Ковид и «политический театр» в России: первые диалоги
И.Ч. Уходит ли эпоха постмодерна благодаря «короне»? Представьте себе ситуацию разговора об anything goes в современной политике – что-то да не то. Или нет? Кто-то скажет, что фейк-ньюз — чисто постмодернистский феномен, но так ли это?
В.М. Я уже некоторое время чувствую внутреннюю дистанцию по отношению к постмодернизму – особенно в политике, где этот «орудийный метод» выглядит почти непристойно, как ужимки и прыжки мелких трикстеров. Но и в искусстве тоже эта дистанция (или даже отчуждение) всё время увеличивается, холодок равнодушия превращается в мороз неприятия. Что дает мне возможность выбраться из потока времени на берег и увидеть ситуацию со стороны, сделав кое-какие (очень предварительные и пунктирные) выводы.
Постмодерн, как я его сейчас понимаю, это не только естественная реакция на модерн с его тоталитарными практиками. Не только игровое (карнавально-ритуальное) осмеяние смертельной серьезности фашизма и коммунизма, любой архаики в любых одежках, хоть белых, хоть черных. Это ещё и квантование культурной вселенной. Как если бы многими поколениями (идущими до нас, через нас и вместе с нами) кропотливо собирался паззл, и вдруг неожиданно – конец фильма, конец эпохи, паззл завершен. И эта якобы полная картина никак не отвечает на целый ряд главных вопросов, начиная с самого главного: а где, собственно, в этой картине Автор? Что если Фауст всякий раз выбирает контракт с Мефистофелем, не потому, что его не устраивает конвенция, подписанная с Творцом неба и земли, а потому что Мефистофель всегда трехмерен, коммуникабелен и конкретен, а Бог абстрагировался (вошел в режим самоизоляции) и не желает являть себя даже в виде горящего куста или ангела-дзюдоиста. Авторам/акторам, вписавшимся в эпоху постмодерна, оставалось одно: сильным жестом разрушить этот паззл и произвольно смешать фрагменты. Процесс рекомбинации оказался приятным, разбудил в современниках внутреннего ребенка, инфантильные комплексы и желания. Но, как известно, дети жестоки, безответственны и презирают лицемерную мораль взрослого мира. Другая метафора, которая приходит на ум – Мандала Калачакра. Узор, работа над которым заняла многие месяцы, завершен, и монахи сметают песок. Чтобы попить чаю и начать всё сначала.
Пандемия подводит черту под эпохой постмодерна, она возвращает Адама в мир взрослых задач и ответственных решений. В этом смысле новые времена будут чем-то похожи на послевоенные – разрушения не столь глобальны, глубина травмы иная, но перемена атмосферы радикальная. Я не сомневаюсь, что бюджеты всех без исключения стран будут пересмотрены – научные исследования, здравоохранение, образование мгновенно обрели иной смысл и другой статус. В головах людей – а, значит, в итоге, по всей ойкумене. Теперь это вопрос выживания нашего вида. Генералам и полковникам всех армий мира («детям с большими хуями», как говорил один старшина), любителям военных игр за чужой счет, придется сильно умерить свои аппетиты. И не только в демократиях.
Те политики (и художники), которые не почувствуют этих перемен, будут (в силу возраста или интеллектуальной ограниченности) действовать по инерции – мухлевать в политической игре, хулиганить, отрицать мораль, закон и нести мифологическую пургу – так вот, эти лидеры-постмодернисты рискуют получить от общества (от широкой публики) очень резкую отповедь. Сейчас не время изображать Фауста и, резвясь, разбивать ветхие сосуды – от них уже остались одни черепки, уже и пол в храме подмели и даже успели дезинфицировать.
И.Ч. Но постмодерн – это ещё и другое, более экспрессивное ощущение связи времен. По духу это – нечто из интервью Годара.
Журналист: Месье Годар, Вы, конечно, согласны, что история должна иметь начало, середину и конец?
Жан-Люк Годар: Да, кто бы спорил. Но не обязательно в этом порядке.
Какой Вам видится эпоха «после постмодерна», при всей её антисанитарии или санитарной чистоте? Изменится ли общее ощущение времени? Кто знает, не мутировало ли оно уже сейчас? Будущего нет – пишут все. А что есть? С исторической памятью ведь тоже возникает некоторая несуразица. В этом году было новое исследование – треть европейских школьников не знает, что такое Холокост.
В.М. Но две трети знают – и это немало. Общество 21 века не может быть гомогенным – в отношении памяти тоже. Оно будет энергично дробиться на микро/сообщества, «деревни», племена. Не по территориальному принципу, разумеется – нейронные связи мира перестают быть локальными – а по этическому или (шире) культурному. Одни племена предпочтут бережно сохранять историческую память – другие будут жить сегодняшним днем, культивируя гедонизм и беспамятство. Адам продолжает ветвиться, как сад. Лично меня этот процесс роста разнообразия обнадеживает – я вижу в нём окончательный отход от губительных для свободного творчества тоталитарных моделей.
Прошлое время похоже на киноархив – какие-то фильмы/события актуализируются, вдруг становятся очень яркими, значительными, говорящими уму и сердцу многих, какие-то бледнеют, уходят на второй, третий план, чтобы ещё через 50 лет вспыхнуть в дискурсе других поколений. В этом смысле прошлое изменчиво – в восприятии людей.
И.Ч. Любимый пример Ивана Крастева. Часть немецких школьников в ходе опроса несколько лет назад чинно ответствовала, что Гитлер – борец за права человека.
В.М. Не исключено, что эти ребята озабочены несоблюдением прав человека в России, которая сбивает пассажирские самолеты. Или в Китае, откуда эпидемия распространилась по всей планете, потому что партийное руководство скрывало размеры катастрофы, то ли боясь ответственности, то ли из экономических соображений – кто влезет в мозги истинно верующего коммуниста? Или этих ребят возмущает политика Дональда Трампа, который пытается развалить Альянс. Я же говорю – цивилизации перестают быть локальными – школьники мыслят глобально, а повестка у них зачастую горячая, актуальная.
По поводу будущего. У меня как раз ощущение, что оно рождается прямо сейчас, на наших глазах. Пандемия стала катализатором ясности, она задает глобальной цивилизации очень строгую, взрослую траекторию – какую именно, я уже сказал выше. Это вопрос выживания Homo – не только экономической или политической системы того или иного типа. Как это меняет наше восприятие времени? Для начала, нельзя идти вперед с головой, развернутой назад, как у грешников в одном из кругов Ада. Футурология (предвиденье будущих эпидемий, экологических катастроф, изменений климата) становится важнее истории – хотя бы потому, что многие из этих вызовов уникальны в своей новизне, в прошлом решения не найдешь. Это же обстоятельство неизбежно повлияет на политический выбор больших сообществ. Такие инфантильные и безответственные нарциссы, как Трамп, Путин или Борис Джонсон, внезапно из политиков-популистов превратились в ходячее оружие массового уничтожения — они реально опасны для жизни миллионов людей. Нужно быть альтернативно одаренным, чтобы игнорировать этот очевидный факт. Конечно, будущее несёт в себе семена прошлого, и связь времен, о которой Вы упомянули, говоря о постмодерне, не ослабевает и даже становится ещё сильнее – но не для всех сразу и не всегда; да и не все времена нужно связывать. Процесс связывания исторических фактов и событий в единое смысловое поле становится более личным, авторским делом. Будущее – за поэтами и философами, а не за идеологами-пропагандистами вроде бывшего министра г-на Мединского, который выглядел на фоне современности как диковинный анахронизм из альтернативной вселенной.
И.Ч. Считаете ли Вы, что эпоха «короны» создает запрос на новый тип лидерской власти? Будет ли она демократической или тоталитарной в былом представлении? Силовая компонента covid-politics для многих – первый звонок псевдодемократического мира: не антидемократического, а псевдодемократического – с вполне себе ризомной системой новых псевдодемократических фейков. Но что это для Вас? Возникает ли ситуация усиления лидерской власти в мире, не признающем собственной архаизации? Или речь — вообще не о ней? Что знаменует ковид? Движение назад или вперед?
В.М. Пандемия, как любой экстраординарный кризис, обострила и проявила проблемы, которые не решались годами; обнажились системные дефекты и несообразности – причем в обществах разного типа. Ковид не только заставляет носить маски – он их срывает. Лидеры-харизматики со склонностью к тоталитарным практикам, столкнувшись с невидимым, безмолвным, вездесущим врагом, оказались иррациональны, дезорганизованы и смертельно опасны для общества, которое обещали вести сильной рукой к зияющим высотам. Мини-апокалипсис им явно не по зубам (и не по умам). Кризисный менеджмент сегодня – это не дремучие неучи с нарциссическим расстройством личности, но лидеры, способные тесно сотрудничать с экспертами (экономистами, медиками, социологами). Сегодня нужны лидеры, обладающие эмоциональным интеллектом. Если у тебя дефицит воображения, если ты не умеешь, не хочешь, не знаешь, как сопереживать другому, не похожему на тебя, человеку с другими взглядами – тебе нечего делать на капитанском мостике. Почему Греция фактически не затронута пандемией? Да, Греция – островное государство, это помогает. Но Великобритания тоже живет на островах. Дело в том, что греческий премьер-министр Кириакос Мицотакис – интеллигентный и сравнительно молодой лидер (1968 года рождения); он способен отличить проходимца от настоящего ученого; для него существует понятие репутации – в том числе и научной. Господин Мицотакис не спрятался от реальности, не рассказывал населению утешительных сказок, он адекватно отреагировал на угрозу, вовремя принял карантинные меры. Всего лишь был адекватен в экстремальной ситуации. И этого оказалось достаточно, чтобы спасти тысячи жизней.
Иными словами, в политику, в управление государством возвращается идеализм, если угодно, христианская этика. Правительства развитых демократий раздают огромные, небывалые суммы, поддерживая население и бизнес – малый, средний, любой. Потому что в демократиях высока цена человеческой жизни. Там, где жизнь человека гроша ломаного не стоит, помощи нет или она смехотворна мала. Обществам этих стран (а к ним, несомненно, относится Россия) придется сильно призадуматься и спросить себя: хотим ли мы поддерживать нашими налогами управляющую систему, которая отказывается видеть в нас людей, земляков, братьев?
О пост-ковидном мире говорить, по-моему, рано – пандемии, как правило, затухают через полтора-два года. За это время (обычно) вирус мутирует, тяжелые штаммы погибают, и «чужой» переходит в более дружелюбный по отношению к человеческому организму формат. В конце концов, цель вируса сожительствовать с нами, а не убивать нас – ведь убийца умирает вместе с жертвой. Наш геном на 8% состоит из ретро-вирусов. Поэтому в печальной шутке, что Homo – это вирус планеты Земля, есть доля шутки.
И всё-таки два слова о перспективах – как я их вижу сегодня. Власть (и, главное, налоги) все больше будет уходить на уровень grass roots – в независимые от центральной власти муниципалитеты. По любому вопросу, который касается жизни малого сообщества, необходим постоянный онлайн-референдум – как в швейцарских кантонах. Гражданин – это не тот, кто имеет соответствующий паспорт и голосует сердцем раз в четыре года. Это человек, знающий свои права и обязанности не хуже любого юриста. Тот, кто способен принимать ответственные решения по всему спектру вопросов, от которых зависит его жизнь и жизнь его семьи. Этому придется учить: детей — в средней школе, взрослых – в муниципальных клубах и театрах. Да-да, я не оговорился – Театр Doc должен появиться в каждом районе города, и он сыграет свою роль просветителя. Социальные сети (и вообще, интернет) делают общественное пространство в высокой степени связанным (коммуникабельным) – пускай пока на уровне «племен», но это огромные племена – в каждом сотни тысяч, а то и миллионы граждан. Разумеется, бюрократический интернационал, привыкший гулять по буфету за чужой счет, будет требовать продолжения банкета, но необходимость в его услугах будет снижаться год от года. Кроме того, если львиная доля налогов будет уходить в муниципалитеты, государственная служба перестанет быть желанной синекурой для циничных Митрофанушек.
На этом месте Вы, наверняка, улыбнетесь: ну что за детсадовский идеализм. Но я же сказал: ковид меняет правила игры – идеализм возвращается на историческую сцену. И не только в политику – в философию тоже.
И.Ч. Да, но как Вы видите сильного и слабого лидера в эту эпоху? Точнее, новые мифологии лидеров-триумфаторов с их великолепными «победами над ковидом», как уже сейчас пробует сформулировать это тот же Кремль?
В.М. Прошу прощения, что повторяюсь, но эти тезисы важно закрепить. Сильный лидер новой эпохи – это человек с развитым эмоциональным интеллектом, умеющий работать в тесной связке с экспертами. Эмпатия позволяет ему держать во внимании интересы сложного, негомогенного общества. Его профессиональные компетенции могут находиться в любой области: в экономике, в социологии, в юриспруденции, но главное – этот человек должен быть сильным коммуникатором, пройти нелегкий путь публичного политика и находиться во власти недолго, максимум три года. Пока депривация и грубая лесть обслуги не сыграли с ним злую шутку. Чувство собственной важности (как правило, ложной) формируется быстро, а расставаться с ним ужасно трудно, просто невыносимо. Те части головного мозга, которые связаны с доминирующим положением в группе, формировались миллионы лет – конституцией их не отменишь.
Внезапная «победа над ковидом» и прочие мифологии, призванные гипнотизировать население, с новой реальностью просто несовместимы. Потому что речь идет не об идеологии, не о воображаемых мирах, в которых комфортно живут демагоги, паразитируя на исторических или актуально-фантастических нарративах. Игры закончились. Эпоха метамодерна требует от элит ясного, честного анализа ситуации и взрослого проектирования – с упором на общественное благо, разумеется. Ложь, хитрожопость и своекорыстие популиста или харизматика-мафиози здесь и сейчас абсолютно неэффективны, они отвалятся, как хвост у пращура – настолько они будут неприличны и неуместны.
И.Ч. Даже если они отвалятся, институты сложившейся власти остаются в силе. Можно ли представить исход битвы мировых элит за политические системы, не срабатывающие в чрезвычайных обстоятельствах? Ведь просто так от наработанных моделей мало кто откажется, не признавать же поражение до схватки? Но какая схватка представима в эпоху «короны»? За что биться «бункерным» элитам и за что «сообществам прав», разрушаемым уже благодаря затруднительности элементарно-очных политических акций?
В.М. Особенность нашей эпохи в том, что роль огненной революционной лавы, сметающей всё на своем пути, разбивающей ветхие сосуды (неработающие институты, архаичные экономические и политические модели) играет нашествие Чужого (ковида). Это главная схватка – любая другая в нынешнем контексте выглядит как психический срыв, результат длительного и не до конца осознанного стресса. Несколько лет назад я задал себе вопрос: а что должно случиться на планете, чтобы напыщенные глупцы и алчные злодеи при деньгах и при власти в одночасье забыли про свой ненасытный эгоизм и объединили усилия (и ресурсы) с условными альтруистами? Ответ был такой: если Землю оккупируют инопланетяне и появится смертельная угроза для нашего вида, тогда… Чтобы физически выжить и сохранить свою цивилизацию, Homo будет вынужден сделать апгрейд программы, доставшейся нам от приматов. И вот Чужой явился – не из глубокого космоса, а из микромира, и я думаю, поведение людей как общественных существ радикально изменится. Вы скажете: откуда уверенность и оптимизм? это не первая эпидемия в истории и не последняя; в Средние века была чума, унесшая от 30 до 60% населения Европы, в XIX веке – холера, в начале двадцатого – испанка. Почему именно «корона» должна сыграть столь выдающуюся роль? Мой ответ: потому что информация впервые распространяется быстрее, чем инфекция. И позорное (эгоистичное, своекорыстное) поведение российской элиты во время пандемии не дает ей ни одного исторического шанса. То же самое можно сказать о патологическом нарциссе Трампе и внезапно ослепших республиканцах из его окружения. Элитам в США придется многое изменить в своих политических и социальных практиках. И архаичный институт выборщиков, благодаря которому Трамп стал президентом и который никак не учитывает современные диспропорции (в одних штатах народ живет густо – в других пусто). И влияние корпоративного капитала на президентскую кампанию. И провалившуюся систему здравоохранения. И давно назревшую (и перезревшую) реформу образования. И критерии формирования полицейского корпуса. Ну и так далее. Говоря о России… По-моему, нам поздно «пить боржоми», проводить какие-либо, глубокие или поверхностные, реформы. Реформировать (очеловечивать, усложнять) Систему РФ бессмысленно – нынешняя модель государственного управления не просто несовременна или порочна – она нежизнеспособна. Перечислять «спящие» институты тоже считаю лишним – они спят вечным сном. Схватка премиального класса с последствиями «короны» – это, я вам доложу, зрелище не менее захватывающее, чем поединок Челубея с Пересветом.
И.Ч. Но можно себе представить, что «работает», наоборот, не нормальное, а аномальное? Да и кто в чрезвычайной ситуации автор нормы? «Нежизнеспособность» – понятие прогностическое, а пока, прошу прощения, даже из Вашей картины следует, что обреченная на уничтожение власть технично и умело стопорит развитие институтов. Что нового в эту ситуацию вносит COVID-19? Не психологически, а политически? Почему власть не может гасить ресентимент, если она же железной рукой сдерживает развитие? Вы ожидаете возникновения новых форм протеста и наступления эпохи глубокой исчерпанности самой власти – её неспособности к… чему? Наконец, что происходит не с элитами как гомогенным целым, а с отдельными их представителями, на Ваш взгляд? Регионалы пытаются бороться с «короной» вполне себе самостийно, антиковидные стратегии федеральной и региональной бюрократии – далеко не одно и то же. Так вот может ли на антиковидной волне выделиться абсолютно новое поколение управленцев, фактически независимых от центра?
В.М. Так и есть – здесь и сейчас энергично работает аномальное. Но какую работу оно совершает? Это самозабвенное саморазрушение, растянутое во времени самоубийство. Именно железной рукой, как Вы говорите, ловко и умело – совершается самоубийство. И в этом власть до жути похожа на «корону». Она ищет способы выживания, чтобы паразитировать на общественном организме бесконечно долго. И при этом убивает сам организм. Прямо-таки сюжет для картины Комара и Меламида: «Российская власть в объятиях Танатоса». В триллерах часто используют психологический парадокс, который есть уже у Достоевского в «Преступлении и наказании»: серийный убийца-маньяк, измотанный страхами и ежеминутным ожиданием возмездия, бессознательно делает все, чтобы его поймали, остановили.
Кто в момент тотального кризиса автор нормы? Гм. Ну и вопрос. Вероятно, Автор скрижалей. Вы же видите, как ведут себя правительства капиталистических стран – как новообращенные христиане или толстовцы; без долгой бюрократической канители раздают деньги людям и бизнесам, попавшим в беду, влезают в огромные долги, но помогают согражданам быстро и эффективно. До этой эпидемии ни подобного бескорыстия, ни подобной мобильности я что-то не припомню.
По-моему, отделять психологию от политики нельзя. В каком-то смысле это одно и то же. Политика – это искусство управления обществом – то есть коллективной Психеей. В худшем своем изводе (в РФ, например) – с помощью манипуляции и пропаганды в интересах узкой группы лиц или, если угодно, в интересах «премиального класса» (новых дворян). Такая политика работает, пока народ психологически очарован и деморализован вышеназванными инструментами. Что нового в эту ситуацию вносит COVID-19? Он расколдовывает население, снимает наведенные чары. «Корона» (политически и психологически) действует, как мертвая вода из русской сказки – соединяет разрубленное народное тело в единое целое. Власть его рубила без жалости и сочувствия, следуя архаичному рецепту всех тиранов – разделяй и властвуй. В новую эру всё будет иначе. Народ, не знающий солидарности, погибнет. В буквальном смысле слова, физически исчезнет. Это не страшилка и не преувеличение: карантин – единственное оружие против пандемии, но карантин – это и есть солидарность. В РФ – управляющая система не солидарна с гражданами. Кто ещё этого не понял, скоро поймет.
О конкретных персоналиях в системе власти РФ говорить бессмысленно – эти чиновники не имеют ни политической воли, ни политической субъектности. Ею обладает только суверен, монарх, который, если его левая нога захочет, уберет с доски любую фигуру, сколь угодно популярную. Вы же не думаете, что какой-нибудь губернатор может оспорить мнение суверена? или противопоставить себя ему каким-то другим способом? Весь этот многомиллионный слой бюрократов – это тело дракона – голова у него одна. Вы же слышали речь монарха в Государственной Думе: «двоевластия не потерплю!» Если объявится смельчак, претендующий на полцарства (или его четвертушку), вряд ли он станет дискутировать с головой господина дракона о разделении властей, о Конституции или о чем бы то ни было. Решение может быть только радикальным. Я уже говорил: эволюция Системы исключена, реформировать её в сторону нефэйкового федерализма (или в любую другую разумную сторону) нельзя. Может ли она деградировать ещё больше? Разумеется, может. Саморазрушение государства – это долгий и зачастую не осознаваемый акторами процесс. Впрочем, «корона» его ускорила, ударив сразу и по психике, и по экономике, и по официальной мифологии. Она стала мощным катализатором распада. Но качественный переход из жизни в смерть – это мгновение, скачок. Именно так «в три дня слиняла» Россия Романовых, так приказал долго жить Советский Союз. В нашей истории это не эксцессы – это закономерность. Вы же знаете теорему Ильи Пригожина? Я несколько раз её вспоминал в наших разговорах. Не хочу повторяться.
И.Ч. Вы описываете реальность разрушения «основ»… Но именно в таких исторических коллизиях разрушаемое и/или попираемое становится предметом на порядки более ожесточенных общественно-политических столкновений. Уходящее держит живых… Кто из новоявленных революционеров, по-вашему, готов бороться за построение «нового мира»? И какие общественные силы готовы заявить свою претензию, например, на наследие Путина? По какой линии пойдет раскол на различные гражданские фракции?
В.М. Бороться за труп системы, которая во всех смыслах себя дискредитировала, явив миру свою лживость, вороватость и бесчеловечность? Не думаю, что в России есть хоть одна страта, готовая бороться за эти, с позволения сказать, «ценности». Мавзолея у этого трупа тоже не будет. Его перспектива – небесные похороны по тибетской традиции. Другой вопрос, кто будет участвовать в схватке за все ещё огромные материальные ресурсы: месторождения нефти и газа, за всякие «ростехи» и «росатомы». Понятно, что кланы внутри Конфедерации мафий (по определению Юрия Афанасьева) готовятся к жестоким баталиям. Собственно, эти кланы (чекисты в симбиозе с бандитами) и есть реальное «наследие Путина». Иного, этически, политически или, на худой конец, эстетически внятного «наследия» не существует в природе. В случае обвала Системы РФ по стандартному сценарию – вдруг мы проснулись в другой стране и думаем, что делать дальше – может наступить хаос, полная потеря управляемости внутри симулякра, потерявшего связь с реальностью. То есть наше классическое Смутное время. Ведь несчастная наша государственность буквально держится на одном гвозде. Сможет ли она держаться без гвоздя, как Кижи? Ох, берут меня сомнения. И вот тогда эти кланы начнут рвать друг у друга куски государственной, точнее, псевдо/государственной собственности. А если вспомнить (неочевидный) факт, что у каждой корпорации есть своя частная армия – сюжет может оказаться кровавым.
Однако существует вероятность менее брутального сценария. Если одна или несколько элитных групп, осознав возможные (ужасные) последствия клановой войны, обратятся к обществу за поддержкой и смогут предложить дорожную карту, которая в несколько этапов приведет нас к переучреждению республики, тогда будет совсем другая история. Вместо Смуты и войны всех против всех – учредительное собрание, правительство национального спасения, переходный период, свободные выборы под полным контролем общества, ну и так далее. Шанс на чудесное спасение невелик, но он существует, и я хочу в него верить. Иногда получается.
Какие силы/партии уже сегодня существуют внутри нашего политического пространства? Кто готов вступить в честную (цивилизованную) борьбу за власть? Трудный вопрос. Всё есть, и при этом ничего нет. По-моему, российский политикум находится в состоянии синтез-газа. До этого аморфного состояния его довела горячечная плазма путинизма. Из газообразного облака могут возникнуть самые причудливые формы, любые формы. Однако набор вариантов не так велик. Главная политически активная страта, русские европейцы, сегодня составляет около 30% взрослого населения страны. В этой группе на одном полюсе сторонники социализма скандинавского типа – на другом либертарианцы. А внутри – весь спектр полутонов.
Вы спросите, а как же традиционалисты, которых в РФ тоже около 30%? И те, у кого одна нога на берегу, а другая в лодке – переходный тип – их тоже примерно 30%? Они-то как политически впишутся в прекрасную Россию будущего? Это тема для отдельного большого разговора. Но одна вещь для меня несомненна: в такой сложной многоукладной и негомогенной стране, как Россия, должно существовать разнообразие экономических и социальных моделей. Сила культуры и сила государства не в унификации, а в многообразии образов мира и образов мысли. Можно сделать прекраснодушное заявление? Я надеюсь на Соединенные Штаты России. Пусть будут консервативные штаты – наш посконный, сермяжный «библейский пояс». И пусть будет наша родная «Калифорния», где привольно будут жить русские европейцы: вольные художники, люди театра, поэты, кинематографисты. Короче говоря, интеллектуалы либерального толка и люди близкие им по духу и образу мыслей. Те, для кого свобода творчества, приватность, гражданская активность – не пустые слова.
Слушайте (я уже это говорил когда-то, но не лишне будет повторить): мы – не Швейцария, не Лихтенштейн – у нас огромная, по большей части пустая, страна. Здесь всем хватит места, любым микро/сообществам. Пусть люди живут по-своему, наособицу, пусть свободно творят свою историю и свою культуру. В том числе политическую. У государства (управляющей системы) есть только одна цель, одна функция, одно оправдание налогов, которые оно съедает – забота об общественном благе. Если государство мешает обществу творить свою историю, живет ради себя самого, ради своего бесстыдного обогащения, если в государстве нет справедливости – это уже не государство, это следует называть как-то иначе. Блаженный Августин назвал такое государство «шайкой разбойников».
И.Ч. Да, но почему Вы так идеализируете общество, способное решить все «свои» проблемы разом? Замечу, что мы имеем дело с усмотренным Зигмунтом Бауманом еще в 2008 г. потребительским обществом, ведомым swarms – оравой, стаями, роем, так сказать, ордами новых акторов.
Для Баумана такое общество отличается тем, что у него нет не только четко поставленной политической цели и долгосрочной идентичности, но и разделения труда. Каждый из таких акторов претендует на роль мастера на все руки («jack-of-all-trades»), что обрекает каждого из них на социально-политическое «сиротство», как отмечает Бауман. Способно ли «роевое» общество «берущих на себя» все проблемы разом создавать тип взгляда на действительность, в котором нет принципиальной ставки на аномальное, а выбраны траектории попроще? Ну, и, наконец, что им делать в чистом поле, оставленном и разрушением институтов, и будущим уходом Путина, и системой безнаказанных чрезвычайных мер, резко форсируемых «короной»? Да еще в стране, где конституционный строй – на острие социального эксперимента?
В.М. Перепрыгнуть через двадцать две ступеньки и «решить все проблемы разом» не под силу не только аморфному обществу – такой трюк не проделает никто, даже волевая, политически зрелая, заточенная на победу контрэлита. Я говорю о начале движения в сторону нормальности, о смене курса. Жаждет ли этой убитой и опозоренной нормальности «толпа, рой, стая», то есть дезорганизованная, расколотая на тысячи малых групп, семейных, дружеских кругов и кружков масса? По моим ощущениям – да. Эпидемия усилила эту жажду нормального государства в разы. Потому что Тень, удовлетворяющая голодное коллективное Эго, вековой ресентимент «орды» – это одно, а Тень, угрожающая самому физическому выживанию «орды» – это совсем другое. В истории это было, и не раз, но для нынешних поколений это новое положение вещей. Сегодня, как в дурном сне, повторяется ситуация середины 80-х: во всех стратах есть консенсус – так жить нельзя. Экономически и политически власть теряет почву под ногами. В посудной лавке, над которой красуется вывеска «Институты», поселился слон, и он неутомимо, ежедневно делает свою слоновью «работу» (почему он считает это своей «работой» – отдельная тема).
Социология монотонно свидетельствует: российское общество, в целом, инфантильно. И это правда. Власти отменили самоизоляцию (фактически отменили эпидемию), и народ радостно повалил на улицы городов – без масок и перчаток, без соблюдения социальной дистанции. А чего такого? Не будут же государственные мужи нас подставлять – они взрослые, умные, хорошо информированные родители (и радетели), а мы кто такие? Мы за себя не отвечаем. Кажется, жуть, безнадега. Однако: что будут думать про своих «родителей» эти беспечные «дети», когда их накроет: «вторая волна ковида», плюс рецессия, плюс новые военные авантюры суверена, плюс новые санкции Запада? И главное – что они будут делать?
В момент острого политического кризиса многие минусы превращаются в плюсы. Например: «детям» легко заморочить голову геополитической риторикой, но переубедить их ещё проще – инфантильное сознание пластично, как пластилин. Персоналистский режим неэффективен, живет химерами, пытается отменить современность – но с уходом автократа всё сразу меняется, как будто добрая фея волшебной палочкой взмахнула. Унитарное, централизованное на военный лад государство притворяется федерацией и не дает регионам дышать – это нелепо, лишено исторической перспективы, но в момент политического кризиса у Системы не будет защитников. Когда Система умирает, её бенефициары просто уходят в ил. То, что выглядит как парадокс, возможно, все лишь диалектика.
Есть ли в России интеллектуалы – экономисты, управленцы, юристы – способные провести инфантильное общество мимо опасных подводных камней к желанному берегу, к нормальному государству? Конечно, есть. Их почти не осталось в истеблишменте, но это свидетельствует только о том, что мы не живем в меритократии. Сегодня оставаться во власти, работать на власть и при этом не деформировать свою этику – почти невыполнимая задача. Возможно, великий актер шизофренического типа с ней справится, и то его хватит ненадолго. Ухудшающий отбор неумолим – он железной рукой ведет страну в пропасть. Можно ли за десять-двенадцать лет вылепить/воспитать российского гражданина? Конечно, можно. Инструменты известны, и никто не запретил изобретать новые. Даже у меня, грешного, есть две-три свежие идеи. (Только велосипед не нужно изобретать). Вы скажете: интеллектуалы – это не политики, для глубокой трансформации общества нужны политики, а у нас их кот наплакал. Мой ответ: когда в наши палестины вернется не фэйковая, настоящая политика – а это абсолютно неизбежно в момент лавинообразного кризиса – появятся и политики. Откуда? А вот как раз из безответственной, аполитичной толпы. (Сейчас перечитываю «Капитанскую дочку» А.С. Пушкина – очень поучительно для «новых дворян»).
Вы считаете наше общество примитивным, трагически не готовым к сложным решениям и замысловатым траекториям. А я Вам говорю: все нынешние проблемы с управлением (вернее, с «недостойным правлением») связаны с тем, что общество наше стремительно усложняется, а власть так же стремительно упрощается. Уже до хищной амебы рукой подать. И поэтому её управленческий идеал – казарма. Ну не видят они иных политических инструментов, кроме насилия и запугивания. Запугать-то можно: и своё население, и соседние народы – как говорится, дурное дело не хитрое. Только любви и дружбы не ждите. И на сотрудничество не рассчитывайте. И на верность-лояльность не надейтесь.
И.Ч. Нет, я отнюдь не считаю наше общество примитивным. Все ровно наоборот! Оно настолько сложно и анархично, что его не «вылепит» (с) ни один интеллектуал, не говоря о власти. Патернализм оно принимает из прагматического принципа («даете – ась, берем!»), но и на улицу высыпает не из любви к государству, а из убежденности в неприкосновенности внутреннего выбора: «я так решил – хочууу!». В том-то и дело, что российское общество не менее изобретательно, чем российская власть. Оно действительно мало во что вкладывается эмоционально, но, если делает ставки, ставит не на будущее или прошлое, а на «сей момент». Кстати, Крым был им. Никого не интересовали стратегические последствия случившегося. Одержимость экзистенцией события, фаустово «мгновение», вот что держало и мобилизовало всех.
В своем вопросе я говорю исключительно о том, что это общество способно на мгновенные альянсы и скоротечную лояльность. Но в идеале оно способно консолидироваться только на почве «эмоциональной» политики. И эта тяга к допингу – даже к Конституции, как политическому допингу и тяжбе амбиций – создает театральную рампу для любого политика. Ее суть – деполитизированная политика, в которой конкуренция заменяется демонстрациями силы и бессилия, которое, кстати, не менее зрелищно – «ну, ни-че-го не изменить»… И в этой амплитуде между властью, считающей, что ей подвластно все – от психологии людей до их кармана – и народом, требующим не просто «сильного лидера», а лидера, которому в решающих ситуациях «море по колено», и предстоит выстраивать норму в чрезвычайной ситуации, созданной COVID-19.
Все бы хорошо, но как это сделать, не снося всю конструкцию долголетних эмоциональных, а на деле – волюнтаристских, предпочтений двух сторон, – и власти, и общества?
В.М. Вы описываете общество инфантильных индивидуалистов/эгоцентриков с невероятно хитроумной способностью к адаптации, особенно в экстремальных обстоятельствах. А поскольку в России обстоятельства почти всегда экстремальные – о чем умеет позаботиться близорукая и тоже не знающая солидарности элита – адаптивность стала частью нашей культурной матрицы, оседлавшей натуру. «Россия живет чувствами» – помните этот нарциссический рекламный слоган в Шереметьево?
Поставим вопрос ребром: кто, как и с какой целью выращивает в своих оранжереях этих живущих эмоциями и не способных критически мыслить нарциссов? Может быть, есть своекорыстный и злонамеренный «садовник» (или «садовники»)? Достаточно полистать федеральные телеканалы, заглянуть в типичную среднюю школу, поинтересоваться биографией ректоров большинства вузов, чтобы ответить на этот вопрос. Никакого проклятия нибелунгов не существует. «Русская система господства и подчинения» заинтересована в полунищих, плохо образованных, инфантильных эгоистах. Взрослого, зрелого гражданина она привыкла рассматривать как смертельную опасность. Не для страны – для себя любимой. Эта Система веками держала людей в рабстве, во тьме невежества, она управляла обществом с помощью насилия и лжи. Подкупала и кооптировала агентов влияния из числа интеллигенции, но считала их при этом «говном нации». От этого садомазохистского комплекса нужно отказаться раз и навсегда.
Кстати, про Крым. Этот эпизод – случайная закономерность. Ведь по большей части современные россияне – потомки крестьян. Если не во втором, то в третьем поколении. 87% населения империи Романовых – крестьяне. Что для крестьянина слаще и желанней приращения земли, расширения территории, которой он владеет? Отсюда же все эти бесконечные поместья, особняки, фермерские хозяйства хозяев страны. Даже геополитические устремления Владимира Путина тоже отсюда. Вы правы: это просто сильные эмоции, бессознательный комплекс. Но это понятная вещь, и с ней при желании можно справиться. Знаю по себе – моя бабушка по материнской линии из семьи крестьян-староверов, и мне тоже дорог Крым как часть русской истории. Однако совсем не обязательно владеть им для себя, скупать там землю, угодья, виноградники – им можно любоваться, наслаждаться, писать о нём стихи. Понимаете, проблема Крыма у нас (у них) в голове. Как и все другие проблемы.
Поэтому – несколько тезисов. Эмоции летучи – проблемы, которые встали перед обществом в 2020-ом в полный рост, системны. Так или иначе, их придется решать – иначе нормальность не вернется; люди это понимают (об этом говорит социология). Готовы ли наши «дети-цветы» доверить свою судьбу и своё будущее взрослым, ответственным (перед обществом!), современно мыслящим управленцам? Да, конечно. Не забывайте, дети не только эмоциональны – они невероятно пластичны. Если удача им улыбнулась, если они встретили на своем пути достойного, прекрасно образованного взрослого – они меняются и сами взрослеют стремительно. Главное – не обмануть их доверие. Сделать всё возможное, чтобы они научились видеть мир и себя самих в этом мире без иллюзий, трезво, критически. Для этого нужны: программы ликвидации политической и исторической безграмотности; специализированные налоги; сильные, независимые от федеральной власти (и очень-очень богатые!) муниципалитеты; реформа средней и высшей школы. Ну и так далее.
Согласятся ли русские европейцы – примерно 25 миллионов – стать членами прогрессивной правоцентристской партии? Социология отвечает – да. Значит, нужна такая партия перемен. У левого движения есть миллионы симпатизантов – им тоже найдется место в парламенте. Речь, разумеется, не о фейковых коммунистах, прикормленных АП, вроде г-на Зюганова или г-на Прилепина – о настоящих социалистах-альтруистах. Я уже говорил выше, что экономическое моделирование в такой сложной стране, как Россия, должно быть сложносочиненным, комбинированным. Например, для репертуарного театра идеально подходят идеи Александра Чаянова – принцип товарищества, кооперации, коллективной собственности. МХТ Станиславского и Немировича-Данченко был товариществом. Один из немногих репертуарных театров Франции, Комеди Франсез – товарищество акционеров.
Перед русской интеллигенцией сегодня стоит очень сложная, но выполнимая задача: помочь восставшему рабу-анархисту стать гражданином, не пасующим перед историей и властью, которая хочет быть единственным в России субъектом истории. Вы считаете, «орда» по-прежнему поклоняется власти, как Молоху? Я так не думаю. Сколько можно приносить жертвы этому чудищу? Нужно творить свою особую локальную цивилизацию радостно и с удовольствием. И не пугать соседей по планете ядерным оружием – это не комильфо. Кроме того, нет никакой «орды» или «массы», отдельной от нас с Вами. Любого из нас может накрыть разрушительная эмоция, каждый может подключиться к этой бессознательной сети. Чтобы направить энергию возмущенной толпы в мирное, созидательное русло, нужны не столько лидеры-харизматики, сколько взрослые цели и их ясная артикуляция.
И.Ч. Вопрос ведь не в штатном составе «орд» или «роя», по Бауману: относимся мы к ним или нет – покажет время. И даже не в отделении взрослых от инфантилов. Он состоит в том, что долговременное развитие в складывающейся политической рамке мало кого волнует, последовательность эволюции сбита, если современный человек as is ищет личного политического допинга, а не нормы для всех. Понятие Баумана «мастер на все руки» подразумевает, что политический актор не склонен идти на компромиссы – он всему учит сам, все знает не понаслышке, все готов пройти самостоятельно: без трескучих фраз о том, как «нормальные люди делают». И какова тогда дифференциация возможного и обязательного в политике? Она строится «по понятиям», как мир сильных и слабых? И какое будущее возможно в политикуме, где вера в себя – замена знанию?
В.М. Система РФ аномальна, и она создает определенную аномальную гравитацию. Внутри этого поля акторы выбирают разные тактики выживания. «Подавляющее (путинское) большинство» адаптируется и внешне существует в логике «с волками жить – по-волчьи выть». Начальники усваивают лексику подворотни, манера общения с нижестоящими сословиями становится хамовато-высокомерной. Холопы тоже валяют дурочку, изображая верноподданный народ. Но тут ключевое слово «внешне». Всё это театр для себя, игра ради прокорма – до поры до времени.
«Мастер на все руки», которого Вы поминаете недобрым словом, это талантливый артист – он способен выжить вопреки всему, в любых аномальных условиях. Он продукт столетних усилий советской власти, а до этого трехсотлетних усилий династии Романовых. (Глубже в историю можно не смотреть – там никаких дивных видов не обнаружите). Вы серьезно считаете, что кто-нибудь сверху (не свыше) когда-нибудь предлагал этому «мастеру» честные и понятные правила игры? Правила, в которых его частный интерес будет не только записан на гербовой бумаге с водяными знаками, но и строго соблюден всеми инстанциями? Назовите мне такой период в нашей истории. Публицист Александр Янов написал о «европейском столетии России: 1480 – 1560». Может, это и был золотой век, но уж больно короткий. Анархия – антитеза иерархии. Когда иерархия, состоящая из недоразумений, достает «мастера» до клеточных ядер, тогда в нём взрывается анархист. Диалектика. В конце концов, кто-нибудь в этой несчастной стране догадается предложить «мастеру» ризому вместо пирамиды? Свободу, равенство, братство – вместо насилия, издевательства над человеческим достоинством и здравым смыслом?
Конечно, Вы справедливо говорите, что «последовательность эволюции сбита». Поэтому, к великому моему сожалению, нас ждут революционные события. Самоизоляция власти случилась до всякой эпидемии. Система оглохла, перестала отвечать на локальные вызовы, окуклилась, стала вещью в себе и теперь может обвалиться в любой момент от ничтожного локального прокола. Как говорится, от любого чиха. (Все-таки не удержался, вспомнил теорему Ильи Пригожина; вот, что надо бы записать в Конституцию, чтобы запомнить, как выглядит катастрофа). Через месяц или через год, или через десять лет – не важно, когда это случится, для истории всё это один короткий миг. Но я не считаю, что Ваш «мастер» безнадежен. У него острый глаз на мошенников и политических махинаторов, у него острый слух на фальшь и ложь. Он не идет на компромиссы не потому, что туп и негибок, а потому что учён. Не снёс «Бастилию» в 1991-ом, поверил, что бывшие коммунисты и конторские готовы строить новую, свободную Россию – и что из этого компромисса вышло? Та же аномалия – вид сбоку.
Я полжизни работаю с актерами. В этой профессии вера в себя – очень полезное качество. Знание, школа, принцип «делай, как все» – в этой профессии не всегда помогают, зачастую мешают. Пластичность сознания нужна, обучаемость, готовность к эксперименту и риску, артистизм. Русский человек – артистичен, история превратила его в актера. Дайте ему выйти на политическую сцену, включите для него полный свет, вместо тьмы невежества и пропаганды – и он покажет свои лучшие стороны.
Что нужно актеру, чтобы схватить жар-птицу удачу за хвост? Хорошая пьеса и талантливый режиссер. Кстати, в современном театре авторитарные лидеры выглядят глуповато. Патриархальный стиль худруков-феодалов советского периода с дистанции в полстолетия стал казаться пародией на тоталитарный стиль эпохи. Вассал моего вассала не мой вассал – формула хлесткая, но слышится в ней что-то неприличное, детсадовское. Время от времени кто-то пытается этот стиль воскресить – получается курам на смех. Успешный театр сегодня – это труппа единомышленников, которые ценят дух товарищества выше, чем свои амбиции, а синергию выше, чем личную власть. Желание унизить слабого или того, кто моложе, тут не считается приемлемой тактикой самоутверждения.
Это всего лишь метафора. Но, поверьте, театр – отличная моделирующая система. Нашему обществу нужна «взрослая пьеса», проект, дорожная карта реформ. И уверенность в том, что на этот раз каждый сможет сыграть свою роль, а не сидеть в зрительном зале, дожидаясь следующей реинкарнации.
И.Ч. Да, но театр создается готовыми пьесами. А политика – драматургией возможного, когда это «возможное» – не просто способ самовыражения, а, надо полагать, общая судьба. Вы говорите о политике так, как если бы она состояла из головокружительных творческих актов снизу и «подавляющего меньшинства» (смайл) наверху, попеременно играющего то в какой-то помещичье-феодальный, то в олигархический интерес, то в громкую дудку шута развития – мы здесь все такие, все «кодированы», все – воплощение «генов предков», все – «подавляющее»/ «абсолютное большинство». Но я на протяжении всего нашего разговора вижу, что Вы, пусть и рефлекторно, описываете взаимодействие верхов и низов только как жесточайшее противостояние или взаимные поддавки местных хитрованов. А давайте-ка мы здесь обойдем? Нет, а здесь? Давайте-ка мы друг друга используем, а? Нет-нет, что Вы, еще ничего не поняли?!
Итак: как следует выстраивать взаимодействие, если есть вековой опыт, на который Вы сами и указываете? Проблемы создаются исчерпанностью диалога? Или он все же еще представим, допустим, возможен? Но тогда вопрос: куда деть бэкграунд? В политике он просто так не сгинет – с ним нужно отдельно работать. И если «да», то как? «Ластиком стереть», по-михалковски, – значит обеспечить возобновление проблем уже на новом уровне. Ничто никуда не уходит, но да – снимается, причем не всегда супер-катастрофически. Это и есть политика возможного, дорожная карта будущего.
В.М. Если не возражаете, разверну мою метафору – я не политолог и не историк, но я рискую создавать проекции, исходя из фрактальной природы вселенной, в которой каждый из нас оказался (sic!) в результате акта любви. Театр бывает разный: постдраматический театр редко работает с готовой пьесой – драматургия рождается в результате свободных импровизаций. (Да и в классическом живом театре всё начинается с этюдов). Такой театр больше похож на джазовый джем. Режиссер, считающий себя принципалом, актера агентом, а публику дурой – страшно отстал от времени, из его рук выходит мертвый театр.
Театр – это творческий акт. Политика – тоже творческий акт. В творческом акте главное – атмосфера любви и доверия. И ещё нужна свобода – без свободы актер/актор чувствует себя не соавтором спектакля, не коллегой режиссера/лидера, но частью какого-то механизма, исполнителем чужой воли – таинственной и враждебной. Насилие, садизм, рабство/господство – иногда имеют отношение к сексу, но не к любви.
Наш политический театр выглядит приблизительно так. Верхи (обращаясь к обществу с хамоватой интонацией): вы ещё детки несмышленые, вам на сцену лезть рано, не ровен час, дров наломаете; мы тут взрослые проблемы решаем – война, геополитика, реванш за историческое поражение СССР, поэтому закройте, нах, рот и сидите тихо, смотрите, как мы принимаем исторические решения. Вот если начнется большая война, мы вас позовем на сцену за родину умирать. Общество (думает про себя): а не пошли бы вы лесом, дорогие товарищи самозванцы! Сидит народ, листает свои айфоны, на сцену никто не глядит, те, кто моложе и с головой на плечах, потихоньку из этого мрачного шапито линяет.
Неужели Вы не видите: всё дело в этой пропасти – между управляющим политическим субъектом и объектом управления? Кто виноват в этом вечном противостоянии, в этой холодной гражданской войне, которая длится и длится и никак не закончится? Иван Грозный? Романовы? Советская власть? Ельцин/Путин? Полуязыческое наше православие? Неспособность находить адекватное материальное тело для оригинальных идей? Имперский синдром, прочно связанный с размером территории? В каком-то смысле в состоянии обвала не важно, кто виноват. Важнее второй из главных русских вопросов: что делать?
И опять посмотрим на мою модель. Как должен действовать профессиональный режиссер, чтобы у него получился шедевр? 1. Нужна захватывающая оригинальная идея будущего спектакля, которая имеет отношение к жизни (то есть способна увлечь актеров и привлечь зрителей). 2. Режиссер должен уметь защитить свой проект, вдохновить всех участников квеста. Включая тех, кто финансирует работу. В нашем случае это налогоплательщики. 3. Репетируя, режиссер ведет нон-стоп диалог с творческой группой: не только анализирует и объясняет ход своей мысли, но и модерирует обратную связь. Он внимательно слушает актеров, художников, композитора, раскрепощает их фантазию и творческую волю, создает атмосферу – психологически комфортные условия для игры. (Ещё одно ключевое слово – игра). Только тогда бессознательный комплекс актера (и группы, в целом) начнет раскрываться, определяя уникальную форму каждой сцены.
В скобках. Парадокс в том, что политические трикстеры в РФ за редким исключением смертельно серьезны – они думают, что так ведут себя взрослые, они подражают взрослым. Российская политика – типичный случай карго-культа. Духовно зрелый человек не боится видеть жизнь как игру. Именно поэтому он уважает свободный выбор своих партнеров/соседей. Выигрывать надо, но не любой ценой. Игра сама по себе увлекательна и ценна.
4. В конце концов, на сцене играют актеры, они в центре внимания, они получают любовь зрителей и цветы, а режиссер стоит за кулисами. Физически он невидим, но часть его сознания присутствует в каждом жесте, каждой интонации, каждой мизансцене. Он счастлив, что мысли его, идеи, мечты стали реальностью. Да, с большими поправками на «возможности» группы, но это не главное. Главное – игра продолжается. Иными словами, власть режиссера, скорее, духовно-интеллектуальная, нежели экономическая или полицейская. Это власть смыслов, воображения и воплощающей их воли.
В проекции на государство это значит следующее: акторы – это свободные граждане, они и есть политические субъекты; каждый в отдельности или в составе малых сообществ (партий, волонтерских групп, движений, клубов). Если одна из групп, захватив рычаги управления и силой удерживая статус-кво, подавляет интеллектуальную, экономическую, политическую свободу других групп и при этом считает своё положение справедливым, устойчивым, безупречным – скорее всего, члены группы не вполне адекватны (своим задачам). Ведь они радетели сильного государства, не так ли? Тогда какого черта они его истощают и разрушают?
Вы спрашиваете: «куда деть бэкграунд?» То есть, куда девать черепки ветхих сосудов: отработанные идеи, смехотворные приемы пропаганды и манипуляции, всю эту мифологию трижды съеденного и переваренного совка? Шлак истории, короче. Да куда угодно. Разве это суть дела сегодня? Пандемия сожгла остатки исторического горючего. Система РФ исчерпала свой творческий потенциал, который, что греха таить, был невелик. С этим режиссером эта труппа работать не будет, она не верит ни в его добрые намерения, ни в его порядочность, ни в его (изначально сомнительные) дарования. Это положение вещей кажется мне очевидным (недавнее исследование социологов Никольской и Белановского это подтверждает). Значит ли это, что всех «новых дворян» (очень опрометчивое самоназвание), все нынешние элиты нужно «ластиком стереть»? Нет, не значит. Подобное развитие событий более, чем вероятно, если ничего не делать и ждать, пока само рассосется. То есть в случае очередной катастрофы. Моё предложение: ни в коем случае не дожидаться обвального политического кризиса – действовать прямо сейчас. Разумная часть элиты (надеюсь, она существует) должна обратиться к обществу с предложением российского «пакта Монклоа». В политике (как и вообще в жизни) поступки нужно совершать вовремя. «Вчера было рано – завтра будет поздно». Я понимаю Ваши сомнения относительно «мастера на все руки», но не разделяю их. Я верю в талант и здравый смысл моего народа. Да, это идеализм. Без которого нет творческого акта, нет любви, а значит, не может быть и театра. Особенно политического.