранного влияния, либо к некой инфантильной массе, которую намеренно «вовлекают» или подкупают «провокаторы» и «подстрекатели». Среди протестующих усматривают иногородних или иностранных граждан, подчеркивается количество несовершеннолетних участников, которые, как утверждается, легко подвергаются «вовлечению»” и «манипуляциям». Аналогичным образом, по мнению властей, обманывают и сотрудников некоммерческих организаций, получающих зарубежное финансирование: они могут считать, что «решают задачи, стоящие перед нашим обществом», не учитывая, что «те, кто им платит, как правило, руководствуются другими целями: не укрепление России, а сдерживание», — говорил Путин в декабре 2020 года.

Все новые и новые законодательные ограничения объясняются «национальными интересами» и необходимостью защищать общество и государство от тех или иных внутренних и внешних угроз. Здесь звучит одновременно несколько мотивов: (1) защита прав «добропорядочных» граждан на проход и проезд, безопасную прогулку с детьми или санитарную безопасность во время пандемии; (2) защита исторической памяти, «традиционных семейных ценностей», «чувств верующих»; (3) борьба с терроризмом, экстремизмом, предотвращение угрозы беспорядков или революции; (4) защита суверенитета, противостояние «инспирированию цветных революций»; (5) защиты от опасных действий и влияний детей и молодежи.

Власти ссылаются на международный опыт, подчеркивая, что ограничительные законы и практики не являются исключительными и необходимы, чтобы не допустить того, что происходит в других странах. В некоторых случаях введение ограничений объявляют «зеркальной ответной мерой на действия Запада». Например, ужесточение закона о СМИ — иностранных агентах в 2019 году объясняли давлением на канал Russia Today в США.

Эта «картина реальности», сложившаяся уже к 2019 оду, все глубже укореняется в правоприменительной практике и нормативных актах. В 2021 году к «экстремизму» начинают относить распространение информации о несогласованных акциях, к «иностранному вмешательству» приравнивают «призывы со стороны лиц, аффилированных с организациями, выполняющими функции иностранных агентов», а к «антироссийской пропаганде» — продвижение «умного голосования». Выходы на несогласованные митинги с детьми, как и публикация ролика о незаконности отчисления из университета из-за участия в протестах, приравниваются к «вовлечению несовершеннолетнего в совершение противоправных действий, представляющее опасность для его жизни».

В мае 2020 года Путин утвердил «Стратегию противодействия экстремизму …», с которой должны соотносить свои действия и законодатели, и исполнительные власти всех уровней. Несогласованные акции в Стратегии отнесены к «наиболее опасным проявлениям экстремизма». Среди внешних угроз упомянуты «инспирирование цветных революций», «разрушение традиционных российских духовно-нравственных ценностей», а также «случаи умышленного искажения истории». «Значительное негативное влияние на ситуацию в стране оказывает деструктивная деятельность некоторых иностранных организаций и подконтрольных им российских объединений, осуществляемая в том числе под видом гуманитарных, образовательных, культурных, национальных и религиозных проектов, включая инспирирование протестной активности населения с использованием социально-экономического, экологического и других факторов», — говорится в Стратегии.

В новой Стратегии национальной безопасности, утвержденной в июле 2021 года, также усиливается, по сравнению с прежней, акцент на внешние угрозы и попытки других стран вмешиваться во внутренние дела России. Большое значение придается сохранению «традиционных российских духовно-нравственных и культурно-исторических ценностей» и борьбе с «насаждением чуждых идеалов». «Защита российского общества от деструктивного информационно-психологического воздействия» перечисляется среди приоритетных национальных интересов России.

Активно продвигается доктрина «национализации прав человека», согласно которой проблема прав человека «скорее, относится к внутренним делам каждой страны», а попытки перевести «внутренние дела суверенного государства» в «правочеловеческую плоскость являются необоснованными и политизированными». Апелляцию к доктрине «прав человека» власти представляют инструментом геополитической борьбы. В пакете поправок к Конституции, внесенных в 2020 году, содержится положение о ее приоритете над решениями международных органов. В декабре 2020 года Путин подписал поправки о «недопущении  применения правил международных договоров Российской Федерации в истолковании, противоречащем Конституции», а также поручил Верховному суду и Минюсту рассмотреть  «вопрос о целесообразности создания российского суда по правам человека». Таким образом, закрепляется тенденция девальвации идеи прав человека и международного права.

4. ВЫВОДЫ

Чтобы ответить на вопрос о качественной трансформации репрессий, суммируем объективные изменения, которые произошли между летом 2019 и летом 2021 года.

Под предлогом антиэпидемиологических мер с марта 2020 года по всей стране запрещены практически любые формы уличной протестной активности, в том числе и одиночные пикеты. В ноябре 2020 года законодательство, регулирующее свободу собраний, в очередной раз ужесточается, вне закона оказываются даже новые формы протеста, возникшие летом 2019 года («пикетные очереди»); поправки в Уголовный кодекс расширяют количество статей, по которым можно привлечь к ответственности участников акций протеста. На уровне риторики и официальных документов несогласованные акции приравниваются к экстремизму и считаются одной из основных угроз безопасности.

В результате экстраординарные по масштабам протесты января-февраля 2021 года подавляются с экстраординарной же жестокостью: по официальным данным, более 17 тыс. задержанных почти в двух сотнях городов — это больше, чем общее число задержаний за три предшествующих года (2017—2019). По следам зимних акций задержанные кратно чаще получают не штрафы, а административные аресты. Существенно возрастает и количество уголовных дел против участников протестных акций.

Ужесточается законодательство и правоприменение, ограничивающие гражданские и политические свободы. Помимо уже упомянутых ужесточений в области свободы собраний еще больше ограничивается свобода ассоциаций (расширяется правоприменительное поле законодательства об «иностранных агентах», ужесточается наказание за сотрудничество с «нежелательными организациями»), свобода слова (клевета, фейк-ньюс, СМИ-иноагенты и различные нормы, регламентирующие работу журналистов), выборные свободы (увеличение количества статей, накладывающих запрет на участие в выборах, в том числе — людям, причастным к экстремистским организациям; практика многодневных голосований). Под предлогом эпидемиологической обстановки судебные процессы становятся практически закрытыми для общества. Наконец, в новой редакции Конституции закрепляется доктрина приоритета национального законодательства перед международным правом.

Репрессии начинают распространяться на все более широкий круг лиц — преследованию подвергаются не только политические активисты, но и их родственники, не только организаторы протестов, но и «сочувствующие», анонсирующие акции в соцсетях, и даже журналисты, освещающие их. Хронологические рамки задержаний расширяются — задерживают как потенциальных участников до акций, так и возможных участников — сильно после. В случае с ФБК и «Открытой Россией» под риском уголовного преследования оказываются не только лидеры организаций, но и люди, тем или иным образом проявившие свою сопричастность; ограничения и уголовные наказания предусматриваются уже не только для руководителей НКО и СМИ-иноагентов, но и для сотрудников таких организаций. Создаются предпосылки распространения репрессивных практик на культурно-академическую сферу (закон о «просветительской деятельности», скроенный во многом по лекалам законодательства об «иностранных агентах», создание межведомственной комиссии по историческому просвещению, в которую вошли и представители силовых ведомств и пр.).

Развивается и «непрямой» репрессивный инструментарий: методы финансового (штрафы и иски, блокировки счетов) и административного воздействия (увольнения и отчисления), к работе с несогласными привлекаются «не профильные» ведомства (военкоматы, опека), в сети публикуются угрозы и персональные данные участников протестов, представители образовательного и культурных сообществ выдавливаются из профессии.

В целом мы наблюдаем развитие и масштабирование репрессивных тенденций предыдущих лет, усиленное эпидемией ковида и, вероятно, спровоцированное целым рядом триггеров как внутриполитической, так и международной повестки. Но некоторые явления позволяют говорить о качественных изменениях репрессивных политик.

Прежде всего, речь о покушении на политическое убийство Алексея Навального и его последующий арест. Ни убийства, ни аресты лидеров оппозиции не являются чем-то новым для российского политического ландшафта (достаточно упомянуть убийство Бориса Немцова в 2015 году или арест Эдуарда Лимонова в 2001 году). Изменились общественное восприятие и международная реакция: оба события стали новостью номер один как внутри России, так и в мире. С августа 2020 года тема Навального и преследований оппозиции присутствует в повестке межгосударственных контактов России и стран Запада. Репрессии, во многом, медийный феномен, и важен не столько их уровень, сколько своеобразный «индекс восприятия репрессий». Такие замеры не проводятся, но на примере современных репрессий на постсоветском пространстве исследователи различают репрессии высокой и низкой интенсивности^[15]. Уровень медийности и масштабы международной реакции — среди критериев, определяющих переход репрессий от первого типа ко второму.

Наиболее убедительным свидетельством качественных изменений в сфере репрессий являются их последствия для общественно-политического ландшафта. Две крупнейших оппозиционных структуры — ФБК и «Открытая Россия» — больше не существуют, закрыт целый ряд независимых СМИ (VTimes, Newsru.сom, Открытые медиа и МБХ-медиа), прекращена деятельность одной из самых ярких медийно-правозащитных инициатив — «Команды 29», ряд СМИ вынуждены переместиться за границу, набирает обороты волна вынужденной эмиграции политических активистов. Если раньше политические преследования лишь препятствовали общественной и политической активности и замедляли развитие гражданского общества, то теперь они приводят к исчезновению его важнейших элементов. Именно переход от «сдерживания» к «уничтожению», возможно, и станет основным результатом развития политических репрессий в 2019—2021 годах.

Что могло стать предпосылкой масштабирования и качественной трансформации репрессий? Прежде всего, межстрановые исследования показывают, что текущий уровень репрессий напрямую зависит от уровня, достигнутого ранее, — иначе говоря, репрессиям в целом свойственно усиливаться^[16]. То же исследование показало, что резкий рост репрессий чаще всего связан с ростом уровня и разнообразия общественной активности, традиционно воспринимаемых недемократическими режимами как вызов.

В России последних десяти лет основными триггерами интенсификации репрессий были протесты, выборы и внешнеполитические события. Ключевой виток институционализации репрессивных практик получил название «взбесившегося принтера» и был связан с белоленточными протестами на фоне думских и президентских выборов 2011—2012 года (связь с ними прослеживается в пояснительных записках к законопроектам). Очередное ужесточение законодательства произошло в 2014 году после «революции достоинства» в Украине, что также отражалось в риторике властей, и в пояснительных записках законодателей^[17]. Новый период ужесточения начался с протестов в Москве летом 2019 года и получил второй импульс после протестного всплеска в январе-феврале 2021 года. В промежутке поместились протесты в Беларуси и революция в Кыргызстане. Если протесты и выборы непосредственно приводят к репрессиям, то влияние внешнеполитических событий проявляется в риторике властей, которая с определенным временным лагом цементируется в новых законах. Еще один значимый фактор — эпидемия ковида.

Все вышеприведенные факторы, в совокупности со снижением рейтинга Путина и «Единой России», ростом протестных настроений и инерционными свойствами репрессий вполне объясняют их рост. Являются ли фиксируемые качественные изменения репрессий закономерным следствием их поступательного развития или это осознанное решение властей — вопрос открытый. Теоретический ответ дает модель, согласно которой авторитарные режимы располагают четырьмя инструментами удержания власти — пропагандой, кооптацией, цензурой и репрессиями^[18]. Снижение эффективности одних ведет к росту значимости других, поэтому ужесточение цензуры и репрессий можно считать следствием распада «посткрымского консенсуса» к лету 2018 года и снижения доверия к власти на фоне пенсионной реформы.

Нам же кажется плодотворным поиск ответов в событиях лета-осени 2019 года. Масштабность и внезапность протестов по поводу ареста Ивана Голунова и выборов в Мосгордуму, в совокупности с разнообразием форм общественного участия^[19], не могли не вызвать репрессивного ответа. Но и реакция власти, и восприятие ее обществом были достаточно нестандартными. Голунова сначала арестовали, а затем отпустили. Протесты то подавлялись с чрезмерным использованием силы, то согласовывались или просто проходили без задержаний. Участников акций сначала арестовывали и отправляли в СИЗО, затем отпускали на свободу. Значимым элементом общей картины стало неприятие обществом полицейского насилия и репрессий: оно отразилось как в разнообразной публичной манифестации этого неприятия, так и в соцопросах.

В докладе «Московский эксперимент» (август 2019 года) авторы этой статьи предсказывали, что «события могут развиваться как в сторону дальнейшего роста репрессий (количество уже открытых уголовных дел подсказывает именно этот вариант), так и в сторону их снижения (к чему подталкивал небывалый уровень общественной поддержки арестованных и задержанных)». И действительно, большая часть уголовных дел не получила развития, а более половины арестованных участников акций вскоре оказались на свободе. Нам по-прежнему кажется правильным описывать те события в терминах эксперимента, который сводился к поиску нового баланса между силовой и политической реакцией на протесты. Необходимость нового равновесия определялась не подковерной борьбой башен, но изменением общественной реакции на репрессии — вместо страха и демобилизирующего эффекта старые методы подавления стали вызывать негодование и мобилизацию. Наша гипотеза заключается в том, что результаты эксперимента были признаны неудачными, и в дальнейшем баланс сместился в сторону ужесточения репрессий до уровня, эффективного в новых общественно-политических условиях.

Эта гипотеза позволяет дать достаточно однозначный ответ на «народный» вопрос, снизится ли уровень репрессивности после выборов в Госдуму? Безусловно, выборы — значимый триггер интенсификации репрессий. Возможно, преследования ряда конкретных людей перестанут быть актуальными после них. Но в целом расширение и ужесточение репрессий определяется значительно более долгосрочными факторами. Общественно-политические условия, задающие уровень репрессий, фундаментально не изменятся после грядущих дней голосования, и если нынешний уровень репрессий и определяется каким-то одним определенным фактором, то скорее президентскими выборами 2024 года. Кроме того, по мере своего развития репрессии трансформируются в институт, который живет по своим правилам уже вне прямого контроля. Дальнейшее закрепление репрессивных практик в законодательстве продолжает ранее сложившуюся тенденцию к их институционализации, а обоснование преследований в стратегических документах позволяет говорить о формировании идеологического фундамента этого института. И это — не до выборов в Госдуму. Это навсегда, пока не кончится.

^[1] Формальным основанием стало то, что один из анонсов мероприятия опубликовала бывший координатор движения «Открытая Россия» (которое, в отличие от одноименных британских структур, не признано «нежелательной организацией»). Представители проекта «Объединенные демократы», организовавшего мартовский съезд, и ранее подвергались преследованиям — так, в сентябре 2020 года в ряде регионов у них прошли обыски — формально в рамках дела нефтяной компании ЮКОС, связанного с приватизацией компании «Апатит» в 1994 году.

^[2] Всего по стране задержания на акциях в поддержку Фургала зафиксированы в 23 регионах — 212 задержаний на 55 мероприятиях.

^[3] Известно как минимум об одном массовом деле во Владикавказе, которое возбудили из-за народного схода противников антиковидных мер. По неподтвержденным данным, в деле десятки обвиняемых, но информации о них крайне мало. Наконец, в течение 2020 и 2021 годов продолжались преследования по следам протестов в Ингушетии в марте 2019 года: более 30 фигурантов, обвиненных опять же в применении насилия к представителям власти, приговорили к срокам от пяти месяцев до трех с половиной лет (этот срок получил обвиняемый в подстрекательстве к применению насилия), суд над предполагаемыми организаторами еще идет.

^[4] В соответствии со сложившейся практикой аресты применяются прежде всего в первые дни после задержаний, в отношении тех, кого оставили на ночь в отделах, поэтому, возможно, доля арестов по статье 20.2 КоАП за весь 2021 год в итоге будет ниже.

^[5] «Распространение в средствах массовой информации, а также в информационно-телекоммуникационных сетях заведомо недостоверной общественно значимой информации под видом достоверных сообщений, создавшее угрозу причинения вреда жизни и (или) здоровью граждан, имуществу, угрозу массового нарушения общественного порядка и (или) общественной безопасности либо угрозу создания помех функционированию или прекращения функционирования объектов жизнеобеспечения, транспортной или социальной инфраструктуры…».

^[6] Надо отметить, что все это время продолжаются давно ставшие рутинными процессы по делам о причастности к экстремистским и террористическим организациям, в рамках которых сотни людей на основании лишь формальной (и не всегда очевидным образом доказанной) принадлежности к религиозным организациям (Свидетели Иеговы, «Таблиги Джамаат») или партии («Хизб ут-Тахрир») приговаривают к лишению свободы. А в случае, когда речь идет о террористической организации («Хизб ут-Тахрир») — к огромным срокам в колониях строгого режима.

^[7] Перечень иностранных и международных неправительственных организаций, деятельность которых признана нежелательной на территории Российской Федерации.

^[8] В октябре 2019 года Беньяша приговорили к штрафу в 30 тыс. рублей. В феврале 2021 года суд апелляционной инстанции отправил дело на пересмотр. В июне с адвоката неожиданно взяли подписку о невыезде.

^[9]  Условное название для десятков уголовных дел, возбужденных по следам акций в поддержку Навального в январе, феврале и апреле 2021 года; подробнее: https://palace.ovdinfo.org/

^[10] По данным на 18 мая 2021 года. Подробнее см.: https://ovdinfo.org/reports/zakonoproekt-bez-podvoha#1

^[11] В 2020 году были приняты новые поправки, предусматривающие наказания за недостоверную информацию.

^[12] Этот процесс растянулся на несколько лет. В разных регионах, например, в Санкт-Петербурге, периодически наблюдалась подобная практика. Повсеместной она стала после постановления Пленума ВС от 26 июня 2018 года № 28.

^[13] Статья 20.6.1. КоАП «Невыполнение правил поведения при чрезвычайной ситуации или угрозе ее возникновения», а также специальные статьи региональных законов об административных правонарушениях.

^[14] Подробнее о проблемах работы судов в период пандемии см.: https://ovdinfo.org/reports/rossiyskie-sudy-obshchey-yurisdikcii

^[15] Way L., Levitsky S. The dynamics of autocratic coercion after the Cold War. 2006.

^[16] Davenport. Multi-dimensional threat perception and state repression: An inquiry into why states apply negative sanctions. 1995.

^[17] Ранее подобная реакция и на уровне риторики, и законодательства наблюдалась в 2004 году после «революции роз» в Грузии и «оранжевой революции» в Украине.

^[18] См., например, Guriev S., Triesman D. How Modern Dictators Survive: An Informational Theory of the New Authoritarianism. March 2016.

^[19] В короткий период наблюдалась солидарная кампания СМИ и журналистского сообщества за освобождение Ивана Голунова, а сразу затем — подписная кампания независимых кандидатов, сопровождавшаяся разноформатными уличными акциями, онлайн петициями и открытыми письмами, выступлениями широкого круга селебрити, символическим участием городского малого бизнеса и солидарностью профессиональных сообществ.

Поделиться ссылкой: