Глобальная Россия
Я неуверенно вступаю в эту дискуссию, полную блестящих умов, притом, что тема дискуссии кажется мне слегка уплощенной, как «физики и лирики» или «христианство и просвещение».
Полемизировать тут довольно легко, ведь каждая из реплик интеллектуально задевает. Но я остановлюсь на единственной теме – конфликта демократии с глобализацией в Российской Федерации. При рассуждении я использую развиваемое мною довольно давно понятие Системы РФ (я посвятил ему уже ряд книг, в том числе последнюю – «Ироническая империя»). Этим понятием я пытаюсь оценить аномальность поведения властей и населения РФ, объединяя две посылки – то, что РФ не является государством, национальным или каким-то еще, и то, что власти России проявляют устойчивые черты политического поведения внутри и вовне страны.
Центральный тезис, на котором я хочу остановиться тот, что Российская Федерация исходно является продуктом глобализации и остается ее фрагментом. Аномальность поведения Системы РФ объясняется, на мой взгляд, конфликтом российской аномальной версии глобализации, с либерально-демократическим ее мейнстримом. Конфликтом, наметившимся 30 лет тому назад, а сегодня переросшим в повсеместно обсуждаемый кризис.
1.
Контекст глобализации в Системе РФ не может рассматриваться как отдельное от нее тело. Россия – сложный элемент глобализации. Она глобальна в очень разных отношениях, фрагментарно, и укладами разной глубины. Многие люди, рассматривая глобализацию как нечто ценностное, и приверженные к ней, представляют Россию обособленным суверенным телом на глобальном фоне. Мировой контекст при этом остается отдаленным задником ее внутренней сцены. Приходится возражать: Российская Федерация в ХХ веке по своему происхождению из СССР и по генеалогии, от перестройки до путинской экспансии – неизменно мировой объект. Мировой насквозь – мозаикой его связей, его экономических и культурных зависимостей, мозаикой его производящих и непроизводящих укладов.
Рассмотрев последнее тридцатилетие России, мы не найдем там моментов, где бы глобализация и демократия входили в наши историю порознь, отдельно. В идеологии конца перестройки мейнстримом был миф, правильный или нет, что демократия является абсолютным условием включения в мировой мейнстрим (тогда его называли «единым путем всех цивилизованных наций»). Демократия и глобализм входили в нашу жизнь тесно (и опасно) переплетенными. Существовало даже в девяностые годы странное выражение «рыночная демократия», его любил президент Клинтон. Но у этой связи есть обратная сторона – она инвертивна. Считая себя находящимся в глобальном мейнстриме, легко распространить «рыночные» правила на манеру обращения с институтами – ради ускорения того же мейнстрима. Наш бунт против норм начался на 30 лет раньше Трампа. Для живших в СССР восстание против правил и законов было продолжением их саботажа рамок советского образа жизни. В отличие от стран ЦВЕ они восставали не во имя норм и ценностей, а против правил как таковых. Их стилем стал троллинг всего нормального раньше, чем появилось само слово «троллинг». Не было и нет разрыва на переходах карнавала перестройки в разрыв Союзного договора в 1991 году и далее к нынешней Системе, которая непризнание норм довела до кульминации.
2.
Первая чеченская война велась силами региональных ОМОНов. В этом кроме небоеспособности армии уже крылась идея политического преступления, устранимого полицейскими мерами. Далее само понятие правопорядка в Системе РФ трансформировалось в превенцию якобы «терроризма и экстремизма».
Образец глобального лидерства в 2000-е был накрепко привязан для Путина к фигуре Буша-мл. Прошло незамеченным, что в период тесной симпатии двух президентов, Америка приучала Россию к терпимости к пытке. Конечно, практика пытки пришла в милицию еще из первой кавказской войны 1990-х. Но респектабельной и эталонной пытку террористов сделала для РФ Америка Буша и Гуантанамо. Здесь исток российской войны мирного времени. Так неприметно закрепилась в общероссийском консенсусе легитимация «упреждающих» ударов полицеизма по обществу как носителю экстремистского потенциала. Военизация такой практики еще повысила ее легитимность.
Стратегия управления в Системе как «войны мирного времени» – политика нанесения упреждающих полицейских ударов по населению (ошибочно именуемая «политикой репрессий»)
3.
Ужасно много спорили с путинским тезисом о крахе СССР как «геополитической катастрофе». Это помешало задать другой, более важный вопрос – благодаря чему почти неизбежной при таком коллапсе мировой катастрофы не случилось? Что за свойства страны и мира, жизни постсоветских людей, какие свойства власти и территориальные связи спасли планету?
Здесь пришлось бы углубиться в ряд факторов, как то: советский социальный капитал, высокий уровень межчеловеческой солидарности, челночную торговлю и конечно – западную помощь «молодой российской демократии». Посчитать, какую долю играл товарообмен на польском и украинском направлении, а какую – на китайском, найти переплетение внутренних и международных связей.
Советская катастрофа глобальных масштабов была перехвачена на взлете, а ее разрушительность смягчена сетями глобальных контактов, достроенных внутрь страны ее населением.
Коллапс СССР не стал коллапсом глобализации, потому что ее механизмы демпфировали наиболее разрушительные последствия. Глобализация оказалась способна к «аутопоэзису» (Н.Луман), т.е. к самовосстановлению.
Российская Система, вопреки тому, что о ней говорят – Система глобальная. У нее глобальная идентичность, глобальные интересы и она насквозь включена в глобализацию. Но включена не как национальное государство – им РФ не сумела стать, а как конгломерат людей, групп, укладов и ведомств, повязанных властью. Сама власть зато – азартный игрок мирового класса.
4.
Косвенным доказательством того, что Система внутренне глобальна, является радикализм, проявляемый Кремлем на внутриполитическом и мировом треках.
Внутри страны Кремль очень консервативен и пугливо осторожен. Вовне – отчаянно беспечен и похоже ничего не боится. На миру он ведет себя так, будто у себя дома; а дома в России пробирается опасливо, как в темном лесу.
Команда власти Системы живет с «глобусом под черепом», что дает ей внутреннее основание править Россией самовластно. Ощутив внутренний тупик, Кремль распоясывается вовне. Вот и сейчас там обдумывают, какие бы еще нормы права нарушить. Но это не спорт, а испытание первопроходца современного мира как дикой, опасной, чуждой себе территории.
Кремль непрерывно говорит о мировых проектах. Но сама Система РФ — его глобальный проект. Вернуться от этого к изоляции невозможно.
*
Федерация представляет собой схему мест ресурсов, места их перевозки и проезда к тем и другим. Известно, что Система РФ – ресурсная государственность. Но и в этом качестве она неоднородна: ресурсы нужно транспортировать так, чтобы те не обнулились по ходу перевозки.
Даже неоднородность России глобальна. В Советском Союзе строились города-порталы в утопическое будущее. Сегодня города значимей как входные шлюзы для людей, товаров и ресурсов – проход к очагам развития, очагам глобализации. Города-порталы превратились в транзитные «норы» глобальности, ведущие то на Запад, то на Восток. Это не статичные поселения: они функциональны, их используют, и благодаря этому они растут.
Какие именно группы людей в стране уже сегодня глобализированы, насколько и каким образом? Понятно, что это в значительной степени работники ВПК, работающие почти бесплатно на помощь воинственным нациям. Понятно, что это в огромной степени жители приграничных регионов, таких, как Приамурье и Приморье. Здесь и мобильные активы, как пригожинские военно-коммерческие пираты. Глобализированные сектора России не обязательно прогрессивны. Они не выглядят верной опорой для либеральной политики. Но в обход их немыслимо предложить и реализовать никакую прогрессивно-реформистскую повестку для страны.
5.
Государственность Системы РФ, не став государством, не могла противостоять сильным национальным государствам и их союзам. И она перестраивается в линию оперативных боевых мощностей. Идет избирательный захват Кремлем отдельных функций суверенитета с применением захваченного в качестве суверенитета as is. Такая мутация целей в мутирующем Кремле ведет его вовне, в аномальный мир.
С точки зрения периферийного актора casus belli не нужен – его противники уже якобы ведут с ним войну. Любая раздражающе упорядоченная политика для него – casus belli, тем более – антироссийские санкции за нарушение закона и прав. В фантазиях флангового стратега его «вынуждают» к законной самообороне.
Но при этом наш стратег не принимает бой там, где его навязывают, – он ищет и подбирает выгодное для себя место боя. Разумеется – вопреки нормам.
6.
Глобализация ХХ века исторически тожественна миру Холодной войны – миру ядерного сдерживания. Она переплеталась с ним и им воспроизводилась настолько органично, что не представляла себя без него. Вопрос: «Что если обладатели ядерного оружия используют свои арсеналы против глобализации?» – не возникал, как абсурдный: гонка вооружений и стратегическая конкуренция за мировые регионы вне глобализации были немыслимы.
Теперь страна, обладающая ядерным стратегическим потенциалом – всего лишь отдельный актор со специфичным особым ресурсом. Она ничего не должна глобализации. Она ею нигде и никак не сдержана. И с уходом Америки – главной кариатиды прежнего мира – глобализация остается бессубъектной. У нее нет сильного независимого сторонника, притом что она по-прежнему так или иначе выгодна почти всем.
Сегодня стратегически наш мир полупуст, со слабым контролем, легко проницаемый отовсюду. Вопрос передвижения в таком мире несложен для тех, кто рассматривает интересы и нормы как чужие и малосущественные. Даже сверхохраняемые технотронные границы между США и Мексикой, или Израилем и Сектором Газа источены потайными ходами, подчас даже с подземными железными дорогами. Для Кремля как игрока приоритетно поле эскалаций, спецопераций и т.п. острых блюд «повара Пригожина». Но для России-«кроличьей норы» глобализации это ее система обмена веществ. Ее кровеносная, товарная и финансовая система. Она представлена в людях, в укладах их жизни, не в последнюю очередь – в их собственности, организованной и укрытой вокруг разбойных троп сквозь аномальный мир.
«Кроличьи норы» глобализации – не пустоты и не дыры. Это толчея маршрутных путей и трафик человеческой связанности с мировым пространством. С миром, каким он представлен внутри Российской Федерации. С точки зрения передовых соседей русские челноки-переносчики ресурсов выглядят полукриминальными группами, чуть не ворами. Но эти «сталкеры» обеспечивают питание и связь многоукладной глобальной России Тарковского.
7.
Балансирование на грани войны – незабытая еще реальность эпохи Холодной войны. Сверхдержавы балансировали одна другую, приобретая навык все тоньше, изощреннее и беспощадней это делать.
Но внутри распадающегося «ялтинского» мира стратегической стабильности вызревало иное понимание мировой сцены: кому выгодней ее сохранять? Стабильность всегда выгодней одному, чем другому. Что если пользователи глобального баланса начнут «вычитать» себя из числа тех, кто его поддерживает? В мире Холодной войны довольно было стычки в Богом забытой лаосской Долине Кувшинов, и сверхдержавам казалось, что мировая война уже на пороге. Но когда стратегическая стабилизация стала полуавтоматической, то и крупная страна может использовать в собственной стратегии – неучастие в ней. Возникает стратегия нарушения балансов.
Сегодня мировая стратегия вывернута наизнанку: мир балансирует на грани, а периферийная Россия к этому его вынуждает. Но балансируют – другие, а не мы! Москва попирает всякое наметившееся равновесие, предоставляя столпам многополярного мира далее подпирать друг друга. Обдуманно нарушая балансы, РФ созерцает суету других по их восстановлению и готовится подорвать следующий. Так злой деревенский мальчишка троллит бабу с ведрами, и, забежав сзади, сильно бьет по плечу коромысла. Вода расплескивается, но баба коромысла не бросит.
На что рассчитывает игра слабого игрока против всех прочих сразу? На то, что другие не могут объединиться против него. Отчасти потому что им некогда. Восстанавливая порядок после российских потрав, они предпочтут поддержку глобальных коммуникаций наказанию Москвы (занятие, сулящее только расходы). Россия слишком велика, чтобы быть наказанной.
Стратегия Путина – неуязвимая слабость. Она рассчитывает на ослабленность мирового порядка при его ценности для остальных и в ослабленном состоянии. Убежденная, что стратегическое равновесие восстановят без нее, Москва не вносит в него ничего, кроме нарушений. Мир балансирует на грани войны из-за России, но Россия, в отличие от СССР, не вносит вклада в баланс.
Пунктир российских спецопераций, выглядящих случайными и разорванными, обозначает, тем не менее, программу и даже маршрутную карту кремлевских пожеланий от глобализации. Это не «гибридная война», а политическое наступление на мир без объявленной политической цели. Эти компенсационные войны вместо nation building выражают глубокое разочарование в успехах строительства демократии.
В основе их – явное и осознанное неравновесие сил с Западом, додуманное в контексте успешных контратак стран третьего мира, западных силовых неудач и роста собственных навыков технического манипулирования на мировой арене.
Не забудем про Украину, ставшую полигоном взаимных экспериментов с Россией, где и были развиты радикальные практики, которые приписываются «гибридной войне».
8.
Скрытый движитель аномальной Системы РФ и тайна ее войн – в банальности замещений дефицита государства оперативными средствами (можно сказать, «чем попало»). Недостроенные институты переживаются как угроза безопасности и ее дефицит – вот источник компенсационных спецопераций кремлевской политики.
Изменение типов боевого поведения «в горячих точках», оперирование демократией и шире – всей государственной и гражданской инфраструктурой Кремлем уже тогда предвещали грядущий сдвиг в международном порядке и новое глобальное поведение. Множились ценностные пробелы, неустранимые цитированием императивов Канта брюссельской бюрократией.
Ливийский беженец, пересекающий Средиземное море на север, и боец Пригожина, внедряющийся в систему власти центральноафриканского президента Туадемы – почти один и тот же, сопоставимый феномен. Они – первопроходцы темной стороны глобализации. Обитатели зон затемнения и кротовых нор перетока ресурсов и проецирования сил. Сомнительные преимущества периферийных операций создают «серую зону» разрушенных и полукриминальных коммуникаций, не без последствий для тех, кто их проводит. Эффективность «кротовых нор» и действий в них обусловлена разрушением права и политики. А также тренировкой беспринципных активов, которые не останутся жить во внешней среде. Возникающая на этих периферийных зонах среда «профессионалов» расползется внутри страны, где ей нечего противопоставить.
Отсюда новый тип субъекта: штатский военный политик. У него огромная свобода рук, но сам он так не считает. Поэтому использование пытки для него – компенсация остро переживаемой им нехватки права убивать.
Система РФ – разновидность войны в замороженном состоянии мирного времени.
9.
Мятеж начала ХХ века с участием таких искусных мятежников, как Советский Союз и Германия, привел к Второй мировой войне, и затем полувековой стратегической диктатуре стран-победителей над человечеством под игом вооружений, способных уничтожить мир. То, что мы видим сегодня – новый глобальный мятеж, и как всякий мятеж даже при подавлении не приведет к реставрации прежнего статус-кво.
С уходом СССР Россию вытолкнули на периферию, где та сблизилась со странами Третьего мира и вступила с ними в тактический и стратегический обмен. На периферии Россия приобрела ряд умений и аномальное видение происходящего. Поэтому русский мятеж XXI века отличается от русского революционного мятежа ХХ-го.
Сегодня мы имеем дело с мятежом глобальных периферий. Сам по себе он не разрушает гегемонию, на первых порах ее даже подчеркивает. Но теряя способность проецировать лидерство на периферию, Запад тем самым теряет ауру мирового лидера. Итак, перед нами мятеж против мирового режима. У мятежников есть имена и есть опорные базы. У них пока нет идеологии, кроме победы.
Сегодня выбор отношения к победе является одновременно выбором в пользу демократии или ее противников. Прошло незамеченным, что в 1993 и 1996 году демократический выбор определялся как выбор с нулевой суммой – пан или пропал. После отставки Коржакова Чубайс заявил, что вбит последний гвоздь в гроб коммунизма – совсем не демократическое понимание победы.
Этот недемократический образ победы сегодня общий у Путина с Трампом. «They beat us all the time» – они бьют нас все время, так говорит Трамп о демократических конкурентах Америки. «Слабых бьют» – говорит Владимир Путин о своей аномальной системе.