Военная реформа: новый этап
Владимир Гимпельсон:
Разрешите открыть наш семинар «Экономическая политика в условиях переходного периода». Тема сегодняшнего семинара: «Военная реформа – новый этап». Про военную реформу говорится не один год. Сегодня у нас кризис, который с каждым днем становится острее. Но мы знаем, что кризисы – как Новый Год, новогодняя ночь – все, что в обычное время невозможно, в кризис становится возможным. С основным докладом выступит Виталий Иванович Цымбал, заведующий Лабораторией военной экономики Института экономики переходного периода. Позвольте дать ему слово.
Виталий Цымбал:
Разговоров о новой военной реформе сейчас много, причем, они происходят под разными наименованиями одного и того же. Молодой президент сказал, что это факторы, потом это же самое назвал принципами. Начальник генерального штаба интерпретировал это как основные задачи. Вот такое было словесное требование: все боевые соединения должны быть переведены в категорию постоянной боевой готовности.
Организационные вопросы в своем докладе я опускаю. Остановлюсь на вопросе, который поднимал начальник Генерального штаба, когда собирал Академию военных наук. Он ставил его на первое место – социальное самочувствие военнослужащих. Я тоже этого коснусь, но сперва остановлюсь на таком вопросе: что важнее, реформа военно-технической политики или реформа военно-кадровой политики. По опыту многих реформ эти вопросы должны быть сопряжены. Многие военачальники ставят вопрос таким образом, что нужно все больше и больше средств закачивать на вооружение и военную технику. Это верно только в одном случае. Если к появлению новых образцов вооружения будут профессионально подготовлены люди, заинтересованные в эксплуатации нового вооружения и военной техники, – только тогда будет эффект в смысле обеспечения обороноспособности.
У меня есть серия слайдов, которые посвящены предыстории, начиная с 1992-го года. Коротко напомню, что у нас в свое время (по прежней конституции) военную политику определял не Президент, а Верховный Совет. 1 апреля 1992-го года Верховный Совет опубликовал документ, который так и назывался: «Основные направления военной политики». Если вы поинтересуетесь его содержанием, то увидите, что там перечислены все основные параметры, который сейчас называются как новые: и общая численность, и приоритет в области таких систем вооружения как высокоточное оружие, переход к более сокращенному по количеству офицерскому составу и к профессиональному, как тогда говорили, комплектованию рядового и младшего командного состава. Там все есть. Почему не получилась реформа, начатая с 1992-го года? Я думаю, дело в том, что если реформу поручают тем, кто не хочет ее проводить, и не определяют лицо, персонально ответственное за это проведение, то успеха ожидать трудно. У нас на тот момент военную политику определял комитет по обороне. Во главе его был Степашин, которого не очень признавали в Генеральном штабе. Ещё на роль лидеров претендовали два молодых генерала. Один был вице-президентом, Руцкой, а другой, Грачёв – вновь назначенным министром обороны. Кто из них ценнее, Борис Николаевич не сказал. Соответственно, Генеральный штаб и другие военачальники действовали в этих условиях произвольно. Хотя, формальности были соблюдены. Было создано Управление военной реформы во главе с генералом Геннадием Ивановым. Но процесс реформирования пошел наперекосяк.
Потом, в 2003-м году, было заявление министерства обороны о том, что военная реформа у нас уже завершена. Что осталось только выполнить федеральную целевую программу перевода воинских частей на контракт, и мы тогда достигнем соотношения, когда половина будет служить по контракту, половина – по призыву. Будут боеспособные, укомплектованные воинские части. Однако уже тогда в программу были заложены такие параметры, из анализа которых было ясно, что эта целевая федеральная программа обречена на провал. Были и открытые публикации на эту тему. Тем не менее, радикальных изменений не произошло. Реформа двигалась в прежнем ритме, в прежнем стиле, поскольку ее выполняли те, кто не хотел ее выполнять.
И что мы имеем, в 2007-м году? Федеральная целевая программа подготовки частей постоянной боевой готовности закончилась срывом. Недоукомплектовали 20 тысяч контрактников. Из других воинских частей, которые не входили в перечень постоянной готовности, разбежались еще 30 тысяч человек. А ведь комплектовать их должности можно только теми, кто будет служить по призыву. Все это привело к негативным явлениям в системе призыва. А для того, чтобы укомплектовать соответствующие должности контрактниками, людей, которые не хотели добровольно подписывать контракт, заставляли это делать. Прокуратура захлебнулась фактами принуждения к подписанию «добровольного» контракта, а затем и поборов новоявленных контрактников.
В итоге к 2008-му году федеральная программа завершилась, но только в том смысле, что деньги закончились. Личный состав укомплектован на 80%. Обещания завершить комплектование в начале года ни к чему не привели.
Положительным моментом было добавление средств на боевую подготовку. Назначен новый руководитель Управления боевой подготовки – человек, у которого есть свои достоинства и недостатки, но в данном случае сработали достоинства, и боевая подготовка в нашей армии существенно оживилась.
Далее стали готовить новую федеральную целевую программу, потому что кадры нужны. Но тут случились военные действия в Южной Осетии и Абхазии. Если бы я был карикатуристом, я бы изобразил Саакашвили в виде жареного петуха, того самого, который клюнет мужика в соответствующее полушарие – и все произойдет, и просветление мозгов, и политическая воля к осуществлению настоящих реформ. Решение о новом этапе реформ состоялось. Но многие продолжают по инерции критиковать министра обороны за то, что это он затеял. Я бы хотел обратить ваше внимание на высказывание Патрушева 1-го декабря: «Это не действия Министерства обороны, это те решения, которые принимались Советом безопасности. В последующем они были утверждены Верховным главнокомандующим, в настоящее время они реализуются».
Новые параметры новой ФЦП сейчас прописаны. Попали они и в «Концепцию 2020», которая недавно утверждена. Есть они и в «Стратегии решения социально-экономических проблем военнослужащих», и в «Основных направлениях деятельности Правительства». Предусмотрено финансирование в бюджете на 2009-2011 годы.
Принята новая ФЦП. Основные параметры не буду перечислять, они часто звучат в СМИ. Хочу обратить ваше внимание лишь на одно обстоятельство. Ясно всё, что касается количества генералов, здесь параметры называются поштучно – было 1107 человек, а будет 886. Дальше счёт уже с округлением до 1000 по старшим и младшим офицерам. По прапорщикам и мичманам идет противоречивая информация: то ли их вообще не будет, то ли останется около 20000, как сказал начальник Генерального штаба на собрании Академии военных наук. А вот в том, что касается сержантов, которые должны служить по контракту, ясности нет. Тем более о сержантах, которые служат по призыву, а также о солдатах, матросах. О них либо молчат, говоря о военной реформе, либо дают противоречивые сведения. Постараюсь объяснить, почему это так. Скажу совсем коротко.
У нас есть математическая модель, разработанная помогающим мне Николаем Карадшевским, выпускником Высшей Школы Экономики. В разработанной математической модели мы учитываем многое. Входной поток, показанный на слайде, дети. Это демографические данные: сколько-то мальчиков, сколько-то девочек. Когда они подрастут до 18-ти лет, мальчики рассматриваются отдельно. Учитываются мальчики, освобожденные от военной службы, учитываются «альтернативщики». Оставшиеся – это те, кто попадает в призывной контингент. Далее в модели учитываются социальные отсрочки и то, сколько человек может ими воспользоваться, учебные отсрочки. Считаем, сколько попадает служить по призыву через учебные воинские части и сколько напрямую в регулярные воинские части. Учитываем также потребление кадров в военных учебных заведениях. И так далее. Замыкается эта система вплоть до учёта военных пенсионеров разного возраста, часть которых возвращается в трудовой гражданский коллектив. Почему нам пришлось делать такую громоздкую модель? Потому что только при таком моделировании можно состыковать и посмотреть, хватит ли мальчиков, которые родились 18 лет назад, чтобы заполнить ряды вооруженных сил, причём разные ветви этой сложной системы. Я не буду, естественно, приводить все показатели – результаты расчётов, назову наиболее характерные.
Первое – это количество контрактников. Был всплеск их количества после первого постановления, подписанного Ельциным в 1992-м году. Потом началась Чеченская кампания, плюс ещё и недофинансирование. Контрактники разбегались. Этот процесс шел мучительно. Потом военачальники задумали федеральную целевую программу, о которой я уже говорил, что она осталась невыполненной.
Параллельно шел призыв в вооруженные силы, вначале на полтора, затем на два года. Поэтому на графике количество служащих по призыву в четыре раза больше количества призываемых на службу. Затем мы опять перешли на полтора года службы, сейчас – на один год. Сейчас у нас каждое полугодие призывается приблизительно половина тех, кто должен служить в вооруженных силах. Что же можно констатировать по состоянию на сегодняшний день? Формально уже с первого декабря 2008-го года началось проведение новой реформы или нового этапа военной реформы, или модернизации, оптимизации, инноватизации вооруженных сил. Но, напомню, с 1995-го года есть у нас один регион, где по призыву вообще не служат. Почему для чеченцев сделали такое исключение, не внеся поправок ни в один из действующих законов, а только приказом министра обороны, – для меня остается загадкой. Однако в этом факте есть один положительный момент. Он заключается в том, что в России уже есть регион, где юноши по призыву не служат.
Второй положительный момент: созданы воинские части постоянной готовности. В Вооружённых Силах они укомплектованы не полностью. Зато полностью на контракт перешли пограничники, и в этом смысле они – молодцы. Им удалось и стимулы подобрать, и жильем военнослужащих обеспечить, и привести всю Погранслужбу в действительно нормальный вид. В Сухопутных войсках и ВДВ, как я уже говорил, воинские части постоянной готовности укомплектованы контрактниками не полностью. Экипажи подводных лодок укомплектованы полностью, но там численность небольшая.
Очень важно, что была налажена боевая подготовка, возрос уровень готовности, возросла боеспособность. И мы об этом знаем не из докладов, а на примере боевых действий в Южной Осетии и, частично, в Абхазии. Боевые действия показали: усилия, затраченные на боевую подготовку, дали большой положительный эффект. Достижением следует считать также и образовательные привилегии для контрактников как стимул для их привлечения. А вот создание родительских комитетов в воинских частях пока не дало существенного эффекта. Сокращение срока службы для призыва с двух лет до одного года произошло, а вот предназначение службы по призыву не изменилось. Если она, как утверждал Президент Путин в 2002-м году, должна была работать в основном на восполнение мобилизационного ресурса, то сейчас, фактически, призываемые решают задачу пополнения рядов регулярных войск.
Основные недостатки. Прежде всего, это низкая привлекательность денежного довольствия контрактника, которое в два раза ниже того, что предлагается на рынке труда. Ну, а, коль скоро, добровольцев мало, то наблюдаются факты принуждения. Форма контракта у нас настолько куцая – по сравнению с контрактами, которые заключают другие армии – что в нашем не обозначены ни права военнослужащего, ни обязательства государства перед ним. Дедовщина остается. К сожалению, отменен ряд социальных отсрочек. Коррупция процветает так же, как и незаконное использование труда военнослужащих.
Два слова о коррупции. У Сатарова есть фонд «Индем», который регулярно проводит свои исследования. Из этих исследований вытекает, что (после здравоохранения и образования, которые первенствуют) призыв на военную службу стоит по коррупции на третьем месте. Методика опроса такая: граждан опрашивают, приходилось ли им давать взятки, а если да, то за что и за какие услуги, включая противоправные. Но если учесть, что у нас многие медицинские и образовательные «услуги» имеют целью получение освобождения или отсрочек от службы, и многие юридические «учреждения» существуют на то, что получают за «спасение» юношей от призыва в армию, то, может быть, в общей коррупционной системе призыву надо отдать не третье место, а первое.
Понимает ли высшее руководство ситуацию, о которой я вам докладываю? Наверное. Для примера скажу, что на слайде приведена цитата из документа, который подписал Путин. Это новая концепция совершенствования системы комплектования. В ней есть утверждение, что переход к комплектованию по контракту является единственным реальным выходом из сложившейся ситуации. В этом документе, который Путин подписал 18-го июля 2008-го года, далее говорится, что при сохранении системы смешенного способа комплектования неизбежны негативные явления. Это уменьшение количества военнослужащих, проходящих службу по контракту, дальнейшее снижение привлекательности службы, потеря специалистов, способных обеспечивать качественную эксплуатацию военной техники и выполнять поставленную задачу, и неэффективная работа по подготовке военнослужащих младшего командного звена. И что же? Несмотря на такую оценку концепции, которая утверждена Путиным, заданная в августе федеральная целевая программа сохраняет как смешанное комплектование, так и большинство недостатков, присущих нынешней системе комплектования. Если федеральная целевая программа 2004-2007-го годов соответствовала хотя бы содержательно своему названию, то новая называется «совершенствование системы комплектования», но никакого совершенствования не будет. Ни расходов на совершенствование, ни мероприятий по совершенствованию в программе нет. Если вчитаться в содержание федеральной целевой программы, там есть только две статьи расходов: одна – обустройство военных городков, чтобы там могли жить сержанты, и вторая – обеспечение жильем контрактников, которых набрали в период 2004-2007-го годов, но так и не смогли обеспечить им нормальные условия проживания. Об ущербном денежном довольствии в 3300 рублей для матросов плавсостава сказано, что это стимулирующая денежная добавка, Какой была, такой и остается. Она никак не выводит денежное довольствие на уровень средней зарплаты по стране. По сержантам сказано, что им надбавка будет составлять 100% от оклада по воинской должности, а это еще меньше, чем у матросов. Основной набор сержантов отложен на 2014-2015-й годы. Условия для дедовщины сохраняются, потому что сержанты будут набираться из нынешних. Сейчас у нас больше половины сержантов – те, кто служит по призыву. И радость, высказываемая военачальниками, о том, что теперь все больше будут служить рядовыми выпускники вузов, натыкается на несоответствие. Дело в том, что выпускник вуза придет на год служить в подчинение к сержанту, не имеющему высшего образования, и какие сложатся между ними служебные отношения, трудно прогнозировать. Я позволю себе сделать вывод, что такая целевая программа – это просто ширма для сохранения выгодных коррупционерам условий на будущее. Но я надеюсь, что в ближайшее время наши руководители опомнятся, и федеральная целевая программа будет пересмотрена.
А пока она не пересмотрена, я расскажу, что там записано. Контрактники будут поступать в плавсостав ВМФ Министерства обороны. Потом наступит пауза. Будут пополняться контрактниками только МВД и другие войска. А в Министерство обороны только в 2014-2015-м году произойдет набор сержантов. Соответственно, общее количество контрактников не будет меняться вплоть до 2014-го года, и только потом произойдет его рост. Со строительством жилья всё выглядит иначе, здесь нет пауз до 2014-го года. Оно начинается раньше, но только для того, чтобы обеспечить жильем контрактников, которых уже успели набрать по предыдущей федеральной целевой программе, но не обеспечили жильем. И что же будет с составом контрактников и призывников в военной организации государства? Если нам в 2003-м году обещали, что в 2007-м году соотношение между контрактниками и призывниками будет 50/50 (эти «фифти-фифти» Сергей Борисович Иванов повторял несколько раз), то на сегодняшний день количество контрактников существенно меньше, чем количество тех, кто проходит службу по призыву. И эта ситуация сохранится до 2016-го года. Повторюсь: так будет, если не вмешается кто-то из высших руководителей, не проявит политическую волю и не заставит форсировать процесс.
Есть ещё две нехорошие вещи. На слайде показана ситуация с призывным контингентом. В него входят лица, которые получали регулярные отсрочки, их в армию не брали, но теперь их можно призвать. Вот этот призывной контингент скоро «растает». И призывать придётся всех, входящих в призывной контингент либо по моменту входа в 18-летний возраст, либо по моменту окончания учебной отсрочки, т.е. окончанию ВУЗа. На слайде показано количество юношей, вступающих в 18-летний возраст. Количество тех, кого надо призвать, приближается к нему. Если учесть, что из людей, вступающих в 18-летний возраст, медицинскими комиссиями признаются годными только 70%, то ясно, что ситуация здесь сравняется, и практически каждый должен будет пройти военную службу: или до поступления в ВУЗ, или после. Такая сложилась ситуация.
Особый вопрос: Как это повлияет на боевую эффективность? Мы это оценили. Для этого использовали экспертные оценки, полученные из Управления боевой подготовки Министерства обороны. Это показатели роста боевой выучки солдата за период его службы. Когда проводились эти исследования, считалось, что настоящим профессионалом солдат сможет стать после того, как два года прослужит по призыву и еще три года по контракту. Вот эта единица боеготовности – профессионал. В первое полугодие службы значение этого показателя – порядка 1/10. Повторюсь, оценка не наша, оценка офицеров Управления боевой подготовки. Во втором полугодии – 0,3 от уровня, присущего профессионалу. И правомочен вопрос: как можно будет укомплектовать воинские части людьми, которые служат меньше одного года, и говорить, что при этом воинские части будут находиться в состоянии постоянной готовности? В сознание военного человека это не укладывается. То же и с оценками для группировки военнослужащих. Если в каждом полугодии умножить коэффициент боеспособности на численность людей соответствующего периода службы, то можно подсчитать общую эффективную численность рядового и младшего командного состава регулярных войск. И получается, что при численности, которая у нас была фактически, когда мы начинали все эти преобразования, порядка 900000 человек, но служащих два года, был достаточно высокий коэффициент боеспособности. И ещё было 150000 контрактников. Теперь же коэффициент боеспособности неуклонно снижается и будет снижаться, потому что сократился срок службы, а значит, падает боеспособность тех, кто служит по призыву. Увеличить количество призываемых затруднительно из-за демографических возможностей. А боеспособность контрактников будет расти очень медленно, поскольку не предусмотрен рост стимулов к заключению контрактов, и нет шансов на увеличение их количества.
Что же делать? Это волнует многих. Вчера я выступил перед правозащитниками и выделил аспекты, которые касаются их проблем. Во-первых, надо отменить возможность заключения контракта с военнослужащим, который отслужил 6 месяцев и находится в казарме. У правозащитников и прокуратуры полно фактов, когда солдат принуждают подписать контракт, причем, есть даже зверские факты. Например, оставляют солдат на морозе, и те, кто готов подписать контракт, – заходи в помещение, подписывай, а те, кто не готов, – мерзни дальше. Я не буду перечислять другие способы «убеждения». Их масса. Вот почему следует начинать с устранения самой их возможности.
Второе. Раз уж Медведев сказал, что регулярные войска надо перевести в категорию постоянной готовности, то, наверное, стоит расшифровать эту фразу до конца, и укомплектовать их исключительно по контракту. Если призыв нужен только для мобилизационного ресурса, то хватает и шести месяцев службы-обучения. А контрактникам необходимо повысить привлекательность службы. Денежное довольствие должно быть выше, чем средняя зарплата по стране. Другие стимулы тоже надо привести в соответствие с этим замыслом. Придётся корректировать недавно утверждённые концепции и стратегии, основные направления деятельности правительства, поскольку, как я уже говорил, во все эти документы новая целевая программа вписана.
И обязательно надо разоблачать воздействие на военно-кадровую политику противоправных структур. Для этого надо учесть интересы общества и соблюдение прав личности, более четко сформулировать цель программы как укрепление военной безопасности. Затем рассмотреть, кто и как влияет на принятие и осуществление управленческих решений. Конечно же, это государство, Министерство обороны и другие силовики. Но есть ещё и организации, люди, паразитирующие на недостатках системы комплектования. Так можно вскрыть, а затем и парировать их влияние.
А, кроме того, коль скоро Медведев сказал, что мы должны войти в пятерку лучших армий мира, давайте посмотрим, где мы находимся и как мы можем туда дойти. Вот здесь на слайде перечислены те из 120-ти государств, где есть какие-никакие Вооруженные Силы. Ведь в некоторых государствах есть только военный оркестр, чтобы встречать представителей других столь же почтенных государств. Так вот, если мы рассмотрим только те государства, в которых действительно есть вооружённые силы, то выясняется, что из них полностью отказались от призыва больше половины. Если рассмотреть распределение сроков службы, то на самом правом фланге, где наибольшая продолжительность службы по призыву и наибольшее количество служащих по призыву, находятся Корейская Народная Демократическая Республика, Вьетнам, Сирия, Китай, Таиланд. Давайте смотреть, в какой компании мы были до недавнего времени и куда нам стремиться. Давайте определимся с пятёркой лучших армий и перейдём в их компанию.
Владимир Гимпельсон:
Я думаю, что есть возможность задать три коротких вопроса Виталию Ивановичу, потом дадим возможность высказаться другим участникам дискуссии.
Владимир Останков:
Я, все-таки, не понял, вы против вообще-то реформы, которая была объявлена?
Виталий Цымбал:
Я не против, это благое дело.
Константин Огрызько:
Почему вы сейчас доложили только об одном из аспектов реформирования вооруженных сил? Есть же более серьезный вопрос: техническое оснащение и комплектование вооруженных сил офицерскими кадрами, а не рядовым составом. Почему взялись именно за рядовой состав?
Виталий Цымбал:
Я взялся за рядовой состав, во-первых, потому что считаю первичным вопрос, в чьи руки попадут новейшие военная техника и оружие. Давайте помнить, что в экипировку современного бойца входит и персональный компьютер в ранце, и система позиционирования, и лазерные прицелы. Так что думать о новом оружии надо, но с учётом представлений о новом бойце: сможет ли он это оружие освоить и применять.
Константин Огрызько:
Прокомментируйте тот факт, что в Китае и в Израиле армия не является больше контрактной. Вы не задавались вопросом, почему именно в Китае или Израиле удается поддерживать такую нормальную армию? Конечно, важно, что вы процитировали про нравственный дух, но как насчет морального состояния в Китае и Израиле?
Виталий Цымбал:
У Китая никогда не было проблем с кадрами, и у них, наверное, никогда не наступит такое время, чтобы для призыва нужно было пересчитывать всех, кто родился 18 лет назад. По крайней мере, я не знаю, когда у Китая это будет. Они могут находиться в спокойном состоянии, отбирая и призывая сотую часть юношей. Что касается Израиля, то он находится почти все время в состоянии готовности к войне всего государства, и в этих условиях ему нужна мобилизация практически всего населения. Когда мы сопоставляли показатели боеспособности различных армий, увидели, что призыв и срок службы больше у тех государств, которые либо находятся под угрозой, либо сами, предположительно, готовятся к войне.
Владимир Гимпельсон:
Позвольте предоставить слово Эдуарду Аркадьевичу Воробьеву, генерал-полковнику запаса, советнику директора Института экономики переходного периода.
Эдуард Воробьев:
Время масштабных преобразований в Вооруженных Силах давно назрело. И даже не потому, что со времени последней реформы, проводившейся под руководством Михаила Фрунзе, прошло более 80-ти лет, но и потому, что за это время кардинально изменились средства вооруженной борьбы, изменилось геополитическое и геостратегическое положение России как правопреемницы Советского Союза. А Вооруженные Силы РФ по своему облику и по духу остались уменьшенным подобием Вооруженных Сил Советского Союза, хотя по своему предназначению, целям, задачам, численности и другим параметрам должны принципиально отличаться от них.
Собранная воедино информация о преобразованиях в Вооруженных Силах дает общее представление об их масштабности и глубине.
По своему содержанию и масштабу они охватывают все стороны армейского организма – от организационно-штабной структуры, численности, до изменения системы и содержания боевой подготовки, необходимости разработки новых форм применения войск в бою и операции. Эти преобразования вполне претендуют на то, чтобы называться военной реформой, но таковой не называются.
23-го декабря на круглом столе, организованном правозащитными организациями, на мой вопрос представителям Вооруженных Сил «Как называть этот процесс:
— военная реформа;
— развитие Вооруженных Сил;
— совершенствование;
— преобразование;
— модернизация?»
мне ответили, что это не так важно, но порекомендовали называть этот процесс «созданием нового облика Вооруженных Сил».
Я не думаю, что создание облика – это главное, ибо облик – это форма, а нужно новое содержание, которое выводило бы Вооруженные Силы на новое, более высокое качество. Иначе, зачем все это затевать?
Полагаю, что боевые действия на Северном Кавказе в августе с.г. послужили весомой причиной, импульсом для принятия решения о преобразованиях в армии, ибо выявили серьезные недостатки в управлении, разведке, навигации, взаимодействии, организационно-штатной структуре, комплексном огневом поражении, применении высокоточного оружия, профессиональной подготовке и других направлениях, несмотря на завершение этих боевых действий в пользу России.
Основные параметры боевого состава Вооруженных Сил, на основании которых уже проводятся преобразования, были утверждены до принятия двух основополагающих документов:
«Стратегии национальной безопасности»
«Военной доктрины РФ»,
работа над которыми сейчас продолжается. А не наоборот.
Чем объясняется такая спешка? Ответа пока нет.
Так вот, поддерживая необходимость качественных изменений в Вооруженных Силах, нельзя без критических замечаний согласиться с тем, как это делается. Объявленные преобразования вызывают далеко не однозначную реакцию и в обществе, и в армии: от полной поддержки через настороженность и беспокойство до полного неприятия.
Почему так происходит? По нескольким причинам.
1. Низкая информированность не только общества, но и самих военнослужащих, прежде всего, офицеров и прапорщиков, жизненные интересы которых эти преобразования затрагивают.
Только в 20-х числах ноября, после неоднократных критических публикаций в СМИ, министр обороны направил своих заместителей в округа и на флот для разъяснения всего запланированного в Вооруженных Силах, хотя реализация запланированного в Сухопутных Войсках – с 1.12.08 г.
А ведь общеизвестно, что выполнение любого, тем более масштабного приказа должно быть всесторонне подготовлено: материально, технически, информационно, финансово, морально-психологически. Только тогда можно рассчитывать на успех.
2. Отсутствие обоснованности намеченных к реализации мер.
Беспокойство вызывает не столько содержательная часть преобразований, даже не радикализм отдельных из них, сколько отсутствие доказательности, научной обоснованности, целесообразности. Неучастие Президента, Верховного Главнокомандующего в заседании Военной коллегии 11-го ноября, когда заслушивалась готовность видов ВС и родов войск к практической работе, усиливает это беспокойство, особенно у военнослужащих.
3. Отсутствие законодательного закрепления намеченных мероприятий. Фактически Федеральное Собрание освобождается от участия в этом процессе. Это снижает уровень контроля над целевым расходованием средств, снижает ответственность исполнителей, повышает волюнтаризм. В конце концов, создает условия для забвения принимаемых решений при смене военного, и, тем более, политического руководства. К 2002-му году не единожды сменится Президент, глава Правительства, депутатский корпус, министр обороны. Кто будет нести персональную ответственность за конечный результат преобразований? А ведь сегодня в качестве главного действующего лица стране нужен не Иван Сусанин, а современный Михаил Фрунзе.
4. Отсутствие понятных мер социальной защиты людей, подпадающих под мероприятия и спланированных к увольнению.
Когда мы слышим, что численность только офицерского состава сократится в 2,6 раза, это не очень впечатляет. А когда мы говорим, что это 220 генералов, 16,5 тысяч полковников, 50 тысяч капитанов, 74 тысячи майоров – это очень впечатляет.
Спланированные преобразования имеют, по меньшей мере, 3 аспекта:
• Военно-технический – это получение на выходе нового, более высокого качества Вооруженных Сил. Этот аспект, очень важный, беспокоит политическое руководство, авторов преобразований и их сторонников. Не более того.
• Финансовый аспект – достижение более высокого качества требует дополнительного вложения денежных средств. По крайней мере, на первом этапе. И заявления некоторых военачальников о том, что дополнительных средств для преобразований не потребуется, не выдерживают никакой критики.
• Социальный аспект – опыт предыдущих сокращений в нашей стране свидетельствует о грубых нарушениях прав увольняемых. Кроме того, трудно спрогнозировать, как повлияет кризис на создание нового облика. Но то, что это будет негативным влиянием – несомненно. Люди это понимают. Наверное, придется вносить коррективы в намеченные планы.
Поэтому утверждение некоторых военных руководителей, что все пройдет поэтапно, безболезненно, с переподготовкой, с трудоустройством – не успокаивает, а наоборот, вызывает тревогу офицеров и прапорщиков, ибо звучит не из тех уст.
Сами Вооруженные Силы эту проблему не поднимут, ибо она не ведомственная, а государственная. В связи с этим было бы желательным публичное выступление Президента – ВГК, в котором необходимо обратить внимание органов исполнительной власти всех уровней на строгое соблюдение социальных прав военнослужащих при их увольнении и подкрепить это изданием соответствующего указа Президента или постановления Правительства.
8-го декабря я был участником брифинга для военных атташе, аккредитованных в Москве, который проводил председатель Комитета Государственной Думы по обороне. Тезисы его выступления раздавались на руки военным атташе по завершении брифинга. Процитирую одну выдержку: «Хотел бы только еще отметить, – говорит Виктор Михайлович Заварзин, – что для нас, депутатов Государственной Думы, многое еще не ясно:
— как будут уволены 205 тысяч офицеров;
— что будет с институтом прапорщиков;
— где в бюджете предусмотрены средства на обеспечение офицеров жильем;
— где средства на выходные пособия;
— куда пойдут люди;
— как экономика будет адсорбировать эти высококвалифицированные трудовые ресурсы.
Просто так выбросить людей на улицу мы не позволим». (Конец цитаты)
Смелое и честное заявление. Но выполнить его можно только в случае, если Государственная Дума в законодательном порядке рассмотрит запланированные в Вооруженных Силах мероприятия и примет соответствующий Закон. В противном случае это, как говорят гадалки, будут пустые хлопоты.
И последнее.
В период проведения преобразований целесообразно провести полную аттестацию всего офицерского состава с равноправным привлечением к рассмотрению аттестаций офицерских собраний с тем, чтобы выявить и освободиться от тех, кто своими действиями дискредитирует Вооруженные Силы. В сложных условиях, в которых будет решаться задача создания нового облика Вооруженных Сил, задача организационная выдвигается на одно из первых мест. Отношу себя к сторонникам преобразований, но выражаю беспокойство за их организацию, а, следовательно, и за конечный результат.
Владимир Дворкин:
По нынешнему этапу военной реформы Эдуард Аркадьевич Воробьёв сказал, в принципе, правильные слова, что сначала должна быть концепция или стратегия национальной безопасности, потом военная доктрина, а далее – все преобразования Вооруженных Сил. Теоретически – всё так, однако я не считаю это большим недостатком в наших условиях, поскольку всё, что нужно было делать с Вооруженными Силами, известно, по меньшей мере, 15 лет, а то и больше. Если вы почитаете различные документы, хотя бы по военной реформе или программе строительства Вооружённых Сил, изданные много лет тому назад Советом по внешней и оборонной политике, то там обо всех требуемых преобразованиях есть исчерпывающий материал. Все, что пытаются сделать сейчас, там есть. Военные профессионалы и независимые эксперты обо всём неоднократно говори, писали. Но власть ничего не слышала. Поэтому ничего нового, что выявлено в процессе вооруженного конфликта в Южной Осетии, нет, просто власть, наконец, опомнилась и решила форсировать преобразования. Некоторые преобразования начались ещё до этой войны, она ускорила процессы.
Сама по себе идея создания нового облика по типу Вооружённых Сил Запада правильна. Проблема в технологии движения к конечному облику. Обычно в развитых странах ведомство само себя не реформирует. У нас пошли, как всегда, своим путём. В США, Германии и других странах, прежде чем осуществлять реформирование, создавались авторитетные президентские комиссии, в которые входили лауреаты Нобелевских премий, крупнейшие ученые, бывшие военные, независимые эксперты высокого уровня, которые работали несколько месяцев, пользуясь любыми закрытыми материалами. Результаты работы, предложения комиссий рассматривали высшие руководители государств и принимали практически в неизменном виде. И это оправданная технология, поскольку военные руководители никогда не были способны сами себя реформировать, это проверено практикой. Виды Вооружённых Сил практически всегда конфликтуют друг с другом. В США ВВС и ВМС два десятка лет воевали между собой, доказывая, кто главнее. И только закон Сената обязал их создавать объединенные командования. У нас же подобрали человека, далёкого от Вооружённых Сил, наделили его неограниченными полномочиями, дали, по существу, карт-бланш. По-видимому, ему было сказано, что 8 лет потеряны, господин Иванов ничего не в состоянии был сделать, приведите облик вооруженных сил к западному состоянию. Для начала объявили о новой структуре вооружённых сил, об органах управления. Решили сократить структуру до трехуровневой. Но сразу возникают серьёзные вопросы. Почему сначала идут военные округа, а под ними оперативно-стратегические командования? Я уже много раз публиковал материалы по этой проблеме, она подробно изложена в докладах СВОП. Но военные округа в принципе не в состоянии выполнять функции руководства оперативно-стратегическими командованиями, потому что у них огромное количество административных функций. Это в полной мере подтвердил опыт Второй Мировой Войны. Округа сразу же теряли возможность боевого управления войсками, со всеми вытекающими последствиями и колоссальными потерями. Если сначала идут округа, а потом оперативно-стратегическое командование в пределах округа, то нужно договариваться с противником, чтобы он, если начинает локальную или региональную войну, не выходил за пределы округа.
Важнейшая проблема – эффективность системы управления. Современная система управления – это автоматизированная система, которая может эффективно действовать в рамках только объединенных оперативно-стратегических командований любого вида. Такие системы в США отработаны уже достаточно давно. У американцев только главных оперативно-стратегических командований 9 и около 30-ти более низкого уровня. У нас же пока только робкие эксперименты, которые кончаются на региональном уровне. Один из важнейших принципов – это совместимость системы автоматизированного управления видов и родов. Новое вооружение, конечно же, необходимо. Но это вооружение, даже высокоточное, не обладает никакой эффективностью, если нет космической и авиационной разведки, быстродействующих систем управления и связи, что делает прозрачным театр военных действий и позволяет принимать решения на любом уровне в реальном масштабе времени. Ничего этого у нас нет. Кстати, об интеграции межвидовых сил и средств. Я недавно был в Пекине на большой конференции по военной реформе. Китайские генералы спрашивали меня, почему мы сначала интегрируем, а потом снова разделяем. Я ничего не мог им ответить. Мне хотелось встать в позу Е.Леонова из фильма «Киндзадза» и сказать им: «Ку». Потому что никаких разумных объяснений тут нет. Китайский генерал, видя мои трудности, успокоил, сказав, что они тоже, когда делают что-то полезное, а потом откатываются назад, называют это углублением реформы.
По оснащению современным вооружением и военной техникой. Мы никак не можем остановить катастрофически увеличивающийся технологический разрыв между оснащением вооруженных сил США, НАТО и России, начиная от оснащения отдельного военнослужащего, и выше. Как уже отмечалось, должна быть интегрированная система, объединяющая разведку, навигацию, связь и управление, высокоточное оружие. Пока ничего подобного нет. Это комплексная проблема Вооружённых Сил и ВПК. Отдельные сдвиги есть, некоторые наши проектные организации получили современные технологические линии для того, чтобы производить современные системы управления. Но это носит частный характер и не охватывает всей системы оборонно-промышленного комплекса. Оборонно-промышленный комплекс вообще находится в тяжёлом состоянии, в том числе по возрастному составу, не говоря о технологическом отставании. Средний возраст НТР приближается к 60-ти годам. На производстве около 50-ти лет. Кто придет на смену, неизвестно. Я видел эти организации, их состояние. Непонятно, что будет дальше. Попытки предпринимаются, но пока сил недостаточно. В Вооружённых Силах основные сокращения предполагаются уже в 2009-м году, хотя кризис может этому помешать. Отношение к людям – наше советское, беспардонное. Сейчас увольняют полковников, подполковников. Во всех штабах это основная тягловая сила. На смену приходят люди с образованием и опытом значительно ниже того, которое требуется для решения оперативных задач. Настоящие профессионалы покидают Вооружённые Силы. Восстановить необходимый потенциал можно будет не ранее, чем через 10-15 лет. Как в армии, так и в ВПК. ВУЗы и НИИ теряют научные школы и все прочее. И это один из главных пороков нынешних преобразований.
Александр Гольц:
Я оказываюсь в несколько странном для себя положении, потому что, единственный среди всех выступавших, я эту реформу буду хвалить. Надо отдавать себе отчет, что если эта реформа будет проведена, в чем есть, конечно, сомнения, мы перейдем очень важный исторический рубеж. Этот исторический рубеж представляет собой полный и, надеюсь, окончательный разрыв с концепцией массовой мобилизационной армии. Разрыв с традицией, по меньшей мере, столетней, а по большому счету, с той традицией, которая существует в России, по крайней мере, с момента создания регулярных Вооруженных Сил Петром I. Все три столетия существования регулярной армии концепция обороны страны строилась на идее массового призыва. Призывать могли на 30 лет, или на 8 лет. Защищать Родину предполагали, призвав под знамена в так называемый «угрожаемый период» от 4-х до 8-ми млн. человек.
То, что сейчас делает Министерство Обороны, представляет собой разрыв с этой традиционной концепцией. А я просто напомню, что речь идет о сокращении офицерского корпуса на 205 тысяч должностей, практически на 2/3 офицерского корпуса. В 11 раз предполагается сократить количество частей и соединений сухопутных войск, прежде всего, за счет кадрированных воинских частей. Не знаю, понимают ли господин Сердюков и его советники, что делают. В своих официальных заявления они напирают на то, что хотят всего лишь оптимизации, хотят избавиться от неких «несуразностей» в организации Вооруженных Сил. Между тем, никакой несуразности не было, просто все эти офицеры, которые выглядят лишними для современной организации Вооруженных Сил, в «угрожаемый период» должны были возглавить батальоны и полки резервистов. Эти самые кадрированные части должны были быть развернуты в течение 30-ти суток за счет резервистов тот момент, когда армия мирного времени отражала бы удар противника.
Разумеется, ничего общего с современными потребностями Вооруженных Сил концепция массовой мобилизационной армии, на мой взгляд, не имеет. Но причина поражения реформ за последние 20 лет (а были четыре попытки реформирования Вооруженных Сил) не в злокозненности генеральского корпуса, а в том, что все реформаторы полагали необходимым в том или иной виде сохранить концепцию массовой мобилизации. Как только в основу военного строительства ставили массовый призыв людей на военную службу в случае военной угрозы, так тут же, как черт из коробки, вылезали все милые сопутствующие обстоятельства, которые и тянули наши Вооруженные Силы к армии, в лучшем случае, середины прошлого века.
Об этом официально никто не говорит, и, я думаю, тому есть ряд причин. Прежде всего, если речь идет об отказе от концепции массовой мобилизационной армии, значит все заявления наших лидеров об опасности превосходства НАТО в обычных вооружениях, о возможностях ведения борьбы с глобальным противником есть бессмысленный милитаристский треп. Все разговоры о превосходстве в обычных учреждениях не имеют никакого смысла. Если мы полагаем, что численность армии военного времени (а эта цифра утекла с одной из встреч начальника Генерального штаба с депутатами Государственной Думы) будет 1 млн. 700 тысяч человек, то получается, что весь мобрезерв будет составлять всего 700 тысяч по сравнению с армией мирного времени. Стало быть, на самом деле, Генштаб совершенно не волнует никакое превосходство НАТО в обычных вооружениях. Если мы считаем США, Китай, НАТО военными противниками, значит, в их сдерживании мы будем опираться исключительно на ядерные силы. Это тоже серьезный вопрос. Серьезно понижается порок ядерного сдерживания, что, опять-таки, никем не обсуждается.
Возникает еще один важный политический вопрос. Я считаю этот вопрос сугубо политическим, не имеющим отношения к военной стратегии. Последние 15 лет, когда заходила речь об отмене призыва, о постепенном переходе к добровольческой армии, представители ВС заявляли, что это невозможно. Ведь призыв нужен, чтобы обучить многомиллионный мобилизационный резерв. Помилуйте, зачем прогонять каждый год через армию 600 тысяч человек, если весь мобрезерв должен составлять всего 700 тысяч? При этом один из руководителей Огрмобуправления Генерального штаба сообщил в «Красной звезде», что теперь предлагает перейти на содержание платного резерва Вооруженных Сил. То есть, за пребывание в резерве, за то, что люди будут регулярно проходить переподготовку и повышать свое воинское мастерство, они будут получать деньги. Ну не парадокс ли это, что мы предполагаем оплачивать резервистов и, в то же время, сохранять призыв. Я спрашивал многих осведомленных людей, на кой черт при такой структуре Вооруженных Сил, при таком подходе все продолжают настаивать на сохранении призыва? Самое логичное и разумное объяснение заключается в том, что через призыв Генштаб намерен заманивать контрактников. Дело в том, что вооруженные силы заведомо проигрывают на рынке труда перед гражданским сектором, о чем говорил Виталий Иванович, и перед силовыми структурами. У нас сержант-пограничник получает приблизительно столько же, сколько армейский майор. Поэтому единственный способ набрать контрактников – это заставить солдат срочной службы подписать контракт. То есть, если называть вещи своими именами, военные говорят, что они облапошат этих 18-летних пацанов и заставят их подписать контракт. Как у нас подписывают контракт, известно.
Есть еще один политический аспект сохранения призыва. Вся концепция современного российского государства строится на том, что гражданин чем-то обязан государству. И отказаться от этого, сказать, что военная служба должна перестать быть налогом, а должна стать профессией – невозможно.
Есть еще одна загадка, о которой говорили мои коллеги, а именно, финансирование. Начальник Генерального штаба, генерал Макаров, сделал совершенно загадочное, на мой взгляд, заявление, о том, что от государства не потребуется никаких дополнительных средств для проведения этих гигантских реформ. Каким образом это можно сделать, совершенно непонятно. На днях Любовь Куделина, замминистра обороны по финансам, в первый раз за два месяца, наконец, попыталась рассказать о том, как будут увольнять этих 170-180 тысяч офицеров. По ее словам, все выглядит довольно прилично. Скажем, тем, кто не успел выслужить пенсию, и тем, кому до пенсии осталось лет пять, будут выплачивать определенные пособия. Молодые офицеры, которые будут уволены, по ее словам, будут зачислены в резерв, и им будут выплачиваться ежемесячные пособия в 20 тысяч рублей, что, как я понимаю, несколько больше, чем сегодняшний оклад младшего офицера. В бюджете этих денег нет. Откуда они возьмутся? Если этих людей увольнять по оргштатным мероприятиям, им полагается квартира. Должно начаться гигантское строительство в условиях кризиса. Опять-таки, никто внятно не сказал, каким образом, откуда возьмутся на это деньги.
Повторяю, при абсолютно позитивном отношении к тому, что происходит, меня, как героя известного анекдота, все время мучает вопрос, где же тут подвох. Вчера на встрече с представителями неправительственных организаций одна из женщин из Комитета солдатских матерей это сформулировала замечательным образом: «Иногда делают что-то, желая доказать, что это невозможно». Первая ФЦП по частичному переводу вооруженных сил на службу по контракту довольно длительное время саботировалась министерством обороны. Делали все, чтобы доказать, что перевод на контракт невозможен, и в результате, как справедливо заметил Виталий Иванович, эту программу сорвали. Замысел реформы чрезвычайно дерзкий. И если она будет реализована, при всех издержках, о которых говорили мои коллеги, мы будем иметь иную армию. В том случае, если это все задумано не для того, чтобы доказать, что это невозможно. Спасибо.
Виталий Шлыков:
Я попытаюсь немного снизить критический пафос в адрес военной реформы Сердюкова, который нарастает всё больше и больше. Я считаю, что это по-настоящему глубокая реформа, не уступающая по масштабам реформе Фрунзе в середине 20-х годов прошлого века, а возможно, и превосходящая её. Хотя сам Сердюков, скорее всего, даже не считает, что то, что он делает, представляет собой реформу. Я вспоминаю эпизод, свидетелем которого был 16-го апреля этого года. Тогда наш Общественный совет при Минобороны, в составе которого я возглавляю комиссию по политике безопасности, проводил своё очередное заседание в Костроме на территории Военной академии радиационной, химической и биологической защиты. Обсуждался вопрос о работе органов управления Минобороны по реформированию системы военного образования. Выбор академии в качестве места заседания не был случайным. Дело в том, что академия была совсем недавно переведена из Москвы в Кострому, где её объединили с несколькими военными училищами и институтами аналогичного профиля. Сделано это было в процессе проводимого сокращения числа военных ВУЗов в рамках программы реформирования военного образования, принятой ещё в 2002-м году. Так что осуществляемый в настоящее время и вызвавший шквал возмущения план объединения всех 65-ти военных академий, училищ и институтов в 10 научных и образовательных центров Минобороны не является выдумкой Сердюкова, а зародился намного раньше. Сердюков просто решил форсировать его реализацию.
Надо сказать, что академия в Костроме производит самое благоприятное впечатление. Это прекрасно оборудованный учебный центр с хорошими бытовыми условиями для курсантов и отдельным, напоминающим приличную гостиницу, корпусом для иностранных слушателей, которых в академии немало. Не осталась академия и без своих профессоров ввиду нежелания их переезжать из Москвы в Кострому. Сейчас в академии 22 профессора, на одного больше, чем было в Москве.
Сокращение числа военных ВУЗов и вывод их из больших городов – дело неизбежное. Они создавались в советское время, прежде всего, для удовлетворения потребности в офицерах для мобилизационной армии, о которой подробно говорил Александр Матвеевич Гольц. Военные ВУЗы в СССР выпускали ежегодно 60 тысяч офицеров, в то время как потребность российской армии в настоящее время не превышает 2-3-х тысяч в год. Так, ракетным войскам стратегического назначения сейчас ежегодно требуется не более ста новых офицеров, в то время как численность преподавательского и обслуживающего персонала в готовящей их Академии Петра Великого составляет более полутора тысяч. Не говоря уже о том, что академия занимает целый комплекс зданий в сотнях метров от Кремля.
Но упомянул я свою поездку в Кострому по другой причине. Дело в том, что в ходе заседания Совета Сердюкова спросили о том, как обстоят дела с военной реформой. В ответ он улыбнулся и сказал: «О какой реформе может идти речь? Мне бы разобраться хотя бы в том, с чем пришлось столкнуться».
Напомню, что эти слова Сердюков произнёс всего лишь за полгода до того, как объявил о своих сенсационных решениях по созданию нового облика Вооружённых Сил. И, конечно, за эти полгода он вряд ли сумел бы разработать план глубокой реформы. При этом хочу обратить ваше внимание на то, что после своего заявления 14-го октября о новом облике армии он ни разу не употребил по отношению к проводимым им мероприятиям термин «военная реформа». И не только из уважения к своему предшественнику Сергею Иванову, объявившему в 2003-м году, что военная реформа завершена.
Я думаю, что Сердюков и в самом деле не рассматривает начатые преобразования как реформу, считая, что они продиктованы простым здравым смыслом, и что их необходимость настолько очевидна, что не требует подробного объяснения обществу. Если это действительно так, то я полностью с ним согласен. И, доведись мне писать статью или читать лекцию на эту тему, я озаглавил бы её таким образом: «Военная реформа» Сердюкова как победа здравого смысла», взяв слова «военная реформа» в кавычки. Почему кавычки? Да потому, что понятие «военная реформа» много шире того, что предложил сделать Сердюков. Неотъемлемой, если не главной составной частью такой реформы должна была бы быть реформа оборонно-промышленного комплекса (ОПК). А между тем, ни в одном из решений Сердюкова и ни в одном из его выступлений речь о реформе ОПК вообще не идёт.
Так что, если уж и употреблять слово «реформа» в отношении проводимых Сердюковым преобразований (а это уже произошло явочным порядком в СМИ), то следует оговариваться, что речь идёт только о реформе собственно Вооружённых Сил или, упрощая, о реформе армии. А вот здесь, по моему убеждению, вполне можно говорить не просто о реформе, а о глубочайшей реформе армии за почти 150 лет. И сравниться с реформой Сердюкова может только реформа военного министра Милютина в середине 70-х годов XIX века. Именно в те годы был введён призыв вместо рекрутчины и заложена мобилизационная модель российской армии, которая оставалась в неизменном виде вплоть до последнего времени. Модель Милютина предусматривала создание призывной регулярной армии, которая в случае войны многократно увеличивала бы свою численность за счёт мобилизации резервистов из бывших призывников. Об этом подробно говорил Александр Гольц, и я воздержусь от дальнейших объяснений. Отмечу только, что реформа Сердюкова выбивает дно из-под главного аргумента сторонников сохранения призыва, заключающегося в необходимости создания многомиллионного резерва на случай мировой или крупномасштабной войны. Создать же такой резерв на основе контрактной армии невозможно.
А теперь попытаюсь объяснить, почему я практически безоговорочно поддерживаю реформу Сердюкова и почему считаю, что проводить её необходимо в форсированном порядке, невзирая на экономический кризис и даже не дожидаясь, пока общество осознает и одобрит её необходимость.
Делаю я это хотя бы потому, что она, реформа, по сути, не содержит ни одного предложения, которое я бы не выдвигал и не отстаивал задолго до того, как его сформулировал и озвучил Сердюков. Это не значит, конечно, что я претендую на авторство в разработке реформы. Как я уже отмечал, она продиктована простым здравым смыслом, и я уверен, что всякий, кто захочет углубиться в её суть, согласится со мной.
Сложнее объяснить, почему я считаю возможным проведение реформы даже до того, как общество осознает её важность для армии и страны. Ведь практически все, кто критикует Сердюкова, признают необходимость реформирования армии. Более того, они утверждают, что реформа давно назрела. Основные возражения критиков сводятся к требованию подготовить общество к столь радикальным переменам в армии и объяснить их суть. Например, принять сначала национальную стратегию, затем на её основе разработать военную доктрину с перечнем угроз, провести их общественное обсуждение и только потом начинать резать по живому.
На первый взгляд, эти требования вполне справедливы. Беда только в том, что если все их выполнить, то, по моему глубокому убеждению, осмысленная военная реформа в таком случае вообще не состоится, по крайней мере, в обозримом будущем.
Чтобы как-то объяснить это своё убеждение, мне придётся углубиться в историю и даже сослаться на личный опыт. Начну издалека. Летом 1990-го года, сразу после провозглашения российской независимости, мне была предложена должность гражданского министра обороны в формируемом правительстве Ивана Силаева. Сделано это было отчасти потому, что к тому времени я опубликовал ряд статей, в которых довольно напористо доказывал необходимость создания в СССР гражданского министерства обороны. А отчасти потому, что желающих занять этот пост в российском правительстве в то время, при тотальной вражде к подобной идее со стороны советских военных и КГБ Крючкова, было немного. Поэтому я без особого труда выиграл конкурс на замещение должности министра. Как это ни покажется смешным и неправдоподобным сейчас, но министры в первое независимое российское правительство в течение первых месяцев действительно подбирались на конкурсной основе и затем уже утверждались парламентом. Но до внесения моей кандидатуры на рассмотрение парламентом дело не дошло. Возглавлявший его в то время Ельцин не рискнул дразнить советское руководство формированием собственного министерства обороны. Вместо этого был создан всего лишь Госкомитет РСФСР по общественной безопасности и взаимодействию с МО СССР и КГБ СССР, в котором я стал заместителем председателя. Впоследствии Госкомитет неоднократно переименовывался (в Госкомитет по обороне и безопасности, в Госкомитет по оборонным вопросам и т.д.). Первые полгода Госкомитет существовал вообще без председателя, затем им стал генерал Константин Кобец, замененный после ГКЧП на генерала Павла Грачёва. Несмотря на то, что во главе Госкомитета оказались генералы, и я, и большинство его сотрудников исходили из того, что сами военные себя реформировать не смогут, и что создание новой российской армии должно вестись под гражданским руководством. Для меня этот вопрос носил принципиальный характер, и поэтому 20-го мая 1992-го года, то есть в день, когда министром обороны России был назначен генерал Павел Грачёв, у которого я до этого был заместителем, я сделал публичное заявление для СМИ, что после подобного назначения считаю военную реформу в России более невозможной, а сам подаю в отставку. В тот день я находился в Норвегии на международной конференции по закрытым атомным городам, поэтому моё заявление попало на ленты мировых информационных агентств.
Несмотря на то, что в новых военных структурах России я места для себя не видел, как не видел и возможности повлиять на ход событий, интерес к военным вопросам и состоянию дел в российской армии у меня не исчез, превратившись в нечто вроде хобби. Возможности для удовлетворения моей любознательности были, и немалые. Дело в том, что в течение двух лет своей работы в российском правительстве я стремился расширять контакты между российскими и западными военными и, возглавляя официальные военные делегации, брал с собой за границу многих российских старших офицеров и генералов. В результате у меня появилось много знакомств, часто дружеских, как среди российских, так и среди западных военных, которые я не оборвал и после выхода в отставку. Так как основная черта разведчика – любознательность, а мои тридцать лет службы в разведке не только не пригасили её, но и ещё больше разожгли, я увлёкся изучением и сравнением между собой зарубежных армий. За последние двадцать лет лишь в США я побывал раз пятьдесят, посетив большинство штабов, академий и научных центров американской армии. Много раз был в Израиле, ФРГ, Франции, во всех скандинавских странах и т.д. Я, конечно, понимал, что знания, которые я при этом получал, в новой России вряд ли пригодятся. Я очень подружился с начальником Генерального штаба Михаилом Петровичем Колесниковым, большим умницей и честнейшим человеком. Бывая у него на Арбате, я видел, с каким трудом он пытается вывести наши войска из Восточной Европы, разместить их в России и сохранить управление армией. Мне, конечно, и в голову не приходило советовать ему изучать опыт Запада. Не до западного опыта было и всему офицерскому корпусу, боровшемуся за своё выживание и месяцами не получавшему денежного содержания. Обществу тоже стало не до изучения зарубежных армий. Короткий период живого интереса к ним в последние годы горбачевской перестройки, когда на страницах СМИ живо обсуждались вопросы конверсии военной промышленности, сравнения уровня военных расходов СССР и США, создания новой армии, сменился после краха Советского Союза полной апатией. Вся суть военной реформы была сведена к одному единственному требованию – переходу к профессиональной армии. Для меня же подобное требование стало лакмусовой бумажкой для определения уровня интереса общества, как к проблемам нашей армии, так и к зарубежному военному опыту. Попытаюсь объяснить почему, хотя это будет непросто.
Все сторонники создания в России профессиональной армии неизменно ссылались на американский пример создания такой армии. В моих же глазах подобные ссылки означали две вещи: во-первых, что эти сторонники поверхностно знают английский язык, а во-вторых, не удосуживаются даже поинтересоваться тем, что сами американцы думают о своей так называемой «профессиональной армии».
Должен сказать, что одним из первых вопросов, которые я стал задавать при встречах с американскими военными, был вопрос о том, является ли американская армия профессиональной. Вопрос этот вызывал у них искреннее удивление, почти ступор. Одни отвечали, что никогда не задумывались об этом. Другие, например, офицеры национальной гвардии, являющейся неотъемлемым компонентом вооруженных сил США, с возмущением говорили, что они граждане в форме и никогда в профессиональной армии служить бы не стали.
Надо сказать, что ни в одном американском военном словаре я не встретил не только термина «профессиональная армия», но и вообще использования слова «профессиональный» в каком-либо сочетании, кроме «профессиональное военное образование», «военный профессионализм». Свою же армию американцы официально называют с 1974-го года «Вседобровольческие вооруженные силы» («All-Volunteer Armed Forces», сокращенно AVAF).
Само слово «профессия» имеет у них значение, противоположное нашему. В этом каждый может убедиться, открыв русский и английский толковый словарь на слове «профессия» («profession»). Хотя в основе его в том и другом случае лежит латинское «professio», истолковывается оно по-разному. У нас как «объявляю своим делом», а у американцев как «делаю публичное торжественное заявление», «даю обет». Профессионализм для американцев – это служение обществу, а не работа за деньги. Поэтому, если вы спросите американца по-английски, какая у него профессия (What is your profession?), он вас не поймёт и, скорее всего, ответит, что он не профессионал, ибо профессионалами в США считается сравнительно узкая категория людей. Это врачи, юристы, священники, кадровые офицеры, дипломаты и учителя. В любом случае, это люди, имеющие, как минимум, университетское образование. Иногда на улицах американских городов можно наткнуться на здания с простой вывеской: «Профессиональный дом» («Professional house»). Не смущайтесь: перед вами всего лишь медицинский центр. Право называться профессионалами имеют только люди, отвечающие жёстким конкретным критериям. Согласно тем же американским словарям, например, Уэбстэра, понятие профессии ассоциируется с интенсивной учёбой и эрудицией, для приобретения которых необходимо академическое образование. Поэтому, американский офицер сначала получает либеральную (общекультурную) подготовку в военном ВУЗе на уровне Гарварда или Стэнфорда и только потом приобретает специальные военные знания (становится танкистом, десантником, пехотинцем и т.д.). Однако и получив высшее образование, он всю жизнь во имя служения профессии, «дав обет», должен совершенствовать свои знания. Если американский офицер хочет дослужиться до майора, ему придётся заняться получением учёной степени. А если он не получит повышения, то его до пенсии никто в армии держать не будет в соответствии с правилом «up or out», то есть «расти или уходи». Аналогичная кадровая политика принята и в армии ФРГ. Таким образом, профессионализм военного – это непрерывное повышение своей компетентности, притом не только по командной вертикали, но и вширь (покомандовав ротой, перейти на штабную работу, затем заняться преподаванием в военном ВУЗе, далее несколько лет послужить за рубежом, затем стать помощником какого-нибудь высокопоставленного генерала или чиновника Пентагона и т.д.).
А у нас офицер, окончив танковое училище, так на всю жизнь и остаётся танкистом, хотя его профессиональный рост, на первый взгляд, идёт в гору: он заканчивает бронетанковую академию, затем командует танковым полком и т.д. И лишь поступив в возрасте 40-45-ти лет в Академию Генерального штаба, он узнаёт, что существуют ещё и ВМС и Космические войска, и глобальная экономика, и политика, и социология, и психология. Да вот только разбираться во всём этом уже поздновато. Не удивительно, что если у нас и встречаются генералы с широким кругозором, то это, как правило, самоучки, способные плыть против рутинного течения службы.
Второй неотъемлемой чертой профессионализма является чувство ответственности и призвания. Профессионал – это специалист-практик, предоставляющий обществу услуги, такие как здравоохранение, правовая или военная защита. Именно обязанность служить обществу и преданность своему призванию составляют главную мотивацию профессионала. Финансовая же заинтересованность не может быть основной его целью. Как раз ответственность перед обществом отличает профессионала от других специалистов, чей род занятий связан только с интеллектуальным мастерством или ремеслом.
Почему я столь подробно останавливаюсь на смысловом различии в употреблении слова «профессиональный» в Росс