Чтобы увидеть регионалистское будущее человечества, надо просто открыть глаза
Жанр «бесконечной ученой полемики гуманитариев», наверное, один из самых тупиковых, ибо очень похож на средневековые теологические диспуты. Как правило, суть спора сводится либо к решению вопроса о том, «сколько чертей могут поместиться на кончике иглы», либо к попытке «изобличить ересь». Все дело в том, что в основе любой гуманитарной научной конструкции лежит философия, а в основе любой философии – тот или иной «символ научной веры». Но что может доказать один «верующий» другому? Ровным счетом ничего. Он может лишь обличить «ученую ересь» и с гневом от нее отшатнуться.
И все же мне приходится повторно взяться за перо, чтобы вступить в полемику с многоуважаемым Эмилем Паиным. Дело в том, что, изобличая мою регионалистскую «ересь», мой уважаемый оппонент в своей статье «Умеряя радикализм, или Кризис как надежда»[1], к сожалению, подверг критическому обстрелу не совсем то, что в реальности выдвигал и отстаивал я.
Впрочем, всецело отношу эту досадную неточность полемической позиции, занятой уважаемым Эмилем Паиным, исключительно на мой собственный счет. Вероятно, я изложил мои тезисы недостаточно прозрачно и внятно (хотя другие участники обсуждения – Евгений Панферов[2], Эдуард Надточий[3], Владимир Демчиков[4], как мне показалось, восприняли содержание моей статьи вполне корректно).
Данное обстоятельство заставляет меня попросить редакцию Liberal.ru любезно предоставить мне возможность кратко повторить те положения, на которых я основал мое рассуждение в статье «Регионалистская альтернатива глобальному унынию»[5] и которые, как мне представляется, оказались искаженно воспринятыми Эмилем Паиным либо выпали из поля его зрения.
С этой целью придется воспроизвести суть возражений, адресованных мне, и сразу пояснить, почему я считаю эти возражения некорректными.
Первой среди целей, которые поставил перед собой уважаемый дискутант, явилось, по его собственным словам, стремление «критически оценить радикализм очередных заявлений об “отмирании государств”». В контексте решения именно этой задачи Паин и решил вступить в полемику со мной: «Даниил Коцюбинский грезит о “необходимости радикальной смены, образно выражаясь, международного идеологического дизайна”, и прежде всего автор [то есть ваш покорный слуга, – Д.К.] надеется на “уход в прошлое изживших себя национальных государств”»[6]. И далее, дабы подкрепить справедливость критической атаки, направленной против моего тезиса (понятного им, как я далее поясню, совершенно превратно), Паин цитирует другого участника дискуссии[7]: «Либеральный правозащитник Дмитрий Дубровский задумался на счет “<…> отмирания государства.<…> Действительно, государство нам не нужно. Нам нужна новая форма ассоциаций, не территориальная – абсолютно точно”»[8].
Думаю, при внимательном и непредвзятом сравнении этих двух цитат несложно увидеть, что они – о разном. В первом случае – об уходе в прошлое лишь одной из форм государств, а именно, национальных, под которыми в моем тексте – что важно подчеркнуть – подразумеваются «нации» в их современном «ООНовском» понимании, то есть признанные таковыми другими членами ООН и сами ставшие в итоге ее членами, а отнюдь не любые государства и нации вообще. Во втором же случае речь действительно идет об отмирании территориальной государственности как таковой.
Нельзя сказать, что Паин совсем не видит того очевидного факта, что мы с Дмитрием Дубровским говорим о разном: «Даже Коцюбинский, сторонник радикальных альтернатив современному мировому дизайну, заметно подсмеивается над таким предложением, задавая автору этой идеи [Д. Дубровскому] каверзные вопросы: “кто же все-таки будет в этих экстерриториальных «свободных ассоциациях граждан» отвечать за уборку улиц, прокладку канализации и строительство дорог?”»[9]. Однако, предпосылая данному пассажу усилительную частицу «даже» («Даже Коцюбинский»), Паин имплицитно подчеркивает тот факт, что на самом-то деле Коцюбинский тайно тоже «грезит» об «отмирании государств», просто считает необходимым отмежеваться от слишком разоткровенничавшегося единомышленника.
А ведь добрая половина моего текста посвящена обоснованию тезиса не об «отмирании государств», а о необходимости преодоления «вестфальской» парадигмы государственного суверенитета. И, соответственно, о необходимости перехода от «национально-ООНовской» версии суверенитета – к регионально-национальной. В моей статье предлагается даже с этой целью ввести в научный оборот два новых термина: «региональный суверенитет» и «регионация». При этом под регионацией понимается нация, формирующаяся не «с высоты берегов Ист-Ривер» – посредством top-down признания или непризнания того или иного территориального сообщества «нацией», достойной членствовать в ООН, – а посредством свободного bottom-up самоопределения регионов, образующих фундамент всех «вышестоящих» государственно-правовых конструкций.
И опять-таки, нельзя сказать, что Эмиль Паин совсем не обращает внимания на эту часть моих рассуждений (хотя и не корректирует при этом своего исходного заявления о том, что я якобы проповедую полное «отмирания государств»). Однако, в очередной раз, к сожалению, смысл сказанного мной оказывается интерпретирован Паиным превратно.
«Вопросы об обоснованности прожектов, – пишет Паин, – могут быть заданы и Д. Коцюбинскому, прежде всего в связи с его главной новацией – идей регионального суверенитета или, иначе говоря, признания региона как субъекта международного права. Автор дает следующее определение: “Регион – это территориальное сообщество, обладающее консолидирующей его исторической памятью и идентифицирующее себя, как правило, с крупным городом, являющимся естественным центром данной территории”»[10].
И далее следует не столько научный, сколько публицистический пассаж, призванный, что очевидно, продемонстрировать заведомую абсурдность моего тезиса тем, кто реагирует на дискурсивно ложные силлогизмы, представляющиеся «эмоционально убедительными»: «Возможно, такая идея придется по вкусу лидерам ряда непризнанных государств, например, Приднестровью, ДНР и ЛНР для легитимации этих новообразований. Однако такие “потребители” идеи региона как субъекта международного права вряд ли обрадуют ее автора». Предполагается, вероятно, что в голове читателя немедленно должна вспыхнуть «силлогическая цепочка»: «ПМР-ЛНР-ДНР – суть абсолютное зло, тезис Коцюбинского может пойти на пользу ПМР-ДНР-ЛНР, ergo – тезис Коцюбинского есть абсолютное зло». При этом в свидетели своей злонамеренности призывается и сам автор зловредной идеи.
В данном случае мне, увы, остается лишь констатировать ущербность «имплицитно-силлогического» полемического приема, предложенного Эмилем Паиным. Но, коль скоро оппонент сам перевел в данном случае разговор в публицистическое русло, вынужден ответить не как беспристрастный исследователь, а как человек, имеющий вполне определенную гражданскую позицию. И в этой связи хочу пояснить, что меня как автора идеи регионального суверенитета обрадовала бы любая возможность предоставления любому региону права на самоопределение, осуществленное в условиях свободного и мирного волеизъявления его граждан через референдум. В том числе, разумеется, и региона по имени Донбасс, и региона по имени Крым (и в этом случае, к слову, не возникло бы того затяжного дипломатического конфликта, который в итоге возник и обрек население Крыма на международную изоляцию). Ибо граждане всех регионов, по моему глубокому убеждению, абсолютно равны. И граждане Донбасса и Крыма – ничуть не менее правосубъектны, чем граждане Литвы, Косова, Южного Судана, Сингапура или Восточного Тимора. И, повторяю, имеют, с моей точки зрения, право на мирное и свободное правовое самоопределение. Включая право на одностороннюю сецессию, о чем, собственно, я подробно и пишу в моей статье.
Впрочем, далее Паин покидает пространство чисто публицистической аргументации и ставит под сомнение конструктивность предложенного мною (и цитированного выше) определения региона: «<…> других [помимо инфернальных ДНР и ЛНР, – Д. К.] реципиентов этой концепции [т.е. концепции регионального суверенитета] трудно себе представить потому, что данное определение не открывает новых перспектив для уже признанных сообществ, ведь под выделенные признаки региона подпадает любое существующее государство».
Данный пассаж, однако, заставляет меня предположить, что Эмиль Паин в самом деле не до конца понял (или, скорее, как будет видно из дальнейшего – сделал вид, что не понял) смысл положений, подвергаемых им критике. Ибо вряд ли стоит специально пояснять, что далеко не все существующие государства «подпадают» под предложенные мной признаки региона и регионации. Трудно, согласитесь, признать Индию, Китай, США, Австралию, Бразилию, а равно Францию, Великобританию, Италию, Испанию и еще массу современных государств «территориальными сообществами, идентифицирующими себя, как правило, с крупным городом, являющимся естественным центром данной территории»[11]. С каким городом себя идентифицируют США? С Нью-Йорком? Расскажите это жителям Калифорнии. А Индия – с Нью-Дели или с Мумбаи? А может, с Калькуттой? А сикхи Пенджаба с каким из этих трех мегаполисов себя ассоциируют? Но, может, хоть Франция считает себя большим пригородом Парижа? Что ж, спросите об этом басков, савояров, бретонцев или корсиканцев. Да и марсельцев с лионцами и тулузцами заодно… Все это – страны, состоящие из множества регионов, у каждого из которых – своя региональная история, своя региональная идентичность и свой региональный центр. Об этом писал многократно цитированный мной в статье Фернан Бродель, когда говорил, что Франция состоит из «многих Франций».
Чувствуя, вероятно, что притянул к предложенному мной определению «региона» вообще все государства скопом, в сущности, за уши, Паин выдвигает следующий тезис (впрочем, как представляется, столь же неубедительный). А именно, предпринимает попытку доказать тот факт, что используемый в «учебниках регионоведения» термин «регион» вполне подходит для описания любого государства в целом:
«Посмотрите учебники по регионоведению, научной дисциплине, изучающей территориальные сообщества, и вы увидите, что главный объект ее наблюдений (особенно для международного регионоведения) – это регионы как территориальные сообщества в границах государств. Не всякий регион можно назвать страной, но любая страна – регион»[12].
Иными словами, регион, по Паину, – это любое ныне существующее государство, а также территории, из которых оно состоит. Впору было бы задать вопрос о том, зачем вообще тогда нужен термин «регион», если он синонимичен понятию «страна» или «государство»? А равно зачем нужен термин, который обозначает одновременно и часть, и целое? Впрочем, задавать эти вопросы, к счастью, излишне. Дело в том, что предложенное Паиным толкование термина «регион» (как синонима «любой страны/государства») в современных учебниках регионоведения, насколько мне известно, не встречается. И, значит, дальнейший ход мысли Эмиля Паина: «Так, что же нового предлагает автор [т.е. ваш покорный слуга, – Д.К.]? По какой причине акцент на регионе может стать выходом из того, что он называет “вестфальским тупиком”? От государства оттолкнулись и к государству же вернулись»[13] – следует признать диалогом оппонента исключительно с самим собой. Ибо, как будет подробнее показано ниже, термин «регион» в современной науке имеет, во-первых, множество самых разнообразных трактовок, а во-вторых, в большинстве случаев отнюдь не используется для обозначения ныне существующих государств в их наличных границах.
Касаясь терминологического аспекта проблемы, прежде всего, следует подчеркнуть, что, в «учебниках регионоведения», к которым отсылает мой уважаемый оппонент, а равно в современной политологической литературе в целом единого определения понятия «регион» и касающихся его процессов не существует[14]. Есть лишь множественные версии данного определения, принадлежащие различным авторам и соответствующие различным аспектам регионалистики. Руслан Есин, ссылаясь на Уолтера Айзарда, пишет в этой связи о том, что понятие «регион» как «дефиниция» исчезает, стоит нам только углубиться в чисто пространственное теоретизирование[15]. «Регион – одно из самых трудноуловимых понятий в современных общественных науках», – констатирует в этой связи Андрей Макарычев и продолжает: «Вероятно, российская региональная наука должна прислушаться к тем западным коллегам, кто отказался от поиска такого определения региона, которое устроило бы абсолютно всех»[16].
И даже если ограничить понимание региона пределами политической регионалистики (оставив за скобками географическую, культурно-философскую[17], социально-экономическую, экологическую, информационную, цивилизационную[18], историческую, геополитическую[19] и иные проекции этого термина), число интерпретаций все равно окажется де-факто бесконечным. (Впрочем, буду искренне рад, если уважаемый Эмиль Паин продемонстрирует обратное и предъявит некий «единый учебник по регионоведению»).
При этом следует специально пояснить, что когда некоторые словари и энциклопедии определяют «регион» в том числе как «страну», они, как правило, подразумевают не «страну-государство», а «страну-край», «страну-пространство» и т.п. Иными словами, понимают под регионом-страной нечто естественное (в первую очередь, природное), а не административно-политическое. Так, Вики-словарь говорит о регионе как «стране и крае» и приводит поясняющее определение: region fertilissima, то есть «плодороднейший регион»[20]. К слову, аналогичное понимание региона как природной страны, а не как страны-государства, с самого начала было присуще и российской терминологической традиции: в словаре иностранных слов И. Ф. Бурдона и А. Д. Михельсона регион определяется как «страна, область, пространство воздуха»[21].
Также необходимо подчеркнуть, что в подавляющем большинстве случаев современная регионоведческая литература предлагает интерпретации понятия «регион», исключающие понимание его как государства в его формальных ныне существующих границах. На сегодня в научной литературе наиболее распространены следующие варианты толкования термина «регион»: 1) Регион – часть государства либо его области[22]; 2) Регион – трансграничная территория, объединяющая несколько частей различных государств[23]; 3) Регион – сообщество нескольких государств, в той или иной степени интегрированных культурно-исторически, политически, экономически и т.п.[24]; 4) Регион – интегральный, «междисциплинарный» феномен, включающий в себя ряд основополагающих признаков: общую территорию, определенное население, общность истории, общность природных условий, общность решаемых проблем и т.п.[25]; 5) Регион – территориально локализованное воображаемое сообщество, развивающееся во времени и проходящее несколько уровней «регионализации»[26].
Как нетрудно заметить, при всем разнообразии предложенных толкований понятия «регион» ни одно из них не предполагает интерпретации данного термина как обозначения «государства в его нынешних границах». И это объяснимо, учитывая, что многие государства не просто полирегиональны, но «внерегиональны», ибо не обладают таким фундаментальным региональным свойством, как территориальная когерентность. Достаточно привести в пример такие государства, как Дания, Великобритания или Франция, в состав которых по сей день входят далекие заморские территории.
К сказанному следует добавить, что общим местом актуальной регионалистики является тезис о крайней текучести и исключительной конвенциональности понятия «регион». Согласно энциклопедии Британника, регион – это «интеллектуальная конструкция, созданная путем отбора черт, значимых для конкретной проблемы, при игнорировании других черт, рассматриваемых как незначимые»[27]. По мнению Айзарда, «иерархию регионов определяет только научная проблема. Регион детерминирован тем вопросом, изучением которого мы занимаемся»[28]. Конструктивистско-конвенциональный подход западных исследователей к определению «региона» разделяют и российские авторы: «Уловить регион весьма непросто, как правило, приходится исходить из общего контекста той работы, в которой этот термин употребляется»[29];«Определение границ региона и его признаков в большинстве случаев зависит от целей и методологической базы исследователей»[30]; «<…> регион – это определенная территория, <…> зависящая от ракурса, выбранного исследователем)»[31].
Подытоживая терминологические поиски коллег, один из наиболее авторитетных российских регионоведов, профессор СПбГУ Игорь Барыгин на страницах учебника «Международное регионоведение» констатирует с некоторой долей меланхоличности: «Ранее субъект исследовал объект, например, исследователь изучал регион. В эпоху социальных и политических технологий он, на базе достигнутого уровня изучения и понимания процессов, происходящих в том или ином региональном пространстве, может создавать, конструировать и трансформировать регионы в соответствии с формулируемыми глобальной и региональной элитами запросами к структуре, функциям и содержанию регионального пространства»; «Одним из очень пессимистичных, с точки зрения рационалистических объяснений, и одним из очень оптимистичных, с точки зрения социальной конструктивистской парадигмы, был вывод о том, что “географический регион — это то, что изучает региональный географ”. Мы согласны с этим выводом применительно к нашей теме»[32].
О том же, более развернуто и со ссылками на работы зарубежных авторов, пишет и профессор Нижегородского лингвистического университета Андрей Макарычев, ссылаясь на работу Pertti Joenniemi и Marko Lehti:
«Характерно, что для таких определений, выдержанных в духе широко распространенного в регионалистике конструктивизма, характерно преобладание эпистемологического (когнитивного) начала над территориально-географическим. Термин “imagined communities” подчеркивает особую роль, которую играет раскрепощенное творческое воображение и интеллектуальная работа в процессе регионостроительства. “Imagined communities”, в отличие от “imaginary communities” — это, тем не менее, не всегда фантомы. Скорее, это региональные проекты, находящиеся в стадии формирования и созревания. Поливариантность некоторых из них отражается и на уровне понятий — например, “nordicity”, “northerness”,”norden”, “northernization” применительно к региону Северной (Скандинавской) Европы. Каждый из этих терминов представляет своего рода исторически конструируемый нарратив, или особый пространственный дискурс, основанный скорее на культурном, нежели на географическом понимании регионализма»[33].
«Под воздействием этих трех разных типов дискурса, — продолжает Макарычев, ссылаясь на статью Arjun Appadurai— формируются различные региональные практики, основанные на “устной истории” (remembrances), “символическом капитале” (или “символических очертаниях” — “symbolic shape”) и “пространственном сознании” (“spatial consciousness”). Локальность и региональность как феномены всегда есть результат сознательного действия — материального, социального и интеллектуального».
Наконец, заимствуя термин у Hiski Haukkala,Макарычев подчеркивает, что акторы, занимающиеся региональными практиками, могут быть названы “регионализаторами” (regionalizers)»[34].
Иными словами, в современном регионоведении утвердились:
— во-первых, множественные толкования понятия «регион»;
— во-вторых, тенденция к постоянной эволюции авторских интерпретаций понимания данного термина;
— в-третьих, традиция жесткой конвенциональности использования указанного понятия;
— в-четвертых, стремление в большинстве случаев рассматривать регион как нечто не дублирующее границы существующих государств – членов ООН, но существующее внутри них, на их пересечении, соединении либо вообще помимо них.
Таким образом, приходится заключить, что стремление Эмиля Паина интерпретировать понятия «регион», «страна»», «область» и «государство» сугубо в «древнелатинском духе», рассмотрев их как синонимы («<…> изначально, латинское слов regio обозначало как страну (государство), так и область, а regent означало правителя как государства, так и области»[35]), а также вытекающее из этой посылки утверждение о том, что «любая страна – регион», во-первых, не соответствует традициям современного регионоведения, а во-вторых, оставляет за мной как автором полное право на предложение собственной версии определения понятия «регион» и отграничения его от понятия «национальное государство» в «ООНовском» понимании этого международно-правового термина.
Это также значит, что, начав разговор о регионе и региональном суверенитете как инструменте преодоления «вестфальского тупика», я отнюдь не «вернулся к государству» в его неовестфальской, «национально-государственной» версии. Напротив, я поставил вопрос о необходимости выработки международно-правовых оснований для легализации свободного самоопределения регионов, из которых состоит большинство т.н. национальных государств (на языке ООН – «наций»), вплоть до односторонней сецессии и создания новых независимых государств регионального типа – «регионаций». Только нежеланием принять во внимание эту мою ключевую мысль (о необходимости создания легальных оснований для свободного демонтажа полирегиональных национальных государств «снизу», со стороны регионаций), как представляется, можно объяснить и следующую фразу Паина: «Весь обширный текст Коцюбинского в двух частях пронизан режущим глаз противоречием между отрицанием национального государства как чего-то отжившего и отчаянным стремлением легитимировать одностороннюю сецессию, которая приводит к образованию новых национальных государств. Чем они лучше старых?»[36].
Действительно – чем Финляндия лучше России, Сингапур – Малайзии, Словения – СФРЮ, а Литва – СССР? Надеюсь, мой уважаемый оппонент сам сознает всю курьезность данного риторического восклицания, как только оно подвергается конкретизации. Конечно, Паин вправе возразить, что в упомянутых случаях речь идет об отделении не от «национальных государств», а от «многонациональных государств». Но здесь все же придется напомнить, что, с точки зрения «ООНовской логики», все члены ООН – суть «нации», сиречь «национальные государства», независимо от их этно-конфессионального состава. И в этом случае риторическое восклицание Паина, увы, повисает в воздухе, ибо чем перечисленные (а равно многие другие, добившиеся независимости в минувшие десятилетия) новые государства лучше своих прежних host-states, думается, ясно и без специальной аргументации. Как минимум, они лучше тем, что их народы ни секунды не мечтают вернуться в покинутое лоно «государства-хозяина».
Впрочем, задав не слишком удачный риторический вопрос, мой оппонент все же обращает внимание на то, что до сих пор старался «не замечать». А именно на предложенный мной тезис о преимуществе концепции регионального суверенитета – перед концепцией национального суверенитета, основанного на «неовестфальском» понимании наций как исключительно государств, официально признанных ООН и являющихся ее членами.
«Есть место в выступлении Коцюбинского, – пишет Паин, – где автор, как будто бы уточняет, что выступает против не всякого национального государства, а только против “слишком больших для счастья маленького человека”…».
Но далее Паин, увы, вновь начинает спорить с тем, чего я не утверждал. А именно, подробно доказывает – на примерах Либерии, Гаити, Молдовы и Болгарии, – что многие маленькие страны «не кажутся образцами счастья для маленького человека, судя хотя бы по громадному оттоку населения из них». Увы. В этой контраргументации некорректно практически все, кроме той самоочевидности, что размер государства напрямую с качеством жизни его населения и вправду не связан.
Во-первых, некорректно приводить примеры именно Либерии и Гаити, поскольку это скорее примеры не регионов, а «антирегионов». То есть территорий, не выросших «снизу», а созданных «сверху»: в одном случае – колонизаторами, в другом – иммигрантами, притом созданных неудачно. Дело в том, что далеко не все попытки перенести культурно-цивилизационные начала на новую почву, в иной культурно-цивилизационный контекст, обречены на успех. Гаити и Либерия – тому наглядное подтверждение. Отсюда – и такой контраст между в целом успешно развивающейся цивилизацией Доминиканской Республики (являющейся частью большого и сравнительно успешно интегрировавшегося испаноязычного креольского мира) – и перманентным кошмаром и нищетой соседнего Гаити. Можно, к слову, привести еще один депрессивный «антирегиональный» пример – единственная англофонная страна на континенте Южной Америки – Гайана, также оставшаяся вне пределов большого креольского цивилизационного проекта (населена, в основном, потомками выходцев из Индии и Африки), из которой население также убегает толпами, а оставшаяся часть устойчиво удерживает первое место в мире по уровню самоубийств.
Если же теперь внимательно вчитаться в то определение региона, которое я дал и которое процитировал Паин, несложно убедиться, что далеко не все «маленькие страны» этому определению соответствуют: Ключевое слово в предложенном мной определении региона – консолидация. Если нет ее, то де-факто нет и полноценного региона, а есть лишь пространство гражданских конфликтов и потенциального хаоса. Более того, я специально подчеркнул, что в мире есть такие регионы, где моментальное достижение внутреннего консенсуса в случае самоопределения затруднительно: Руанда, Ольстер, Пригородный район Осетии etc. Но разве стоит расценивать это как аргумент в пользу колониализма, империализма и т.п. «внешних мандатов управления»? Уверен – нет. Факт существования проблемных регионов является лишь аргументом в пользу поиска особых моделей достижения регионального консенсуса в данных конкретных случаях. Тем более, что именно «внешними мандатами» большинство подобных кровавых коллизий и были порождены.
Во-вторых, какими бы ни были трудными социально-экономические реалии Молдовы и Болгарии, вряд ли ошибусь, если предположу, что ни первая отнюдь не жаждет снова стать Молдавской ССР или Бессарабской губернией, ни вторая – османским вилайетом. Я уже не говорю о том, что Болгария – не такая уж и маленькая страна, и состоит она из нескольких регионов. Да и в Молдове есть и Гагаузская автономия, и – хотя и чисто формально – Приднестровье. И, к слову, именно отсутствие у Приднестровья международно узаконенного права на одностороннюю сецессию и является, по сути, главным препятствием для успешного развития Молдовы. Ибо «вечный тупик» конфликта Молдовы с ПМР стоит на пути вступления Молдовы как в ЕС, так и в НАТО.
В-третьих, и это главное, в моем рассуждении не содержалось тезиса о том, что любые маленькие государства априори лучше любых крупных. Более того. Я подчеркивал эффективность и потенциальную жизнеспособность крупных государств, причем именно тех, которые основаны на свободном объединении регионов. То есть на том самом принципе «регионального суверенитета», который я предлагаю сделать универсальным. Позволю себе в этой связи грех самоцитирования:
«Важно подчеркнуть, что такое нововведение [утверждение принципа регионального суверенитета] в международном праве отнюдь не означает немедленного разрушения всех существующих государств. Просто они де-факто превращаются в добровольные конфедерации и оказываются “субъектами суверенитета второго порядка”. А регионы в этом случае превращаются в “суверенные интерактивные модули”, из которых будут формироваться государства.
Иными словами, речь идет о том, чтобы “запустить” во всем мире процесс, аналогичный тому, на базе которого в свое время образовались США. Как известно, в 1776 году несколько независимых государств регионального типа — штатов — добровольно объединились в конфедерацию. И даже сделав поправку на то, что позднее она превратилась в более жесткий федеративный союз, опыт США наглядно подтверждает: государство, которое с самого начала явилось продуктом свободной государственно-строительной деятельности независимых регионов, представляет собой более чем перспективный исторический феномен»[37].
Региональный суверенитет, о котором шла речь в моей статье, таким образом, это отнюдь не категорический императив создания только маленьких государств. И уж тем более – не гарантия их процветания. Это лишь инструмент глобальной санации и нормализации международной жизни. Попытка основать ее не на принудительном сосуществовании конфликтующих сообществ в пределах «национальных государств», исторически навязанных этим сообществам «сверху», а на возможности мирного размежевания тех, кто не хочет и, самое главное, как показывает практика, не может бесконфликтно жить в единых государственных границах. Позволю себе в этой связи также несколько риторических вопросов. Кому, кроме романтиков «великодержавия любой ценой», стало хуже от того, что произошел демонтаж СССР, СФРЮ, ЧССР? Что отделились и перестали, наконец, воевать за независимость сепаратистские регионы Эфиопии, Судана, Индонезии, остаточной Югославии? И кому, кроме неовестфальских «международных акторов», хорошо сегодня от того, что конфликтующие этно-конфессиональные сообщества Сирии, Ирака, Ливии, Афганистана, Пакистана, Конго, Мали, Судана, Йемена обречены воевать друг с другом, будучи наглухо заперты в постколониальных «национально-государственных» клетках? Кому, кроме центральных правительств, полезно то, что на территориях недораспавшихся империй жестоко притесняются этно-конфессиональные меньшинства, не имеющие шанса на легальную одностороннюю сецессию?
Таким образом, тезис о региональном суверенитете – это просто ключ к выходу из глобального тупика, но отнюдь не призыв к тотальному упразднению всех ныне существующих государств. То, что регионы, став де-юре суверенными, совсем не обязаны будут превращаться в монорегиональные государства, но – если захотят – смогут создавать конфедеративные межрегиональные объединения, я пояснил (на примере тех же США и Швейцарии), на мой взгляд, более чем прозрачно.
Но столь же ясно, как мне кажется, я указал и на то, что до тех пор, пока мир в значительной части будет состоять из недоразвалившихся пост-империй и «нарисованных на коленке» пост-колониальных failed states, в которых будет продолжаться беспросветная чехарда смут и тираний, Европа не избавится от наплыва все новых миллионов беженцев, а мир в целом – от ощущения «кризиса либеральной демократии».
Иными словами, когда я писал о государствах, “слишком больших для счастья маленького человека”[38], я имел в виду тот очевидный факт, что в мире есть масса национальных государств, не дающих своим гражданам шанса на мир и процветание и обрекающих их либо на авторитаризм и репрессии, либо на «войну всех против всех», либо – в лучшем случае – на депрессивные и разорительные противостояния «сепаратистов» и «центральных правительств». И что единственный способ решить проблему – дать регионам право на одностороннюю сецессию, чтобы мирно демонтировать «слишком большие для счастья маленького человека» государства. Образно говоря, я предложил узаконить право крестьян на свободный выход из загнивающих общин/колхозов, а Эмиль Паин почему-то приписал мне что-то вроде призыва к принудительному раскулачиванию всех крепких хозяйств.
Признаюсь, мне трудно предположить, что мой уважаемый оппонент не уловил сути аргументов, посредством которых я обосновал выдвинутые тезисы и постарался таким образом ответить на заданные инициаторами дискуссии вопросы. Однако, к сожалению, именно данную часть моей аргументации Эмиль Паин оставил без внимания, вместо этого сосредоточившись на априорном отрицании идеи односторонней сецессии.
«Международное право, к счастью, эффективно сопротивляется попыткам легитимировать одностороннюю сецессию и подталкивает к решению межэтнических, межкультурных противоречий за счет такого относительно нового явления, как федерализация и ее совершенствования», – декларирует Эмиль Паин, не приведя, впрочем, ни одного примера успешного (исторически устойчивого) разрешения того или иного сепаратистского конфликта через федерализацию государства, без предоставления права субъектам федерации на одностороннюю сецессию. Равным образом Паин оставляет без внимания тот факт, что многие примеры мирного разрешения возникших сепаратистских конфликтов как раз сопровождались предоставлением центральными правительствами регионам того самого «запретного» права – на проведение референдума об одностороннем отделении (Канада – Квебек, Великобритания – Шотландия, Индонезия – Восточный Тимор, Судан – Южный Судан, Федерация Сент-Кристофер и Невис – Невис и др.)
Разумеется, Эмиль Паин не может обойти стороной такой уже ставший хрестоматийным пример нарушения принципа «суверенитета и неделимости национальных государств», как одностороннее провозглашение независимости Республики Косово. И хотя прямо этот кейс Паин не упоминает (вместо этого он вспоминает зачем-то Брекзит, который, что очевидно, является примером не односторонней сецессии, а выхода национального государства из международного союза), он произносит фразу, имплицитно отсылающую, как нетрудно понять, именно к случаю Косово: «Реализация права на самоопределение путем односторонней сецессии возможна только в том случае, если на некоторой территории имеют место грубые массовые нарушения прав человека или систематическая дискриминация и нет иного способа изменить сложившееся положение. Подчеркиваю – это экстраординарные случаи, не правило, а исключения»[39].
Как представляется, Паин не случайно уклоняется от того, чтобы прямо упомянуть косовский кейс. Дело в том, что в этом случае Паину пришлось бы признать несколько моментов, по сути опровергающих только что им сказанное.
Во-первых, данный пример (когда одностороннюю сецессию признало относительное большинство государств – членов ООН), является единственным в своем роде. А значит, вести речь следует не о «случаях» и «исключениях», как это делает Паин, а о «случае» и «исключении». К слову, в моей статье подробно пояснялось, что массовое международное признание Республики Косово – уникальный кейс, который с точки зрения самих же государств, признавших одностороннюю сецессию Косова, ни в коем случае нельзя рассматривать как прецедент и пытаться выводить из этого случая некое ремедиальное правило.
Во-вторых, есть масса примеров того, как еще более вопиющие случаи массового нарушения прав человека и последующих попыток региона провозглашения независимости (притом через референдум, а не через парламентское голосование, как в случае с Косово) отнюдь не сопровождались признанием независимости данных территорий со стороны международного сообщества. Один из последних примеров такого рода – Иракский Курдистан.
Наконец, в-третьих, случай Косово не является примером успешного создания посредством односторонней сецессии государства – члена ООН. Стоит напомнить, что Республика Косово, не прошедшая «фильтр» Совбеза ООН, по сей день, с точки зрения международного права, формально является таким же частично признанным государством, как Палестина, Северный Кипр или Южная Осетия. Иными словами, пример Косово доказывает не тот факт, что, как утверждает Паин, в «исключительных случаях» международное сообщество готово легализовать одностороннюю сецессию, а скорее прямо противоположное: что даже когда многие государства готовы к такому признанию, существующий механизм ООН блокирует принятие соответствующего решения. Обо всем этом также было подробно рассказано в той части моей статьи, где речь шла об «узких местах» концепции ремедиальной сецессии…
Впрочем, тема легализации односторонней сецессии, вероятно, и не могла вызывать серьезный интерес со стороны моего уважаемого оппонента, учитывая его крайне негативную, если не сказать алармистскую, настроенность по данному вопросу. Легализацию односторонней сецессии Паин рассматривает как такую же кошмарную антиутопию, как и обратный ужас – создание единого «мондиалистского» государства:
«Возможен и другой сон, с противоположным [«мондиалистскому»] сюжетом. Одностороннюю сецессию, наконец, признают допустимой, и тогда мир разобьется вдребезги на мелкие осколки – города-государства с небольшой периферией, а где-то и племена. Однако и в этом случае сохранятся основные признаки государств, только очень маленьких. С маленькими тюрьмочками, с крошечными пожарными командами и такими же таможенными, пограничными, полицейскими, экологическими и другими службами; с компактными парламентами и муниципалитетами, с маленькими, но международными аэропортами и – для обслуживания и всего этого – с огромными налогами, возложенными на плечи маленького человека».
Что ж. Попробуем представить, что эту фразу произносит некий наблюдатель в 1900 году, поясняя, в частности, почему народам и территориям, из которых состоят Австро-Венгерская, а также Османская и Российская империи, вовсе не следует стремится к созданию своих собственных государств «с маленькими тюрьмочками», а гораздо лучше удовольствовать одной большой «тюрьмой народов». К слову, очень многие «эксперты» в ту пору примерно так и рассуждали. Но вот народы и регионы рассудили иначе. И потому если в 1900 году независимых государств в мире было чуть более 50, то к середине XX века – уже около 100, а сегодня их более 200. И тенденция к появлению новых международных акторов «с крошечными пожарными командами и такими же таможенными, пограничными, полицейскими, экологическими и другими службами; с компактными парламентами и муниципалитетами, с маленькими, но международными аэропортами» – по-прежнему доминирует.
На это, конечно, Эмиль Паин мог бы в очередной раз возразить, что речь идет лишь о появлении «новых национальных государств» и торжестве «принципа национальной государственности», что «от государства ушли, к государству пришли» и т.д. Но в этом случае придется в очередной раз обратить внимание уважаемого дискутанта на тот факт, что государства государствам – рознь. И тот факт, что каталонцы стремятся к созданию своего независимого государства регионального типа, является свидетельством становления каталонской регионации и одновременно свидетельством кризиса «большой испанской нации» и «национального государства» под названием Испания. Иными словами, уйдя от государства национального в его нынешнем «неовестфальском» понимании, т.е. конструируемого «сверху», через ООН и лишь с согласия «государств-хозяев», я, конечно, «пришел к государству», но совсем другому – региональному, свободно конструируемому самими гражданами «снизу».
Искренне хочется надеяться на то, что на этот раз я изложил эти и все прочие мои мысли аргументы до такой степени отчетливо, что могу надеяться на комплексное, а не выборочное их осмысление моим уважаемым оппонентом.
[1] Эмиль Паин. Умеряя радикализм, или Кризис как надежда. – Режим доступа: http://www.liberal.ru/articles/7360. Дата обращения: 12.05.2019 г.
[2] Евгений Панферов. Не смейтесь над дикими птицами и не кормите их, или Регионализм как альтернатива «линейной» глобализации. – Режим доступа: http://www.liberal.ru/articles/7355. Дата обращения: 12.05.2019 г.
[3] Эдуард Надточий. В преддверии будущего: субальтерная Россия – Режим доступа: http://www.liberal.ru/articles/7358. Дата обращения: 12.05.2019 г.
[4]Владмир Демчиков. Украина, Усть-Илимск и Нотр-Дам. – Режим доступа: http://www.liberal.ru/articles/7359. Дата обращения: 12.05.2019 г.
[5]Даниил Коцюбинский. Регионалистская альтернатива глобальному унынию (Часть первая). – Режим доступа: http://www.liberal.ru/articles/7346. Дата обращения: 12.05.2019 г.; Даниил Коцюбинский. Регионалистская альтернатива глобальному унынию (Часть вторая). – Режим доступа: http://www.liberal.ru/articles/7347. Дата обращения: 12.05.2019
[6] Эмиль Паин. Там же.
[7] Константин Гаазе, Дмитрий Дубровский. Разметка боем? О либерализме будущего дня. – Режим доступа: http://www.liberal.ru/articles/7337. Дата обращения: 12.05.2019 г.
[8] Эмиль Паин. Там же.
[9] Эмиль Паин. Там же.
[10] Эмиль Паин. Там же.
[11] Даниил Коцюбинский. Регионалистская альтернатива глобальному унынию (Часть вторая). – Режим доступа: http://www.liberal.ru/articles/7347. Дата обращения: 12.05.2019
[12] Эмиль Паин. Там же.
[13] Эмиль Паин. Там же.
[14]Мир политической науки. В 2-х кн. К. 1. Категории / Отв. ред. А.Ю. Мельвиль; МГИМО-МИДРФ. М.: Просвещение, 2004. – С. 592
[15] Есин Р.О. Современный регионализм: новые направления в теории // Проблемы управления. № 3 (32) 2009. – с. 170
[16]Макарычев А.С. Влияние зарубежных концепций наразвитие российского регионализма: возможности и пределы заимствования. (Цит. по: Яровой Г. Регионализм и трансграничное сотрудничество в Европе. – СПб: Норма. – с. 31)
[17]Бусыгина И.М. Концептуальные основы европейского регионализма // Регионы и регионализм в странах Запада и России / Под ред. И.М. Бусыгиной, Р.Ф. Иванова, И.М. Супоницкой. М.: ИВИ РАН. – М., 2001. — С. 7
[18]Цыренов О.Ч. Регионализация и регионализм:понятие и классификация. – Вестник ЗабГУ № 9 (88) 2012. – С. 35
[19]Регионоведение. Учебник для академического бакалавриата / Под ред. И.Н. Барыгина. 2-е издание, исправленное и дополненное. – М.: Юрайт, 2018. – С. 21-22; Дергачев В.А., Вардомский Л.Б. Регионоведение: Учебное пособие для студентов вузов. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2004. С. 9–10
[20]Regio / Вики-Словарь. – Режим доступа: https://ru.wiktionary.org/wiki/regio. Дата обращения: 13.05.2019 г.
[21]Бурдон, И. Ф. Полный словарь иностранных слов / И. Ф. Бурдон, А. Д. Михельсон. (Цит. по: Есин Р.О. Современный регионализм: новые направления в теории // Проблемы управления. № 3 (32) 2009. – с. 170)
[22]Словарь современных понятий и терминов / Н.Т. Бунимович, Г.Г. Жаркова, Т.М. Корнилова и др.; Составление и общая редакция В.А. Макаренко. 4-еизд., дораб. идоп. М.: Республика, 2002. – С. 365; The Random House college dictionary. Revised edition. N. Y. Random House, 1988, p. 1111.
[23]Болотов Д. А. Приграничное сотрудничество как особая форма международных отношений (на примере отношений Российской Федерации и Европейского Союза). Автореферат на соискание ученой степени кандидата политических наук. СПб, 2003. С. 16–17; Колосов В.А. Новая лимология: теоретические подходы // Международные процессы. 2003. № 3. С. 44-59; Леконцева К.В. Интерпретация понятия «трансграничный регион» через призму современной социологической методологии. // Вестник ЗабГУ № 08 (99) 2013. – c. 61
[24]Deutsch K. On nationalism, world regions, and the nature of the West // Mobilization, Center-Periphery structure and nation-building. A volume in commemoration of Stein Rokkan / Ed. by Per Torsvik. Universitetsferlaget. Bergen – Oslo – Toronto, 1981. – P. 2-8; Словарь современных понятий и терминов / Н.Т. Бунимович, Г.Г. Жаркова, Т.М. Корнилова и др.; Составление и общая редакция В.А. Макаренко. 4-е изд., дораб. и доп. М.: Республика, 2002. – С. 365; Большой толковый словарь русского языка: А-Я / РАН. Ин-т лингв. исслед.; Сост., гл. ред. канд. филол. наук С. А. Кузнецов. — СПб: Норинт. – С. 1110; RussetB. Internationalrelationsandinternationalsystem. Chicago, Rand McNally. 1967. – P. 11
[25]Roemheld L. Integral Federalism: Model for Europe – a way towards a personal group society. Historical development, Philosophy, State, Economy, Society. Frankfurt/M; Bern; N. Y.; P., 1990, p. 350–357; Markusen, A. Regions: Economics and Politics of Territory / A. Markusen. – Rowman and Littlefield Publishes, 1987. – P.17; БусыгинаИ.М. Концептуальныеосновыевропейскогорегионализма. Западная Европа // Европа. Вчера, сегодня, завтра. М., 2002. – С. 399.
[26]Яровой Г.О. Регионализм и трансграничное сотрудничество в Европе – СПб: Норма, 2007. – С. 23; Hettne B. European Integration, 2002, no. 4. Vol. 24. P. 327; Hettne B., Inotai A. The new regionalism: implications for global development and international security. Helsinki: The United Nations University. 1994. P. 7-8.
[27]The New Encyclopedia Britannica. Vol. 9. P. 1003 (Цит. по: Яровой Г.О. Регионализм и трансграничное сотрудничество в Европе – СПб: Норма, 2007. – С. 17)
[28] Цит. по: Есин Р.О. Современный регионализм: новые направления в теории // Проблемы управления. № 3 (32) 2009. – с. 170
[29] Бусыгина И.М. Концептуальные основы европейского регионализма // Регионы и регионализм в странах Запада и России / Под ред. И.М. Бусыгиной, Р.Ф. Иванова, И.М. Супоницкой. Институт всеобщей истории РАН. М.: ИВИ РАН, 2001. – С. 7
[30]Мохова Е.В.«Европа регионов»: сущность феномена. – Пермский политехнический институт. Центр элитологических исследованийпри Академии политической науки. – Режим доступа: http://elis.pstu.ru/index.php?a=9&pod3_id=242&pod_id=29. Дата обращения: 13.05.2019 г.
[31]Цыренов О.Ч.Регионализация и регионализм: понятие и классификация. – Вестник ЗабГУ № 9 (88) 2012. – С. 35
[32]Барыгин И. Н. Международное регионоведение: Учебник для вузов. — СПб: Питер, 2009. — С. 26, 45
[33]Макарычев А.С. Метафоры регионализма в международно-политическом дискурсе. – Режим доступа: http://www.policy.hu/makarychev/rus17.htm. — Дата обращения: 11.05.2019 г.
[34]Макарычев А.С. Там же.
[35]Эмиль Паин. Там же.
[36] Эмиль Паин. Там же.
[37] Даниил Коцюбинский. Там же.
[38] Даниил Коцюбинский. Там же.