Краеведение vs регионоведение. Чем плоха идея «малой родины»?
Я решил вступить в начавшуюся на Либерал.ру дискуссию – о судьбах современного мира в контексте регионализма и связанных с этим проблем – скорее не как теоретик, а как практик. Второй год я учу детей истории, и, конечно, сталкиваюсь с государственными учебниками и всякими учебно-методическими комплексами, которые своим дискурсом формируют у детей определенное мировоззрение. Мы всё это хорошо помним по школьным урокам российской истории. Александр Невский — герой-спаситель; Дмитрий Донской — герой-объединитель-почти-
К сожалению, исправить то, что вложено в голову в столь юном возрасте, чрезвычайно тяжело. Шаблоны и модели мышления укореняются в сознании, откуда выбить их представляется, как сказал бы еще один герой школьного исторического нарратива, герой-революционер-госстроитель В.И. Ленин, архисложной задачей. Если с юного возраста рассказывать, что главной характеристикой великого государя являются его завоевания и всякого рода «укрепления державы», то чего мы ждем от сегодняшнего российского мира? Каких движений в сторону демократии и либерализма?
И как хорошо (позволю себе поделиться локальной радостью), что в рамках моей педагогической практики в частной школе я волен сам выбирать учебный материал…
Тем не менее вопрос о преподавании истории в государственной школе — разумеется, куда важнее, чем мои личные профессиональные удачи. В том числе остающийся, как правило, на заднем плане всех «споров школьных историков» вопрос о том, как в средней школе должна преподноситься региональная история — т.н. краеведение или история города.
Ведь в рамках данных локально-исторических курсов у детей формируется представление не только об истории места их проживания. Эти уроки формируют нечто куда большее — региональную идентичность, помогают разобраться в предназначении и смысле исторического бытия их родной земли.
Возьму для примера несколько школьных учебников по истории Санкт-Петербурга и Невского края в целом (то есть Санкт-Петербурга и Ленобласти): «Санкт-Петербург. История и культура» Л.К. Ермолаевой, И.З. Захваткиной и др; «Путешествие в далекое прошлое нашего края» Л.Г. Панфиловой; «География Ленинградской области» А.В. Даринского и А.И. Фролова.
Начнем со вступлений к этим учебникам.
Ермолаева и др. называют объект изучения «краем», очерчивая его географические границы следующим образом: «Наш край — это наш город и Ленинградская область» [1].При этом рубежи края определяются не только по чисто формальному параметруадминистративно-территориального деления, но и по фактической возможности
человека этот край непосредственно «увидеть» в повседневной жизни. Такое пространство «определяет его (человека — Г.К.) жизнь» [2]. Иными словами, речь, как можно понять, идет о регионе, или региональном доме, то есть о чем-то целом и самодостаточном, что просто «по старинке» именуется «краем».
Важно отметить и то, что само название учебника Ермолаевой и др., посвященного истории петербургского региона, фокусирует внимание на регионообразующем городе: «Санкт-Петербург. История и культура». Этот подход вполне коррелирует с определением региона, предложенным Даниилом Коцюбинским в рамках настоящей дискуссии: «Регион — это территориальное сообщество, обладающее консолидирующей его исторической памятью и
идентифицирующее себя, как правило, с крупным городом, являющимся естественным центром данной территории» [3].
Но — как выясняется из дальнейшего — называя объект изучения «краем», авторы учебника отнюдь не просто отдают дань устоявшейся терминологической традиции. Санкт-Петербург и Ленинградская область являются для их жителей, с точки зрения Ермолаевой и др., «малой Родиной». Другие учебные пособия также пишут о «крае» как о «малой родине»: «Данное пособие поможет вам лучше узнать и полюбить свой край — вашу малую родину» [4].
Как нетрудно понять, в цитированных пассажах имплицитно подразумевается, что, помимо малой, существует «большая Родина», которую также называют просто «Родиной», и что эта Родина — Россия.
И все же мне как учителю хочется понять: по какой причине вообще возникла оппозиция «Родина — малая Родина»? Почему именно для того места, в котором ты родился, в котором ты живешь и которое можешь окинуть взором, необходимо уточнение, что эта твоя родина — «малая»?
Попробуем предположить, что определение «малая» не имеет каких-либо негативных коннотаций и означает лишь
количественный показатель: «большая Родина» Россия — 17,1 млн кв. км; «малая Родина» — петербургский край — 85 347 тысяч кв. км. Но тогда получается, что главное качество родины — это ее размер. И «малая Родина» проигрывает «большой Родине» именно по этому показателю. В итоге возникает невольное ощущение, что та земля, которую ты лично чувствуешь как родную, которую знаешь вдоль и поперек — стоит ниже той Родины, которую ты представляешь по большей части лишь в виде карты или каких-то абстрактных символов и мемориальных сюжетов. То есть — автоматически — принижается и фактор тебя самого с твоими чувствами и перцепциями. Ты тоже становишься «малым», как и та Родина, которая дана тебе в непосредственных ощущениях, а не в образе великих правителей с их великими свершениями, удаленными от тебя зачастую на тысячи километров и сотни лет.
Важность размеров при определении ценности Родины подчеркивают и сами авторы учебника
Ермолаевой и др. (правда в чуть более раннем его издании):
«Именно поэтому не только город, но и Ленинградская область — наш край. Огромный край! Его размеры больше территории некоторых европейских государств (курсив мой — Г.К.)» [5].
Иными словами, за счет принижения-возвышения размеров Невского края выстраивается некий державно-патриотический силлогизм, который условно можно было бы сформулировать так:
«Наш край больше, чем государства Европы (ах, эта Европа!). Но в сравнении с Великой
Россией наша Родина — малая. Сколь же велика Россия, если даже ее края — больше
некоторых европейских государств!»
Петербургский регион, таким образом, лишается атрибутов самодостаточности и становится лишь
средством утверждения геополитического достоинства «Великой России».
В связи со сказанным и само слово «край» приходится рассматривать как имеющее выраженную уничижительно-антирегионалистскую коннотацию. Взглянув в любой толковый словарь, мы обнаружим, что у «края» — два основных толкования: «конец» и «внешняя часть объекта, наиболее удаленная от
центра».
Ладно, Петербург формально может считаться краем, поскольку находится на границе с другими государствами. Но Татарстану что делать? Ярославлю? Екатеринбургу? Они-то — почему «края»? Выходит, не в географии здесь дело. А в идеологии. Где целое, оно же великое, оно же Россия, оно же Кремль — это «центр», а все остальное — его кремлевские «края», «провинция», «периферия». Любопытно, что в учебнике по истории Москвы слово «край» не используется. Автор пособия поэтически именует ее «дочерью городов русских», которая, как можно понять, витоге оказывается старшей не по возрасту, но, т.с., по званию [6].
Однако вернемся к Петербургу. Странная штука получается! Находясь в реальности в центре Балтийского региона с его богатейшей тысячелетней историей и мощными внутренними связями, гранича с Финляндией и Эстонией, Петербург оказывается на каком-то «краю», за которым как будто наступает некая пустота.
Данный семантический анализ отнюдь не является словесной эквилибристкой, поскольку все рассмотренные понятия
формируют смысловое поле. И даже если многим кажется, что «ничего обидного в словах “край” или “малая родина” нет», на уровне подсознания у этих людей все равно выстаивается четкая ценностная иерархия: сначала «большая Россия», а потом уж все наши-ваши «малые края».
Итак, что же именно, какие смыслы, какую модель гражданской идентичности я, будучи учителем истории, должен
предлагать ученикам для усвоения, а значит, и невольного внедрения в сознание и подсознание?
Продолжим чтение учебников — и убедимся в том, что мысль об отсутствии у Санкт-Петербурга самостоятельного смысла продолжает развиваться и внедряться в сознание школьника. Главная историческая функция
Невской земли и города на Неве, согласно месседжу всех трех учебников по школьному петербурговедению, — быть объектом притязаний со стороны России и обслуживать ее державные нужды:
«Земли региона становились ареной борьбы Руси (России) и Западной Европы» [7]; Санкт-Петербург«для России — “окно в Европу”, крупный порт и центр кораблестроения» [8];«Санкт-Петербург — крупнейший политический, экономический и культурный центр страны — второй после Москвы город и по численности населения, и по той роли, которую он играет в жизни России» [9].
Три цитаты из трех разных учебных пособий — а смысл примерно одинаков. Роль Санкт-Петербурга сводится к тому, чтобы помогать России, защищать ее, но при этом все же делать это чуть хуже, чем Москва — «крупнейший по численности населения», а значит — как с очевидностью подразумевается — и по всем прочим параметрам город.
Эпиграфом к еще одному учебнику («География и экология Санкт-Петербурга и Ленинградской области», под ред. С.В. Васильева и О.В. Гаврилова) служит растиражированное вступление к «Медному всаднику»:
«И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу. Здесь будет город заложен Назло надменному
соседу. Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно, Ногою твердой стать
при море»[10].
Смысл этих пушкинских срок кажется вполне четким: цель существования Петербурга — в
постоянном напоминании шведам об их проигрыше, чтобы они бессильно злились,
пока победители через «окно» будут им то всякие обидные жесты показывать, то
«кидать вниз» товары на продажу. И именно этот фрагмент, повторюсь, выхвачен
авторами учебника по петербурговедению в качестве ключевого, смыслообразующего.
Особое место в петербургском краеведческом дискурсе занимает тема основания города на Неве. Как известно,
профессиональные историки на эту тему много спорят. Но то, что русский царь Петр I якобы создал город «на берегу пустынных волн» exnihilo — ныне признается учеными лишь в качестве культурно-исторического мифа, увековеченного во вступлении к поэме А.С. Пушкина «Медный всадник». Тема «Петербурга до Петербурга» давно уже стала не только научно, но и общественно значимой, особенно после того, как в результате раскопок были открыты и
исследованы археологические памятники времен Ниеншанца, Невского устья,
Ландскроны и даже более древних эпох.
Сегодня уже общеизвестным является тот факт, что, начиная с 1611 года, в дельте Невы (близ устья впадающей в нее реки Охты) существовала шведская крепость Ниеншанц, рядом с которой вырос город Ниен, в 1642–1656 годах бывший столицей шведской провинции Ингерманландия. И «смысл бытия» этого города был в чем-то глубинном схож с тем, который унаследовал ставший его историческим продолжением Санкт-Петербург — быть «окном в Европу» для России и «окном в Россию» для Европы, выполнять важную торговую и культурно-посредническую функцию между «Западом» и «Востоком».
Авторы учебника Ермолаевой и др. как будто не оспаривают тот факт, что петербургским школьникам необходимо сегодня знать о допетровской истории города на Неве:
«Не сразу город строится… Кто-то первым осваивает необжитое место, словно
прокладывает первый “след”. По этому следу идут другие люди — последующие
поколения жителей города. Они используют то, что было создано до них, и создают
что-то новое: строят, изобретают, украшают, а иногда и разрушают» [11].
Но при этом из дальнейшего все же следует, что у петербургской земли, согласно логике авторов учебника, как
будто никогда не было иной идентичности, помимо российской. Даже в те время, когда никакой России еще не было в помине.
Показательно в этом отношении сравнение двух фрагментов.
В первом Ермолаева и ее коллеги рассказывают о завоевании Иваном III Новгорода:
«Московский царь Иван III силой подчинил свободолюбивый Новгород,
включил его обширные владения в состав Московии. Наш край превратился в
пограничные земли Московской Руси» [12].
Сочувствуя трагедии новгородцев, Ермолаева, Захваткина, Лебедева и их коллеги смотрят на эти события как будто со стороны. Судьба «нашего края» в контексте московского захвата не представляется им в драматичном свете и вообще лишена мемориально-ценностной окраски, скорее, произошедшее представляется как некая объективная историческая закономерность, как стихийная реализация «нашим краем» его базового смыслового предназначения — быть частью России, ее «пограничным стражем».
В то же время при рассказе о передаче Московским государством по Столбовскому мирному договору 1617 года Новгородских земель Швеции авторы отчетливо стремятся создать ценностно нагруженный мемориальный нарратив:
«Московская Русь заключила договор со Шведским королевством, по которому шведы должны были
оказать помощь в изгнании поляков с территории Руси. За эту помощь Москва отдала шведам Корелу с уездом. Постепенно шведы завладели Ивангородом, Копорьем, Ям-городом, Орешком, Ладогой и даже Тихвином. По Неве, как по своей реке, ходили шведские корабли (курсив мой — Г.К.)»[13].
То есть — как следует по умолчанию из цитированныхстрок — на самом деле даже после Столбовского мира Нева не была шведской, а являлась лишь временно оккупированной российской территорией, по которой «какпо своей» перемещались шведские оккупанты.
Из дальнейшего следует, что шведы не уделяли укреплению региона должного внимания, что — по вероятной мысли авторов учебника — как бы еще раз должно подтвердить тот факт, что захватчики не рассматривали эту землю как свою исконную:
«Во второй половине XVII века шведы, уверенные в своем военном превосходстве над Московской Русью, перестали уделять должное внимание крепостям нашего края» [14].
И лишь под мощным и властным влиянием России в лице Петра Великого Швеция начала
проявлять заботу о Невской земле.
«Лишь когда к власти пришел Петр I, шведский король отправил в Ингерманландию военную инспекцию во главе с опытным фортификатором Э. Дальбергом» [15].
Но, как известно, удержать «чужую землю» это шведам не помогло.
Не менее державно-центрированный взгляд на историю петербургского региона предлагает пособие Панфиловой. Несмотря на то, что, с ее точки зрения, «в древности наш край был владением Великого Новгорода», кровавое и репрессивное завоевание этого города и всех его земель Иваном III она обозначает нейтральным понятием «присоединение» и констатирует:
«После присоединения Великого Новгорода к Московскому княжеству земли по реке Неве вошли в состав Русского государства» [16].
Но вот получившие эту территорию по мирному договору 1617 года шведы оказываются у Панфиловой отнюдь не мирными «присоединителями», а врагами и угнетателями (в отличие, как опять-таки имплицитно следует, от московских самодержцев, а также присланных ими наместников и помещиков-крепостников):
«Важный водный торговый путь по Неве, природные богатства нашего края всегда привлекали врагов, которые стремились захватить эти земли. <…> С приходом шведов немалая часть ижор, води, вепсов и русских стали покидать свои селения. Все они опасались разорения и насильственного обращения в другую веру. А местное
население, оставшееся на своих землях, страдало под гнетом шведов» [17].
Как для авторского коллектива Ермолаевой,так и для Панфиловой шведская и российская истории петербургского региона существуют, по сути, в неких параллельных мирах. Никакой преемственности между Ниеном и Санкт-Петербургом для авторов нет, несмотря на то, что между центром Ниена и первым историческим центром Петербурга — всего 7 километров, а устье Охты — такой же район Петербурга (притом отнюдь не окраинный и вполне
исторический — помните: «с кувшином охтенка спешит»?), как и все остальные.
Но для авторов школьных учебных пособий по краеведению Санкт-Петербург располагается на берегах Невы, а Ниен… — как будто нет! Будто между Ниеном и Санкт-Петербургом — сотни километров. Будто Ниен вообще вынесен за некие историко-культурные рубежи Невского края.
При этом авторы учебников признают, что все, что возникло в невской дельте в период Ниена (и являлось, добавляю, естественным хинтерландом Ниена) — непосредственно предшествовало Петербургу: хутора, поселки, дачи, поместья. Все, но только не сам Ниен!
«На территории нашего края и особенно на том месте, где затем возник Санкт-Петербург, были русские и финские поселки, шведские и немецкие поместья» [18]; «В дельте Невы, там, где сейчас стоит наш город, на месте старинных новгородско-московских поселений появились шведские поместья» [19].
Все авторы так или иначе подробно рассказывают о допетровской жизни в дельте Невы. Вот, например, как описывает шведское присутствие на берегах Невы Панфилова:
«На Васильевском острове стояла мыза [усадьба — Г.К.] военачальника Делагарди. <…> А на месте нынешнего Летнего сада размещалось поместье немецкого майора Конау» [21].
О том, что Якоб Делагарди являлся одним из основателей Ниена, и его жизнь в усадьбе была неразрывно связана с возникновением города на Неве («Нюен» по-шведски — не что иное, как «Нева»), Памфилова, однако, не пишет.
В учебнике Ермолаевой и др. Петр I выступает демиургом Петербурга, решительно покончившим со шведским преемством и создавшим Петербург фактически «с нуля на новом месте»:
«Петр I и его приближенные обсуждали: “Тот ли Шанец (Ниеншанц) крепить или иное место удобнее искать”. Было принято решение искать “иное место” для новой крепости. <…> В майские дни 1703 года Петр I и его ближайшие помощники обошли на лодках, кажется, все острова невской дельты» [22].
При этом в более свежем издании учебника Ермолаевой и др. рассказ о ниенских корнях города на Неве выглядит предельно противоречиво, поскольку пытается «отделить» Ниен от Петербурга — и в то же время наметить между ними единую историко-археологическую связь. С одной стороны, авторы пишут, что шведский город был построен не в «дельте Невы» (как Петербург), а лишь в ее «низовьях» (что как бы должно отделить Ниен от Петербурга), но с другой стороны, Ниен оказывается созданным «на территории Петербурга», и историю Ниена авторы призывают петербургских
школьников знать и помнить:
«В низовьях Невы, там, где река Охта впадает в Неву, было очень оживленно. Сотни людей копали землю, вбивали деревянные сваи, подвозили камень. По указу шведского короля здесь строили новую крепость. <…> Ты знаешь, что Ниеншанц был построен на территории нашего города? Не сохранилась эта крепость. Сможешь ли ты указать
это место на современной карте города? В 2000 году около места, где стояла крепость, установили памятный знак. Ты видел его?» [20].
В целом, несправедливо было бы видеть в рассмотренных учебниках лишь намерение принизить регионалистские, исторически самодовлеющие корни петербургской цивилизации. Авторы пособий по петербургскому краеведению стремятся привить любовь к родному городу, его архитектуре, его культуре, его историческому облику в целом. Отмечают многонациональность и мультикультурность петербургского региона, его географические и исторические особенности — то есть создают позитивные региональные идентификаторы. И эти региональные идентификаторы в дальнейшем могут позволить жителям города на Неве сформулировать свою особую региональную повестку. Кроме того, уроки по истории Санкт-Петербурга развивают особое чувство прекрасного. В том числе и поэтому, думаю, многие люди, особенно молодые, даже далекие от политики, сегодня так ревностно относятся к разрушению исторического центра города и отчаянно борются за сохранение исторического центра.
Однако учебники по школьному петербурговедению все же вносят в сознание учащихся и нечто такое, что, как представляется, мешает им ощутить себя в полной мере гражданами своего родного города, способными сформулировать и реализовать свою особенную гражданско-политическую программу, адекватную вызовам XXI века.
Изучая историю Петербурга и Невского края по наличным учебникам (думаю, впрочем, что это актуально для школьного краеведения во всех российских городах и регионах), ученики формируют отношение к своей родине как к «малой», находящейся «где-то с краю от столицы», а к себе — как к «малым гражданам» великой российской
державы. И ответственность за это лежит, убежден, не только на правительстве, но и на самих педагогах. Внушая ученикам с детства убежденность в «малой», «подчиненной» значимости своего региона в сравнении с большой страной, педагоги производят очередное поколение «связанных одной цепью». И от этих верноподданных Кремля сложно ожидать прорыва в направлении либеральной демократии, о судьбах которой написано в рамках настоящей дискуссии так много взволнованных текстов…
Примечания
1.
Ермолаева Л.К. Санкт-Петербург. История и культура. Часть 1 (С древнейших времен
до конца XVIII века). Учебник по истории и культуре Санкт-Петербурга для
учащихся 7 класса / Л.К. Ермолаева, И.З. Захваткина, И.М. Лебедева, Н.Г. Шейко,
Ю.А. Кораблина. СПб: СМИО Пресс, 2017. С. 3.
2.
Там же.
3. Коцюбинский Д. Региональный суверенитет —
эликсир мирной жизни для XXI века. Росбалт. 09.07.2018. URL: http://www.rosbalt.ru/blogs/2018/07/09/1716058; Коцюбинский Д. Регионалистская
альтернатива глобальному унынию (Часть вторая). Фонд «Либеральная миссия».
08.04.2019. URL:http://www.liberal.ru/articles/7347
4.
География и экология Санкт-Петербурга и Ленинградской области: Учеб. пособие
для 8-9 классов общеобразовательной школы / Под ред. С.В. Васильева, О.В.
Гаврилова. М.: Изд-во МГУ, 2006. С. 3.
5.
Ермолаева Л.К. Санкт-Петербург. История и культура. Часть 1 (С древнейших времен
до конца XVIII века). Учебник по истории и культуре Санкт-Петербурга для
учащихся 7 класса / Л.К. Ермолаева, И.З. Захваткина, И.М. Лебедева, Н.Г. Шейко,
Ю.А. Кораблина. СПб: СМИО Пресс, 2014. С. 6.
6.
Дунаева Ю.А. История Москвы. СПб.: «БКК», 2015. С.4. URL:https://nashol.com/2017102997186/istoriya-moskvi-dunaeva-u-a-2015.html
7.
География и экология Санкт-Петербурга и Ленинградской области: Учеб. пособие
для 8-9 классов общеобразовательной школы / Под ред. С.В. Васильева, О.В.
Гаврилова. М.: Изд-во МГУ, 2006. С. 3.
8.
Ермолаева Л.К. Санкт-Петербург. История и культура. Часть 1 (С древнейших врем
н до конца XVIII века). Учебник по истории и культуре Санкт-Петербурга для
учащихся 7 класса / Л.К. Ермолаева, И.З. Захваткина, И.М. Лебедева, Н.Г. Шейко,
Ю.А. Кораблина. СПб: СМИО Пресс, 2014. С. 5.
9.
Даринский А.В., Фролов А.И. География Ленинградской области. СПб: Издательство
«Глагол», 2003. C. 54.
10.
География и экология Санкт-Петербурга и Ленинградской области: Учеб. пособие
для 8-9 классов общеобразовательной школы / Под ред. С.В. Васильева, О.В.
Гаврилова. М.: Изд-во МГУ, 2006. С. 3.
11.
Ермолаева Л.К. Санкт-Петербург. История и культура. Часть 1 (С древнейших врем
н до конца XVIII века). Учебник по истории и культуре Санкт-Петербурга для
учащихся 7 класса / Л.К. Ермолаева, И.З. Захваткина, И.М. Лебедева, Н.Г. Шейко,
Ю.А. Кораблина. СПб: СМИО Пресс, 2014. С. 4.
12.
Там же. С. 29.
13.
Там же. С. 37.
14.
Там же. С. 56.
15.
Там же. С. 56.
16.
Панфилова Л.Г. Путешествие в далекое прошлое нашего края. 2 часть. СПб, 2002.
С. 43.
17.
Там же. С. 44.
18.
Там же. С. 47.
19.
Ермолаева Л.К. Санкт-Петербург. История и культура. Часть 1 (С древнейших врем
н до конца XVIII века). Учебник по истории и культуре Санкт-Петербурга для
учащихся 7 класса / Л.К. Ермолаева, И.З. Захваткина, И.М. Лебедева, Н.Г. Шейко,
Ю.А. Кораблина. СПб: СМИО Пресс, 2014. С. 53.
20.
Там же. С. 33.
21.
Панфилова Л.Г. Путешествие в далекое прошлое нашего края. 2 часть. СПб, 2002.
С. 47.
22.
Ермолаева Л.К. Санкт-Петербург. История и культура. Часть 1 (С древнейших врем
н до конца XVIII века). Учебник по истории и культуре Санкт-Петербурга для
учащихся 7 класса / Л.К. Ермолаева, И.З. Захваткина, И.М. Лебедева, Н.Г. Шейко,
Ю.А. Кораблина. СПб: СМИО Пресс, 2014. С. 61.