Гражданская инициатива как она есть
Ольга Евгеньевна Романова
Журналист
Ирина Ясина:
Вопрос, кто из вас занимается какой бы то ни было гражданской активностью? Раньше это называлось общественной работой, сейчас не знаю даже, как это назвать. Например, собирает деньги на операции детям, ходит в детский дом, помогает старикам. Да? Вы лично реконструируете? А что вы делаете? Я понимаю. Во-первых, давайте я сразу скажу, поскольку вы употребили слово «даун», ребята, не говорите слова «даун», если вы не хотите серьезно обидеть человека. Я вас учу, как правильно надо говорить: человек с синдромом Дауна. У меня был один раз случай, я тоже этого не знала. Совсем недавно я рассказывала тоже и употребила слово «даун», на что молодой человек напротив меня, помрачнев, сказал: «Ирина Евгеньевна, так нельзя говорить. У меня сынишка – мальчик с синдромом Дауна. Потому что «даун» – это обидно». Вон, Романова приехала, ура! Не спеши. Я хочу понять, сами вы что-то делаете, время тратите? С детишками возитесь? Молодцы, а кто еще? Да? А что вы делаете? Сколько времени, сколько часов в неделю вы на это тратите? Это разговоры о волонтерстве, которые мы с вами, несомненно, продолжим еще, потому что гражданская активность, о которой пойдет речь в выступлении Оли Романовой, начинается с того, что человек перестает чувствовать себя ненужным и равнодушным, перестает думать, что кто-то, кроме него, что-то сделает. Я опять хочу сказать, что мы, мое поколение, были совершенно другими. Если бы мне в Советском Союзе кто-либо сказал, что нужно пойти помочь в дом престарелых или детский дом, я бы очень удивилась, потому что я была абсолютно уверена, что там все хорошо. Как же, великая страна, она обо все позаботится, все нормально, никому ничего не нужно. Потом уже, в 90-е годы стали публиковать, что там реально было, как умирали старики и сходили с ума дети, просто потому что к ним никто не подходил. Это было в Советском Союзе. У кого есть какие-то иллюзии по этому поводу, очень рекомендую прочитать книжку «Белое на Черном», запишите, пожалуйста, она в Интернете есть, скачать ее совершенно не проблема. «Белое на черном», автор Рубен Гальега. В 2003-м году эта книга получила Букеровскую премию. Если кто-то читал, эта книга производит очень большое впечатление. И она такая жизнеутверждающая, на самом деле! Почитайте, она сильно меняет мировоззрение. Но, тем не менее, о том, как мы доходим до того, что от нас начинает что-то зависеть, и делаем что-то, что меняет жизнь вокруг нас и жизнь других людей, я все-таки хочу, чтобы рассказала моя любимая подруга, Ольга Евгеньевна Романова.
Ольга Романова:
Спасибо. Добрый день. Люди, которые меняют жизни. Почему-то мы говорим об этом на протяжении последнего времени буквально каждый день. Вчера на Манеже снимался фильм о женщинах, которые меняют жизнь. И меня попросили назвать женщин, которые меняют жизнь. Не хотела бы сейчас выглядеть в роли кукушки, которая хвалит петуха. Я, конечно, говорила очень много об Ирине, много говорила о Лене Панфиловой, много говорила о многих женщинах, которые меняют жизнь вокруг себя. Кроме того, что она возглавляет российское отделение, Елену Панфилову только что избрали и во всемирное управление Транспортинтернешнл. Это были выборы, причем, это было всемирное голосование. И то, что она прошла, это очень большая победа. Я не скажу, что это победа России, я не скажу, что это победа одной женщины, это победа гражданского общества России, которое уже производит впечатление на общественно активную публику во всемирном масштабе. Много говорили о Людмиле Михайловне Алексеевой, женщине, которая изменила мир, это Хельсинская группа. И мы говорили, сели рядышком, с девушкой, с которой меня в свое время познакомила Ирина. Со Светланой, которую я встретила совершенно случайно. Мы встречаемся с людьми на колясках на этой неделе, не сговариваясь, практически каждый день. Сначала мы встретились на концерте Юрия Шевчука. Мы вдруг увидели стайку людей, именно стайку, очень подвижную, очень мобильную, во главе со Светой, которые пришли, приехали на колясках, молодые, очень симпатичные, очень активные. Они были в танцевальной зоне, их было много, а потом они на колясках отправились в бар. Буквально через день я встретила их на Манеже, на женском семинаре, посвященном женской активности. И то же они были такие юркие, самые активные, и в первый день, и во второй день. И я спросила Свету, юриста, колясочника: «Свет, ты производишь впечатление очень счастливого человека, который еще многим помогает». Она говорит: «Ты знаешь, я абсолютно счастливый человек, я совершенно счастливый человек». Я разговаривала с такими же женщинами, как она, ее подругами, очень красивыми, очень интересными женщинами, и они все говорили о счастье, о том, что они счастливы. И мы стояли вдвоем, две группки, женщины на колясках и зэчки, женщины, которые вышли из тюрьмы, или чьи мужья находятся в тюрьме, а они борются за них. Мы стояли и говорили с ними о счастье, о том, что мы, зэчки, счастливы, о том, что счастливы женщины на колясках. Это совершенно удивительная вещь. Мы не на семинаре, а просто в перерывах на обед, изучали природу человеческого счастья. Совсем, может быть, не тема для серьезного семинара. И я очень много цитировала из нашего разговора с Ириной Евгеньевной по этому поводу, по поводу формулы счастья. Что, кажется, не в борьбе обретешь понимание свое, я не к этому веду. А понимание приходит, когда ты пройдешь через очень серьезные испытания. Тогда ты понимаешь, что вообще в жизни имеет цену, а что цены не имеет.
Я думаю, что любой человек, столкнувшись с очень серьезной проблемой, будь то болезнь, будь то тюрьма, будь то потеря близких людей, с большим несчастьем, которое очень трудно переломить, а может быть, и вовсе невозможно, проходит очень серьезную переоценку. Наверное, у любого первая реакция: «Боже мой, за что? Ну, за что мне это все, за что? Сколько вокруг нехороших людей, а досталось это мне, хорошему, за что? За какие такие мои провинности?» Неправильный вопрос, потому что вопрос правильный – «для чего?». Чтобы я понял, что имеет в жизни ценность, что я должен сделать за время, отпущенное мне, в чем смысл моей жизни, почему меня должны помнить внуки, правнуки, и так далее. А хотелось бы, да? Правильно? Человек жив до тех пор, пока его помнят, и мы это знаем. Очень важный вопрос, который очень важно себе задать – «для чего?». И ты понимаешь, что, наверное, ты сможешь каким-то образом изменить мир самым маленьким делом. Попробуйте, если кто еще не пробовал, разочек это сделать. Самый простой пример, как раз мы вчера объясняли детям, для чего это нужно. Вы идете по улице, видите, что ворона заклевывает котенка. Вы отгоняете ворону, забираете котенка к себе, и дальше голодная ворона летит и от голода клюет в темечко маньяка педофила. Все равно вы никогда в жизни не узнаете, что вы это сделали. Самый элементарный, глупый, может быть, пример. Как говорили в старом армянском мультике, делай добро и бросай его в воду.
Вот, смотрите, мы называемся «Русь Сидящая». Мы организация, которая помогает мужчинам и женщинам, попавшим в сложную ситуацию. Мы сначала объединились как женщины, которые борются за своих мужей, неправосудно обвиненных и неправосудно лишенных свободы, заведомо неправосудно. Научились читать документы, научились читать приговоры, научились говорить юридическим языком, научились давать сдачи следователям, судьям, прокурорам. Вокруг нас объединились женщины, еще и еще. И когда ты встречаешься с новыми и новыми случаями и берешь читать документы других людей, ты понимаешь, что, деточка, твой муж сидит по делу, а твой муж настоящий мошенник. И что мы должны сказать? Уходи от нас? Ты не наша? Поэтому я бы уже сказала, что наша неформальная организация занимается просто помощью людям, попавшим в сложную ситуацию. И все чаще и чаще люди начинают сами понимать, зачем они к нам пришли. Что, в общем, не очень-то стыдно признать, что ты пришел за помощью, хотя твой муж сидит по делу. Не так давно пришел мой муж Алексей, который недавно вышел из тюрьмы с отмененным приговором, и это заслуга организации. Совсем недавно к нам, с ним уже вдвоем, пришла цыганка Оля, молодая девочка, я бы сказала, хотя мать трои детей, настоящая цыганская цыганка. Ее муж рецидивист, сидит третий-четвертый раз по вполне разбойничьим статьям. И она ничего не хочет от нас, она не жалуется на несправедливость приговора, она понимает, что все справедливо. В общем, такая ее судьба, такой у нее муж, она на него особенно и не жалуется. Говорит: «Знаешь чего, первые три раза лекарства брали, а сейчас не берут, а он у меня болеет». Не просит помочь передать лекарство. «Вот, почему они перестали брать? Давай, что-нибудь сделаем», говорит мне девушка, не закончившая 8 классов. Говорит: «Давай как-нибудь скажем им, что так нельзя». Я говорю: «Давай». Говорит: «У тебя какие-то акции проходят, ты что-то около судов делаешь. Давай, я табор приведу». Я расскажу чуть попозже, она сама не понимала, какие акции, она понимала, что что-то такое я устраиваю у судов. Говорит: «Ты мне позвони в следующий раз. Хочешь, мы как граждане придем, все цивильные, а хочешь, придем как табор, с кибитками, с гитарами. Я увидела у тебя там слово «арт». Если тебе надо будет, мы медведя приведем, что-нибудь такое». Понимаете? Вот эта цыганка Оля, она гражданка, в ней проснулось или было что-то такое, что заставило ее сказать, что «нет, так нельзя, так с нами нельзя, мы люди». Она не говорила: «Отдайте мне моего мужа, он несправедливо сидит». Нет, она пришла для всех. Потому что лекарство нельзя передать не только одному ее мужу, но и многим людям. Она все это видит прекрасно.
Стояла в Бутырке огромная очередь, как обычно. Стоит передо мной бабушка в таком сером козьем платке, видимо, откуда-то из глубинки. Она ко мне поворачивается и рассказывает, как она сюда ехала. Долгая длинная русская дорожная история, что она живет в деревне, под городом Касимов, Рязанской области, а льготы ей отменили. Поэтому она едет на попутке до Касимова, из Касимова автобусом до Рязани, из Рязани на электричке до Москвы, там на метро, потом сюда, до Бутырки, и все это ей стоит 700 рублей, а пенсия 4500. И туда, и обратно. Поэтому не каждый месяц получается у нее к сыну приехать. И с передачами очень сложно, ничего деревенского нельзя, потому что все в стекле, все законсервированное, а это не берут. И поэтому стоит она в очереди, привезла своему сыну пять батонов хлеба. Я говорю: «Бабушка, а почему пять?» Смотрит, говорит: «Дура московская, их же там пятеро». И в голову не вошло привезти что-то одному, это для всех. Вот, что может, но для всех.
Человек, который думает не только о себе, наверное, гражданин. Тоже для всех. И ты в какой-то момент понимаешь, что ты одна ничего не можешь сделать, ищешь себе союзников, и начинаешь уже думать, что, собственно, почему я только за своего Васю, за своего Петю, а вот там, там и там еще более страшные истории. И мы все объединились уже в довольно серьезную организацию. Организация неформальная, мы не будем ничего регистрировать, потому что мы довольно со многими вещами столкнулись, пока не хотим быть формальными. Но у нас уже есть множество отделений по России, даже в Ванкувере есть отделение. В Ванкувере не страшно, но из Ванкувера приходит другая помощь, прежде всего, лекарства, которые очень трудно передать, но мы знаем, куда передавать. И мы назвались «Русь Сидящая». Мы не делимся на зэчек, инвалидов, тех, кто за животных, за престарелых, за детей, за котов, за детей гастарбайтеров. Никто не говорит, что это вы, а это мы. Наверное, это и называется гражданским обществом. Родилось это название, «Русь Сидящая», буквально в нескольких километрах, в доме у Ирины Евгеньевны, на террасе. Ирина Евгеньевна произнесла это название, и в гостях была совершенно замечательная художница Катя Белявская, которая не сидит, у которой ничего не болит, кроме души. Она сказала: «Я вам все нарисую, я вам сделаю майки, а давайте сделаем акцию такую, а давайте такую, а давайте такую!» И когда я пришла к своим зэчкам с этими идеями, уже зэчки накидали идей, и пошло, пошло, пошло. Мы ходим друг к другу на суды, мы ходим друг к другу в тюрьмы, мы ездим друг к другу на зоны. Мы разговариваем с руководством, очень много акций уже провели. Мы начали с акции «Надуй дело», когда мы около Мосгорсуда надували мыльные пузыри, в раскрашенных Катей Белявской, художником, майках с номерами статей, у кого какая. Они все были очень красивыми, каждая была настоящим произведением искусства. Мы рисовали около судов, приводили детей людей, которые сидят, отцов, и дети рисовали под руководством дипломированных педагогов. К нам приходили милиционеры, спрашивали документы, мы им все показывали, все делаем по закону. Дети рисовали на асфальте мелками свои рисунке папе, потом их уводили, они ехали домой, а потом конвой проводил отцов на суды, и они видели рисунки своих детей на асфальте. Это единственный момент, когда можно им что-то сказать от детей, потому что детей невозможно привести в суд, и, конечно, детей лучше не приводить в тюрьму, хотя некоторые приводят. Но лучше им этого не видеть, конечно. Это единственный способ связи. Очень трудно передать в тюрьму фотографии родных, фотографии детей. Если даже удается передавать, их часто просто рвут охранники, в рамках воздействия на человека. А здесь асфальт, не сотрешь. Дети рисуют папу. Потом мы сажали деревья в доме престарелых, была акция «Посади дерево за мужа», наверное, одна из самых впечатляющих акций. Мы привезли 30 яблонь и совершенно несчитанное количество смородиновых кустов, еще каких-то кустов. Государственное агентство Риа-Новости выделило нам грузовик, который все это привез, потому что яблони в доме престарелых должны быть большие, взрослые, бабушки хотят яблок сейчас, а не через 10 лет. За это им отдельное спасибо. Помогают люди совершенно разных устоев и настроений, независимо от политического окраса. Мы сажали дерево за мужа и нарезали алюминиевых маленьких записочек, там была только фамилия человека, номер статьи и срок, количество лет. И мы развешивали эти бирочки, каждая за мужа, за сокамерников мужа, за подельников, за те дела, которые она знает. И в какой-то момент, когда мы отошли от этих деревьев, от своих 30-ти яблонь, мы обнаружили, что каждая из них похожа на новогоднюю елку, то есть, они были увешаны все. Каждая, наверное, повесила сотню таких записочек, и мы сами ужаснулись масштабу всего, происходящего в стране.
Мой муж Алексей сейчас оценивает количество людей, которые сидят в тюрьмах по заведомо ложным обвинениям, по заведомо неправосудным приговорам как 20% от числа сидящих. То есть, это порядка 150-160 тысяч человек. Если прибавить к этому людей, которые сидят в СИЗО, то это 200 тысяч. 200 тысяч человек лишены свободы незаконно. Я думаю, что Алексей очень осторожен в своих оценках, потому что не так давно в институте современного развития ИНСОРК я видела цифру 60%. Она экспертная, оценочная, может быть, завышенная, я бы назвала ее завышенной, но, тем не менее, она существует. И уж совершенно точно, каждый второй, посаженный по экономической статье, думаю, что я не очень сильно преувеличу, безусловно, заведомо неправосудно осужден. Мы имеем сегодня дело с тем же самым, с чем сталкивались ваши прапрадедушки, прапрабабушки во время раскулачивания. У нас сейчас идет репрессия в отношении класса предпринимателей. Это настоящая репрессия, и репрессивная машина целиком и полностью развернута в эту сторону. Против тех, кто в 90-е годы все выращивал, выпестовывал, и было понятно, что этот класс должен нас как страну, как государство вывести на другие позиции, против них развернута настоящая травля. На сегодняшний день 16% действующих предпринимателей сталкивались с уголовным преследованием в отношении себя, 16% это очень много. Каждый 6-й подвергался. Это по официальной статистике, по официальным данным. Соответственно, тех, против кого развернута была машина, но не дошло до возбуждения уголовного дела, то есть, скорее всего, люди откупались, я думаю, значительно больше.
Очень легко, как оказалось, для меня это был большой сюрприз, хотя я и экономист по образованию, в отличие от судей, следователей, которые не имеют ни малейшего представления об этом, меня научил читать приговоры и отличать заведомо неправосудных осужденных от реальных мошенников Петрович, начальник одной из колоний, где сидел мой муж. Я с ним уже к тому времени подружилась и как-то застала его за очень интересным занятием. Я к нему приехала, а он сидит, раскладывает дела вновь поступивших, новая партия экономических, сидит и в кучки их раскладывает, ровно в две кучки. Берет дело, быстренько читает, и кучка влево, кучка вправо. Я говорю: «Петрович, ты что делаешь?» Говорит: «Ну, как что? Вот это заказные, те, которые заведомо неправосудные, как ты говоришь». А Петрович человек за 60, простой деревенский мужик, достаточно беззлобный, без образования, без всего. Вот он берет, читает, и говорит, вот этот вот заведомо неправосудно осужден, а этот да, это мошенник, этот сюда. Значит, этого, невинного, я пошлю хлеборезом работать, или в библиотеку, или в клуб, или в баню, а этого я за можай загоню. Я говорю: «Петрович, научи». Он говорит: «Ну, ты вообще. Берешь приговор, читаешь, последний абзац надо читать, ничего больше. Смотришь: потерпевших нету, ущерба нет – 8 лет. Потерпели 100 старушек, пирамида, ущерб 100 тыс. миллионов – понятно все». Еще очень интересная штука. Я журналист, который до этого 20 лет занимался экономикой, деловой журналистикой, бизнесов. Когда началось преследование, репрессия в отношении моего мужа, в какой-то момент мои ньюсмейкеры куда-то начали деваться, кто-то в Лондон, кто-то вообще растворился, Бог знает где, непонятно. И тут обнаружилось, что моя деловая журналистика полностью переехала вместе с моим мужем в места не столь отдаленные. Это во-первых. Во-вторых, знаете, меня с самого начала страшно поражало, что, Боже мой, какой беспредел, какой ужас! Познакомившись со вторым таким делом, с третьим, четвертым, пятым, я вдруг начала понимать, что мы еще легко отделались: получили 8 лет, и довольно быстро прошел суд, и всего год мы провели в Бутырке, потом год на зоне, потом год в поселках, потом мне удалось его вытащить. Так не со всеми. Люди получают 22 года строгого режима по статье, которую сейчас отменяют, потому что она не имеет смысла. Одна из наших с Ириной Евгеньевной общих любимиц, Юлия Рощина, умница красавица, многодетная мать, чей муж уже 3 года сидит в тюрьме, так же как и его брат, у того четверо детей, итого 7 детей без кормильца, и 6 бабушек и дедушек. У них 188-я статья, контрабанда, ее отменяют, потому что смысла в ней нет. Товарная контрабанда это недоплата налогов, таможенных платежей. Как человек может не доплатить таможенных платежей? Только, будучи в сговоре с таможенниками, естественно. То есть, судить надо, прежде всего, таможенников. А контрабанда как таковая это торговля людьми, оружием, наркотиками. Это криминальная статья, безусловно, вне всякого сомнения. И пресловутая, любимая всеми исследователями статья легализация средств, полученных преступным путем, это, собственно, те самые доходы, которые получены от продажи наркотиков, оружия, торговли живым товаром. А недавно был случай, когда наш суд освободил из-под ареста мужа оперной певицы Максаковой, члена Единой России и члена общественного совета при ГУВД, Владимира Тюрина, рецидивиста и человека, которого требовало правосудие Испании, как раз, за легализацию, в том числе. Наш суд его освобождает, потому что, с точки зрения нашего применения, этот человек прекрасная, достойная личность. Мало того, что Максаковой человек.
Ирина Ясина:
Она еще член Единой России. Я прошу прощения, Оль, ты не сказала, за что сидит муж Юлии Рощиной. Я просто добавлю. 30 лет где-то, парень из города Дмитров Московской области. Он имел фирмешку, которая занималась импортом чего-то такого, что по названию похоже на импорт того, что импортировала госпожа Батурина.
Ольга Романова:
Полистирол.
Ирина Ясина:
Полистирол, хорошо, но какой-то другой полистирол. Оборот этой фирмешки был 15 миллион рублей в год, оборот, не прибыль. Ему пришили контрабанду на полмиллиарда долларов.
Ольга Романова:
800 эпизодов.
Ирина Ясина:
И посадили парня на 22 года строгого режима.
Ольга Романова:
Вместе с его младшим братом и бухгалтером, Инной Божибиной, 47-ми лет. Их с собаками ведут, конвой с собаками.
Ирина Ясина:
А в деле по контрабанде не проходит ни одного таможенника, даже свидетелем.
Ольга Романова:
И я слышала, как прокурор читал обвинительное заключение. А в нашем суде главное гласность, устность. То есть, рассматривается только что, что произнесено в слух. И прокурор сидит и неделю, каждый день, читает, какие были страшные преступления. И все время упоминает некоторые загадочные Венгерские острова. Что на Венгерских островах было вот это, вот это…
Ирина Ясина:
Виргинские, видимо.
Ольга Романова:
Виргинские. Мы, когда услышали это первый раз, поняли, что надо просто подождать и не хихикать до конца.
Ирина Ясина:
На эту тему самая лучшая была шутка на процессе Ходорковского, с которого все и началось. Потому что это было первое заказное дело, заказанное на очень высоком уровне. Там была улица… Вспомню, скажу. Там название фирмы были продиктовано как название улицы. Просто перепутаны названия фирмы и название улицы. А это в материалах дела.
Ольга Романова:
Сказать честно, в каждом деле, в каждом обвинении ты находишь такие смешные вещи, в любом, заказном, не заказном, абсолютно в любом. Вот, вчера вечером мы расстались с абсолютно прелестной девочкой, которая, мне кажется, моложе многих из вас, сидящих в зале, скорее всего, большинства, если не всех. Молоденькая девочка, зовут ее Ирина Ахмадулина, килограмм 30 живого веса. Она жена Матвея Крылова, который на прошлой неделе плеснул водой в прокурора, и мы все видели этот сюжет по всем каналам. Он плеснул воду в прокурора с криком: «Не забудем, не простим!» Я вчера читала обвинительное заключение, отвела ее к Диме Быкову, попросила записать ролик для него, для нее. Потому что этому парню 22 года, она еще моложе. Он восстановил Маяковские чтения, у памятника Маяковского, с которого, в общем, началась свобода в 53-м году. Человек восстанавливал именно это, он сам поэт, занимался всем, очень хороший парень. Он 2 недели, сидя в тюрьме, убежден в том, что он вегетарианец, но, кажется, уже передумал. Все-таки, я заставила эту девочку передать ему сало, чтобы не было туберкулеза. И читала вчера обвинительное заключение, что он угрожал прокурору смертью, кричал: «Смерть прокурорам». То есть, все компании снимали это, это показали по всем телевизорам. В тот же день, в ту же секунду, у всех пленки сохранились, следствие отказывается верить своим глазам, приобщать пленки к делам, даже смотреть их отказывается. Не верь глазам своим. За этим прокурором стоит вся генеральная прокуратура, и каждый человек, работающий в генеральной прокуратуре, говорит: «Он нам всем угрожал смертью». То есть, вот этот 22-хлетний поэтический мальчик. Я сейчас достала свою волшебную записную книжечку любимую, у меня здесь есть очень страшные цифры, которые касаются 10-го года, прошлого года. Естественно, по этому году цифр еще нет, хотя бы потому, что он еще не закончился. Это закрытая статистика МВД, которую не защитники придумали или не какой-нибудь там институт, это статистика МВД, которую, слава Богу, придает гласности Владимир Иванович Радченко, бывший первый заместитель главы Верховного суда в отставке. Собственно, за свою такую позицию, он довольно много хорошего сделал в жизни как судья, он сейчас судья в отставке. И он эту статистику собирает любовно, обнародует. Я вам рассказывала про Петровича, который дела сортирует, виновный или невиновный. Кроме Петровича, об этом знают милиционеры, об этом знают все. И вот какие цифры. Эти цифры касаются только экономических преступлений репрессированного класса, послушайте. Я вам говорила 2 признака, по которым сортирует Петрович, это отсутствие заявления потерпевшего и отсутствие материального ущерба. По поводу ущерба я вам никаких цифр дать не могу, потому что это цифры не МВД, это надо смотреть статистику Верховного Суда, она тоже закрыта. Только по одному признаку, нет потерпевшего. Нет потерпевшего, это как? Шли милиционеры после бани в свой выходной день, глядь, а на углу торгуют акциями третьего эшелона. Ну, они и похватали, конечно, всех. Без заявления, просто так. Больше никак себе представить нельзя, как без заявления можно раскрыть экономическое преступление. Так вот, по статье «мошенничества» 97,69% осуждены без заявления потерпевших. «Присвоение или растрата», это нынешняя статья Ходорковского – 98,3%. «Незаконное предпринимательство» – 97,22%. «Легализация» – 82,4%. «Нарушение авторских прав» – 99,13%. «Незаконные действия при банкротстве», моя любимая, – 99,8%.
Ирина Ясина:
Без заявления потерпевших.
Ольга Романова:
«Коммерческий подкуп», то есть, меня покупают, я подкупаю, мне это не нравится – 98,6%. Цифры стремятся к 100%. Это только 1 признак, по которому Петрович, начальник далекой зоны, квалифицированно раскладывает заявления на 2 кучки. Понимаете, какой масштаб?
Ирина Ясина:
И это, простите, происходит в стране, которая говорит, что поддерживает предпринимательство и надеется на модернизацию.
Ольга Романова:
Конечно, вы понимаете, что предприниматели самый креативный российский класс. Это чаще всего люди молодые, образованные, с хорошими мозгами, подвижные, с идеями, креативный класс. Нет статистики, могу только сказать на глаз, что когда мужчина попадает в тюрьму, мужчину бросают 90% женщин. Когда садится в тюрьму женщина, ее бросают 100% мужчин. Вот, мы больше 3-х лет этим занимаемся, уже почти 4 года, и все это время тщательно выискиваем мужчину, который не бросил свою женщину. В первый год нашли одного, вот, он так один и есть, мы его просим искать, мы сами ищем.
Ирина Ясина:
Сейчас уже двое.
Ольга Романова:
Ну, полтора, я бы сказала. Женщина на свободе, которая отбывает, и женщина, сидящая в тюрьме, две большие разницы. До этого была Светлана Бахмина, там прекрасный Михаил.
Ирина Ясина:
Я не думаю, что ребята знают, кто такая Светлана Бахмина.
Ольга Романова:
Светлана Бахмина простой, обычный юрист, работавшая в компании ЮКОС. У нее двое детей. Ее взяли, и обвинили за все. Дали какое-то немыслимое количество лет.
Ирина Ясина:
Восемь.
Ольга Романова:
Восемь. То есть, просто юрист.
Ирина Ясина:
Потому что не дала показания на руководство.
Ольга Романова:
Я думаю, если бы она даже очень хотела дать показания на руководство, она не могла бы этого сделать, она честный человек. Я думаю, что ее просили подписать какое-то фэнтэзи, так же, как и моего мужа просили подписать некое фэнтэзи, очень многих людей просят подписать фэнтэзи. Ты просто понимаешь, что не в состоянии этого подписать, просто потому, что это невозможно подписать. К сожалению, не многие люди это выдерживают.
Так вот, я возвращаюсь к предпринимателям и к тому, чего я очень опасаюсь. Какого сценария я очень опасаюсь для страны? Человек, которого посадили на очень много лет, заведомо неправосудно, мы говорим именно об этом, молод, образован, умен. Скорее всего, он потерял семью – 90%. Скорее всего, он потерял здоровье, 90% людей выходят из тюрем, больные туберкулезом. Скорее всего, он потерял всю собственность. Скорее всего, он остался должен банкам, партнерам, прочим, прочим, никто не собирается его от этих долгов освобождать. Скорее всего, он потерял залоги, потому что приставы налетели, как коршуны, продали залоги самим себе за 3 копейки, а банкам ничего не отдали. Ничего не докажешь, ничего не вернешь. Выходит человек, который все это, сидя в тюрьме, понимал, что у него уже нет семьи, у него уже нет здоровья, у него уже нет собственности, нет перспектив, у него нет ничего. Он не сможет начать жизнь сначала, потому что долги, потому что статья, и потому что человек он неблагонадежный. И все это он понимал, сидя в тюрьме много лет. То есть, он уже познакомился с кем-то, у него был какой-то план, уже что-то такое проговорил сам с собой или с кем-то еще. А будут они выходить массово, Ходорковского осудили в 2004-м году на 8 лет, первый приговор. И всем показали схему, как это можно делать. Начали всех дальше, с 2005-го, сажать по этой схеме, вал был в 2007-м, 2008-м, 2009-м. Вот это вал. В 2010-м был маленький перерывчик, потому что была реформа полиции, им было некогда. Но они летом 2011-го начали так наверстывать, что, я думаю, это будет рекордный год. То есть, начиная с 2005-го плюс восемь лет, им не дают досрочного освобождения, они начнут выходить в 2012-м, 13-м году. Максимум будет в 2014-15-м году, экономических таких. Они будут стрелять. Они будут стрелять.
Ирина Ясина:
В ментов?
Ольга Романова:
В прокуроров, судей, следователей, они будут стрелять. Им абсолютно нечего терять. Они не могут добиться пересмотра своих приговоров, им вообще нечего терять. И они достаточно умны, чтобы не делать этого самим. Они уже со всеми стрелками познакомились. Более того, им достаточно сказать адрес. На зонах до сих пор сидят люди с понятиями, за это денег не берут. Понимаете, что в стране начнется?
Ирина Ясина:
Не пугай нас.
Ольга Романова:
Да я не вас пугаю.
Ирина Ясина:
Хотя мне их не жалко.
Ольга Романова:
Я пытаюсь это донести до прокуроров, судей и следователей. До руководства страны все время пытаюсь это донести. Что очень многие будут стрелять.
Ирина Ясина:
Расскажи про Володю Осечкина, как бывает по-другому.
Ольга Романова:
Не только про Володю Осечкина. У очень многих по-другому бывает.
Ирина Ясина:
Когда не стреляют.
Ольга Романова:
Этим летом, в июле, совсем недавно, вышел из тюрьмы…
Ирина Ясина:
По «удоку».
Ольга Романова:
Да, по условно досрочному, вышел из тюрьмы совершенно потрясающий парень, я его давно заметила по блогам. Очень симпатичный парень, пишет очень умные вещи. Начала спрашивать, кто это. Зэк, сидит в зоне, Самарской, по экономической. Пока я соображала, как мне с ним связаться, он взял и сам нарисовался, фиг сотрешь. Написался такой красавец, Че Гевара, типаж Че Гевары, только блондин. Умный, активный, злой.
Ирина Ясина:
30-тилетний.
Ольга Романова:
30 лет, но с абсолютно правовыми методами. Бизнесмен бывший, разоренный. Вот, подмосковное дело против прокуроров с казино и прочие, прочие, это отчасти его рук дело. Его посадили подмосковная прокуратура, подмосковный суд, он во многом участвует. Может быть, вы видите, слышите, до вас доносятся отклики, отголоски того, что происходит в Можайских колониях. Гибель одного ребенка, потом второго ребенка. Он вплотную занимается Можайском. Он занимается очень много зонами, где происходят пытки. То, что до вас, может быть, доходит в Интернете, это в огромном пласте деятельность Вовы Осечкина. Он уже знаком абсолютно со всеми. Он знаком со Львом Пономаревым, и вместе они разбираются с Иркутском, СИЗО, территория пыток. Иркутские колонии – территории пыток, по этому поводу снят фильм, они очень много об этом говорят, они раскручивают эту историю, ситуацию. Они пытаются преступников, которые калечат людей, оказавшихся в тюрьме, призвать к ответу, во-первых, во-вторых, что-то там изменить. У Володи есть сайт gulagu.net. Человек вышел в июле, сейчас у нас ноябрь. Сколько он сделал за это время, представить себе очень сложно. И при этом он вот-вот станет отцом, плюс ко всему. Я пока обращаюсь, извините меня, пожалуйста, юноши, я никак не хочу обидеть, к вам, девочки. Лучшие мальчики сейчас сидят в тюрьме. Володю Осечкина нашла в тюрьме девушка-журналистка, 20-тилетняя, красавица, умница, все у нее есть, из хорошей семьи.
Ирина Ясина:
А Володю, конечно, бросила жена, забрав все имущество.
Ольга Романова:
И написав пару заявлений на него в милицию. И девочка поперла за ним в тюрьму, выходить за него замуж. Причем, ее собственная мать отвезла. Мне как матери, у которой есть дочь, до сих пор не удается это уложить в голове, хотя я все время спрашиваю у своих зэчек, девочек своих, у которых есть дочери: «Девчонки, а вы готовы отдать замуж свою дочь в тюрьму?» Девчонки задумываются, но пока ни одна не сказала «нет». А спросите, хотя бы, по какой статье? Вот, ваша дочь говорит: «я уезжаю в тюрьму, выходить за зэка». Они говорят: «Да пусть выходит, лишь бы любила». Девчонки, хотя бы спросите, какая статья. Никому и в голову не приходит спросить, какая статья. Мы все настолько привыкли, что к любому человеку может быть присобачена любая статья, что они не спросят. И еще провела очень интересный опрос, опять же, среди своих, среди зэчек. Что вами двигало? Почему вы не бросили мужа? Все называют разными словами, описывая одно и тоже состояние, одно и то же чувство, которое называется совестью. Ни одна не сказала «любовь», ни одна.
Ирина Ясина:
Оль, расскажи еще про Собатовскую, историю с НТВ.
Ольга Романова:
Начну тогда историю с самого начала, не только с НТВ. Приходит мне письмо по почте, я начинаю читать, понимаю, что пишет женщина, жена, таким языком, что я понимаю, что передо мной, судя по стилю, во-первых, уже законченный юрист, во-вторых, человек, обладающий огромным объемом знаний и уверенностью в собственной правоте. И еще такой харизмой, что через электронную почту пробивает. И так все правильно написано, что берет тебя и не отпускает. Я ей позвонила немедленно, мы с ней тут же встретились. При этом вышло очень забавно: она ехала ко мне домой и у метро встретила едущую ко мне нашу уже старослужащую Юлию Рощину, жену Олега Рощина, 22 года строгого режима по «контрабанде», и они вместе ко мне пришли, уже обнявшись. Потому что выяснилось, что давным-давно Олег служил под началом полковника этого прекрасного, Собатовского. Не так важно, мы быстро становимся сестрами. Татьяна принесла все документы. Посмотрели документы, посмотрели фотографии, прекрасный полковник, пятый в поколении русских советских офицеров, сын тоже офицер. Сейчас уже нет, на этой истории династия прервана, все уже из армии ушли и вряд ли туда вернутся. Такие люди, убежденные в необходимости своей работы, которая называется «Родину защищать».
Ирина Ясина:
Да, есть такая профессия, Родину защищать.
Ольга Романова:
Да, такие вот офицеры в пятом поколении. И она сама филолог, дочь офицера, была воспитана, чтобы ездить по гарнизонам всю жизнь и быть настоящей офицерской женой. И вот, прекрасного полковника Собатовского представляют к званию генерала. И в представлении черным по белому было написано, что за время командования полковником Собатовским хищения в части снизились в 133 раза. Вы знаете, он траншеи прокопал, средневековый ров вокруг военного аэродрома, чтоб керосин не сливали. И он в итоге отказал куратору из ФСБ, знаете, в любом роде войск есть куратор ФСБ. То есть, так было всегда. Он отказал куратору, генералу Карповичу (я называю фамилию, потому что это важно для дальнейшей истории) в том, чтобы его маленькая карманная фирмешка без опыта работы, без всего, только что созданная под этот аукцион, получила под Москвой в Жулебино, очень хорошее место под застройку. Отказал генералу ФСБ. Как он мог не сесть после этого? Он был полковником военно-транспортной авиации, наш полковник Собатовский. Командовал несколькими частями, был заместителем командующего военно-воздушных сил, и не давал воровать. Не давал наживаться на армии кураторам из ФСБ. Конечно, его посадили, разумеется. Посадили его жестко, не за что, посадили просто так. Причем, он отбил 16 уголовных дел, возбужденных против себя, на 17-м его посадили. И прекрасная его жена, не состоявшаяся генеральская, Таня Собатовская, уже знакома со всеми журналистами Советского Союза и окрестностей, и, по-моему, уже вышла на всемирный масштаб. Ирина знакомила, мы все ее знакомили, потому что ее не познакомить нельзя. Она жена самого полковника Владимира Филипповича Собатовского, эта шашка может армией командовать, и языки учить не надо. Я понимаю, что ваше поколение наверняка не помнит, но это сцена из «Чапаева». Василий Иванович, а полком командовать можешь? – Могу. Армией командовать можешь? – Могу. А фронтом командовать можешь? – Не могу, Петька, языки надо подучить во всемирном масштабе. А ей и языки учить не надо. НТВ снимает сюжет обо все этой истории и везет ее на дачу к этому самому генералу, который посадил ее мужа, к генералу Карповичу. Та сидит в машине с пачкой документов на коленках и понимает, что если генерал наговорит чего такого, то она НТВ-шникам достанет документы и тут же расскажет, что он неправ. И тут хитрые НТВ-шники выводят генерала за калитку. Вот, у нас здесь документы, которые свидетельствуют о том, что вы не правы. И тут из машины выходит Таня Собатовская (представляете себе картину?), берет его за грудки и с этой пачкой документов говорит: «Значит так, генерал…» И начинает последовательно его разоблачать. Вот ваши 5 квартир в Москве, вот вы здесь воровали, вот у меня документы, а вот здесь вы сфальсифицировали, а вот здесь… И держит его, и камера работает. Вы представляете себе, что вы можете так сделать со своим самым большим в жизни обидчиком, который вас сильнее, старше, больше, какая-нибудь несправедливая училка, плохой начальник? Вот так, под камеру, вы к нему приезжаете и что-то говорите. Конечно, каждый из вас в мечтах так бы хотел. Но ведь поджилки-то трясутся, правда? Неловко же. И этот человек, ты видеть его не можешь, у тебя глаза застит ненавистью. Какое надо было иметь самообладание, какое надо было иметь мужество! За генерала собирался заступаться Московский военный округ. Там должна была состояться на следующий день пресс-конференция этого самого генерала, который разоблачил наемную банду журналистов во главе с полковником, которые обливали грязью нашу советскую родину и все, что нам дорого. Все отменили, сюжет показали. Состоялся суд, и полковника пока не освободили, но отменили ему все отказы об условно досрочном освобождении. 22-го ноября у нас последний суд по этому делу в городе Электростали, мы все поедем, вся «Русь Сидящая», и мы все очень надеемся, что 22-го ноября, уже через неделю, мы все обнимем полковника. Если это состоится, это случится, это будет наш 7-й отбитый человек. Мой муж не был первым отбитым, сейчас шестеро.
Ирина Ясина:
А кто был первым?
Ольга Романова:
Первым был Саша Гольдман. Мы отбивали его тихо, и, в основном, тем, что нашли прекрасное постановление Конституционного суда, которым я не буду забивать вам голову, которое суды никогда не используют. И смогли.
Ирина Ясина:
Саша Гольдман был еще одним сотрудником компании ЮКОС. Мы все знаем, что сидят Ходорковский, Лебедев, некоторые знают про Бахмину. По делу ЮКОСа сидит около ста человек, причем, это обыкновенные сотрудники, обыкновенные люди. Сидят на разные сроки, начиная с известного Пичугина, который сидит пожизненно за убийство, в отсутствие трупов, что тоже как-то нереально, люди не обнаружены нигде. И Сергей Курицын, 14 лет строгого режима, и так далее, много-много людей. Я прерву тебя на минуточку, чтоб ты отдохнула чуток. Меня попросили сказать два слова собственно о Ходорковском. Ребята, я понимаю, что ваше поколение уже не знает, что такое ЮКОС. Потому что тогда, когда 8 лет назад Мишу арестовали, вам было 16-17, вы этим не интересовались. Ну, не все, я никого конкретно в виду не имею. А в 2003-м году ЮКОС был самой крупной компанией России. По капитализации ЮКОС превышал Газпром. Что такое капитализация, рассказывать не надо. Соответственно, вы понимаете, что по физической объему продукции Газпром больше в разы, но по стоимости компании ЮКОС был номером один.
Ольга Романова:
То есть, он эффективнее.
Ирина Ясина:
Ходорковский купил ЮКОС на аукционе, к которому много претензий, отрицать их я не буду. Но сутью было то, что компания ЮКОС на тот момент имела 2 триллиона рублей долгов по заработной плате и налогам, а стоимости нефти на мировом рынке была тогда 12 долларов за баррель при себестоимости у скважины 12 долларов. Понимаете? Транспортное плечо, доставка, усушка, налоги, то есть, продаешь себе в убыток. За несколько лет это было все абсолютно модернизировано, закуплено новое оборудование, реанимированы скважины, из которых уже ничего не выходило, и себестоимость была снижена до 2-х долларов за баррель нефти у скважины. Вот на этом оптимистическом фоне с господином Ходорковским, у которого я тогда работала в организации «Открытая Россия», начали происходить удивительные перемены. Я уже в начале нашего разговора, до обеда, употребляла слово «ответственность». Его покупки, его богатства (на тот момент он был номером 1 в России, 15 млрд. долларов по списку Форбс ему насчитали), у него это породило чувство ответственности. Он понял, что за ту страну, в которой он работает и живет, он в ответе. И бюджет нашей «Открытой России» должен был составлять до 100 млн. долларов в год. Если бы его не посадили, но на пике мы имели бы 30 млн. в год. Это был 2003-4-5-й годы, нас закрыли. Мы проводили обучающие программы по всей стране, мы проводили в рамках Федерации Интернет-образования обучение школьных учителей Интернету. У нас были школьные программы для журналистов, для судей, для региональных чиновников и так далее. То есть, сетью таких вот образовательных учреждений на максимуме мы накрыли 50 регионов. Потом было сказано, что эти 50 регионов – это была сеть для будущей партии, и так далее. Я не утверждаю, что Ходорковский не шел в политику, это правда. Но одновременно я уверена, что молодой активный гражданин России, имеющей состояние или не имеющей состояния, может заниматься политикой. Нигде в Конституции не написано, что политикой могут заниматься только Путин и Медведев, а все остальные заниматься политикой не могут. То есть, каждый, кто рожден в России и достиг 35-ти лет, может избираться на должность президента, кто хочешь. Ходорковский прекрасно понимал, что, будучи евреем по внешности и с фамилией (у него отец еврей, а мама русская, из Воронежа, то есть, по еврейским законам он ни разу не еврей), он не избираемый человек. И он понимал, что вождистски настроенная Россия (культ личности, царь батюшка у нас, все-таки, в заводе) – это не страна, для которой президентская республика есть нормальная форма правления. То есть, нам подошла бы парламентская республика, и все его мысли были о том, чтобы перейти к парламентской республике. Он думал об этом. Его потом обвинили в том, что они купили Думу. Ну, отрицать не буду, в Думу вносили деньги, думцы их брали, причем, брали абсолютно у всех. Ходорковский был не один, и не он это начал. И были нам поставлены задачи подобрать депутатов бушующих, 2003-го года была компания, которым будет оказана помощь при проходе в Думу. Но Ходорковский поставил очень жесткие условия. Он сказал, что этот человек должен уметь сформулировать концепцию. Теперь представьте себе банального депутата Единой России, который может осмысленно сформулировать, что делать в плане налогообложения и недр, например, или в сфере образования. Когда он нам поставил задачу найти такое количество осмысленных людей, мы нашли 42 человека по всей стране, больше просто не получилось. Когда говорят, всю Думу, я готова поклясться, присягу дать, что 42 человека это не вся Дума, это десятая часть, учитывая, что в думе 450 человек. Вот, 42 человека мы нашли. Из них, кстати, немножко прошли в результате в Думу, потому что действительно были очень умные люди. По разным спискам, и коммунистов, и Единой России. Поддерживал он партию Яблоко горячо, за что поплатился полным отрицанием этого Григорием Алексеевичем Явлинским. Но это не важно. Вот, собственно, 8 лет он в тюрьме. За эти годы страна, конечно, изменилась невероятно. И мы понимали, что дело Ходорковского окажется катализатором, который, к сожалению, вызовет ту самую волну, о которой говорит Оля. Потому что на каждого бизнесмена найдется свой заказчик. То есть, в зависимости от величины этого бизнесмена, кого-то заказывает лично президент, а кого-то местный голова какой-нибудь потребкооперации. Утрирую. По этому поводу спасибо, что вы меня попросили рассказать о нем, потому что я живу с уверенностью в том, что всем известно, но известно людям моего поколения. Вы действительно выросли уже в ситуации, когда его имя вымарано, понимаете? У меня очень интересно произошло, Оль, я тебе расскажу. Вчера у меня была встреча с девочкой продюсеров Первого канала. Она хочет, вернее, уже заказан, вроде как, обо мне документальный фильм, который пройдет на Первом канале. А я написала книжку маленькую о своей истории, называется она «История болезни», если вы погуглите, то вам вылезет, Ирина Ясина, «История болезни». И я ей говорю: «Дело в том, что из моей истории Ходорковский не вымарывается. Рассказать мою историю жизни и, так скажем, последних 5-ти лет без Открытой России, ЮКОСа и Ходорковского нельзя. Это просто 4 года или 5 лет жесточайшего испытания». Она как-то погрустнела, потому что на Первом канале произнести эту фамилию нельзя. Я говорю: «Это мое условие, если вы хотите сладкую историю о жизни и родителях, то давайте целиком». Вот, посмотрим, что будет.
Ольга Романова:
Очень интересно. Заодно, расскажу вам. Вы, наверняка, знаете, или, по крайней мере, видели такого лохматого, бородатого, неопрятного человека, Михаил Леонтьев, «Однако». Это мое позорное прошлое, Михаил Леонтьев. Это мое прошлое, наше общее прошлое, и ЮКОСа тоже. Михаил Леонтьев раньше был один из основателей Независимой газеты, очень либеральным человеком, вместе мы работали в «Сегодня», и он был, конечно, красой и гордостью. Вместе мы с ним вышли на телевидение, потом он как-то сошел с ума, полюбил, встретил Путина, и с ним что-то случилось. И уже несколько лет, лет 5 мы с ним точно не разговаривали, разругавшись лет 7 назад. И тут отлучалась я из Москвы, оставив мужа без присмотра, одного, и он по возвращении мне говорит: «Оля, я встретил Мишу Леонтьева, который кинулся ко мне на грудь со словами «как я рад тебя видеть, и вообще суды и судебная система это ужас и кошмар». «Оставишь тебя без присмотра, ходишь, собираешь всякую дрянь», – сказала я очень злобно. И на следующий день напоролась сама на Михаила Владимировича Леонтьева, который тоже кинулся ко мне на грудь, с криками «совсем суды сошли с ума». Пока я переваривала эту информацию, он мне также сообщил, что Медведев клоп, и Медведев тоже об этом знает, потому что Миша сказал об этом где-то в Питере на каком-то собрании. И Сурков немедленно донес Медведеву, и уже Леонтьеву и Эрнсту звонил Чесноков, и был скандал. А Путин вообще …, я не буду говорить вам это слово, потому что вряд ли подберу синоним. В общем, еще хуже. Говорит мне, стоя в Министерстве печати рядом с Мишей Гусманом, который «Формула власти», и рассказывает нам с Гусманом, ладно я, слушатель благодарный, хотя и потрясенный. Значит, какое все вокруг чудовищное и ужасное, и во всем виновато отсутствие полное правовой системы, судов, и вообще, творится беспредел, и мне это рассказывает. Я это все перевариваю, говорю: «Миш, так надо же что-то делать!» Он говорит: «Да! Надо что-то делать. Значит, надо всем объединяться, а я пошел делать программу». В общем, ждем Михаила Владимировича в ближайшее время в наши ряды, как только Костя Эрнст скажет все, что он думает о судах. Это я к вопросу о Первом канале. Миша буйный, Миша клеймит партию правительства Единую Россию, Медведева, суды и лично товарища Путина так, что у нас с тобой даже нет таких слов в лексиконе, хотя есть всякие.
Ирина Ясина:
Понятно, я очень вам советую, если будет возможность, посмотрите. У меня в живом журнале я вчера выложила замечательный видеоролик «наш дурдом голосует за Путина». Это просто класс. Дорогие друзья, мы тут уже болтаем просто так. Может быть, вы хотите нас о чем-то спросить, по части гражданской активности? Мы начали с волонтерства. Не закончили, правда, но волонтерство это дело такое, что вы можете начать в любой момент и в любой момент закончить. А потом вернуться к этому. А то, о чем говорит Ольга, это уже та гражданская активность, которая накладывает на тебя обязательства, которые ты не можешь бросить. А быть волонтером очень многие боятся, потому что «я сейчас начну, а потом уже как-то неудобно будет. А там сессия, а там то, а там се». Ребята, не бойтесь этого. Волонтерство на то и волонтерство, что вы делаете, что можете и когда можете, и никаких обязательств, кроме веления вашей души или вашего сердца, абсолютно нет. К сожалению, ушла девочка Майя, которая приезжала и цветочки мне привезла. Она волонтер, она училась в Высшей Школе Экономики, они много лет помогали детскому дому Родничок, в Тверской области, и помогают. Просто уже сменились поколения, кто-то ушел работать, закончил ВУЗ, теперь следующее поколение помогает детскому дому. Пекут, продают на переменах в своем же ВУЗе, и на вырученные деньги покупают не игрушки, нет, игрушками детские дома завалены, а диван, например, купили. Причем, не просто диван, нужен был диван в детский дом. Наняли автобус, погрузили туда выборных учащихся детского дома, отвезли в близлежащий город Конаково, пошли в мебельный магазин, и дети голосованием выбрали себе диван. Вы понимаете, как это важно для детдомовских детей, что не просто им казенное что-то очередное привезли, а они его сами выбрали, они договорились между собой и так далее? То есть, абсолютно никаких нет преград к тому, чтобы это делать. Более того, если вы не хотите, вы можете этого не делать. Но, зная, что когда-то в душе может что-то повернуться, и вы начнете помогать, кто зэкам, кто инвалидам, кто котам, кто детям, кто старикам. Вот, замечательный есть сайт организации «Старость в радость». Ребята студенты, которые помогают домам престарелых. Что надо домам престарелых? Приезжать к бабушкам и дедушкам, мыльные пузыри с ними пускать, песни петь. А если вы не можете сделать этого, то достаточно написать письмо. Есть часть этого движения, которая называется «Внуки по переписке». Потому что бабушки и дедушки просто брошены. У многих даже есть родственники, просто их родственникам они не нужны. А старикам хочется кого-то любить и быть кем-то любимыми. Это все делают точно такие же ребята, как вы. Надеюсь, будут у вас какие-то, не обязательно вопросы, мнения. И в завершение я вам хочу прочитать очень маленький стих, который я для себя открыла, отвечая на вопрос, зачем все это делать, зачем не быть равнодушными.
О, как я поздно понял, зачем я существую,
Зачем гоняет сердце по жилам кровь живую.
И что порой напрасно давал страстям улечься,
И что нельзя беречься, и что нельзя беречься. Нельзя беречься…
Ольга Романова:
Нельзя беречься… И я вот начала вам говорить о счастье, но быстро перешла, рассказывая о том, кто что делает. И все-таки, закончить надо счастьем. Вы вдруг соображаете: «Что же такое, да почему? Вроде, все сложилось, все у вас есть, а счастья нет». Это как старый советский анекдот. Девушка, у вас елочные игрушки бракованные. – Что случилось? – Не радуют. Понимаете, когда начинает радовать ребенок в детском доме, когда начинает радовать старушка, не говоря уже о спасенном животном – это вообще другое чувство, это вообще другое. Это не достигается покупкой красного платья, хотя это тоже очень важно. Я всегда говорю зэчкам, которые первый раз к нам пришли: «Пошла в магазин, купила себе красное платье, и в нем ходишь на суд, гордая и красивая». Просто есть вещи, которые не достигаются путем похода в магазин и даже путем поцелуя с любимым мужчиной, с любимой женщиной. Не достигаются. Потому что, когда чужой человек, тебе не знакомый еще вчера, посылает тебе что-то невидимое – по-моему, это счастье.
Ирина Ясина:
На этой оптимистической ноте мы ждем ваших высказываний. Не стесняйтесь, у кого есть что-то сказать, по поводу волонтерства, вообще? Если нет, ничего страшного.
Ольга Романова:
Пойдем пить чай?
Ирина Ясина:
Нет, подожди, может быть, ребята еще осознают, потому что мы вывалили на них столько разной информации. Ладно, раз нечего вам сказать. Но у нас еще довольно много времени, поскольку мы рассчитывали на какие-то выступления с вашей стороны. Давайте тогда, спрашивайте о чем-нибудь, кроме гражданской активности. Расширяем тему, можем вам рассказывать про экономику, про то, про се.
Д. Сумеренко:
У нас в Белоруссии есть чисто политическая газета, «Белгазета» называется. Может, вы знаете, одна из немногих независимых газет. Там есть такая полоса, она раз в месяц появляется, посвященная людям, которые сидят в тюрьмах. Благодаря этой полосе люди могут написать письма в эту газету о том, какие условия у них плохие в колонии, или о том, как они получили несправедливый приговор, о том, как они обжаловали этот приговор, и это все было безуспешно. Некоторые эти письма попадают на глаза нашим чиновникам, и иногда они влияют положительно на этих людей. У меня вопрос, есть ли что-нибудь подобное в России? И, если есть, каким образом это все работает? Или вообще не работает? Просто я по поводу России очень мало знаю по этому вопросу, мне очень интересно.
Ольга Романова:
Есть. Есть очень похожие вещи, так же, как и у вас. У вас знаменитая история с Ириной Халип, моей подругой, и, соответственно, ее мужем, которого вряд ли выпустят из тюрьмы. И, к сожалению, кандидатом в президенты. Я думаю, это ваш белорусский Ходорковский, только хлеще, потому что тот вообще хотел сменить батьку.
Ирина Ясина:
На святое покусился.
Ольга Романова:
Да, святое. Ирина рассказывал про минскую тюрьму, а она сидела в тюрьме КГБ, не в обычной тюрьме, а в маленькой тюрьме в центре Минска. Там и мужская, и женская, там всего 16 человек сидело после попытки провести честные выборы. Хотя я думаю, что выборы были честными, белорусский народ любит батьку, просто с кем ни поговоришь. Были сомнения в апреле, мае, когда были проблемы с обменным курсом и бензином, а как рассосались, так опять все полюбили. Нет, в России то же самое, в принципе. Когда правильные послания попадают на глаза правильному человеку, может что-то измениться. Это очень важно. Я тоже всегда объясняю своим зэчкам, не надо писать письмо Кофи Аннону, президенту мира, Путину, Медведеву, в Генеральную Прокуратуру. Нужно найти нужного чиновника, нужного силовика, может быть, очень маленького, который заинтересован в решении твоего вопроса. Единственное отличие, конечно, российского чиновника от белорусского, вот, вы говорите, оппозиционная газета, где публикуются письма, и они могут попасться на глаза чиновнику. Я думаю, что нашего чиновнику попасться на глаза что-то подобное не может просто априори. Но, у нас есть Навальный, всем известный, который разоблачает жуликов и воров. Я много раз видела, как жулики и воры, не знаю, видит ли это сам Навальный, им пользуются. Им пользуются очень эффективно в борьбе друг с другом. Когда Навальный в очередной раз разоблачает какую-то там госзакупку, конкурент этого чиновника говорит: «Ага, спалился, Петрович». Здесь – да. Если назвать это эффективностью Навального или эффективностью конкурентной борьбы в стане чиновничества, то да. А скажите, пожалуйста, прекрасный студент из Минска, я вот, буквально только в понедельник там была в последний раз, и в очередной раз увидела, как там моют улицы с мылом с утра до ночи, и в очередной раз спросила: «Зачем? И так же чисто». И мне в очередной раз сказали: «Ты ничего не понимаешь. У нас есть в Уголовном Кодексе статья за тунеядство, и люди, чтобы не сидеть, моют улицы с мылом. У нас нет бомжей, потому что, хочешь ты выпивать и быть блошарым, пожалуйста, но не в нашей республике». Все принудительно, за счет бюджета, лечатся в ЛТП. Я видела бабульку, которая стояла на автобусной остановке с клюкой, и она ударила этой клюкой по спине мужчину, который, стоя рядом с ней, бросил окурок на пол. Мужчина извинился, поднял окурок и положил его в урну. Я смотрю на это как, конечно, на некий цирк, который от нас далек. Конечно, очень красиво, очень чистенько, дорожки ровненькие, и бабульки такие гражданственно активные, да? Вон, мужика ударила палкой, какая гражданская активность! Хочу ли я жить в Минске?
Ирина Ясина:
Ладно, у тебя свой Лукашенко.
Ольга Романова:
Да.
Ирина Ясина:
Ну что? Пожалуйста.
Д. Чернышов:
У меня вопрос к вам, Ольга Евгеньевна. Хотелось бы, чтобы вы прокомментировали дело Виктора Бута, это заключенный, был осужден недавно.
Ирина Ясина:
Да, мы в курсе.
Ольга Романова:
Вчера вечером, совсем уже поздно, мы встречались с одним из адвокатов Ходорковского, с Алексеем, и Алексей вечером двинул мысль, которая мне очень понравилась. Она носится в воздухе.
Ирина Ясина:
Ой, как бы обменять их.
Ольга Романова:
Обменять Бута и Ярошенко на Лебедева и Ходорковского, в паре. Как ты думаешь?
Ирина Ясина:
Я бы «за», я бы купила.
Ольга Романова:
И я «за», и я бы купила. Как вы думаете, стоит ли, если наша активность в этом направлении, предложить это родной партии правительства?
Ирина Ясина:
Есть один минус, который может не сыграть. Очень упертый этот Ходорковский, он может не согласиться. Он не согласиться, ребята.
Ольга Романова:
А Сидягина спрашивали, хочет он, или не хочет?
Ирина Ясина:
А Сидягин не такой упертый, думаю, его спрашивали. Нет, Ходорковский, видишь, мы с Мишкой одновременно это сказали, он не согласится. А Бут, что Бут? Действительно крупнейший торговец оружием. Все, что плохо лежало в нашей многострадально отчизне и было нами фактически подарено развивающимся странам, чтобы они с помощью этих танков, гаубиц, минометов и ракет делали мировую революцию, оно все бесхозно. Вот наш общий коллега с Олей, Игорь Потоцкий, тележурналист, когда-то был переводчиком в Мозамбике, еще после института иностранных языков, и он говорит, что поля заставлены танками, поля! Они, конечно, охраняются, потому что, если их не охранять, то местное роскошное чернобровое население растащит все в свои бунгало в течение 6-ти секунд. Но они стоят, и они бесхозные, их можно продавать. Тем более что после развала СССР во всех воинских частях было что-то бесхозное, поэтому мы, конечно, наводнили своим оружием весь мир. И Виктор Бут, собственно, смотрите фильм «Оружейный барон» с Николасом Кейджем в главной роли, это точная картинка того, что делал Виктор Бут. Пробы ставить негде. Парень снабжал и колумбийских повстанцев, и Аль Каиду, и кого только он не снабжал нашим оружием. По поводу Ярошенко, ну что? Он действительно возил наркотики.
Ольга Романова:
Тут еще есть маленькая ремарка. Кто-то разбирался специально по поводу творчества Виктора Бута, и нигде не нашел упоминания, что он гражданин России, Российской Федерации. Он даже тут, особо, и не был никогда. Узбекистан у него был, Киргизия, Казахстан, служба, он даже тут физически никогда не присутствовал. То есть, то, что он партнер одного из наших, как говорят, Сечина, я не знаю.
Ирина Ясина:
Он с Сечиным вместе служил в Анголе.
Ольга Романова:
Но это было при Советском Союзе. Получил ли он российское гражданство, упоминаний нет.
Ирина Ясина:
Вот. По поводу Виктора Бута. То, что его поймали, это правильно.
Дмитрий Кузьмин:
У меня такой вопрос. Я недавно читал, уже год назад, очень злую статью Симона Кордонского, который вообще любит плохо поговорить о людях, о том, что нынешним инноваторам и модернизаторам, помня опыт модернизаторов из 30-х, прежде всего, следует озаботиться либерализацией УК, а уж потом инновациями. Какие-нибудь попытки институционально зайти и пытаться, все-таки, совсем глухие статьи отменять и либерализовать УК на уровне поправок, хоть что-нибудь сделать, несмотря на то, что наши обожаемые не юристы много чего никогда не позволят? Но хоть что-нибудь пытаетесь?
Ольга Романова:
Называется, «руки прочь от нашего УК». Медведев сейчас внес четвертые свои поправки в Думу. Это четвертый большой революционный пакет. Первый пакет он внес два года назад, и он успешно прошел чтение, и все поправки прекрасны, все до одной. Все поправки ошеломительные, они очень либеральные, все просто потрясающие, я подписываюсь под каждой. И контрабанда товарная отменяется, и бизнесменов не арестовывать, до суда не держать, применять такую форму как залог, чего там только нет! «Легализацию» 174-ю отредактировали, «незаконное предпринимательство» отменили, все шикарно. Проблема в том, что как раз то, что президента в стране нет, раньше всех поняли судьи, следователи и прокуроры. То есть, в момент внесения первых поправок помножили его на ноль. И вообще не применяли никак. Они первые сказали всем громко, открыто: «Нет никакого Медведева, плевать мы на него хотели, его не существует». И им за это ничего не было. Потом был второй пакет поправок, третий, сейчас четвертый, самый крутой. У нас проблема не в законах, законы ничего себе, а Конституцию хочется целовать с утра до ночи. У нас проблема в правоприменении и в правоприменителях. Есть очень много концепций, как быть с этим. Мне больше всего близка концепция Владимира Мау, по поводу изменения судебной системы судейского корпуса. Долго не буду рассказывать, посмотрите, он очень много пишет о своей концепции, не вижу в ней больших недостатков. И когда я ему сказала, что согласна с его концепцией, судьей может стать, например, Сечин. Он говорит: «И чего? А не плохой-то будет судья». И я подумала, действительно, по сравнению с Данилкиным, может, и ничего. Хотя бы так. Потом, пойми, Сечин же туда не пойдет. Тоже верно. Поэтому проблемы с применением. Я не помню, это какой-то знаменитый поэт, типа Карамзина. Я не вспомню все произведение, но «законы святы, да исполнители лихие супостаты». Как всегда.
Ирина Ясина:
Да, ничего не меняется.