Вопросы №№2,3
АРБАТОВ А.Г.: «Должен пройти длительный переходный период,
прежде чем на Западе появится уверенность в том, что демократия в России не
приведет к власти коммунистов или фашистов»
Сегодня самый главный вызов
для России – остаться, как зерно между жерновами, между Западом и Китаем или
уйти в себя. Второй вариант приведет нас к потере всего юга, Северного Кавказа,
Дальнего Востока и значительной части Сибири, неизбежной нестабильности и войнам.
Фоном всего этого будет терроризм, наркотики, распространение ядерного оружия,
которые сделают нас особенно уязвимыми в силу географического положения, внутренней
слабости, этнических и религиозных конфликтов.
В целом мы уже говорили о стратегии
Запада по отношению к России. К сказанному я хотел бы добавить, что в середине
девяностых годов рассеялись иллюзии Запада по поводу быстрого построения демократии
в России. К нам стали относиться примерно так же, как и к большой Турции. Конечно,
Западу хотелось бы, чтобы Турция стала демократической страной, но стоит этому
сейчас произойти, и к власти придут фундаменталисты. Поэтому пусть лучше там
будет военный режим, противостоящий подобным настроениям. Что же касается России,
то на Западе пришли к выводу, что если здесь создать настоящую демократию и
обеспечить абсолютно свободные выборы, то коммунисты и завоюют большинство в
парламенте, и победят на президентских выборах. Подобно тому, как Запад считал
Ельцина наименьшим злом, так и сейчас, продолжая считать Путина тревожным новым
элементом, особенно учитывая его профессиональное прошлое и выдвинувшую его
среду, они все-таки готовы предоставить ему очень широкий люфт, поскольку полагают,
что для России еще не пришло время полноценной демократии. Должен пройти длительный
переходный период, прежде чем на Западе появится уверенность в том, что демократия
не приведет к власти коммунистов или фашистов. Поэтому у Путина сейчас огромная
свобода маневра, которой он умело пользуется как внутри страны, так и вовне.
Вопрос лишь в том, насколько продолжительной будет эта фора.
Я думаю, что Запад будет достаточно долго
идти по пути партнерства с российским авторитарным режимом. Но если западные
лидеры увидят, что он становится тоталитарным, начинает опираться на военную
силу, махровый национализм и антисемитизм, вступает в прямое взаимодействие
по стратегическим вопросам с Китаем и Ираном, тогда они полностью блокируют
нас в экономическом, политическом и военном отношении, как Ирак или Югославию.
При этом ядерное оружие, которое останется у России через десять лет, нам не
поможет, а в случае острого кризиса – скорее спровоцирует со стороны Запада
упреждающий разрушительный удар.
КАРАГАНОВ С.А.: «Нам необходима международная стратегическая
программа развития Сибири и Дальнего Востока, без которой на этой территории
у России будут серьезные проблемы»
Я совершенно согласен с Алексеем
Арбатовым. Через пятнадцать лет, наверное, в мире будут другие ядерные державы,
и ядерное оружие будет использоваться. Кстати, почему-то никто не заметил, что
Ирак неоднократно использовал химическое оружие, что привело к гибели десятков
тысяч людей. Хусейн бомбил радиологическим оружием курдские деревни, и там до
сих пор вымирают регионы.
Политика Запада по отношению
к России будет инструментальной. Однако определяющей в их взаимоотношениях мне
представляется, как это ни парадоксально, политика России по отношению к Западу.
Сегодня Запад не очень хорошо понимает, чего он хочет от России. На Западе представляют
лишь то, что будет ему невыгодно: союз России с Китаем и наиболее жесткими силами
мусульманского мира. Поэтому здесь у России может появиться возможность проведения
активной внешней политики. Усилия должны быть сосредоточены на экономической
интеграции с Западом, прямом курсе на вступление в НАТО и ЕС, сближении тарифной
политики, законодательных систем и т. д., чем мы мало занимались на протяжении
последнего десятилетия, программах обучения десятков тысяч наших студентов на
Западе. Последнее должно сопровождаться проведением в России реформы образования,
чтобы Высшая школа экономики была не элитным вузом, а одним из многих университетов.
Создание новой элиты даст России исторический шанс выжить. Кроме того, нам необходима
международная стратегическая программа развития Сибири и Дальнего Востока, без
которой на этой территории у России будут серьезные проблемы.
Реализация всех этих проектов
зависят скорее от России, нежели от Запада. Прошлое десятилетие мы потеряли,
поскольку занимались не тем, чему следовало бы уделять внимание. Теперь мы можем
потерять и следующие десять лет. Но если захотим, можем и не потерять.
РЫЖОВ Ю.А.: «Проблему развития реального сектора нельзя
решить посредством массового обучения нашей молодежи за рубежом»
С 1989 года я занимался общими
вопросами национальной безопасности СССР. Тогда мы провозглашали цивилизованную
иерархию ценностей безопасности, в которой на первом месте стоит безопасность
личности, затем – общества, и только потом – безопасность государства, которое,
если оно не обеспечивает безопасность и интересы личности и общества, не является
государством. Помимо этого, тогда было введено комплексное, а не только военно-политическое
понятие безопасности. Впоследствии все это звучало в различных концепциях безопасности
России. В последнем варианте эти постулаты тоже провозглашены в преамбуле, но
далее они начинают размываться, и все опять сводится к тому, что «была бы страна
родная», а остальное уже не важно. Сейчас в России происходит размывание былых
надежд и идеалов. Если не попытаться научиться западным правилам игры, если
не работать в различных международных организациях, то у нас не остается никаких
надежд, мы придем в тупик. Комплексная безопасность включает в себя ряд компонентов.
Это безопасность экологическая, политическая, военная, информационная и т. п.
И очень показательно, что в недавней доктрине информационной безопасности России
все просто перевернуто с ног на голову. Раньше мы говорили, что информационная
безопасность очень важна, потому что Россия отстает в информационном поле, а
теперь пишем, что самое главное – заткнуть всем рот.
Что касается интеллектуально-образовательного
аспекта, о котором говорил Анатолий Уткин, то когда в 1986 году я был в Китае,
мы посетили двенадцать вузов. Принимая нас, Ли Пен, ведавший тогда в Политбюро
КНР вопросами науки и образования, сказал: «Сейчас десять тысяч китайцев учатся
на Западе за счет государства, и столько же – за счет китайских диаспор». Я
спросил его: «А вы не боитесь, что они не вернутся?». Он ответил: «Нет. Пусть
кто-то останется там, но они будут помогать Китаю». Сегодня мы с вами говорим
о десятках и сотнях тысяч молодых людей, которые выучились бы на Западе, а потом
вернулись бы сюда, чтобы сделать эту страну более цивилизованной. Но вернутся
ли они в Россию? А если не вернутся, то будут ли помогать ей, как оставшиеся
на Западе китайцы помогают Китаю?
Вопросов экономического развития
мне не хотелось бы касаться, поскольку я в этом деле не специалист. Но многие
сейчас говорят о нашем реальном секторе, по поводу развития которого я настроен
крайне пессимистично. Эту проблему нельзя решить посредством массового обучения
нашей молодежи за рубежом. Вернувшись сюда, эти ребята попросту не найдут себе
применения. И мне очевидно, что реальный сектор будет деградировать, потому
что по технологии мы невосполнимо отстаем от Запада. Научившись работать на
Западе на хорошем научном оборудовании, человек не может здесь применить эти
навыки. Отставание в области исследований, измеряемое не годами, а десятилетиями,
не в последнюю очередь обусловлено отсутствием приборов и экспериментальной
техники. Отставание отечественного научного приборостроения отмечалось в выводах
оргкомитетов всех национальных научных конференций по естественным наукам последних
сорока лет. У нас никогда не было ни научного оборудования, ни его индустрии,
поэтому у российского ученого производительность труда в инструментальных исследованиях
в двадцать-тридцать раз ниже, чем у менее способного, но оснащенного западного
исследователя. У России очень немного шансов резко поднять реальный сектор экономики.
И это обусловлено не только технологическим отставанием, но и «особенностью
русской души». Создав что-то, мы никогда не могли тиражировать этот продукт
дешево, массово и надежно.
Есть еще один вызов нашему интеллектуальному
потенциалу. Пытаясь сохранить его в сфере т. н. «высоких технологий», коллективы
наших специалистов устанавливают контакты с родственными по научной тематике
группами иностранных коллег с целью ведения совместных работ, оплачиваемых,
пусть и по сниженным ценам, зарубежными партнерами. Но в последнее время это
сотрудничество встречает все более и более труднопреодолимые препятствия со
стороны чиновников, старающихся подвести эти работы под категорию военно-технического
сотрудничества (ВТС). Сделать это стало легче на основании новых регламентирующих
документов и перечней, сформулированных так, что под ВТС можно подвести хоть
мыловаренное производство. По всей видимости, главная цель этих контролирующих
инстанций – «наложить лапу» даже на эти жалкие финансовые потоки, чтобы прокормить
свой раздутый аппарат. Не последнюю роль в этом деле сыграл и очередной всплеск
шпиономании.
В результате, без восполнения
стареют и распадаются высококвалифицированные коллективы, пропадает информация,
которую наши зарубежные коллеги рано или поздно получат, но уже без участия
наших специалистов.
ЯСИН Е.Г.:
Заместитель генерального директора
«Аэрофлота» Александр Зурабов рассказал мне интересный факт. «Аэрофлот» принял
программу приглашения к себе на работу русских специалистов, работающих в западных
компаниях, предлагая им оплату на уровне западных рынков.
РЫЖОВ Ю.А.:
За счет одной из наших холдинговых
компаний в течение прошлого и в начале этого года проводились большие и малые
круглые столы по кругу вопросов «Авиация в России: вчера, сегодня… завтра?»,
интересующих людей, которые в своих аналитических и коммерческих интересах оплачивали
этот интеллектуальный труд. В них участвовал и господин Зурабов. Для России,
при ее территории и климате, эти вопросы очень важны. И на обывательский вопрос:
«На чем будут летать российские граждане над территорией своей страны?» – эксперты
предложили только два ответа. Либо зарубежные авиакомпании будут перевозить
их на иностранных самолетах, либо российские авиакомпании на иностранных самолетах.
Таким представляет сегодня будущее нашей авиационной промышленности, одной из
самых передовых отраслей страны. Во всех остальных областях, если не считать
производство боевых ракет, наше отставание еще больше.
ШЕВЦОВА Л.Ф.: «Весь западный мир будет соотносить свою политику в отношении
России с тем, как расставят акценты США»
Я думаю, что Запад и Россия все еще воспринимают
свои вызовы в разной системе координат. Для Запада важны прежде всего вызовы,
связанные с обеспечением качества и безопасности жизни рядовых граждан и общества
в целом. Качество жизни стало там самоценностью и основным ориентиром
для внутренней и внешней политики. Среди основных проблем, волнующих западное
общество, проблема нераспространения ядерного оружия и технологий, проблема
защиты окружающей среды, миграции населения, проблема глобального потепления,
поиска новых источников энергии, борьбы с терроризмом и распространением наркотиков.
Что же касается тех вызовов, о которых говорит
наша элита, включая и официальных ее представителей, то они уводят страну куда-то
в XIX или, по крайней мере, в XX век. Это вызовы, касающиеся
укрепления государства в традиционном понимании, т. е. государства, которое
играло бы роль «ночного сторожа», защищало бы территорию, а не права индивида.
В эпоху размывания границ и массового появления «граждан мира» наш политический
класс озабочен проблемой национальной идентичности. То, как наши государственники
трактуют патриотизм, явно не вызовет понимания в обществе, в глазах которого
самоценностью является человек, а не поклонение государственной мощи. Призывы
наших политиков защищать территорию и обеспечивать суверенитет России в Европе
могут вызвать лишь снисходительную улыбку. Для европейца эти призывы могут означать
лишь отрицание современных тенденций и нежелание присоединяться к общему движению.
Недавно на одном из круглых столов наш коллега, казалось бы, вполне просвещенный
человек, твердил: «Мы должны в первую очередь думать о том, как защитить суверенитет
России». И это говорится в эпоху Интернета, расширения Шенгенской зоны и создания
Европарламента.
Это и есть отличие в восприятии вызовов,
которые стоят перед Западом и Россией. Россию, по крайней мере ее правящий класс,
все еще волнуют проблемы сохранения прежней цивилизационной парадигмы. Элита
все еще стремится найти средства, чтобы защитить себя от проникновения тех форм
жизни, в которых она чувствует себя некомфортно. Поэтому для нашего политического
класса и его обслуживающих слоев общества основной угрозой является расширение
НАТО. Опасения у них вызывает и расширение ЕС. Но, одновременно, они явно не
обеспокоены открытостью южного подбрюшья России и тем, что Россия стала транзитом
на пути наркотиков.
Все последние месяцы Европа была озабочена
проблемой борьбы с ящуром. Нас же эта проблема совершенно не волновала, даже
забавляла. Дело дошло до того, что наши чиновники попытались закупить на Западе
партии приготовленного для сжигания мяса. Это лишь один из примеров проявления
цивилизационного разрыва между нами.
Если говорить о стратегии Запада по отношению
к России, то несмотря на общность правил игры западный мир весьма плюралистичен,
когда речь идет о конкретной политике. Россия продолжает оставаться одним из
приоритетов Европейского сообщества, хотя бы в силу нашей географической близости.
В Европе есть государства, которые заинтересованы в поддержании с Россией диалога
по вопросам энергоресурсов, – например, Италия. Франция и Германия заинтересованы
в диалоге по вопросам безопасности. Скандинавские государства наиболее активно
пытаются найти пути регионального сотрудничества с Россией (инициатива «северного
измерения»).
Но, конечно, весь западный мир будет соотносить
свою политику в отношении России с тем, как расставят акценты США. Я бы не спешила
с выводами относительно окончательного рисунка политики Вашингтона. С приходом
новой администрации Белый Дом попытался применить к России политику «шоковой
терапии» и «холодного душа», которая преследовала цель покончить с прежним романтизмом
эпохи Клинтона. В этой политике проскальзывало и стремление поставить Россию
на надлежащее ей (в понимании Вашингтона) место. Команда Буша попыталась заставить
Москву более трезво оценить свои ресурсы и понять асимметричность возможностей
двух государств. Посол Джим Коллинз так определил суть новой линии Белого Дома:
«Мы будем оценивать Россию, исходя из того, чем она сегодня является, а не из
того, какой она все еще хочет быть».
Я думаю, что, в конечном итоге, США придут
к стратегии сдержанного диалога с Россией, хотя еще долго Вашингтон будет колебаться,
пытаясь определить, являемся ли мы противником или партнером. Впрочем, меня
угнетает односторонность выбранного Америкой подхода: основной акцент в формируемой
ныне стратегии США делается на проблему нераспространения ядерных вооружений,
при этом, на второй план отодвигаются остальные возможные линии сотрудничества
и диалога с Москвой. Но ведь сотрудничество двух стран в области ядерного нераспространения
может быть успешным, только если оно подкреплено обоюдным интересом стран к
диалогу. Заинтересованность России в следовании режиму нераспространения должно
стимулироваться другими совместными инициативами.
В любом случае, во взаимоотношениях США
и России гораздо больше точек соприкосновения, чем точек конфликтов. В интересах
и США, и Запада в целом широкое взаимодействие с Россией по вопросам новой архитектуры
мира и усвоению новой понятийной сетки. Это, конечно, может укрепить амбиции
российской правящей команды, но в то же время, вступая в диалог с Западом по
стратегическим вопросам и ощущая свою принадлежность к формированию нового миропорядка,
российская политическая элита, возможно, постепенно будет преодолевать свой
провинциализм, замкнутость и открывать новые горизонты. Не исключено, что в
условиях слабости российского гражданского общества именно такой диалог с Западом
сможет удержать наш правящий класс от дальнейшего скатывания в прошлое. Хотя,
конечно, нельзя исключать, что вовлечение в партнерский диалог с Западом может
быть расценено российской элитой и как индульгенция, карт-бланш на любые повороты
во внутренней политике.
В конечном итоге, стратегия Запада в отношении
России будет определяться внутриполитическим развитием самой России. Пока Запад
воздерживается от окончательного выбора своей линии, понимая переходное состояние
российского общества. Но этот временной лаг не будет длиться вечно. Если Россия
будет затягивать выбор своего вектора движения, то поезд цивилизации двинется
без нас, а мы останемся на нынешнем полустанке, в зоне антисистемности.
УТКИН А.И.: «Как только Китай начнет представлять собой реальную угрозу
для Запада, Россию немедленно пригласят с западное сообщество, и она станет
его передовым отрядом на Амуре»
С моей точки зрения, подлинный
вызов в данном вопросе не указан. Терроризм, нестабильность – это факторы, сопутствующие
социальным сдвигам и войнам. Настоящим вызовом нашему разуму, Западу и всему
мировому сообществу в XXI
веке будет реализация принципа национального самоопределения. Один из ведущих
западных теоретиков Грэм Фуллер утверждает, что в этом веке будет создано от
200 до 300 новых членов мирового сообщества. Другие исследователи говорят о
десяти тысячах новых государств. Именно это является самым большим вызовом
мирному развитию, эволюции и прогрессу.
Есть вещи, которые мы можем
остановить, есть вещи, остановить которые не в наших силах. Невозможно изменить
некоторые моменты цивилизационного порядка, что пытались в свое время сделать
миссионеры, отпечатав миллиард Библий на китайском языке или создав в 1863 году
университет в Стамбуле, дабы христианизировать Турцию. Но есть способы предотвратить
эту угрозу. Первый из них – дискредитация самой идеи национального самоопределения,
противопоставление правам группы джефферсоновских прав личности. Если ничего
не делать в этой сфере и говорить только о терроризме, нестабильности, захвате
лайнеров и т. д., то это будет означать обсуждение не причин проблемы, а ее
следствий. Мировое сообщество не воспрепятствовало созданию независимой Эритреи,
хотя отказало в этом в шестидесятые годы Катанге и Биафре. Эритрея лучше? Нет,
это мы изменились в свете Балканских событий последних десяти лет. Но если принцип
национального самоопределения будет поощрен, что, собственно, уже произошло
после создания 22 государств в Восточной и Центральной Европе, то завтра не
будет Индонезии, послезавтра – Грузии, где проживает полмиллиона армян, полмиллиона
азербайджанцев, полмиллиона русских, 300 тыс. абхазцев и 300 тыс. аджарцев.
Это всего лишь пример. В мире более ста стран с национальным меньшинствами,
составляющими более миллиона человек. Все видели, как вооружалась Хорватия,
все видели, как вооружались албанцы, – и все молчали.
Реализация принципа национального
самоопределения – самый большой вызов миру, который подхлестнет и нестабильность,
и распространение ядерного вооружения, и терроризм, потому что это замечательно
– умереть за свое отечество. Мне кажется, что мы можем и обязаны четко обозначить
эту проблему. Все международные организации, начиная с ООН, созданы для фиксации
статус кво. Самореализация, создание новой нации – это революционное явление,
которое должно потерять легальные международные основания.
Еще один вызов нового века –
богатые и бедные. Невозможно остановить пересекающих Средиземное море алжирцев
и марокканцев, когда в их странах доход на душу населения составляет 600 долларов
в год, а в соседней Франции – 35 тысяч долларов. Эта проблема затронет и Россию,
потому что, какими бы темпами не развивался Китай, там среднедушевой доход составляет
600-700 долларов в год, и нам будет сложно остановить китайцев, переплывающих
через Амур. Римская империя откупалась от бедноты хлебом и зрелищами. Изобретение
генетически модифицированной биотехнологии дает хлеб всему миру. Уже создан
т.н. «золотой рис», который растет на дне Северного ледовитого океана. Проблему
питания можно считать принципиально решенной. Но половина населения Земли никогда
не видела телефона. Если «золотой миллиард» сейчас замкнется на себе, то всех
нас ждут тяжелые времена. Проще говоря, один из основных вызовов XXI века – это пятнадцати-шестнадцатилетние подростки из
Мехико Сити, Манилы, Каира, у которых в руках будет «технология» – автомат Калашникова
– и которые будут смотреть телевидение и сравнивать, как живут они и как живут
другие. Это будет второе поколение крестьян, приехавших из глубинки, которым
нечего терять. Потенциально это приведет к всплеску жертвенного терроризма.
Если ставить вопрос о том, как
сложно сейчас догнать технологический Запад, то самым большим предателем Запада
получится Генри Форд, разложивший сложное на простое, чтобы сейчас любой мог
стоять около конвейера и заворачивать гайки. Но самыми большими «предатели»
–транснациональные корпорации, которые переводят промышленные мощности в регионы
с дешевой рабочей силой и передают им технологии. Зачем русскому или китайцу
изобретать сложные процессы, когда это делает General Motors? Уже сейчас экспорт США составляет около триллиона
долларов в год, тогда как торговля филиалов американских компаний, находящихся
на неамериканской территории – два с половиной триллиона долларов.
Третьим типом стратегии России по отношению к Западу (предыдущие
два я обозначил в своем первом выступлении) может стать расчет на раскол в западном
сообществе. Если Германия будет слишком быстро наращивать свой потенциал и станет
гегемоном в Европе, то Франция и Великобритания не станут оставаться в стороне.
Не всем нравится, что скоро половина Европы заговорит по-немецки. Коалиции и
блоки создаются и распадаются – это и есть история.
На данный момент основная стратегия
Запада заключается в том, что её нет. Если бы она была, то был бы создан
новый «план Маршалла» в отношении самой молодой демократии Европы, и Россия
стала бы членом Запада. Но так не произошло. Я вижу два варианта стратегии
Запада по отношению к России. Как только Китай начнет представлять собой реальную
угрозу, Россию немедленно пригласят в западное сообщество как уважаемого члена,
и она станет передовым отрядом этого сообщества на Амуре. Если же мы не будем
нужны стратегически, то едва ли мы сможем показаться Западу интересными вообще.
Но, помимо прочего, Запад заинтересован в том, чтобы блокировать наш ядерный
потенциал, что он сейчас довольно успешно делает, уже вложив в это примерно
680 млн. долл.
ШЕВЦОВА Л.Ф.:
Я не думаю, что Франция и Германия
могут разругаться до такой степени, что Франция вдруг вступит в некий стратегический
союз с Россией. Ведь этого не было даже в шестидесятые-семидесятые годы, во
времена откровенного голлизма, когда об атлантизме во Франции не могло быть
и речи.
УТКИН А.И.:
Все замечательно, пока сто тысяч
американских солдат стоят на Рейне.
ШЕВЦОВА Л.Ф.:
Но они и будут стоять, потому
что Европа в этом заинтересована больше, чем США.
ЯСИН Е.Г.:
Я разговаривал с французами,
они говорят откровенно: «Мы решили, что пусть лучше нас съедят немцы, зато мы
будем жить хорошо и спокойно».
ВЬЮГИН О.В.: «Деньги, которые мы рассчитываем получить благодаря сотрудничеству
со «странами-изгоями», – ничто по сравнению с тем, что нужно России и что мы
теряем»
Я считаю, что основной глобальный
вызов XXI века
– это стремительно растущая социально-экономическая дифференциация в мире или,
другими словами, социальное расслоение, которое является экономической основой
и терроризма, и распространения ядерных вооружений, и нестабильности. Развитые
западные страны проводят достаточно прагматичную политику. Они считают, что
там, где это возможно, нужно культивировать западную экономическую систему:
туда приходят транснациональные компании, устанавливаются экономические отношения,
при необходимости оказывается политическое давление и т. д. Безусловно, этот
механизм несовершенен: социальное расслоение растет, а противники глобализации
множатся.
Основные вызовы России являются
проекцией мировых вызовов на национальную специфику. В России есть ярко выраженная
социально-экономическая поляризация, своя этническая война, терроризм и его
жертвы. Вызов для России заключается и в проблеме экономического выживания страны.
До сих пор не выбрана парадигма нашей экономической политики, которая не может
быть изолирована от политических реалий. Формально президент говорит о том,
что его политика ближе к либеральным ценностям, потому что это единственный
способ добиться положительных экономических результатов. Но эта риторика противоречит
все еще существующему в обществе пониманию патриотизма и национальной самоидентификации.
Если попытаться сейчас проводить в России действительно либеральную экономическую
политику, то без внешних инвестиций экономика может прийти в убогое состояние.
Сырьевой сектор выживет в рамках такой политики и инкорпорируется в мировую
систему разделения труда, но просядет другая часть экономики – перерабатывающие
отрасли, которые должны стать конкурентоспособными для того, чтобы российская
экономика развивалась наравне с передовыми зарубежными странами и заняла достойное
место в мире. Сейчас все инвестиционные ресурсы сосредоточены в сырьевом секторе
и не переходят в другую часть экономики.
Как изменить эту ситуацию? Если
посмотреть на корпоративную структуру крупных сырьевых, экспортно-ориентированных
российских компаний, то сегодня это компании, принадлежащие иностранным, как
правило оффшорным, конторам, на которые приходятся основные потоки наличности.
Владельцы этих компаний не ориентированы на рост их капитализации, скорее они
претендуют на постоянную ренту от бизнеса в России. Такое поведение предпринимателей
связано с тем, что у них и «рыльце в пушку», и власти они не доверяют. Это типичная
проблема переходного периода. Можно ли ее решить через авторитарный режим и
полный государственный контроль над экономикой или же через полную либерализацию?
Ответ на этот вопрос лежит в иной плоскости: эта проблема решается через создание
независимой системы соблюдения законности как со стороны власти, так и со стороны
бизнеса. И не следует подменять эту задачу национальными интересами или же патриотизмом.
Во внешней политике России зачастую
присутствуют недопустимые моменты. Здесь уже говорилось о попытке подменить
работу по созданию нормального инвестиционного климата в стране сотрудничеством
со «странами-изгоями», которое объясняют тем, что, мол, это же деньги, экономические
выгоды. Как бы нам не прогадать на этих сиюминутных и, боюсь, частных, «шкурных»
интересах вполне определенных людей. Иногда кажется, что это сотрудничество
обусловлено серьезными экономическими факторами, что на этих рынках есть деньги,
которые можно легко, без напряжения заработать. Но эти деньги – ничто по сравнению
с тем, что на самом деле нужно России и что мы теряем.
Ошибочно полагать, что у Запада
есть конкретная стратегия поведения по отношению к России. Очень многое зависит
от самой России. Определенные варианты нашей внешней политики помогут сблизить
нас с частью Запада и избежать изоляции. Даже сегодня, когда нам устроили «холодный
душ» в Америке и сдержанно относятся в Европе, желающие работать в России транснациональные
компании начинают оказывать давление на свои правительства. Надо способствовать
работе этих компаний в России, сокращая дистанцию между российскими и международными
правилами ведения бизнеса. Другого варианта интеграции России и Запада я, пожалуй,
и не вижу. Надо менять налоговое законодательство, вводить международные стандарты
бухгалтерского учета на российских предприятиях не в 2004 году, как обещано,
а сегодня. И не придумывать нелепых оправданий своему бездействию: якобы будет
хаос, якобы наши бухгалтеры не знают, как это делать. Это лукавство, потому
что частный сектор во много раз гибче чиновничества. И если они справляются
с нашей беспрецедентно запутанной налоговой системой, то им не составит труда
освоить международные стандарты бухучета.
Если будут созданы хотя бы минимально
приемлемые экономические условия для ведения бизнеса в России, то снизится значимость
наших политических факторов, а экономические станут работать на пользу страны.
Запад ждет, когда Россия определится. И многое зависит от того, насколько Россия
сможет открыть, либерализовать свою экономику. Ведь стоит нам пойти навстречу
Западу, и он повернется в нашу сторону.
НУРИК Роберт (директор Московского Центра Карнеги):
«Вашингтон понимает, что достижение консенсуса внутри НАТО о дальнейшем расширении
этой организации практически невозможно без Москвы»
Я хотел бы рассмотреть предложенные
вопросы с точки зрения США. Каким образом определяется политика США по отношению
к России? Первое время после прихода к власти Путина у всех был повод для оптимизма
относительно направления развития российской экономики. Когда разговариваешь
с представителями российского бизнес-сообщества об экономических проблемах,
то получаешь только хорошие новости. Все считают, что дела идут в гору, все
довольны экономической командой Путина, все рисуют радужные перспективы дальнейшего
хозяйственного развития. Но эти положительные сдвиги недостаточно учитываются
в Вашингтоне. Например, Американская Торговая Палата недавно предприняла значительные
лоббистские усилия для того, чтобы донести эту информацию до элиты США.
Этот недоучет во многом связан
с негативной оценкой Вашингтоном происходящих в России политических процессов.
Недавно в газете «Washington post» была опубликована статья, пожалуй, самая жесткая по
отношению к России за последние десять лет. В ней говорится о том, что Путин
проигнорировал угрозу приостановки членства России в «большой восьмерке»
и пересмотра политики США в отношении вступления России в ВТО, хотя в Вашингтоне
надеялись, что после этого он обратит внимание на мнение Америки. «Washington post» – не радикально правая газета, в течение многих лет
она выступала за вовлечение России в международные процессы. Поэтому можно сказать,
что эта статья явилась достаточно точным индикатором настроений американского
общества.
В ближайшее время все дебаты
об американской политике по отношению к России будут непосредственно сопряжены
с определением природы сложившегося у вас политического режима. Эти обсуждения
и споры будут касаться того, что важнее для США: экономические факторы или политические
и стратегические интересы. Пока в США позиции сторонников оценки России с точки
зрения ее экономического развития гораздо слабее, чем позиции людей, ориентирующихся
на политические факторы и стратегические вопросы. Такое положение вещей ведет
к тому, что в администрации США все больше склоняются к ограничению даже нынешней
скромной и осторожной программы действий по отношению к России.
Есть, однако, два момента, которые
можно считать ограничителями для самой этой политики ограничений. Американская
администрация рано или поздно обнаружит то, с чем столкнулась администрация
Клинтона: трудно осуществлять ограниченную программу действий, если она не включает
в себя вопросы, важные для противоположной стороны. Вашингтон набьет себе много
шишек, пока не расширит программу взаимодействия с Россией подобно тому, как
это в начале девяностых сделала администрация Клинтона, стремившаяся к прогрессу
в переговорах с Украиной и Казахстаном по вопросу ядерных вооружений. Прежняя
администрация получила хороший урок, когда обнаружила, что, играя на узком поле,
не достигает никакого успеха. Есть такое понимание и у администрации нынешней.
Однако даже при желании Вашингтона расширить программу взаимодействия с Москвой,
Россия сама должна четко очертить то поле, в котором она готова вести диалог
в соответствии со своими интересами.
Другим фактором, способным повлиять
на отношения между нашими странами, является Европа, ожидания и настроения которой
существенно отличаются от взглядов американцев. Стремления сузить программу
действий в отношении России, за немногими исключениями, нет даже в европейских
государствах-членах НАТО, не говоря о Восточной Европе. Этот фактор, в конечном
итоге, может заставить США пойти на расширение программы взаимоотношений с Россией.
В любом случае, Вашингтон понимает
– достижение консенсуса внутри НАТО в отношении дальнейшего расширения организации
практически невозможно без Москвы, что потребует стратегии вовлечения, приемлемой
как для России, так и для Европы. Сейчас идут споры о формах и способах осуществления
этой стратегии, о месте России в интеграционных процессах и в обеспечении безопасности
на европейском континенте. И для России это будет тяжелым политическим испытанием,
потому что она должна будет реагировать на многие идеи, выдвигаемые в этих дебатах,
должна будет обозначить свое место и свою позицию в решении этих вопросов. Это
будет очень сложная дискуссия для всех ее участников.
ЯСИН Е.Г.:
Наша дискуссия укрепила меня
во мнении, что как на Западе, так и в России – я имею в виду политические круги
– имеет место недостаток стратегического мышления. Если говорить о России, то
я имею в виду не только ее стремление заработать в Иране, Ираке и прочих «странах-изгоях»,
но и распространение в ней национал-патриотизма, представляющего очень большую
опасность в условиях нынешнего режима. И мы просто обязаны снова и снова обращать
на это внимание общественности. Однако и западные руководители, идя на поводу
у своего бизнеса, упускают, как мне кажется, важные стратегические моменты.
Думаю, не надо доказывать, что Россия либо займет свое место на мировых рынках,
либо просто не сможет существовать. Я вспоминаю свое выступление в Давосе в
1993 году, когда я сказал, что России нужна не гуманитарная помощь и кредиты,
а рынки. И сразу же ведущий дискуссии начал всех созывать: «Идите сюда, послушайте,
что он говорит». И все потому, что я затронул действительно важные интересы.
К сожалению, необходимый для России передел рынков все еще продолжает оставаться
точкой напряжения в наших отношениях с Западом.
Я согласен с Анатолием Уткиным,
что взаимоотношения Севера и Юга станут для всех нас тяжелейшей проблемой. Но
осознание этого важнейшего противоречия XXI века – различия между бедными и богатыми
странами – может стать и основой для стратегического взаимодействия России и
Запада. Я думаю, что с точки зрения Запада Россия должна стать страной, способной
нести бремя западной цивилизации. Но стать такой страной – это и в стратегических
интересах самой России.