Идеологии будущего и будущее идеологий
Участникам дискуссии было предложено попробовать обозначить основные направления размышлений о возможной будущей трансформации российского общества и политического режима. Задача сколько грандиозная, столь и интересная.
Момент выбран правильный. И.М.Клямкин сослался на опыт диссидентов стран Центральной Европы, которые делали попытки наметить будущие политические реформы, ориентированные на некое пост-коммунистическое будущее.
Интересно, что согласно устному рассказу Адама Михника подобные дискуссии польские диссиденты вели, находясь в заключении во время военного положения, т.е. не имея возможности действовать практически каким-либо образом.
Сегодня в России интеллектуалы могут позволить себе такие размышления в более комфортной обстановке. Однако политическое пространство уже сковано и контролируется Кремлем в такой степени, что вызывает стойкое желание перенести проектирование в плоскость размышлений, обращенных к неопределенному будущему.
Не вызывает дискуссий утверждение, что сегодня в России сформировался персоналистский режим, который в большой степени опирается и намерен опираться в дальнейшем на репрессии и силу для подержания власти. С точки зрения политической науки остается важным вопрос: стоит ли уже называть его диктатурой, или понятие «электоральный авторитаризм» все-таки еще может быть применено для его определения. Выборы в условиях существующего режима остаются «моментом напряжения», в котором сама власть видит потенциальный источник нестабильности, но они же одновременно оказываются средством поддержания политической мобилизации и регулярной проверкой лояльности административного аппарата (И.Крастев).
В 2019 г. довольно активно обсуждались разнообразные варианты транзита власти после завершения второй пары сроков Путина в 2024 году. Объявленная вначале 2020 г. конституционная реформа первоначально была воспринята как свидетельство реализации «казахстанского сценария», потом как обрамление для пролонгации правления действующего президента. Однако по мере реализации реформы, складывается впечатление, что мы все же имеем дело с продуманной политической стратегией. Ее смыслом является создание герметичной системы власти, которая была бы гарантирована от «несистемных» влияний, источником которых может быть раскол элит, народное волеизъявление или протест. И конечно «внешнее вмешательство», которое официальные говорящие головы ставят на первое место, но в действительности следует ставить в самый конец списка.
Создается многоуровневая система защиты. Продолжается «совершенствование» избирательного законодательства и политического администрирования для того, чтобы исключить не только «опрокидывающие выборы», но даже частичную потерю контроля, вследствие прихода в Государственную думу независимой оппозиции пропорционально сопоставимой хотя бы с Межрегиональной депутатской группой на съездах народных депутатов СССР.
В результате все более ярко проступает охранительная направленность режима, многократно усиливаемая обнулением президентских сроков Владимира Путина. На российском политическом ландшафте не видно никаких политических или общественных институтов, которые могли изменить этот тренд, разве что несколько замедлять его развитие. Однако охранительным режимам свойственно постепенно наращивать количество внутренних противоречий и отсталости, что рано или поздно может привести к кризису. Кризис, в свою очередь, потребует обращения к обществу для легитимации нового курса или новой политической системы.
В этой связи действительно рассмотреть вопрос, поставленный инициаторами дискуссии, о будущем идеологического ландшафта, о том с какими посланиями оппозиционные политики и активисты будут (могут) обращаться к российскому обществу. И какие месседжи имеют шанс быть услышанными. Отвечая на этот вопрос, самое главное постараться отрешиться от привычных и стремительно устаревающих схем, таких как «правые-левые» или «консерваторы-либералы».
Для интеллектуалов и части политиков остается значимым приверженность определенной идеологии, целостно описывающей взгляд на мир и справедливое общественное устройство. Однако политическая роль таких идеологий, похоже, неуклонно снижается. Она была существенна пока значение имело авторитетное знание, которое транслировалось через определенным образом написанные книги и статьи. Интернет и социальные сети девальвировали роль авторитетного знания, радикально сместив акцент в пользу эмоции.
Какие «оппозиционные» эмоции оказываются наиболее востребованными? Игнорирование политической субъектности граждан и регионов (Москва-2019, Хабаровск-2020), покушение на то, что осознается как коллективная собственность – земля, природа, городское пространство (Ингушетия, Шиес, Куштау, Екатеринбург), сокращение социальной поддержки (повышение пенсионного возраста).
Можно «прочитать» эти эмоции через призму традиционных идеологий: демократия и права человека (либерализм), трудовые, социальные и экологические права (левая идея), национализм. Однако в реальности ни в одном из приведенных выше примеров идеологическая составляющая не играла сколь-нибудь заметной роли. Главенствовала эмоция протеста против несправедливости.
Точно также в целом в условиях персоналистского режима оппозиционность редуцируется до простой (во многом, эмоционально окрашенной) позиции: за или против автократа. Наименьший знаменатель из теории Шарпа оказывается очень примитивным, хотя и включает в себя требование свободной политической конкуренции. Это, безусловно, будет способствовать усилению популистского элемента и идеологической аморфности в облике политической оппозиции. Ее возможности политического участия продолжают снижаться, но она, тем не менее, остается дееспособной.
В тоже время социологические исследования показывают, что для большинства российских граждан государство (не режим) продолжает обладать очень высокой ценностью. Это государство, по мнению большинства россиян, должно быть дирижистским, социальным и сильным. Поэтому существенный потенциал у классического либерализма не просматривается. Однако социал-либеральный дискурс имеет гораздо больше шансов, поскольку его распространению (в крупных городах) способствуют прогрессивные социально-культурные практики – экологизм, инклюзия и в целом рост чувствительности к личностным потребностям человека и потребностям небольших групп с особыми интересами. С некоторой осторожностью можно сказать, что в российском обществе растет уровень индивидуализации, ориентации на собственные силы. Это, так или иначе, найдет свое выражение росте либеральных настроений. Возможно в формате требований уважения достоинства и справедливости без привязки к проблематике экономической свободы.
Будущее таких идеологических направлений, как левая идея и консерватизм не вполне ясны. Соответствующие идеи популярны в российском обществе. Но тут доминируют системные партии. Они существуют в общем охранительном тренде, стремясь удержать собственное политическое положение, и тем самым мешают живому развитию этих идеологий.
В наиболее худшей ситуации находятся русские националисты. После Крыма и Донбасса они попали в ловушку. Сейчас политический режим не дает им развиваться и усиливаться, чтобы эксплуатировать ресентимент в одиночку, критиковать власть в серьез они не могут себе позволить, а крушение нынешней политической системы будет связано и с разочарованием в ресентименте.
При этом, пытаясь представить себе политическую ситуацию новой перестройки или революции, и размышляя о потенциальном успехе той или иной идеологии, необходимо помнить о факторах, которые по опыту предыдущих 30 лет оказывали значительное влияние на траекторию политического развития.
- Наиболее весомым источником доход российской экономики являются ископаемые природные ресурсы. Это означает, что 3 или 30 добывающих кампаний имеют для страны большее значение, чем труд миллионов людей. Такая ситуация способствует концентрации власти, а большинство населения оказываются зависимыми от государства, а не влияющими на него. Нынешний режим ничего не будет делать для изменения этой ситуации. Ему это очевидно не выгодно. Изменить положение может только истощение ресурсов (абсолютное или относительное, т.е. возможность их добывать и экономическая рентабельности добычи) или изменение глобальной экономики.
- Россия – страна со значительной диспропорцией в благосостоянии различных регионов и значимой культурной дистанцией между ними. Российская Федерация неизбежно будет вынуждена находить в своей политике какой-то общий знаменатель между Москвой и Чечней, Санкт-Петербургом и Тывой. Сейчас к этому знаменателю принудительно приводит федеральная власть, но чаемая «настоящая» демократия также столкнется с этой проблемой. Возможно ни что, так не угрожает молодым демократиям как бунт недовольных окраин. Дать каждому региону пользоваться наличным экономическими возможностями – породить зависть и возмущение, чреватое победой радикальных сил. Продолжать перераспределять доходы – означает вновь допустить возможность концентрации ресурсов и, следовательно, власти в федеральном центре.
- Вопрос о региональной политической самостоятельности, местной политической субъектности неизбежно встанет в случае любого ослабления существующей сегодня централизованной политической конструкции. Теоретически, это естественно и правильно. Однако стоит помнить, что авторитарные практики первоначально стали развиваться именно на уровне регионов. Подавление независимых СМИ, установление контроля над составами местных парламентов и региональным бизнесом началось не с Путина, а с Лужкова, Шаймиева и Рахимова еще в 1990-е годы. Российский авторитаризм начал формироваться в регионах и только потом проявился на федеральном уровне. В борьбе с коалицией этих лидеров регионов.
- Россия является ассиметричной федерацией. Кремль последовательно и при этом, следует признать, весьма аккуратно забрал у национальных республик большую часть того «суверенитета», который они взяли в начале 1990-х годов. Любая либерализация вновь даст толчок тем же тенденциям. При этом, прогнозы о возможном распаде страны, на мой взгляд, не имеют под собой оснований. Это не более чем проекция советского опыта. Причиной сепаратизма является либо сильное чувство угнетенности, либо ощущение самодостаточности. («Зачем нам быть частью большой страны, когда мы и одни неплохо проживем»). Ни того, ни другого сегодня применительно ни к одному народу или региону в стране не наблюдается.
Поэтому если смотреть на ситуацию через оптику либерализма и видеть приоритет в установлении стабильной демократии, то в первую очередь проектирование такой политической системы, в которой сдержки и противовесы не позволят вышеописанным факторам создать условия для концентрации власти или дестабилизировать ситуацию настолько, чтобы запрос на «сильную руку» вновь получил общественную популярность.
Сильной стороной существующего режима является то, что он в неопределенных границах своей аморфного консерватизма, дает последовательные ответы на все эти вызовы. Ни одна из демократических идеологий таких ответов, как мне представляется, на сегодняшний день не имеет.
В качестве заключения стоит сказать о пятом факторе, от которого будет зависеть не только будущее России в целом, но и будущее идеологического ландшафта. Речь идет о ситуации в мире. Россия перестала быть ведущей силой на планете. Президент Путин добился желаемого – на Россию оглядываются, берут в расчет. Но наша страна при этом не определяет мировых трендов. Ни демократических, ни автократических. Не является «хранителем» никакой идеологии. В том числе консервативной. Выбор конкретной стратегии экономической либерализации в начале 1990-х годов определялся в значительной мере мировой модой. И сегодня мы скорее «пробуем на вкус» и пытаемся имплементировать на российской почве различные идеологические конструкции (от prolife до #metoo).
Сегодня мир находится в политической и идеологической турбулентности – ситуация в США тому свидетельство – и ближайшее будущее неочевидно. Впрочем, лично я, вслед за А.Д.Сахаровым, убежден, ничто, кроме тотальной катастрофы наподобие ядерной войны, не может остановить развитие цивилизации, которое на протяжении тысячелетий, несмотря на провалы и торможения, означало развитие индивидуального самосознания, которое не может существовать и действовать в мире без свободы.
*Сахаровский центр внесен Минюстом в реестр организаций выполняющих функции иноагента.