«Обезличенные идеи» современной политики?
Развернувшаяся дискуссия о роли и влиянии миграционных вызовов для современных демократии в рамках панели «Глобализация и либеральная демократия» вызывает большой интерес.
Посему видится необходимым добавить пару собственных размышлений:
1. «Национализм и популизм, прежде всего в Европе, находятся на небывалом за многие десятилетия подъеме, что ставит под угрозу либеральную демократию» (Я. Шимов). Не совсем верно формулировать национализм и популизм в качестве угроз либеральной демократии. Вернее, представляется рассматривать в качестве угроз либеральной демократии когнитивный разрыв между управляемыми и управляемыми.
Со времен Геттисбергской речи Авраама Линкольна мы говорим и думаем о трех гранях демократии: правлении народа, волей народа и для народа (government of the people, by the people and for the people). Так вот, отделение управляемых от управляющих – есть сбой в функционировании «демократии для народа» и основная угроза либеральной демократии.
Проблема современного мира состоит не столько и не в том, что упраляемые не могут управлять, а управляющие не желают быть управляемыми. Проблема современного мира состоит в том, что управляющие и управляемыми видят современные социальные вызовы – изменение климата, миграцию, этническое и религиозное разнообразие — в несовпадающих системах координат, или, говоря проще, правящие элиты с каждым днем и каждым новым социальным вызовом все дальше отдаляются от тех, кем они руководят.
Применительно к Америке эти процессы более двадцати лет назад подробно описал Кристофер Лэш, который задавался вопросом о том, насколько правящие элиты США «думают, как остальные американцы». По его мнению, ошибка современных элит в том, что они смотрят на управляемых «поверхностным взглядом туриста, а это не способствует страстной преданности [граждан] демократии». В итоге правящий слой оказался «опасно изолированным» (dangerously isolated) от всего остального общества.
Пару лет назад о подобном «взгляде туриста» со стороны политических лидеров Европы прекрасно написали исследователи университетов Утрехта и Лейдена Марк Бовенс и Аншрит Вилле в своей книге «Diploma Democracy: The Rise of Political Meritocracy». Бовенс и Вилле вынесли на обсуждение сравнительные данные о восприятии европейцами трех тезисов: «правительство не волнует то, что я [простой гражданин и избиратель] думаю», «я не имею никакого влияния на то, что делает правительство», «политики занимаются политической деятельностью только ради собственной пользы». Это, как раз и есть, та самая политика «односторонней коммуникации», упоминаемая Эмилем Паиным (http://www.liberal.ru/articles/7318), и именно она есть исток всех …измов и угроза демократии.
Когнитивные диссонансы между управляемыми и управляющими, действительно, поразили множество институций и политических систем Европы. Как следствие, избиратели стран Европы, независимо от пережитого исторического и политического опыта, построенной правовой системы и уровня экономического благополучия в стране, оказались со своими страхами Чужого и Пришлого непонятыми и ненужными избираемым. И это уже начали создавать отдельные представители политической управляющей элиты. Эссе президента Франции Макрона «О новом ренессансе Европы — Pour une Renaissance européenne», опубликованное на сайте Елисейского дворца 6 марта 2019, призывает европейских управляемых и европейских управляющих задуматься об этом феномене «односторонней коммуникации» и «вернуться к Европе, в которой избиратели берут под контроль свое и будущее Европы».
2. «То, что называют национализмом сегодня, – явление по большей части либо подражательное, либо остаточное. В его основе лежат совсем иные процессы и другая социальная динамика, нежели те, что вывели его некогда на историческую сцену» (Я. Шимов). Однозначно, в основе современных процессов национализма — совершенно другая социальная динамика, однако… она не остаточна и не подражательна, она, вернее, будет сказать отражательное явление сложившихся социальных патернов и огромного, если хотите глубинного, разрыва, опять таки, между управляемыми и управляющими.
Перефразируя Ивана Крастева, вызовом современного мира мне представляется то, что в наше время опять вырастают социальные «заборы» и в центр политики попадают обезличенные идеи, за которыми нет «лидирующих лидеров» — личностей и нет их персональных историй.
Тема «управляемых масс» без «лидирующих лидеров» требует отдельного изучения и осмысления. Представляется, что большинство современных лидеров неаутентичны вызовам современного мира. Они – «голые короли». Они ненавидят и разжигают ненависть к Пришлым не потому, что боятся и ненавидят Чужаков, а потому, что это приносит им дивиденты, позволяя удержаться и/или закрепиться на политической арене. Представляется, что величие демократического правления мэра Берлина, а позже немецкого канцлера Вилли Бранда, опустившегося на колени в Варшавском гетто за позор и боль немецкого народа, и отправившего письмо президенту США Д. Кеннеди «Берлин нуждается в большем, нежели слова. Берлин ожидает политических действий» в нарушение всех дипломатических протоколов в момент начала возведения стены, состояло и состоит в отражении и близости идей, волнений и единства тем управляемых и управляющих в 60-70 гг. А в настоящее время большинство идей управляющих – безотносительно их качества – обезличены и служат лишь целям установления страха Чужого и Пришлого, а не достижению мира, согласия и поиску понимания.
3. Высказывание «У сегодняшней популистской волны в Европе и Америке есть характерная особенность… в ее возникновении во многом повинны социально-экономические факторы» (Я. Шимов.), вызывает серьезные сомнения.
Целым рядом исследований Филиппа Леграйна и Филипа Мартина доказано, что миграция оказывает положительное воздействие на экономику как в странах ЕС, принимающих мигрантов, так и в странах — поставщиках мигрантов (через их денежные переводы). Страх жителей Европы, что выплаты мигрантам будут осуществляться в ущерб пенсиям по старости и социальным пособиям рядовых граждан не оправдан. Задолго до наплыва гуманитарных мигрантов на европейский континент, государства ЕС проводили активную социальную политику. В 2012 г. среднестатистические расходы на образование, здравоохранение и соцзащиту равнялись 32,5% ВВП ЕС, что составляло более 50% государственных расходов во всех странах, кроме Кипра, где этот процент был чуть ниже — 48,9%. При этом, до 2020 г. расходы на гуманитарных мигрантов (беженцев и лиц в поисках убежища) составят 69 млрд евро, в то время как суммарный прирост ВВП государств ЕС увеличится на 126 млрд. Филипп Леграйн пишет, что каждый евро, вложенный в гуманитарных мигрантов сегодня, обернется прибылью в 2 евро в течение пяти лет. Вопросы выплаты пенсий и социальных пособий в долгосрочной перспективе находятся в прямой зависимости от миграционных притоков. Миграция является необходимым элементом “жизнеспособности” системы пенсионного обеспечения в странах ЕС. При сохранении факторов современного демографического развития к 2060 г. Европейский Союз потеряет 42 млн рабочих рук; при ограничении миграционных потоков картина на рынке труда будет весьма драматичной — 96 млн вакансий (European Commission 2011).
Нынешнему миру, как верно пишет Пьер Розанваллон, явно не хватает «демократической проницательности» — легитимированного обсуждения неудач и незавершенности демократии, которое вели бы между собой управляемые и управляющие . Это то, что Лэш называл «демократическим недомоганием» (democratic malaise), а Бовенс и Вилле — «тенденциозным исключением» (exclusion bias), из-за которого каждая из сторон «видит только свою сторону Луны». Мне очевидно, что дефицит «демократической проницательности» на европейском континенте стал особенно заметен в 2014—2016 годах. За подъемом праворадикальных движений и успехами политиков-популистов стоит протест управляемых против руководящего стиля управляющих, забывших о том, что главная их задача — управлять «вместе с народом», а не просто «в интересах народа». Следствием такого противостояние стал процесс мобилизации электората не путем групповой идентичности, а в контексте «за или против» какого- то явления.
Brexit в Великобритании, без малого сотня мандатов «Альтернативы для Германии» в Бундестаге ФРГ и многие похожие явления отметили укрепление сплоченности «простых» европейцев, против космополитизма высокообразованных правящих элит. Рост популизма и правого радикализма не стоит объяснять ссылками на ухудшение финансового благосостояния европейцев или же замедление экономического развития. Для меня очевидно, что это обусловлен обострившимся конфликтом между образованными и необразованными, разницей космополитичного и локального взгляда на вызовы извне.
Как верно отмечал Лэш, патриотизм и мультикультурализм в сознании управляющих выстраиваются в разных иерархиях: «Патриотизм [у правящих] стоит не на самом высоком месте», в то время как мультикультурализм «наиболее отвечает их ожиданиям и представлениям о “глобальном базаре” (global bazaar)», на котором никто не может быть дискриминируем . Противоположное мнение характерно для управляемых, и по этой причине в их сознании демократия и популизм органично дополняют друг друга . Фактически, культивация «welcome culture» по отношению к пришлому, чужому, не своему обусловлена качественным и разносторонним образованием; именно поэтому выпускники университетов равнодушны, как правило, к националистическим лозунгам. Хотя и здесь, как мы знаем, бывают и исключения: достаточно вспомнить о современной Венгрии и других странах Восточной Европы, правящие (и образованные) элиты которых в вопросах европейской интеграции и миграции зачастую блокируются с малообразованными стратами западноевропейцев.
Перепад в образовательных уровнях элит и масс проявляет себя по-разному в современном мире. С одной стороны, меритократизация элит становится стартовой площадкой для изменений в окружающей мире, а с другой, ведет к социальной стратификации и сегрегации. По данным Марка Бовенса и Аншрит Вилле, в 2003 году 45 % граждан Бельгии имели начальное образование, в то время как 80% депутатов федерального парламента получили свое образование в высшей школе. Выпускниками университетов являются 75% парламентариев Франции; 90% народных избранников Нидерландов; 87% депутатов, а 130 из 709 депутатов немецкого Бундестага 2017 года имеют академические степени докторов наук . Еще большая меритократизация характерна для исполнительной власти. С 1986 по 2012 годы, 90% кабинета министров во Франции; от 93% до 97% членов правительства Дании были выпускниками университетов. Из 15 министров в третьем кабинете Меркель (2013-2017 гг), 14 имели степень мастера; 9 были докторами наук, 7 имели опыт преподавания в университетах; а 2 были профессорами. Вот и получается, что космополитизм элит сталкивается с патриотизмом масс, и нет никакого «…изма», отраждающего интересы, понимание и чувства одних и других.
В настоящее время главными «камнями преткновения» между демосом и элитами в странах Западной Европы стали вопросы иммиграции и европейской интеграции. Никто не будет возращать, что правящие элиты Германии, Франции и скандинавских стран в этих вопросах мыслят более широко, чем их электорат. Более того, немалая доля ответственности за успех праворадикальных идей и настроений, широкую дорога и репрезентативность популистских политиков должен взять на себя средней класс Европы. Здесь есть моя полная солидарность с С. Жижеком, заявившим, что европейский средний класс боится пришлых из -за собственного страха стать аутсайдером и продолжает с упорством настаивать на «исключительности [своих] ценностей»
4. Совершенно верно подмечено, что «национализм» в современном мире, по большей части сугубо оборонительный» (Я. Шимов.), а демократии, по большей части, все еще мало трансформируемы и не достаточно гибки.
Жителям нынешней Европы еще предстоит понять, что нет — да и не может быть! — какой-то одной, универсальной и общепринятой модели демократии. Демократия имеет много лиц. Вариативность ее черт, как поясняет Аренд Лейпхарт, зависит от множества критериев. Среди них — наличие или отсутствие достаточного числа парламентских партий; (не)ограниченная возможность существования однопартийного правительства; доминирование или сдерживающее влияние исполнительной власти; (дис)пропорциональность выборов; наличие или отсутствие плюрализма интересов; (не)соблюдение принципа федерализм; бикамерализм парламента; жесткость и незыблемость конституционных норм; наличие или отсутствие сильной и независимой судебной власти; (не)зависимость центрального банка . Но, перечислив десять критериев, Лейпхарт упустил еще один: сопоставимость интересов, тем и понимание идей управляемых и управляющих.
В современной Европе, где в своем большинстве, формирование правящих элит строится на «обладании знаниями, а не собственностью» , и где «принцип достижения» возвышается над «принципом предписания», нужно работать над сокращением когнитивного разрыва между управляемыми и управляющими, чтобы противостоять угрозам демократического правления.
Миграционный вызов, действительно, был и остается “серьезным вызом” для современных демократий, однако не вследствие “умышленного преуменьшения” элитами сложности происходящего, а вследствие нарушения понимания социальной стабильности и равновесия, а равно разницей ожиданий управляемых и управляющих.