Креативность и аспекты политической свободы
Кандидат филологических наук,
заместитель декана Факультета истории, политологии и права РГГУ
Мария Штейнман:
Мне очень приятно здесь быть, потому
что мне нравятся разговоры, организованные силами этого семинара. Сегодня мы
попытаемся поговорить о том, что меня в настоящее время волнует. Это тема
«Креативность и аспекты политической свободы». Начну я с рекомендации одной
книги, которая стоит того, чтобы её прочесть. Вполне может быть, что вы с ней
знакомы. Это книга Ричарда Флориды «Креативный класс: люди, которые меняют
будущее». Это заглавие я адресую сегодня вам. В моём представлении вы таковы,
каковы есть. Вы именно те, кто меняют будущее. Сегодняшняя моя задача – поговорить
о том, что такое креативность, как мы её понимаем. Почему считается, что именно
в конкретное время нашей политической реальности слово «креативность» вдруг стало
настолько важным. Откуда она пошла, какие у неё есть смыслы. Как это всё связано
с политическим дискурсом. Я надеюсь, что после этой лекции мы никогда не будем
говорить о себе, применяя слово «креакл». Может, вы слышали это слово? Это
особый дискурсивный концепт, который подразумевает уничижительное отношение к
креативному классу. Это глубоко не верно. Почему это не верно? Почему
креативного класса могут бояться? Мы это всё с вами попробуем обсудить.
Сначала
я даю определение, которые вы можете записать. Что такое креативность?
Профессионал в прикладной сфере Энди Грин как раз даёт такое определение. Креативность
можно понимать как талант, или как процесс создания, созидания продукта или
какого-то контента, или же как результат этого процесса. Итак: талант, процесс,
результат. Что мы под этим подразумеваем? Если мы берём профессиональную сферу
коммуникаций, то получается, что креативность – такая интересная штука, которую
мы не можем потрогать, но которая отличает одно сообщение от другого. Мы чётко
можем понять, где креативность есть, и где её нет.
Реплика:
У Apple креативность есть, а у Samsung нет.
Мария Штейнман:
Я так и знала, что вы это скажете. Я
сразу могу отреагировать. Был замечательный слух, запущенный Samsung, будто они заплатили штраф Apple.
Это пример хорошего креативного хода. Это отдельная тема, я бы с удовольствием
с вами о ней поговорила, о том, как бренд завладевает нашим сознанием. Мы
сегодня к этому близко подбираться не будем, хотя к рекламе мы ещё подойдём.
Креативность
в узком понимании очень часто не создание нового, хотя указан процесс создания,
а компиляция из уже известного, уже имеющегося. Я всегда вспоминаю в этом
случае Пелевина, не фильм, а книгу, где наш герой Татарский приходит к
рекламисту, который уже выстроил свой бизнес, и рекламист Ханин предлагает ему
быть у него криэйтором. Татарский демонстрирует свой интеллект и образованность
и говорит: «Что это, творцом, по-нашему?» Это слово в переводе означает «творец».
На что ему Ханин отвечает нецензурно, что творцы тут никак не нужны. Разница
между творцом и криэйтором до сих пор в русском сознании не закрепилась. Это
интересно, но доказывает, что к самой креативности у нас отношение
неоднозначное. Мы продолжаем разговор об Энди Грине и выясняется, что
креативность – это способность создавать нечто новое путём объединения в новом
контексте разнородных элементов. Это то, что мы называем цитатой. Например,
логотип Disney
– это замок безумного короля Людвига Баварского, который был присвоен массовой
культурой, превратился в логотип. Вот это пример того креатива, который мы
назовём прикладным.
Посмотрите
на второй и третий пункты. Получается, что креативность, с точки зрения узкой
профессиональной сферы, это добавленная стоимость любого продукта, порождённого
человеческим сознанием. Ещё более узко – добавленная стоимость рекламного или
любого другого сообщения, как в случае с Samsung, креативная идея. В результате мы
можем понять, что креативность – штука неосязаемая, но при этом абсолютно чётко
идентифицируемая. Мы её не можем поймать за хвост и сказать, что вот сюда мы
можем добавить креатива. Но при этом мы чётко можем понять, где сообщение с
творческим началом, а где нет. Это действительно так. И применительно к рекламе
это особенно забавно прослеживать. Бывает жуткая реклама, где много голых
тётенек, много секса и насилия, при этом она должна быть запоминающейся, но
абсолютно не запоминается. Это означает, что в ней добавленная стоимость
рекламного сообщения абсолютно отсутствует. Это всегда чётко можно определить.
Вот
вам классический пример креативного сообщения. Ягуар, пожирающий дорогу. В данном
случае мы понимаем, что ягуар пожирает не дорогу, по слогану, а конкурентов.
Это классический пример креативного сообщения. Оно у нас вызывает интерес и
запоминается. В чём тут креатив? Метафора – пожирает дорогу, значит, всех
остальных тоже, это же животное, хищник. Мы, как будто, сторонники ягуара,
сторонники это бренда, нам предлагают пожрать конкурентов, пообедать ими. Либо
это будут четыре бублика, либо черника со сливками. Мы понимаем, что перед нами
съедобный бренд, бренд – жертва, который обречён быть потреблённым ягуаром. Говорящая
надпись плюс машинка в нижнем углу, слогана достаточно, сообщение не
обязательно перегружать. Креатив не в том, чтобы десять раз всем накапать на
мозг, чтобы всех потом тошнило от вашей рекламы, этого достаточно, чтобы
донести. Это демонстративно маленький логотип, слогану достаточно. Сам по себе
съедобный бренд конкурента настолько обращает на себя внимание, что человек
неизбежно начинает изучать модуль целиком. Вот это не просто модули рекламы,
каждый модуль есть сообщение. Когда мы так анализируем, мы анализируем
сообщение. Креатив, который нас заставляет запоминать, и есть добавленная
стоимость рекламного сообщения. Если бы его не было, мы бы этого не запомнили.
Поэтому часто сообщение строится как нечто провокативное. Смотрите, как
интересно, как работает мысль, как работает креатив. Они нарочно логотип
конкурента сделали большим, а собственный логотип сделали почти незаметным. Логотип
конкурента съедобный, беззащитный перед нами. Они ушли от темы пожирания дороги
как таковой. Хищник, который бежит по дороге, это не креатив. Это затёртое
сообщение. Мы что, не видели ягуара, который куда-то бежит? Это не обратит
нашего внимания. От нас требуется и нам предлагается почувствовать себя этим
хищником, и мы этому поддаёмся. Ты ешь бублики или чернику со сливками, ты
пожираешь конкурентов. Это чётко прослеживается.
Мы
сейчас с вами рассмотрели первый блок, где креатив понимается в
узкопрофессиональной среде как добавленная стоимость рекламного сообщения. В
политическом дискурсе мы можем говорить о добавленной стоимости какого-то
сообщения политического, это точно так же можно проследить.
Хочется
задать вопрос: креатив связан с понятием творчества? Мы подходим ко второму
блоку. По моему глубочайшему убеждению, креатив связан с понятием творчества, с
понятием свободы творчества. Слово «креатив» связано с понятием «творить», с
понятием «творец», вовсе не подразумевает творца рекламных текстов. Творец в
религиозной парадигме – это Создатель, некая универсальная сила, движущая
Вселенную. Изначально понятие творца и творчества в этом и заключается. Я
назову имя человека, который каждому здесь знаком. Именно этот человек чётко
сформулировал в своём эссе связь в библейским выражении о том, что человек
сотворён по образу и подобию Бога. В каком смысле, хочется задать вопрос? Эта
известная философская доктрина очень широко распространена. Что значит: человек
создан по образу и подобию Бога? У Бога голова, руки, ноги, волосы, уши? Вопрос
в способности творить. Этот замечательный писатель чётко провёл почти знак
равенства между Богом и человеком. Он рассуждал, что если человек создан по
образу и подобию Бога, это значит, что у человека есть способность творить. Как
Бог сотворил мир, так и человек может сотворить свои миры. Способность к
творчеству есть та способность, которая роднит человека и Бога. Что же это за
автор? Джон Рональд Толкин, который в 1938-м году написал эссе, название которого
не совсем корректно переводится как «О волшебных сказках», где чётко сказано
одна очень важная вещь о том, что фантазия, в переводе Кошелева это очень
красиво звучит, это естественная деятельность человеческого разума. Под
фантазией автор понимает способность творить.
Реплика:
Вы не считаете Толкина в данном
контексте креативщиком? На мой взгляд, это его бы сильно оскорбило. Этот человек
куда глубже подходил к проблемам. Человек владел языком, сам изобретал, творил.
Мария Штейнман:
А из моих слов вытекает, что я Толкина
приравниваю к креативщикам? По-моему, я очень чётко провела эту границу. Мы
подходим к понятию креатива и креативности с разных сторон. Первая сторона была
узкопрофессиональная, вторая сторона универсальная, практически философская. Мы
сейчас говорим об этом. Вы не должны поддаваться ложной ловушке анахронизма, в
том плане, что мы знаем о креативе и креативщиках, а Толкин ничего об этом не
знал. Ничего не знал он, и когда писал своё эссе, он подразумевал эти
богословские категории, я именно об этом говорю. Посмотрим ещё раз на год, 1938-й
год. В этом году Ортега-и-Гассет пишет «Восстание масс», Адольф прекрасно
проявил себя в Германии. Год, когда становится понятно, какая сила родилась в
Европе. 1938-й год. Толкин противопоставляет тоталитаризму творчество,
креативность в этом сакральном понимании. Толкин сознательно противопоставляет
той неприглядной, мрачной и сложившейся тоталитарной реальности креативность в
её сакральном понимании. Недаром «Волшебная сказка» это не совсем удачный
перевод названия. Это сказка, которая наделена волшебством, это чуть-чуть иначе.
У нее есть три функции: восстановление душевного равновесия, бегство от
действительности и счастливый конец. Бегство от действительности есть эскапизм,
он подразумевает, что мы не бежим, как дезертиры с поля боя, а как пленник
бежит из темницы. Авторы «Матрицы» точно читали Толкина, у них есть слова про
темницу реальности – прямая цитата из Толкина. Получается, что он говорит,
будто мир настолько отвратителен, что он вызывает желание бежать от созданных
нашими же руками уродств. Это высокий эскапизм, ощущение, что есть
альтернативный мир, альтернативная реальность, которую ты сам выстраиваешь.
Потому что ты подобен Творцу, у тебя есть возможность творить этот мир. Толкин
был убеждённым католиком, глубоко верующим, поэтому боялся поставить совсем
знак равенства между человеком и Богом. Там идёт приблизительный знак равенства.
Человека он называет создателем, но чуть пониже уровнем, выстраивается
иерархия. У него есть понятие вторичной веры и вторичной реальности. Он
подразумевает, человек может создать мир, он будет не материален, ибо человек
не Бог, но мир, в который можно верить. В этом эссе в неплохом переводе есть две
хорошие цитаты, что такое творчество, что такое креативность. Это способность
достичь такого воплощения мысленного образа, которое придавало бы ему
внутреннюю логичность реального. Вот что такое креативность. Если ты создаёшь
нечто, обладающее внутренней логичностью реального. Не только создать вторичный
мир, в котором светит зелёное солнце, но и повелевать верой в этот вымышленный
мир. Вот задача. Мы продолжаем над этим задумываться. Получается, что, конечно,
любая политическая система неизбежно испытывает соблазн создать свою
собственную реальность и заставить в неё верить. У светлого позитивного понятия
креативности и творчества есть негативная проекция, когда создаётся иллюзия.
Когда создаётся не мир с внутренней логичностью реального, а создаётся иллюзия,
которая вообще искажает всё, что можно. При этом нас заставляют в неё верить,
заставляют профессионально. Это называется пропаганда, она же стратегия
убеждения.
Я
этим летом опубликовала манифест. Была замечательная встреча, посвящённая
новому восприятию гуманитарных наук. Ятамзаявила, что“creative is
freedom, at the same time creative is shaping reality by means of signs. Signs
as units of universal code compose universal culture and matrixes. Creativity
knows no boarder and restrictions, everyone has right to create and to be
created. Being a subcreator everyone has right to create his or her own reality
by all possible means. Andsocreativityopposesconservatismandideology”. Это мое искреннее убеждение, иначе
я бы его здесь не поместила. Креатив – это свобода. С помощью креатива мы
творим реальность, с помощью знаков, вербальных, визуальных. Знаки я понимаю
как систему универсальных кодов, которые создают универсальную культурную
матрицу с помощью архетипов и мифологем. Для меня креативность не знает границ
и ограничений. Любой человек имеет право творить и быть сотворённым, это
взаимный процесс. Мы можем кому-то доверить влияние на нас. Вы доверяете мне, позволяете,
чтобы я что-то вам рассказывала, это тоже процесс творения, творение наших
общих смыслов. Когда вы мне высказываете какие-то вопросы или возражения, в это
время я делаю шаг назад и тоже открываюсь вам. Это всё свобода мысли, недаром
семинар называется «Я думаю». Это свобода общения, свобода самовыражения. Я
глубоко убеждена, что, будучи вторичным творцом, каждый имеет право творить
собственную реальность любыми способами. Человек, который обладает способностью
творить, никогда не будет игрушкой в руках манипуляторов, потому что он это
может увидеть. С помощью знаков, которые ему открыты, он может деконструировать
те смыслы, которые ему навязываются. Вот почему для меня способность человека
творить, способность быть яркой личностью и развиваться – это залог абсолютно
новой реальности, которая более позитивна, чем та, которую нам навязывают, к
которой мы привыкли.
Мы
с вами движемся дальше и задумываемся вот над чем. А согласна ли реальность с
нами? Прежде чем мы разберёмся с романом Аркадия и Бориса Стругацких «Трудно
быть Богом», где сформулировано отношение к творчеству, я хочу закончить
разговор, поставить точку с запятой в разговоре о Толкине, как раз той
реальности, которой он противопоставлял право творить.
Сейчас
нужно поставить видео. Я хочу, чтобы вы обратили внимание на эту дивную цитату
Адольфа Гитлера: «Любой фельдфебель может быть учителем, но не каждый учитель
может стать фельдфебелем». Что это такое? Ведь слово «учитель» не просто так
использовано. Учитель это тот, кто транслирует смыслы. Выясняется, что учитель –
никто по сравнению с тем, кто учит маршировать. Мозги – ничто, по сравнению с
ногами, руками и оружием. Это есть то, против чего протестовал Толкин. Он
противопоставлял свою реальность этой, как мог. Пусть на уровне текста, пусть
на уровне художественных миров, но он это делал.
Фрагмент видео:
«В течение трёх суток после прихода
Гитлера к власти происходили факельные шествия. Я гляжу на этот поток огня и
думаю, в чём был подлинный, глубинный смысл этих огненных спектаклей? Они
демонстрировали мощь нового порядка, устрашали, возбуждали простые души. Но
всё-таки, самым главным было то, что они помогали превратить человека в дикаря.
Превратить его в дикаря в торжественной обстановке. Так, что, превращаясь в
дикаря, он чувствовал себя чуть ли не героем. Готовый на всё дикарь был очень
нужен Третьему Рейху. Он нужен был для того, чтобы истребить всё, что
противилось ему, всё, что стояло у него на пути. Первый удар был нанесён по
коммунистам. Концлагеря, тюрьмы. Заковыристые социал-демократы, руководители
профсоюзов, рабочие-активисты, редакторы журналов, газет, радио – все, кто
осмелился думать иначе, чем думает Гитлер. Я гляжу на эту огненную свастику и
не могу примириться с мыслью о том, что в Германии, в стране великой культуры,
к власти пришли полуграмотные, самодовольно тупые люди, которые сделали всё,
чтобы превратить человека в восторженного дикаря. Вот жгут книги. Тогда их жгли
во дворах всех университетов. Перед Берлинским университетом выступал Геббельс.
Он произносил очень возвышенные речи. Он говорил о торжестве германского духа,
о новой культуре. А под эту речь студенты вместе с подручными Геббельса, вместе
с эсэсовцами бросали в огонь книги. Кого же жгли?»
Мария Штейнман:
Это отрывок из фильма Михаила Ромма
«Обыкновенный фашизм». В этом фильме нет художественных материалов, только
документальные материалы, либо из архива Гитлера, либо из архива серьёзных
представителей Третьего Рейха, либо из архива эсэсовцев, которые это всё сами
снимали. В этом фильме ничего не режиссировано. С другой стороны, на примере этого
отрывка мы чётко понимаем, как пропаганда, недаром имя Геббельса прозвучало,
пытается режиссировать реальность. Если здесь есть специалисты по связям с
общественностью, то с некоторой печалью могу сказать, что Геббельс читал одного
из отцов-основателей американского пиара Эдварда Бернейза, в том числе его
книгу, которая называется «Пропаганда». К сожалению, оказался неплохим
учеником. Получается, есть и тёмная сторона креатива. В чём же разница? Именно
в том, какую цель ставит перед собой создатель. Он ставит цель восстановить
людям душевное равновесие, помочь сбежать из темницы реальности, или же создать
иллюзию, которой они отдадут свои эмоции, свои силы, свою веру. В этом разница.
Креатив тоже может быть очень разным.
Второй
момент, применительно к этому сюжету, это тема превращения человека в дикаря в
прямом плане. Толпа – это единый организм. Разум личности, которая является
частью толпы, отказывает. Толпа становится единым целым. Не о какой свободе в
толпе речи никогда не идёт. Я вспоминаю пьесу Николая Эрдмана «Самоубийца». Там
речь идёт о предвоенной советской России. Один из героев с восторгом кричит,
что в будущем не будет человека. Его спрашивают о том, что же будет? Он
отвечает, что массы, массы, огромная масса масс. Мы наблюдаем огромную массу
масс, где нет личности, нет творчества. Это очень важный момент. Креативность в
её позитивной проекции всегда стимулирует творчество того, к кому обращается.
Креативность в её негативной проекции пропагандистско-идеологически подавляет
ум и сознание человека, который является объектом манипуляций. Чтобы вот эта
разница у вас осталась. Это чёткая проверка. Как только вы оказываетесь в
эмоционально захватывающей ситуации, вы всегда можете проверить, какое это
имеет отношение лично к вам. Это стимулирует ваше мышление, ваше желание что-то
сделать? Или же это вас подавляет. В зависимости от этого вы чётко делаете
вывод, где свобода, а где несвобода.
В
этом плане замечательна притча Аркадия и Бориса Стругацких «Трудно быть Богом».
Я специально дала две цитаты в разных колонках. Первая колонка – это голос
толпы, голос массы, которая полностью нацелена на того, кого Гитлер назвал
фельдфебелем. Полностью подавлено мышление, творчество. «Выдумывают, что мир
круглый. По мне – хоть квадратный, а умов не мути. От грамоты всё идёт, братья,
от грамоты. Не в деньгах счастье, дальше оскорбительные стишки, а там и бунт. Я
бы делал что? Я бы прямо спрашивал. Если грамотный – на кол тебя, стишки пишешь
– на кол, таблицу знаешь – на кол тебя. Да, братья, это вам не смутное время.
Прочность, престол, благосостояние, незыблемое спокойствие справедливости. Ура,
серые роты! Слава королю нашему! Жизнь какая пошла чудесная». Это интересный
поток сознания тех, кого Стругацкие называют лавочниками. Это люди, которые
живут на базовом уровне, им больше ничего не надо, ко всем остальным уровням у
них доступ закрыт. Более того, они другим закрывают доступ, буквально под
угрозой смерти. С другой стороны, с этим Стругацкие полемизируют. Это тоже
цитата из этого романа о том, что никакое государство не может развиваться без
науки, его уничтожат соседи. Без искусств и общей культуры государство потеряет
способность к самокритике. Оно становится жертвой более благоразумных соседей.
«Можно сколько угодно преследовать книгочеев, запрещать науки, уничтожать
искусство, но рано или поздно приходится спохватываться со скрежетом зубов и
открывать дорогому всему, что так ненавистно властолюбивому тупице и невеждам».
Бесславный конец Третьего Рейха как раз доказывает, что история – штука,
которую обратно не повернуть. В этом же самом романе «Трудно быть Богом» видна
метафора о шоссе, по которому невозможна дорога в обе стороны. Шоссе, по
которому ехать вспять нельзя, только в одну сторону, вперёд. Это не значит, что
ты не должен извлекать уроки из прошлого, но это не значит, что ты должен
пытаться воссоздать прошлое у себя впереди. Дальше цитата об истории: «Как бы ни
призирали знания серые люди, стоящие у власти, они ничего не могут сделать
против исторической объективности, они могут только притормозить, но не
остановить. Презирая и боясь знания, они приходят к поощрению его для того,
чтобы удержаться. Рано или поздно им приходится разрешать университеты, научные
общества, создавать исследовательские центры, где надо создавать кадры людей
мысли и знания». Вот момент истины – людей мысли и знания, людей, уже не
подконтрольных, людей совершенно иной психологии, с совершенно иными
потребностями. «А эти люди не могут существовать в прежней атмосфере низкого
корыстолюбия, кухонных интересов, тупого самодовольства. Им нужна новая
атмосфера, атмосфера всеобщего и всеобъемлющего познания, пронизанная
творческим напряжением. Им нужны писатели, художники, композиторы. Серые люди,
стоящие у власти, вынуждены идти и на эту уступку». Стругацкие, всего скорее, в
1963-м году подразумевали павший режим Третьего Рейха, тоталитарный режим,
который их окружал в СССР. Важно то, что они за два-три десятка лет до Ричарда
Флориды зафиксировали необходимое условие развитие цивилизации в XX-XXI веке.
Именно наличие креативного класса. Это очень важно, я уделила этому внимание.
Они провидцы.
В
1925-м году ещё один мной упомянутый необычный человек Хосе Ортега-и-Гассет в
«Дегуманизации искусства» сказал о том же самом. Пришлось прожить Вторую
мировую войну, чтобы это сработало. Были предпосылки для появления у нас с вами
креативного класса. «Близится время, когда общество, от политики до искусства,
вновь начнёт складываться, как должно, в два Ордена: Орден людей выдающихся и
Орден людей заурядных. Все недуги Европы будут исцелены и устранены, благодаря
этому новому спасителю и новому разделению». Я не могу с ним согласиться
полностью, я убеждена, что людей заурядных не существует. Важно то, что автор
фиксирует Орден людей выдающихся, он фиксирует его важность. По сути дела, здесь
идёт речь о появлении меритократии как власти достойных, власти интеллектуалов.
Но при этом это власть людей, которые не повернут силу, которую даёт знание,
против тех, кто им доверился. Это очень важно. Хосе Ортега-и-Гассет задумался
об этом в 1925-м году.
Мы
с вами переходим к Ричарду Флориде, который в 2002-м году написал книгу
«Креативный класс: люди, которые меняют будущее». Перевод был сделан, спустя
три года. Книга пришла в Россию почти одновременно. Мы часто любим говорить,
что Россия запаздывает в своём развитии, в экономическом и политическом. А
выясняется, что Россия развивается настолько стремительными темпами, что
фиксация креативного класса в России происходит, спустя всего лишь три года.
Это очень интересно и значит, что мы живём в едином информационном мире. Мысли
о том, чтобы опустить железный занавес, просто не срабатывают, не в узком, а в
глобальном масштабе. Потому что есть иные закономерности, о которых пишут.
Недаром я Стругацких цитировала так подробно. Какие же характеристики Флорида
даёт креативному классу? Он обращает внимание на творческую деятельность
человека как вида, что она в наше время приобретает невиданный размах.
Творческая деятельность человека как вида. Мы привыкли называть себя «Хомо
Сапиенс», потом Йохан Хейзинга создал понятие «человек играющий». Теперь нам,
пожалуй, надо говорить о «человеке креативном». Наверное, это есть высший
момент развития человека, когда он приближается к тому, чтобы стать творцом или
сотворцом своей реальности, именно через творчество. Флорида говорит, что это
ясно, с точки зрения экономической. Мы с вами очень много говорим об интересных
этических категориях, но вернёмся к экономике. Креативность превратилась в
основной источник конкурентного преимущества. Вы видите, как мы с вами достаточно
элегантно замыкаем круг от узкопрофессионального понимания креативности до
высокого. Это такая спираль, движение по спирали. С глобальной точки зрения, мы
понимаем, что креативность сейчас может разделять или определять какие-то
характеристики того или иного общества. Флорида говорит, что в экономике – это
масштабная и непрерывная практика. Мы не просто говорим о человеческом сознании
как о креативном, а практически об экономике, о том, что у нас экономика тоже
креативна. Я могу с ним только согласиться. Креативность выступает в качестве
наиболее ценного товара нашей экономики, не являясь при этом собственно
товаром.
Переведу
на простой бытовой язык. Наши родители привыкли к такой системе. Ты учишься, ты
идёшь на работу, тебя на работе тошнит, но ты на ней работаешь. Ты работаешь,
ненавидя эту работу, получаешь какие-то деньги, с ними пытаешься как-то
существовать. Сейчас всё изменилось. Если ты не любишь ту профессию, которую
выбрал, ту работу, которую делаешь, ты не достигнешь в ней успеха. Это
принципиально. Когда я говорю, что вы творцы своей собственной реальности, это
не пустые слова. Вы реально творите собственную жизнь своим выбором. Если вас
разум, сердце и душа зовут к одному, а общественное мнение, мнение родителей
зовут к другому, вы поняли, где здесь ловушка. Вы просто изменяете себя. Даже
если вы убедите себя, что эта профессия более выгодна и устойчива, чем та, для
которой вы созданы, вы проиграете. Если вы, невзирая ни на что, выбираете то,
где вы проявляете себя по максимуму, не просто мечтаете, а понимаете, что у вас
для этого есть все данные, там вы добьётесь колоссального успеха.
Это
действительно так. Когда я училась на филфаке, это были пресловутые 90-е годы,
было сложно, но это был мой выбор. Не уходить на другой факультет, не бросать,
не изменять себе. Это очень важно. Поэтому я двигаюсь вперёд, получаю
удовольствие от процесса, от моей работы. Далее Флорида говорит: «Все
представители творческого класса, будь то художники или инженеры, писатели или
предприниматели, разделяют общий творческий этнос, то есть, этническую категорию,
для которого важны креативность, индивидуальные особенности и личные заслуги».
Вот формула креативного класса. Когда я вам говорю о профессии, не важно, какую
профессию вы выбираете, важно, что вы подходите к ней творчески, вы творите,
подчёркиваете свои индивидуальные особенности, вы не стесняетесь признать, что
вы что-то добились. Вот этим ложным «ай, да ладно, это всё не интересно» вы
принижаете то, чего вы добиваетесь. Не надо хвастаться на каждом углу, вы не
принижайте то, что у вас есть. Это книга не о психологии личностного роста, это
книга культуролога, социолога. Он в 2005-м году утверждал, что в России 13
миллионов представителей креативного класса, что ставит нас на второе место в
мире по абсолютному количеству работников, занятых в креативных профессиях.
Мы
возвращаемся к теме свободы, государства, проявления. Он убеждён, что
креативный общественный ресурс может явиться стратегическим для развития
российских территорий. Это всё не сводится к идее, которая каким-то странным
образом проскользнула в актуальный политический дискурс, о том, что креативный
класс склонен к протестам. Это некая непонятная работа с фактами. Вопрос в том,
что креативность и свобода неотделимы друг от друга, для того, чтобы творить,
нужно быть свободным. Человек тогда творит максимально ярко, когда его ничто не
сковывает. Это касается не только тех профессий, которые мы привыкли называть
творческими. Это касается инженеров, бизнесменов. Только в этом случае человек
раскрывается полностью.
Как
Флорида понимает креативный класс: «Ядро креативного класса составляют люди,
чья экономическая функция заключается в создании новых идей, новых технологий,
нового креативного содержания. Это, может быть, касается науки и техники,
архитектуры и дизайна, образования, искусства, музыки, индустрии развлечения,
шоу-бизнеса. Но помимо ядра этот креативный класс включает группу креативных
специалистов в сфере бизнеса, финансов, права, здравоохранения». С точки зрения
Флориды, креативный класс это не только блогеры, новомодные дивы, отнюдь нет. Общество
пронизано этим целиком. Очень бы хотелось об этом с вами поговорить глубже и
серьёзнее. Это, конечно, книга Айн Рэнд «Атлант расправил плечи». Если
вспомните тот идеальный мир, который она создаёт, там есть жёсткая пародия на
тоталитаризм, американский и не американский, но там есть и некая утопия. Это «Атлантида»,
куда попадают герои. Это небольшая, спрятанная от всего мира долина, в которой
живут бизнесмены, не захотевшие подчиняться системе, которая их подавляла. Вы помните?
Там есть банкир, который лучше всех выращивает свинину для бекона. Если человек
способен творить, зарабатывать деньги – это тоже творчество. И если он
креативен, он будет креативен во всем, даже в выращивании свинины, торгуя в
магазинчике, разводя уток. Это принципиально. Айн Рэнд предугадывает. Огромное
количество мыслителей в первой половине XX века только и занимались тем, что
предугадывали появление креативного класса. Сам Флорида здесь не какой-то
отец-основатель, а просто тот, кто дал этому наиболее чёткие формулировки.
Это
касается всех нас с вами, всех этих испуганных разговоров о том, что молодое
поколение сидит в Интернете. Флорида об этом тоже написал. Он написал, что
креативный класс обладает совершенно другими инструментами, способностями для
управления временем и пространством. Это работа фриланс, работа в разных
часовых поясах, это вопрос постоянной связи в Интернете, в плане работы с
информационным контентом, новостным. Это то, что называется информационным
обществом. В рамках информационного общества креативный класс получает
уникальную роль и влияние. Флорида говорит, что мы работаем, когда должны
отдыхать, развлекаемся, когда должны работать. Мы сейчас возвращаемся к
концепции Хейзинги, к человеку играющему, но с другой точки зрения. Я очень
внимательно читала его замечательную книгу, но он нигде не говорит о том, что
работа и игра – это одно и то же. Он говорит о том, что у игры есть границы.
Весь смысл в том, что они ещё существуют. Но нигде ещё до Флориды не
фиксировалась игра в позитивном смысле, которая распространяется на весь твой
процесс, на всё, чем ты занят. Флорида говорит, что сама по себе креативность –
это смесь работы и игры, которую нельзя включить и выключить по расписанию. Это
мощнейшая идея и мощнейшая вещь. Мне очень хочется, чтобы над этим задумались.
Это не индульгенция тому, когда мы сидим допоздна в сетях, но это объяснение,
индульгенция на право получать удовольствие от процесса. Это то, что не
укладывалось в голове у предыдущих поколений. Когда человек говорит, что он
получает удовольствие, а ему за это ещё и деньги платят. У креативного класса
по-другому не должно быть. Ты получаешь удовольствие от того, что ты делаешь, и
ровно поэтому ты получаешь за это деньги. Вы поняли, какие радикальные сдвиги
мы с вами сейчас дружно фиксируем? Как важно нам на это обратить внимание?
Такого раньше не было. Сейчас мы имеем шанс это осознать. Осознание очень
важная штука. Когда мы что-то осознаём, мы впускаем это в себя. Мы разрешаем
этому быть, и себе быть в этой ситуации.
Я
люблю сама себе противоречить. Игра, как и креатив, имеет светлую и тёмную
сторону. У Хейзинги это написано в 30-х годах. Так же, как и Толкин, он видел
эту тень, наползающую на мир. Он фиксирует крайне важную штуку. Он говорит:
«Бывают ситуации, когда игра теряет свои границы, распространяется на всю
реальность. Это происходит в том случае, когда общество незрело». Это
происходит в обществе подростков, которым очень хочется быть сильными, получать
силу, которая им не принадлежит. А как её получить? Только если ты вместе с
кем-то. Вспомните эти шествия, которые комментировал Михаил Ромм. Ритуал – это
игровая форма, но при этом ареал применения ритуала ограничен временем и
пространством. В рамках подростковой цивилизации извращённой игре ограничения
нет. Это мы возвращаемся к вопросу о пропаганде. Это та игра, которая извращает
реальность больше, чем её структурирует. Это та реальность, которая не помогает
человеку, а подавляет его. Это одна сторона. Для нас очень важно, что Флорида
фиксирует другую сторону игры. Это тоже игра, которая не знает рамок, это тоже
игра, которая распространяется практически на всю деятельность человека, но это
игра со знаком плюс. Смесь работы и игры. Иначе говоря, когда любая работа –
это творчество. Я желаю тем, у кого есть такая предрасположенность, этого
обязательно достичь.
Ещё
очень интересная цитата, постскриптум, совсем свежая. Это статья Николая
Кощеева в «Ведомостях» от 6-го ноября 2014-го года с очень характерным
заголовком. Подтверждение тому, что мы с вами работаем с категориями нашей
актуальной социальной реальности. Заголовок: «Самая большая ошибка – думать,
что мир не меняется». Несколько цитат оттуда. «В мире, благодаря новым
технологиям, создаётся новая реальность – наднациональное общество, построенное
по горизонтальным принципам. Это можно принимать, можно не принимать». Что
такое горизонтальный принцип? Это принцип сети. Это тема сетевого сообщества,
но общества, которое объединяется не просто увлечениями и технологиями, оно
объединяется этой степенью креатива. «Это общество высокой ценности «белых
ворон». Это к вопросу меритократии. В рамках подготовки к нашему разговору я
нашла эту статью. Это доказательство того, что это усиливает свою актуальность.
Общество «белых ворон». Каковы будут черты будущего государства? Это нужно
обсуждать особо. Но в общих чертах это примерно ясно. Это общество будет
построено на большей степени личной свободы, чем когда-либо ранее. На принципах
добровольности объединений, и с всё более прозрачными границами. Все
предпосылки налицо: финансовая и информационная инфраструктура, выравнивание
материальных условий, интернационализация ценностей и смыслов, общий язык. Здесь
я радикально не соглашаюсь. Интернационализация экономики и производства. Тема
дуальности у нас присутствует, поэтому это высказывание легко можно повернуть в
негатив и сказать, что интернационализация производства – это транснациональные
корпорации, это бренды, которые едят наш мозг. Если это будет на основе
английского, то мы можем сказать, что они сожрут нашу национальную
идентичность, что это всё происки американцев и американизма. Но с другой
стороны, мы можем сказать, что нужно успокоиться. Тема общего языка – это
смешно. Я вспоминаю эсперанто, который уже был. Каждой тенденции глобализации
давным-давно есть противовес, который называется локализацией, интерес к
локальной культуре, к локальным продуктам, кулинарии, искусству. Это значит,
что цивилизация никогда не будет единообразной. Не надо маятник отклонять в
одну сторону. Должно быть равновесие, должен быть баланс, тогда всё будет
хорошо. Интернационализация производства находится в начальной стадии. Идея
оффшоров, где жуткие бренды заставляют людей работать на этих потогонных
производствах, где кроссовки разных брендов клеятся индонезийцами в бараках,
крытых шифером. Это было, но не значит, что это образец. Это то, от чего можно
уйти к чему-то другому. На самом деле, всё зависит от вас, вам решать, какой
будет реальность, вам управлять этой реальностью.
По
поводу «белых ворон» хочу сказать отдельно. Если кто-то следит за политической
реальностью, я приведу пример, который доказывает, что креативность и
креативный класс уже есть, и с ним надо считаться. Он не деструктивен по
отношению к системе, он, скорее, эту систему координирует. Когда поднялся
процесс объединения школ, одну из школ для одарённых детей, которая называется
«Интеллектуал», символом которой является «белая ворона», пытались объединить с
интернатом для нездоровых детей. Никто не против того, чтобы образование было
инклюзивным, но умирает школа творчества, организованная человеком, которого
уже нет. Это Евгений Владимирович Маркелов. В этой школе есть каминный зал, он
душу вложил. Важно то, что школьники не сдались. Они организовали сбор подписей
в защиту своей школы, всё это вылилось в серьёзные протесты. Протесты не ради
протестов, чтобы ниспровергнуть всё. Это к вопросу о том, что можно и нужно
решать коммуникативными инструментами конкретные задачи. Кому интересен вопрос
решения вот этой конкретной задачи, есть книга Джона Шварцмантеля, которая
называется «Идеология и политика». В этой книге автор фиксирует интересное
явление. На смену глобальным идеологиям противостояния СССР и США пришли
локальные идеологии. Защита интересов своего круга, защита природы, конкретно
своего двора, своего города, своей школы. Это свидетельствует о повышении
уровня осознанности. Креативность, свобода, осознанность, создание чего-то
нового – вот то, что должно закрепиться в реальности, чего вам всем и желаю.
Любовь Акимова,
Санкт-Петербург:
У нас в стране очень большое количество
ребят после школы поступают в ВУЗы, заканчивают их, потом работают не по
специальности, менеджерами, экономистами, тем, что у нас входит в креативный
класс. Вы считаете, что все, кто оканчивают высшие учебные заведения, становятся
менеджерами, экономистами, тоже будут креативным классом?
Мария Штейнман:
Вопрос очень точный и по делу. Я очень
рада, что вы его задали. Дело в том, что когда человек делает выбор, он его
далеко не всегда делает осознанно. Но если он решил потратить четыре года своей
жизни и понял, что пришёл не туда, да ещё он за это деньги заплатил, это
называется причина и следствие. В стране не нужно ограничивать поступление в ВУЗы,
нужно развивать дополнительное образование: магистратуры другие, поствузовское
образование другое. Пошёл ты не по своему пути, главное, ты вовремя сообразил.
Перейдёшь туда, где чего-то добьёшься. Возникает вопрос: почему я всячески за
высшее образование? Потому что высшее образование это знание, спасение от
серости. Помните цитату из Стругацких? Там, где правит серость, к власти всегда
приходит чёрное. Я за то, чтобы серости не было. Я сейчас сошлюсь на другую
культуру, другую эпоху. Исторический чиновник в Китае, если он претендовал на
серьёзный пост, должен был уметь писать художественное сочинение. Что даёт
высшее образование? Мышление, структурирует мышление. Если вам напрямую не
понадобится знание, которое вы получили в ВУЗе, какие-то предметы не нравятся,
это не важно. Важно то, что вы выходите из ВУЗа другим человеком. ВУЗ не только
обучает, ВУЗ структурирует и немного воспитывает. Я точно знаю, что ни одна
система дистанционного обучения (Гарвард может выложить все лекции, может
раскрутить вас на деньги, если вы их купите, потом, якобы, получите диплом) не
структурирует ваше сознание так, как ВУЗ структурирует, когда вы туда попадёте.
Коммуникация между личностями в рамках одного мощного образовательного
пространства – это то, что не заменяется. Именно поэтому я люблю свой ВУЗ, с
уважением отношусь к ВШЭ, с огромным уважением отношусь к вам, потому что это
реальность, социум, который помогает вам становиться тем, кто вы есть. Это
очень важно.
Реплика:
У меня такой вопрос. Ханна Арендт,
теоретик тоталитаризма, в XX веке написала о том, что люди в Германии дважды
меняли свои ценности – в начальной эре нацизма и после окончания Второй мировой
войны. Сначала они переставали быть креативными, потом креативность снова
возрождалась. Второй вопрос такой. Люди выходят на Болотную говорят о том, что,
они креативный класс и они тут власть. Вы сказали, что свободы в толпе быть не
может. Они не свободны, или они не часть креативного класса России?
Мария Штейнман:
Про Ханну Арендт очень большой
разговор, он у меня готов, я бы с удовольствием вам его предложила. Вопрос о
развенчивании власти тирана. Германия пережила жёсткую ломку, так оно и есть,
это не метафора. Я советую посмотреть «Обыкновенный фашизм», потому что там
чётко показано, как люди отказывались от себя, своей личности. Тоталитарная
структура подавляет личность. Потом, когда эта структура пережила слом, людям,
которые остались в живых, пришлось заново себя выстраивать. По Германии мы
видим, что это может не сломать, а возродить страну, почему бы нет?
Что
касается того, что мы здесь власть – это очень точный, тонкий и неоднозначный
образ. У меня нет на него готового ответа. Когда обсуждали первую Болотную, с
чего всё началось, все говорили, насколько было удивительно ощущение людей,
которые там были. Тогда и был гимн креативному классу, не было ощущения того,
что люди были толпой. Я скажу, что вам решать. Ответ на ваш вопрос – вам
решать. Хотите быть толпой – будьте. Не хотите быть толпой – не будьте. Любому
политическому лидеру, какой он ни есть, если ему нужно структурировать из людей
единую управляемую массу, будут «кричалки», мозгопромывающие технологии. Вопрос
в том, какой при этом выбор делает сам человек. Это моё глубокое убеждение. Это
сложно, потому что хочется принять какую-то сторону. Оставаться собой – очень
сложная задача.
Владимир Винецкий,
Петрозаводск:
У меня такой вопрос. У Оскара Уайльда
в романе «Портрет Дориана Грея» есть предисловие, и оно заканчивается словами:
«Всякое искусство совершенно бесполезно». Как Вы относитесь к такому убеждению,
что искусство существует ради искусства, не для чего иного?
Мария Штейнман:
Я тоже очень люблю Уайльда и очень
люблю это предисловие, люблю его блестящие парадоксы. Тут мы с вами сходимся.
Что я могу сказать, что он провоцировал, когда говорил, что всякое искусство
бесполезно, он полемизировал с социальной и социокультурной реальностью, частью
которой он являлся. Вы вспомните Александра Сергеевича, «Поэт и толпа»,
стихотворение, которое носит другое название, «Чернь».
Поэт
по лире вдохновенной
Рукой
рассеянной бряцал.
Он
пел – а хладный и надменный
Кругом
народ непосвященный
Ему
бессмысленно внимал.
И
толковала чернь тупая…
Далее
по тексту. Когда попросят поэта –
Ты
можешь, ближнего любя,
Давать
нам смелые уроки,
А
мы послушаем тебя.
Пушкин
был ядовит. Поэт реагирует, понятно. У него есть эта фраза: «Подите прочь», как
у Уайльда, только пораньше.
Подите
прочь – какое дело
Поэту
мирному до вас!
В
разврате каменейте смело,
Не
оживит вас лиры глас!
Эта
классическая фраза про Аполлона Бельведерского –
Но
мрамор сей ведь бог!.. так что же?
Печной
горшок тебе дороже:
Ты
пищу в нем себе варишь.
Он
полемизировал с прямолинейной прагматичной серостью. Тем более что в
предисловии он дал тему, что всякое искусство совершенно бесполезно, в предисловии
к роману, который является грандиозной притчей на все времена. Он создал один
из мощнейших архетипов в этой галерее оживающих портретов. Если это не приносит
пользу, то что тогда?
Арсений Сорокин,
Ярославская область:
Вы назвали много профессий, которыми
можно назвать креативными. Преподавательская профессия более чем креативная.
Есть профессии, где сам работник является формальным исполнителем, работает на
заводе, вытачивает по ГОСТу определённую деталь. Можно ли к таким профессиям
применить это понятие, как примесь игры, можно ли этих работников назвать
креативными? Работники заводов, хирурги, выполняющие всё по алгоритмам, можно
ли к ним это применить? Возвращаясь к самому началу вашей лекции, хотелось бы провести
аналогию с предыдущей лекцией. Юрий Анатольевич у нас выражал своё отношение к таким
терминам как народ и население, скорее негативное. Можно ли проводить такое
сравнение, ставить знак равенства, что народ и население как серая масса? Нужно
ли, применительно к нам, всем людям, говорить, что мы население, народ, или
какими-то синонимами заменять эти два термина?
Мария Штейнман:
Я хочу вас поблагодарить за безумно
интересные вопросы. Тут надо думать хорошо. Про человека у станка. Не каждый
человек способен вносить своё творчество в реальность. Это ещё зависит от черт
характера, потому что для кого-то характерно скрупулёзное выполнение одних и
тех же действий. Мы попробуем связать креативность и удовольствие от процесса.
Если ты получаешь удовольствие от процесса, если ты рождён таким (есть люди с
таким характером), значит, ты на своём месте. Если хирург до мельчайших
подробностей знает и сшивает сосуды, и в этот момент он творит, значит, всё
хорошо. Если бабушка всю жизнь вяжет носки, делает это со страстью, у неё носки
легко продаются, это тоже креатив. Творить на уровне композиторов, художников,
поэтов не каждый может. Мне нравится одна фраза, которая принадлежит Конкордии
Антаровой, ученице Станиславского, актрисе и очень интересному мыслителю,
которая следовала концепциям Рериха о том, что если ты вносишь творчество в
свой серый день, ты уже его прожил недаром. Это тоже аналог креативности, в
сакральном смысле. Каждый день, каждый шаг, каждая деятельность на пороге этой
вечности. Этого почти невероятно достичь, но если достичь, то, значит, что-то
мы уже делаем правильно. Человек вытачивает детали, которые безукоризненны, а мы
по темпераменту с ним не совпадём, но при этом и он, и мы получаем одно и то же
ощущение хорошо сделанного дела и удовольствия от этого.
Насчёт
народа и народонаселения – это сложный вопрос, болезненный. Я вижу две скрытые
ловушки в концепции народа и народонаселения. Одна ловушка подстерегает тех,
кто сверху, к цитате Филатова «этот, как его, народ», или то, что применительно
к худшим проявлениям профессии креативщика, «пипл схавает». Она подстерегает,
когда ты всех объединил в одну массу, и тебе всё равно, что масса состоит из
людей. Вторая ловушка – когда мы говорим, что мы не народ, мы не
народонаселение, мы круче. У меня была ещё цитата одного известного человека из
серьёзного гламурного мужского журнала, вы это можете найти в портале «Сноб»,
если захотите. Я хотела её сюда поставить, но не поставила. Там как раз есть
дивный разговор о том, что вся русская интеллигенция сплошь быдло, швондеры,
потому что они не ценят гламур. Это другая позиция. Я презираю ту среду, к
которой я всё равно отношусь. Третья ловушка – сказать, что мы ничего не
решаем, тоже нельзя. Я пытаюсь найти тропочку между этими сложными коммуникативными
трясинами, поэтому я читаю здесь.
София Аттарова, Ростов:
Спасибо вам за интересную лекцию. Я
работаю пиарщиком. На журфаке нас учат, что журналистика, реклама и пиар – это
три разные специальности, никогда их нельзя связывать в одно. А когда
работаешь, наоборот, приходится сталкиваться с журналистикой и с рекламой. Вы
понимаете их как общее понятие, или как разные направления? Следующий вопрос,
исходя из предыдущего, Ваше отношения к таким креативным направлениям как snob, tvrain?
Мария Штейнман:
Я хитро вывернусь. Я вас адресую к
замечательной книжке Филиппа Буари «Паблик рилейшнз или стратегия доверия».
Есть две школы пиара: французская и американская. Американская школа жёстко ориентирована
на маркетинг, французская школа ориентирована на вопрос коммуникаций. Буари
очень чётко фиксирует этот момент. Есть три стратегии. Пиар – это стратегия
доверия, это высший уровень, когда вы общественным мнением не манипулируете, а выстраиваете
взаимную двустороннюю модель коммуникации. Пиар – это стратегия доверия,
реклама – это стратегия желания, пропаганда – это стратегия убеждения. Они
решают каждая свою задачу. Журналистика – очень интересное явление, особенно
современная. Она, с одной стороны, является инструментом, вы пишите статьи,
чтобы продвинуть какой-то концепт, либо продукт работы с общественным мнением.
С другой стороны, журналистика больше, чем инструмент. Это особое
коммуникативное поле, где всё это существует, в той или иной степени.
Журналистика напрямую связана с медийным полем. Упрощать – это всегда проще,
чем работать с той реальностью, которая у нас есть. Если у вас будут споры с
вашими старшими коллегами, вы можете напомнить, что существует понятие «интегрированные
маркетинговые коммуникации», которое это всё объединяет. Особенно, если мы
работаем с брендом. Как вы это будете разделять? Какая рекламная технология, а
какая пиар технология? Всё гораздо сложнее.
Я
понимаю это так. И «Дождю», и «Снобу» очень интересно работать с чётко
ограниченной целевой аудиторией. Там есть и угроза для них. Очень легко себя
назвать словом «Сноб» и сказать, что те, у кого не хватает денег, никогда не
будут у нас писать. Они рано или поздно придут к тому, что просто замкнутся и
пропадут. То же самое, при всём уважении, к «Дождю». Я с большим недоверием
восприняла идею, когда они сказали, что у них будет платное вещание. Это
противоречит концепту СМИ. Либо вы средства массовой информации, либо вы
играете в свои междусобойчики. Как иногда странно реагирует окружающее
пространство! Они так ярко объявили, чтобы за них платили, если хотите, чтобы
они что-нибудь показывали, а потом это всё накрылось медным тазом. Я не радуюсь
этому, глубоко опечалена этим. Обратите внимание: как будто реальность
ответила, что есть вещи, которые не надо делать, притом, что они интересны.
Я
говорила сейчас о глобальной позиции «Дождя». А в остальном – каждый труд
должен быть оплачен. Но если «Дождь» будет настаивать на том, чтобы платили за
то, что будем смотреть, кто-то будет платить, кто-то нет. Главное – чтобы был
выбор, чтобы «Дождь» не остался единственным альтернативным источником
информации.
Ангелина Громова:
Я хотела бы Вас спросить о взаимосвязи
счастья и творчества. Многие творящие люди склонны к депрессиям, постоянным
переживаниям. И люди, которые заключены в некую авторитарную систему, может, не
на глобальном политическом уровне, это может быть система, которую работодатель
создаёт на работе, где от человека не требуется раскрытие творческого потенциала.
Какова Ваша оценка взаимосвязи между счастьем и творчеством? Является ли для
Вас «человек творящий» неким сверхчеловеком?
Мария Штейнман:
Начнем с того, что «человек творящий»
не сверхчеловек, потому что мы тут все такие. Иначе мы бы тут не собрались. Так
что, точно не сверхчеловек. Что касается вопроса о счастье и творчестве, мне
кажется, что тут вы затронули очень интересный момент. Дело в том, что у человека,
который творит на более высоком уровне, несколько другие обязательства перед
собой и перед миром. Поэтому далеко не всегда получается, что он свою личную
реальность может привести в соответствие со своими способностями. Иногда он об
этом просто не задумывается, иногда его мир проверяют на прочность. Здесь нет
единой системы и единого объяснения. Не надо бояться творчества, и проблемы – это
вовсе не обязательное условие счастья творца.