Политические институты в России.
Дмитрий Борисович ОРЕШКИН
Руководитель аналитической группы «Меркатор»
Дмитрий Орешкин:
Доклад называется «Политические институты», но это слишком широко. Невозможно все описать сходу. Я постараюсь описать только полтора политических института. А именно – выборы, избирательную систему и, отчасти, Церковь.
Тех, кого это касается, поздравляю с Праздником православной Пасхи. Сам я человек неверующий, но считаю, что это очень глубокая проблема, и к ней надо относиться очень серьезно. Церковь является политическим институтом в частности, но еще в большей степени – культурологическим. Для России это вопрос очень болезненный и очень важный. Но это на потом.
Самое важное – это конкретика. Конкретика касается выборов. Институт выборов – уникальное в нашей стране явление, где реформа была завершена, проведена до конца. В начале 1990-х годов был принят закон. Этот закон из центра инноваций, которым является Москва, распространился по всей России. По законам инновационной волны он был заторможен, эти технологии голосования были заторможены и превращены в свою противоположность на периферии. Теперь мы наблюдаем, как идет обратный процесс – разрушение института выборов и, если угодно, его провинциализация.
То есть, можно говорить даже про географию выборов. Москва дала импульс. Этот импульс демократизации на местах был благополучно погашен. Сейчас идет возвратная волна из провинции в Москву с тем, чтобы наши даже московские выборы становились все более и более провинциальными в смысле социальной культуры. Когда я говорю слова «провинция» и «центр», я никаких обидных смыслов не вкладываю, это просто понятийные термины.
Перейдем к императиву, который касается выборов. Я буду показывать картинки и карты, рассказывать про них, и вы довольно быстро все это поймете.
Можно назвать географию электоральной культурой, можно назвать география такого политического института, как выборы. Дело в том, что мы очень разные, как выясняется. То есть, нам всем кажется, что мы примерно одинаковые, что все люди думают примерно так же, как я думаю. Что москвичи, которые придумывают какую-то модель голосования, полагают, что люди, которые живут в Дагестане, примерно такие же, как москвичи и будут понимать эту модель так же, как мы ее понимаем. На самом деле оказывается совершенно не так. Это одно из важнейших имперических открытий, которое, я хотел бы, чтобы у вас осталось в головах.
Дико разная страна. Причем, на базовом уровне. На понятиях – что хорошо и что плохо, что правильно и что неправильно. Это видно на основе электоральной статистики. Слава Богу, эта замечательная реформа избирательного права привела нас к тому, что публикуются все данные по выборам. Просто результаты протоколов опубликованы. В этих протоколах, как в слезе ребенка, зафиксированы все наши отличия, как мы ведем себя на выборах. Мы как социум. Понимая, что мы – это избиратели. Мы – это власть. Потому что она из нас же произрастает. Мы – это журналисты. Мы – это милиция. Когда все это вместе взаимодействует, в конечном итоге каким-то срезом этого итога взаимодействия являются результаты выборов. Они в разных местах – разные. Я попытаюсь о них вам рассказать.
В 2002 году «Коммерсантъ» опубликовал такую штуку. Рейтинг поддержки. При этом черным выделены так называемые демократические страны, где избираются лидеры. Синим – недемократические, где лидер страны не избирается, а наследуется, то есть король или королева. Соответственно, черное – результаты голосования, демократического процесса. Голубое – результат социологических опросов.
Например, в Англии спрашивают: «Вам нравится королева Елизавета Вторая?», и 90% англичан говорят: «Да, нравится». «Коммерсантъ» это и записал. А про Фиделя Кастро Рус никто не спрашивает, нравится он или не нравится. Там просто выборы. И получается, что его поддерживают 100% кубинцев. Или покойного Сафармурада Ниязова, Туркмен-баши, — там тоже свыше 99%. Не понятно сколько, потому что цифры не опубликованы, но сказали, что 99% поддержали на выборах его.
Что это значит? При этом в тех странах, где голубым цветом обозначена высокая популярность монархов, которые, как известно, в этих странах царствуют, но не правят, — там вы никогда не увидите стопроцентной поддержки премьер-минстра. То есть, монархия пользуется любовью и уважением, возможно, потому что ничего не делает, а просто символизирует страну. А вот реально правящих страной людей поддерживает в лучшем случае 50%, редко – 60%. А в основном, 30-40%.
А вот в странах народной демократии – наоборот. Там все демократично, монархов нет, но зато 100% поддерживают правящего реального управляющего страной Олива, Ким Чен Ира или Кастро.
Что важно для нас? Мы смекаем, что когда 100%, то это не совсем здоровое. Так не бывает, чтобы на выборах 100% проголосовали. Мы не будем себя мучить вопросом: «нарисовали» эти 100% Фиделю Кастро или народонаселение действительно его так любит. Потому что может быть и то, и то. В условиях, когда у тебя нет альтернативных средств массовой информации, когда говорят, что кругом враги и только благодаря Фиделю Кастро мы выживаем, у людей может быть вполне добросовестное заблуждение, что, действительно, отец родной, его надо поддержать, потому что иначе нас немедленно уничтожит Америка.
А может быть и попроще вариант. Люди не голосуют, но им не очень нравится Фидель Кастро, а результаты голосования исправляют. И мы по этой цифре – 100%, не скажем, как это сделано. Но мы скажем, что эта цифра нас несколько удивляет.
Следующая картинка. Аналогичная ситуация у нас в стране. У нас очень сложная география голосования. Есть избирательные участки, где вы голосуете, это школы. Их у нас 95-96 тысяч в зависимости от выборов. Эти участки объединяются в так называемые территориальные избирательные комиссии. Бывает 30 участков, бывает 100 участков в этой территориальной избирательной комиссии, так называемые ТИКи. У нас уже около 3 тысяч ТИКов. От 2700 до 3000 колеблется их число.
Это очень дробное деление страны. Можно, имея статистику по каждому из ТИКов, оценивать географию качества выборов. Не результатов, а качества выборов. Как мы это пытались сделать?
Для каждого ТИК а публикуется в Интернете протокол. Мы можем брать из этого протокола цифры, которые нас интересуют. Например, сколько проголосовало за Зюганова, сколько проголосовало за Ельцина, сколько проголосовало за Путина или за Жириновского. Но нас этот вопрос не занимает, потому что нас не занимают политические результаты этих выборов. Нас занимает, как эти выборы были организованы. Как мы пытаемся это оценивать?
Первое. Берем показатель – явка. Если явка 100%, мы понимаем, что что-то здесь сомнительно. По понятным причинам. Если явка 0%, мы тоже понимаем, что это сомнительно. В среднем по стране явка 60%. Мы можем посмотреть, как каждый из 2700 ТИКов отскакивает от средней явки по стране. Скажем, 60% — средняя, а в данном ТИКе – 99% или 100% явка. Мы думаем: ага, что-то здесь удивительное. Мы ничего плохого про этот ТИК не скажем.
Второй показатель – доля недействительных бюллетеней. Что такое недействительный бюллетень? Пришла бабушка на избирательный пункт, видит список партий. Например, «Единство» на первом месте стояло, а в середине была спрятана «Единая Россия». Бабушка полна желания проголосовать за Владимира Владимировича Путина и Партию «Единая Россия». Она берет бюллетень и видит «Единство». Она говорит: то, что нужно! И ставит галочку. А потом смотрит, а там еще «Единая Россия». Она говорит: Ой, а я ж хотела за «Единую Россию». Она ту галочку зачеркивает и ставит вторую галочку в другом месте. Такой бюллетень называется недействительным. Потому что по закону каждая пометка в окошке напротив партии воспринимается как волеизъявление. Если у вас в дух окошках волеизъявление, то этот бюллетень нельзя интерпретировать однозначно: за кого же эта бабушка проголосовала – за «Единство» или за «Единую Россию». Его перекладывают в кучку и говорят: «Этот бюллетень недействительный».
При нормальных условиях 1-2 человека из сотни путаются с этими бюллетенями. Некоторые люди их целеустремленно портят. Они ставят 2 или 5 галочек, и бюллетень становится недействительным. Если недействительных бюллетеней около 1-2%, значит, это вполне здравая процедура. Если их 15%, то есть каждый седьмой избиратель испортил бюллетень, то что-то здесь нездоровое. Или люди раздражены, поэтому портят бюллетени. Или, что чаще бывает, члены избирательной комиссии корректируют наши результаты голосования.
Как это делается? Проголосовал человек за нежелательного с точки зрения членов комиссии кандидата. Например, за Зюганова. Получается, у Зюганова 30% поддержки. Это плохо, начальство будет ругаться. Мы берем зюгановские бюллетени и ставим везде вторую галочку «за Жириновского». И тогда не понятно, за кого проголосовал человек – за Зюганова или Жириновского. Если 10% таких бюллетеней поправить, то Зюганов получает вместо 30 20%, а доля недействительных бюллетеней увеличивается на 10%.
Мы сравниваем каждый конкретный ТИК со средней по стране долей недействительных, и видим, что если он сильно отскакивает от средней величины, то начинаем думать, что здесь что-то странное.
То же самое бывает, если недействительных бюллетеней 0%. Это значит, что та самая бабушка, которая сослепу ошиблась при заполнении, не голосовала или она неимоверно грамотная. Например, на избирательном участке 2 тысячи человек, и ни одного недействительного бюллетеня. Так не бывает. Всегда кто-нибудь ошибется. Если нет ни одного недействительного бюллетеня, я, исходя из своего опыта, буду предполагать, что, скорее всего здесь вбросили очень большое количество «правильно» заполненных бюллетеней. Когда правильно их заполняют, то ошибок, естественно, не делают.
Номы не интерпретируем. Мы говорим, что если доля недействительных бюллетеней в данном ТИКе слишком сильно отскакивает от средней вверх или вниз, это подозрительно. Средняя у нас в стране сейчас 2-3%, что многовато. Но если она 0 или 10, то этот ТИК откладываем в кучку сомнительных.
То же самое с долей голосов «против всех». Последние выборы вообще проходят без голосов «против всех», потому что эту графу отменили. Понятно, что чем больше «против всех», тем больше раздражение. Что-то это значит.
Следующий параметр – это доля голосов за лидера. Условно говоря, это монолитность голосования. О чем речь?
Вот 1997 год. Выборы в Кабардино-Балкарии президента Республики. В списках один кандидат, он же действующий президент Валерий Мухаметович Коков. За него голосуют люди при явке 97%, и он получает 98%. Недействительных бюллетеней – 2%. Мы можем понять, что такая высокая доля голосов за лидера, то или он там горячо любим, как Кастро или Ким Чен Ир, или там были какие-то манипуляции с результатом голосования. Я не могу сказать: были манипуляции или нет. Но я вижу, что доля голосов за лидера, монолитность голосования, очень высока. Это странно. Я этот ТИК откладываю в сторонку, потому что он вызывает у меня сомнения.
И, наконец, отрыв лидера от средней по стране величине. Например, где-то Путин получает в среднем 60%, а есть такие ТИКи, где он получает 100%. Понятно, что слишком большой отрыв. Он заставляет меня думать, что там тоже какая-то странная ситуация с подсчетом голосов.
Набрав этот массив данных по каждому из ТИКов, мы запускаем статистическую программу, которая в пятимерном пространстве из этих пяти показателей каждый ТИК сравнивает со средней по стране. И чем дальше этот ТИК по всем пяти векторам отстоит о средней, тем он страннее. То значит, что там и явка очень высокая, и недействительных там слишком много или мало, и голосов «против всех» либо слишком много либо слишком мало. Доля голосов за лидера сомнительно высока. И так далее. Грубо говоря, мы имеем избирательный участок, где явка 99%, за лидера – 100%, отрыв лидера от средней величины – 40%, потому что в среднем по стране он получил 60. И так далее.
Это все, конечно, корелирующие показатели, но таким образом по пяти параметрам собрав в кучку, мы можем получить и выделить те самые ТИКи, которые в этом пятимерном пространстве максимально отличаются от средних показателей по стране. Это понятно.
Но, коль скоро мы выдели ТИКи, мы, естественно, можем положить их на карту. Здесь мы сталкиваемся с первыми удивительными вещами.
Вот это очень дробная карта. Здесь субъекты нанесены в границах субъектов федерации, но на самом деле мы их в модель не закладывали. Мы просто ТИКи считали. Потом нарисовали на карту, рассчитав так называемый интегральный индекс странности или, как мы ее назвали, электоральной культуры, исходя из ТИКов. Чем больше этот интегральный индекс странностей, тем краснее пятнышко. Что удивительно? Из этих красных ТИКов, которые систематически отскакивают от среднего по стране, вне зависимости от нашего желания, складываются контуры субъектов федерации.
Например, Дагестан. Здесь видны только отдельные желтые пятнышки. Махачкала довольно светлая. А все остальное очень красное. То есть, все эти несколько десятков ТИКов отличаются систематическими странностями.
Или, например, удивительным образом Кемеровская область сложилась. Сибиряки – те же самые люди, что и в Кемерове, что и в Томске или Красноярске, Новосибирске, в Алтайском крае. Но стоит пересечь административную границу, и оказывается, что индекс электоральной управляемости, то есть повышенные явки, повышенная монолитность голосования, кончает работать.
Из этого мы сделали вывод. Во-первых, метод работы. Потому что появляется какая-то осмысленность в географии. Не просто случайные ТИКи разбросаны по стране, что можно было бы предположить, а собираются в кучку. И эти кучки более или менее совпадают с границами субъектов федерации.
Здесь кусочек Татарстана, здесь кусочек Башкортостана, здесь кусочек Орловской области. Причем, все это связывается с именами лидеров регионов. Например, Аман Тулеев, Егор Строев – сильные лидеры. Мы для себя делаем удивительное открытие, что вместо того, чтобы эти странные ТИКи были как-то беспорядочно рассеяны по стране, они концентрируются в определенных субъектах федерации. Поэтому мы решили, что этот факт каким-то образом связан с фактором административного устройства.
Проверяем эту гипотезу. То была карта выборов в Думу в 1995 году. Естественно, для каждого избирательного цикла мы эту карту построили, и сейчас их посмотрим. Обратите внимание, что и Москва, и Петербург практически в 1995 году не имели территориальных избирательных комиссий, которые отличались бы этими показателями избыточной странности. Они были абсолютно средние. Это не значит, что они демократические или антидемократические, они голосовали примерно так же беспорядочно, как и вся страна в целом. Там не было, что все за Ельцина или все за Зюганова. Кто-то за Ельцина, кто-то за Зюганова, кто-то за Жириновского, то есть был разброд.
А вот в тех регионах, где помечено красным цветом, там высокая монолитность, высокая явка и прочие параметры, о которых я рассказывал.
Переходим к 1996 году. Это уже президентские выборы. Первый тур. Во-первых, мы видим, что гораздо больше красного цвета. Понятно, почему. Потому что партийные предпочтения у людей расходятся более разнообразно, а с президентскими выборами было понятно: вот вам или Ельцин, или Зюганов. Два главных противника. Поэтому изначально была более высокая монолитность.
Но, во-первых, та же Махачкала, также уверенно читается. Есть красная зона к югу от Москвы. Новокузнецк, Кемерово – перестали быть сильно управляемыми. Зато увеличились электоральные странности на северах. Москва стала ярко-красная, что удивительно. А Питер остается умеренно странным, то есть соответствует средним по стране цифрам. Самая серединка – сибиряки, это белые пятна. Это расклад всех пяти показателей такой, как в среднем по стране.
То есть, на президентских выборах показатели странности, монолитности, явки в 1996 году были выше, чем на думских в 1995 году.
Дальше. 1999 год. Выборы в Думу. Москва и Питер – как в среднем по стране. Желто-белое. За исключением Южного Бутово почему-то. Не могу предложить объяснения.
Вот выскочила Тува. В 1999 году здесь баллотировалась партия «Единство», а в тройке был Сергей Шойгу. Сергей Шойгу – тувинец. Во-первых, эта партия была очень популярна среди местного населения. Во-вторых, конечно, Шойгу пользовался монолитной поддержкой местного административного корпуса. Поэтому «Единство» набрала очень высокий результат при очень высокой явке, при минимуме недействительных бюллетеней и прочих признаков того, что мы называем управляемым голосованием.
Четче читается Башкирия – красным цветом. Четче читается Казань – красным цветом. И остатки размытого пояса к югу от Москвы.
При этом, красные цвета вовсе не означают политических предпочтений. Шойгу тогда, как и все «Единство» была антикоммунистической партией. Соответственно, если бы мы рисовали карту политических предпочтений, эта территория у нас была бы синяя. А вот Уфа, скорее, была бы красная, потому что она за коммунистов голосовала. Но нам сейчас не важно, за что они голосовали, за кого они голосовали. Нам важно – как они голосовали.
Голосовали они с повышенной явкой, с повышенной монолитностью и прочими показателями.
Обратите внимание на Москву и Питер. 1999 год. А это расклад 1999 года по партиям. Тува – голубая. Это значит, что за «Единство» проголосовали. А здесь проголосовали за коммунистов. То есть, политическое содержание выборов. Желтое – это «Отечество – Вся Россия».
Вы помните, что на предыдущих выборах и Москва, и Питер были примерно одинаковых цветов в смысле монолитности, в смысле электоральной управляемости или в смысле электоральных странностей. Но политический результат радикально разный. В Москве в 1999 году голосовали за «Отечество – вся Россия», потому что Лужков был лидером. В Питере в ту пору голосовали за «Медведя», за «Единство» и за Союз правых сил. По партийным предпочтениям. Но по манере голосования что Москва, что Питер в ту пору были абсолютно одинаковы.
Это я для примера, чтобы было понятно, что такой результат политический, а что такое результат того, что мы называем электоральной культурой. То есть, поведения на выборах.
Возвращаемся к электоральной культуре. Выборы президента в 2000 году. Москва вся красная, потому что здесь удивительная монолитность. Люди удивительно поддерживать одного человека, а именно Путина. А Питер остается средним по стране, ничем особенно не выделяется.
Дальше карта нам знакома. Дагестан, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкессия, Северная Осетия, Ингушетия, Калмыкия, Башкортостан, Татарстан, Мордовия – это красные пятна. На Севере, на Чукотке очень высокая явка. Там начинает действовать то, что мы называем электоральным административным ресурсом.
В общем, по географии получается устойчивая картинка. На президентских выборах везде побеждает Путин: и в Махачкале, и в Москве, и в Питере. Кое-где остались красные пятна Зюганова. А здесь – один человек по фамилии Тулеев. Он губернатор. И вот в Кемеровской области все ТИКи, как один, монолитно выступили за Тулеева. При том, что здесь повышенная электоральная избирательность. То есть, высокая явка, высокий отрыв победителя. Тулеев лидировал. Но только здесь. Там, где кончается граница его административного влияния или особой электоральной культуры Кемеровской области, этого нет.
Вы смекнули, к чему я веду.
2003 год. Выборы в Думу. Москва ничем себя не выделяет. Карта сразу бледнеет. Читаются все те же самые географические точки странной электоральной культуры. Электоральная управляемость повышена в Дагестане, на Северном Кавказе, пояс – Татарстан, Башкортостан, Мордовия, Марий Эл, Кемерово, Тува. И те же пятна по северам. География удивительно выдерживается от выборов к выборам.
2004 год. Выборы президента. Тут и говорить нечего. Немножко расползлась зона севера нефтегазовые. Ямало-Ненецкий, Чукотка, Тыва, Башкирия, Татарстан, Мордовия, Орловщина и Кавказ. Чечня данных не представляла в те поры, поэтому там белое пятно. Москва – лидер по электоральным странностям в 2004 году. То есть, сказка о том, что Москва есть цитадель демократии ошибочна. Скорее, Питер. Питер ведет себя добросовестно до определенного момента, о котором расскажем позже. А Москва уже входит в зону странного поведения в электоральном смысле, как и Дагестан.
2007 год. Здесь уже нет голосов «против всех». Нам пришлось от пяти параметров перейти к четырем и пересчитать по-другому. Поэтому карта выглядит немножко по-другому, но то же самое. Даже скучно. Вот Северный Кавказ, повышенная электоральная управляемость в Калмыкии, Башкирии. Читается все по контурам субъектов федерации. Вплоть до того, что желтый аппендикс, вылезающий из Челябинской области в состав Башкирии, это просто административная граница. То есть, люди примерно одинаковые живут что здесь, что там, но избирательные комиссии разные. Соответственно, статистические результаты разные. Вот Татарстан – супер-управляемая территория, к Саранску – супер-управляемые территории.
Впервые появляется Тюмень. Там явка под 90%, за «единую Россию» — 90% и так далее. Почему Тюмень? Потому что глава президентской администрации – господин Сабянин, который когда-то здесь был губернатором. Соответственно, он обеспечивает и высокую явку, и повышенный результат голосований за своего босса.
На что следует еще обратить внимание? Вот города всегда ведут себя несколько менее монолитно, менее управляемо, чем окружающие территории.
Вот Башкирия и Уфа – бледная розовая. Казань – тоже бледная розовая. То есть, индексы электоральной управляемости здесь ниже. Светлые точки мы видим на красном фоне – Екатеринбург, Томск, Новосибирск, Нижний Новгород, Волгоград, Воронеж их так легко не заставишь голосовать с монолитной явкой и монолитной поддержкой одного человека. Горожане – люли образованные, продвинутые, относительно независимые, и голосуют так, как считают нужным.
Видно, что Питер несколько свободней, а Москва несколько сложнее организована.
Последнее. 2008 год. Президентские выборы. Мне стыдно повторять. Все то же самое. Тюмень, Уфа, аппендикс из Челябинской области, который втыкается в территорию Башкирии. Вот светлое пятно Уфы, Казани на фоне Татарстана. Вот красная Мордовия. Вот Северный Кавказ, куски Тувы, Ямало-Ненецкий округ и Чукотка.
И Москва. Насколько Питер по результатам достаточно разнообразен. Напомню, что здесь относительно неплохо выступили коммунисты. А Москва в целом разнообразнее.
Что мы должны сказать? Как минимум, в стране есть два типа электоральной культуры. Относительно свободные территории, как правило, городские, где часть людей голосует за одних, часть людей – за других, часть – за третьих. Там явка не слишком высокая. Там результаты голосования не всегда предсказуемы.
И огромный объем территорий, особенно связанных с республиками, где явка под 90-100%, монолитность голосования под 90-100%. И они повторяются от выборов к выборам, от цикла к циклу. Причем, тенденция идет к увеличению индексов управляемости.
Легко посчитать, в каких субъектах федерации ТИКи со странным электоральным поведением чаще всего встречаются. Максимальный показатель – Ингушетия – 1000. На 17-м месте – Таймырский АО. Получаются почти только республики, но есть еще Орловская область и Кемеровская область.
Отсюда не следует прямой вывод, что если республика, значит, повышенная электоральная управляемость. Республики Карелия, КОМИ, Удмуртия, Хакасия никогда в такой список не попадали. Ни на картах мы их не видели, ни при формальном пересчете. Почему-то они себя ведут не так, как Калмыкия, Адыгея, Кабардино-Балкария. Есть гипотеза. Она связана с тем, что, видимо, культура другая. То есть, там в основном живет русское население, меньше сельского населения со своими традициями. Соответственно, ими труднее манипулировать. Сельским населением всегда легче манипулировать, особенно если оно говорит на национальном языке и не смотрит федеральные каналы по телевизору. Они слушают, что говорит местный руководитель. То есть, нет прямой связи между культурой голосования и формальным статусом.
С другой стороны, есть не республики – Кемеровская и Орловская области, которые ведут себя почти так же, как Ингушетия с точки зрения электорального поведения масс.
Что такое электоральная управляемость или особая электоральная культура?
2003 год. Избирательная территориальная комиссия Дагестана. В ней 10 участковых избирательных комиссий – УИК. Это довольно глухая провинция даже в Дагестане. Всего 8800 избирателей. Они распределены таким образом по участкам. Что мы видим? Недействительных бюллетеней из 1400 – 0%. Я думаю: странно, ни один человек, ни одна деревенская бабушка не напутала ничего с бюллетенем. И нули повторяются по всем десяти избирательным участкам. Удивительно.
Партия «Единение» — нули. Ничего не получила. Зато Союз правых сил получил какие-то значимые числа. И только он. Все остальные – Партия пенсионеров, ни один из 8800 человек ни на одном избирательном участке за пенсионеров не проголосовал. Ни один за «Яблоко» не проголосовал. Ни один за Аграрную партию, за ЛДПР. Зато за «Единую Россию» — значимые числа. И за КПРФ. «Против всех» — ни одного человека.
Это типичный пример самого странного в электоральном смысле ТИКа. Здесь будет высокая явка. Здесь будет повышенная монолитность голосования – только за 3 партии. Здесь нули за недействительные бюллетени, что странно. И так далее.
В упрощенном виде, пересчитанный в проценты, протокол выглядит вот так. Явка суммарная по ТИКу – 98% (колеблется от 100 до 90%). Недействительных – нули. «Единая Россия» — 80% по каждому участковому избирательной комиссии. КПРФ – 15%. СПС – 5%. Все остальные – нули. Вот это и есть.
Ответьте себе на вопрос: как такие результаты могут получиться? Чтобы на всех 10 участках все пришли и везде было одно и тоже: СПС – 5%, КПРФ – 15%, «Единая Россия» — 80%. Все остальное по нулям.
Я считаю, что невозможно таких результатов добиться при нормальном голосовании. А вот если нет никаких выборов, а садятся члены избирательной комиссии и пишут протокол, причем, знают, что у «Единой России» должно быть 80%, у СПС – 5%, у КПРФ – 15%. Причем, сказали не из Москвы, а из местного руководства, потому что СПС – это РАО ЕЭС, а РАО ЕЭС провело на льготных условиях электроэнергию, за что им и отдали 5% голосов. То есть, на самом деле это вообще не выборы. Это результат волеизъявления начальства. Это реальная ситуация 2003 года в Дагестане.
В 2007-2008 годах таких ситуаций стало больше. Причем, на порядок. Появились десятки таких ТИКов. В 2003 году это был единственный ТИК, мы специально его нашли, чтобы показать. Потом, кстати, там возникли стихийные события, потому что при помощи выборов нельзя было поменять власть. Ее пытались поменять с помощью массовых шествий. В результате была борьба с милицией, двоих человек застрелили. То есть, если у вас нет выборов, то у вас будут иные способы попытки поменять правящую элиту. Это крайний случай того, что мы называем электоральной управляемостью.
Теперь мы можем посчитать, сколько ТИКов с высокими показателями электоральной управляемости было на разных выборах. Первое, что бросается в глаза, — общий тренд к росту. Но при этом идет явное колебание. Как думские выборы, так у нас высокоуправляемых ТИКов порядка 400. В 1995 году – 396, в 1999 году – 388, в 2000 году – 400. Как президентские выборы, так у нас показатель управляемости скачет. Видимо, это связано с самим показателем. Понятно, что когда состязаются два человека – Ельцин и Зюганов, ты или за одного, или за другого. Поэтому остальные получают минимум. Поэтому высока монолитность голосования. То есть, сам по себе индекс так рассчитывается, что на президентских выборах он всегда будет выше.
Но в 2007 году видим, что и на думских выборах этот индекс подошел к тысяче от 400. И управляемость выросла.
На президентских выборах в 2004 году – 1600, в 2008 году – 1400. Это не сильно значимые.
Мы можем сделать вывод, что общая тенденция понятна. Общая тенденция – к росту управляемости выборами.
Как это выглядит в реальности? Вот были президентские выборы в Москве. По официальным протоколам проголосовало 4 млн. 600 тыс. человек. При этом, на разных участках сильно различались результаты странным образом.
Пример. Есть два соседних избирательных участка. Они расположены в одном здании – в Доме архитекторов. Один № 87, другой № 88. Оба географически принадлежат к одной и той же улице – Спиридоновка, Малая Никитская. Они абсолютно одинаковые. За одним исключением. Руководители избирательных участков разные и наблюдатели разные.
И вот мы видим. На участке № 87 – явка в 10 утра составляет 4%. Это нормально. Так обычно и бывает в Москве. К концу дня явка – 44%. То есть, на участке № 87 проголосовало всего 44% людей. При этом Медведев набрал 57%, Зюганов – 30%, Жириновский – 7%. То есть, нормальное голосование.
Соседний участок № 88. Явка на 10 утра – 19%, то есть почти в 5 раз больше. К закрытию явка – 96%, то есть более, чем в 2 раза выше. У Медведева – 94%. У Зюганова – 5%. У Жириновского – 1%.
Вы можете думать все, что угодно. Люди одни и те же – москвичи. Комиссии разные. Считают по-разному. Как считают? Как понять, насколько искажают наши результаты люди, которые считают голоса? Здесь я уже прямо могу говорить про искажения. Хотя, по цифрам можно сказать, что странности есть, но за руку схватить нельзя, что ты фальсифицируешь. Поэтому мы пользуемся термином «манипулируют».
Есть очень простой подход именно в Москве. У нас есть КОИБ – комплексы обработки избирательных бюллетеней. Это сканеры. Туда бросаешь бюллетень, машина сканирует его и автоматически делает электронный протокол. Люди боятся, что именно этот протокол легче всего сфальсифицировать. Можно, безусловно, но сложнее, чем обычный. Вот обычный протокол написали, а сверху говорят: «Нет, неправильно. У Медведева должно быть больше». Они переписали. С электронным протоколом трудно это сделать, потому что машина тупая, ей не объяснишь политическую необходимость. Значит, надо стирать предыдущий файл, а электроника это фиксирует. Надо вводить новый файл. Или, если вбрасывать бюллетени, то надо каждый по одиночке туда запустить и просканировать. А если надо вбросить 500 бюллетеней, то это трудно.
Поэтому с КОИБ труднее работать. В Москве, как на грех, треть избирательных участков оснащена этими КОИБ. То есть, 1,6 млн. человек голосовали с помощью КОИБ. И можно легко разбить Москву на 2 части: электронную Москву и неэлектронную Москву. Поскольку объем выборки огромный, статистики вам скажут, что любые расхождения очень значимые получаются.
Считаем отдельно – КОИБ, отдельно – остальные.
Официально по протоколам в Москве в среднем явка 66%. Там, где работали КОИБ – только 57%. То есть, явка на 9% меньше. Те 1,5 млн. избирателей, которые голосовали на участках с КОИБ, продемонстрировали явку на 9% ниже.
Медведев по Москве в целом получил 71,5%. На участках с КОИБ – 66%. То есть, разница почти в 6%.
Зюганов в целом по Москве – 16%, на КОИБ – 20%.
И так далее. Что значит в целом по Москве получить 71% при том, что на участках с КОИБ – всего 66%? Это значит, что на остальных участках, где не было КОИБ, Медведев получил не 71%, а больше – около 73%. Значит, на участках без КОИБ Медведев получает 74%, а с КОИБ – 66%.
Если мы пересчитываем и считаем, что вся Москва голосовала бы так, как на участках с КОИБ, то получается следующее. Во-первых, явка на 640 тыс. человек меньше была бы по Москве. Все эти 640 тыс. человек лишних по сравнению с КОИБовским эталоном почему-то проголосовали за Медведева, все как один. Соответственно, 640 тыс. человек приписано, на самом деле, к голосующим. И все они все проголосовали за Медведева. То есть, не часть из них, а все как один. Это, на самом деле, мертвые души, которые голосуют так, как им сказали.
Дальше легко пересчитать, каков был бы общий результат по Москве, если бы везде были КОИБ. Медведев получил бы на 6% меньше. Зюганов – на 3% больше. Жириновский – на 1,5% больше. И так далее. В количественном смысле это серьезный приварок. Потому что тогда у Зюганова было бы 20% (против 16,5% официально).
Оказывается, что даже в Москве очень сильна роль административного ресурса. Люди голосуют так, как они голосуют, а за них потом вносятся коррективы. Там, где был электронный контроль, эти коррективы внести труднее.
Это не значит, что Медведев не победил. Он набрал больше 50% заведомо. Но это значит, что он набрал в Москве не 67%, а порядка 60%. Это значит, что явка была не 66%, а порядка 55-56%. То есть, на самом деле нас за счет манипуляций довольно сильно обманывают. Уместно напомнить, что списки в поддержку кандидата на президентских выборах браковались, если 5% списка признано неправильным. А здесь только по явке больше 10% приписка.
Вот такая печальная история.
Получается, что Москва сейчас голосует если не по дагестанскому сценарию, то стремится к нему. Москва теряет свое лидерство с точки зрения создания эталона электорального поведения. Теперь принято вести себя для организации выборов примерно так, как в Дагестане или в Тюмени. То есть, обеспечить максимальную явку любыми средствами, в том числе приписками, и максимально монолитную поддержку того, кого надо. Эта тенденция нарастает.
Эта тенденция очень опасна, потому что она означает, что с помощью выборов эта власть, даже если потеряет реальную популярность, от власти не уйдет. А значит создается потенциальная серьезная угроза, когда мы с вами не будем верить результатам выборов. Вот будут следующие выборы, если они будут. За это время власть может потерять популярность. Уже сейчас теряет, потому что инфляция, цены растут, люди начинают ежиться и говорить, что все это как-то не очень правильно. А результаты на выборах блистательные. И нам по телевизору говорят: монолитная поддержка и так далее. Но люди сейчас верят, потому что Путин популярен, Медведев – молодец. Они симпатичные. Но первые сомнения появляются. А через два года их будет больше. А через четыре года, когда будут следующие выборы, и нам опять покажут очень красивые результаты, мы скажем: «Это фуфло». И мы не поверим этим результатам. А нам скажут: «А нам плевать – верите вы или не верите. Вот результаты. Все замечательно». Как на Кубе, как в Северной Корее, как в Советском Союзе – монолитная поддержка. Все хорошо.
И тогда мы должны признать, что власть может править так, как ей нравится, не обращая внимания на нас. Или нам надо другие политические институты искать для того, чтобы на эту власть повлиять. Таким образом закладывается сценарий для «оранжевых» событий, как в Киеве. Потому что там основная проблема в том, что люди не верили результатам выборов. И, в общем-то, были правы. Сейчас у нас то же самое накапливается.
Теперь проблема совести и, соответственно, веры.
Современность усложняет жизнь человека и заставляет его быть лояльным по многим параметрам. Я хочу быть лояльным своему государству. Я хочу быть лояльным своему президенту. Но при этом я, как исследователь, должен быть лоялен фактам и теории вероятности. С помощью теории вероятности я понимаю, что такие результаты, которые показаны в дагестанском ТИКе, не бывают. Значит, это фуфло.
С помощью теории вероятности я понимаю, что не могут два соседних участка в Москве, один дать явку 43%, а другой – 99%. При том, что они ничем не отличаются. На одном 94% поддержки Медведева, а на втором – 65%. Так тоже не бывает. Это легко считается.
Я должен выбирать. Или я говорю: «Вы жульничаете с выборами». То есть, я ухожу в диссидентскую позицию. Или я должен сделать вид, что не понимаю, что происходит. Или я должен быть просто идиотом, который действительно не понимает, что происходит.
В этой ситуации очень важна проблема нравственного выбора. В Москве были люди в участковых избирательных комиссиях, которые честно посчитали голоса. Это очень тяжело, потому что ты выступаешь против не просто государства, а против своего окружения. Тебе говорят: «Ты что, самый умный? Вот из-за тебя наша школа получит нагоняй от руководства. Мало того, в соседней школе, где все нормально, там премию дали всем членам участковой избирательной комиссии, а нам не дали». И вот друзья скажут: «Ты не понимаешь, что это ничего не значит, все эти выборы?» и так далее. И тут человек должен сказать: «Я понимаю, что выборы что-то значат». И он делает очень тяжелый нравственный выбор – он идет против ветра во всех смыслах. Не только против давления власти, но и против давления своих близких, жены, еще кого-то.
Кто такой председатель избирательной комиссии? Как правило, это директор школы. Надо быть очень упертым, как старый коммунист, чтобы довести это дело до конца. А молодежь, как правило, очень гибкая: какая разница? Гори огнем, все понимают, что эти выборы ничего не стоят. И так далее.
Это ведь моральная, а, следовательно, религиозная. Меня пугает больше всего то, что у нас про религию рассуждают как раз те люди, которые такого рода выборы и организуют. Вот господин Чуров, которого я хорошо знаю. Симпатичный дядька, любит фотографироваться на фоне божьего храма, любит стоять в божьем храме, держа свечку. И при этом он прекрасно знает, как такие результаты получаются. Вот он для себя эту проблему лояльности решил таким путем. Он говорит, что Путин всегда прав. Учитывая, что Путин участвует в выборах, после таких слов ему следовало бы уйти в отставку, как руководителю Центральной избирательной комиссии. Но он не уходит. Он считает, что выполняет функцию поддержки государства, функцию поддержки православной веры и чего угодно.
Я ушел из ЦИК. Я больше с ним работать не могу, потому что считаю, что это отвратительно, бесчестно и по отношению к государству, и по отношению к православной вере. Отношение, в частности, к выборам. Это есть разрушение капитала доверия между обществом и властью. Это есть делегитимизация власти. Это есть создание предкризисной ситуации, которая раньше или позже прорвется. Наверняка на протяжение вашей жизни, даже в ближайшие несколько лет. Если мы не верим этим результатам, соответственно, мы соглашаемся терпеть эту власть до тех пор, пока она нас более или менее устраивает. Как говорят умные люди: «У них наверху своя свадьба, а у нас – своя свадьба». Но раньше или позже эти две свадьбы переплетаются и окажется, что мы на этой свадьбе чужие. Мы на этот процесс никак повлиять не можем. Как бы мы ни голосовали, результаты будут всегда такие, какие нужны людям, сидящим наверху. И здесь мы оказываемся с голой задницей на холодном ветру истории, потому что никак себя защитить не можем.
Спасибо за внимание. С удовольствием отвечу на ваши вопросы.
Вопрос:
Что должно произойти, чтобы члены ТИКов работали честно? Возможно ли это в России?
Дмитрий Орешкин:
Возможно.
История из жизни. Рассказываю примерно то же, что и вам, в Тамбове. Ко мне подходит человек лет 40 и говорит: «Я председатель ТИК. Я член партии «Яблоко». Я хочу рассказать, как нас тиранит местная власть». То есть, я в его представлении товарищ из центра. Из Москвы. Он думает, что я выслушаю его жалобу и расскажу Владимиру Владимировичу Путину, потому что я с ним каждый понедельник чай пью. Но он мне искренне рассказывает.
Выборы. За день до выборов звонят из центра и говорят: «У вас на участке тысяча человек, а вы сделайте 700». Понятно зачем. Потому что придут голосовать 400 человек. Если 400 из 1000, то явка 40%, а если 400 из 700, то больше 50%. И он это делает.
Я спрашиваю: «А зачем вы мне об этом говорите?» «Я хочу вам рассказать» — «Я прекрасно знаю, как это все можно фальсифицировать».
На самом деле, он в этой проблеме и мучается. Если он скажет, что это противозаконно, что делать не будет, то его политическая карьера кончится. Он никуда в Тамбове дальше не двинется. Более того, члены его же избирательной комиссии скажут, что он подставляет их руководство, что он их подставляет. Он, как приличный человек, понимает, что делает отвратительно, нарушает закон, но вынужден это делать. И потом мне, как отцу родному, в жилетку плачется. Это детство неистребимо, потому что мы страна глубоко провинциальная. Мы все время боимся, интуитивно боимся. Вот умный, молодой, красивый человек боится.
Что надо сделать? Во-первых, каждый десятый участок уже даже сейчас старается не жухать. Всего-навсего каждый десятый. А мы их даже не поддерживаем. За что не люблю либеральную общественность, потому что они говорят: «Вот все выборы фальсифицированы». Вот не все. Есть участки, где не фальсифицированы. А мы всех в одно помойное ведро сливаем. А это обидно людям. Вот он мучился, старался в своей области, получил по полной программе от всех или не получил, а они потом говорят: «Фу, какая тамбовская область, какие там отвратительные результаты показывают». Такая огульность суждения отвратительна с точки зрения московской либеральной тусовки по отношению к собственной стране. С одной стороны.
С другой стороны, страна сильно запугана. Что надо сделать? Я примерно понимаю, что надо делать. Надо просто начать чувствовать себя взрослыми людьми. Это очень легко сказать, но трудно сделать. Надеюсь, что ваше поколение сможет это сделать.
В советскую эпоху это было просто немыслимо. Это было просто диссидентство – пойти и вычеркнуть всех, зная, что все равно это не посчитают. Но для этого надо было быть «заточенным врагом советской власти» внутри себя.
А сейчас люди проще стали к этому относиться. Они не враги своего государства. Они не враги Путина. Они просто хотят, чтобы честно считали голоса. Этот процесс очень медленно идет, потому что это переворот в мозгах. А переворот в мозгах осуществляется гораздо медленнее, чем экономические изменения и так далее.
Что надо сделать? Сделать ничего нельзя. Кроме того, что медленно, спокойно разговаривать, объяснять простые очевидные вещи. Надо просто с уважением относиться к тому, как люди проголосовали.
Когда говоришь с членами этих ЦИКов, они говорят: «Это быдло нам будет определять, кто будет править? Они же все или идиоты, или фашисты». Когда они говорят со мной, либералом, то начинают меня пугать, что выберут фашистов. Вот пусть выберут, если только сохранится процесс честных подсчетов голосов на будущие выборы. Это приведет к тому, что люди почувствуют, что живут хуже. Через четыре года они исправятся.
Демократия это не есть механизм, гарантирующий правильное решение. Демократия – это механизм, наиболее оптимальным образом исправляющий неправильное решение. Это не позитивная установка. Это установка, позволяющая минимизировать негативные условия. Демократы 1990-х годов потеряли популярность – проиграли выборы. Нынешняя власть наоборот поступает. Она делает так, что эти выборы проиграть невозможно, даже если они потеряют популярность. Вот в чем основная претензия.
Извините, я не могу ответить, что надо сделать. Просто надо жить. Надо себя уважать. Надо свою страну уважать. Я уверен, что в первой половине вашей жизни все это переменится. Вопрос только в том, сможет ли эта власть мирным путем уйти от своих привилегий, не начав войну, чтобы замаскировать свои неудачи.
Горожан становится все больше. Горожанами манипулировать все труднее. Когда Москвой начали манипулировать, мы видим эти результаты и пишем о них. Думаете, мне не страшно писать? Страшно. Но думаю, что надо. Потому что новое поколение растет. Надо, чтобы они были свободнее. Как минимум, мы теряем клиента в виде ЦИК. Раньше мы с ним работали, теперь мы с ним работать не будем по понятным причинам. Но зато мы осознанно пишем то, что считаем важным. Думаю, что в ближайшее время получим по шапке. Что делать?
А вашему поколению будет легче. Вы нам спасибо не скажете, конечно, потому что дальше пойдете. Но это длинный разговор.
Вопрос: Волгоград.
По какому критерию определяются города, в которых используются КОИБ? Наш город крупный, там миллион жителей, но я не знаю ни одного избирательного участка, на котором был бы КОИБ. Почему они не вводятся повсеместно? Это дорого?
Дмитрий Орешкин:
Люди очень боятся этих электронных средств. Они думают, что раз электроника, значит, с ее помощью легко фальсифицировать. Нас самом деле, фальсифицировать легко по любому. Защитой от фальсификации – это не хитрые способы защиты бюллетеней. У нас хвастаются: «Восемь степеней защиты бюллетеней». Да какая разница, если эти бюллетени никто не считает, а просто пишут какие надо протоколы.
То же самое с КОИБ. Большинство людей говорит, что раз электроника, значит, точно жухает. А там, где руками считают, там не жухают, почему-то думают люди.
В законе написано: «не более 1% избирательных участков может быть снабжено средствами электронного подсчета голосов», чтобы люди не нервничали.
В стране у нас 95 тыс. избирательных участков. Значит, 1% — это 850 избирательных участков. Большая часть из них в Москве, потому что это удобнее. Иногда их возят в количестве 20-30 штук на участке в таких городах, как Тула, Иваново, Вологда, в Дагестане это использовали. До Волгограда просто не довезли.
Но в этом нет никакой системы. Просто выбирают там, где потолковее системный администратор, который понимает в электронике. Это все случайно.
Что интересно. Привезли в Дагестан. А там привыкли очень просто голосовать. Никто бюллетени не считает, а просто садятся и пишут протокол, сколько надо. А потом еще и поправляют. Причем, бывает, что не только в большую, но и в меньшую сторону. Им звонят и говорят: «Вы что, идиоты, у вас 95%. Немедленно поправить» — пожалуйста, будет 82%. Поэтому КОИБ им сильно мешают. Были комические ситуации.
Технические люди, которые обслуживают КОИБ, говорили, что они привезли, поставили, включили. А члены избирательной комиссии, которые не понимают, как эта система работает, вскипятили чайник и налили туда воды. Потом составили акт, что КОИБ не работает. Кто поумнее, те короткое замыкание делает. Вылетает предохранитель, машина не работает, и они считают как могут.
Они недостаточно образованы с точки зрения матстатистики, чтобы хотя бы грамотно разбросать результаты, поэтому часто получается то, что мы видели на примере Дагуспаринской ТИК.
Вот Дербент в этом году. Там 36 избирательных участков в городе. По часам явка была одна и та же – 20, 40%. Конечная явка на всех 36 участках – 92%. Не бывает такого в реальной жизни.
На самом деле КОИБ – не гарантия. С его помощью тоже можно очень жухать. Просто в реальной жизни некогда, тяжело и рискованно с ним жухать. Но квалифицированные люди могут это сделать легко. Не надо думать, что там, где КОИБ, там все правильно. Просто там труднее обеспечить фальсификат.
На самом деле решение в морально-нравтсвенных установках. При царе-батюшке голосовали так. Просто писали на бумажках и бросали в урну, но у тех, кто считал результаты, не было в голове, что эти бумажки можно неправильно посчитать. Считал председатель дворянского собрания. Может, у него и был соблазн, но для него это был позор. А у нас нет. У нас товарищ Сталин сказал, что не важно, как голосуют, важно, как считают. С тех пор так и живем. В 1990-е годы был откат назад, когда считали голоса. А сейчас возвращаются к принципу: не важно, как голосуют, важно, как считают.
Журналист:
Еще один вопрос. Существует ли Интернет-ресурс, где можно ознакомиться с данными карт, которые вы нам показывали?
Дмитрий Орешкин:
Нет, не существует. Мы сделали электронный диск, но нас никуда не пускают. Будут публикации. Мы будем все это писать. Ближайшая публикация в «Новой газете» с 24 по 27. Там большая статья Володи Козлова и моя насчет того, как голосовали в Москве.
Относительно карт. Мы напишем книгу. Должны издать к концу года. Издавать будет Евгений Григорьевич Ясин, «Либеральная миссия». Всего 700 экземпляров.
Вопрос: Курск.
Ваше мнение о перспективах развития правого движения в нашей стране. Незадолго до думских выборов вы давали интервью, где говорили, что у правых, в частности, у «Яблока» все может получиться. Для этого нужнее ребрендинг. Как сейчас вы представляете ситуацию? Возможно ли что-то изменить? Или все уже потеряно?
Дмитрий Орешкин:
Я так же представляю себе ситуацию. Проблема с ребрендингом остается. Просто это слово очень широкое. Это не значит, что просто поменять название и символику.
Прежде всего, само название «правые» не совсем адекватно сейчас. С моей точки зрения, очень правая партия – «Единая Россия». Может, даже самая правая.
Журналист:
А что вы имеете в виду?
Дмитрий Орешкин:
Я бы сказал, что партия европейской ориентации. С моей точки зрения, люди получили то, что было написано на знаменах этих партий в 1990-х годах. Рыночная экономика есть. Тогда в магазинах было вообще пусто, сейчас все есть. Как выражался Гайдар в те годы: «У вас сейчас огромное количество проблем, начиная от того, где купить детям обувь, тетрадку для школьников, шапку для зимы, не говоря уже про автомобиль. В нормальной рыночной ситуации проблема будет одна: где взять денег?». Вот сейчас люди с этой проблемой и сталкиваются. Это абсолютно нормальная ситуация.
Рынок есть. Товары есть. Деньги есть. Есть твердая валюта, которую есть смысл зарабатывать. Советские рубли не было смысла зарабатывать, потому что купить на них было нечего. Особенно к концу советской эпохи. Это одна сторона.
Вторая сторона. Свобода, плюрализм, средства массовой информации. С точки зрения большинства граждан – пиши что хочешь, читай что хочешь. Большинство людей вполне этим удовлетворены. Им достаточно этой свобод слова. Они не чувствуют дефицита.
То же с плюрализмом. Ты можешь выбирать: коммунисты, жириновцы, Богданов, «Единая Россия». Налицо свобода выбора.
То есть, все то, что было очень остров конце 1980-х годов, накануне крушения Советского Союза, все это есть. В том объеме, который нужен большинству сограждан.
Мне недостаточно всего из того, что было названо. Мне недостаточно свободы. Потому что мои расчеты не публикуются в ведущих средствах массовой информации. А могли бы. Но это мои проблемы, а не граждан.
Что значит ребрендинг? Я понимаю так. Сейчас идет «завинчивание гаек». И людей по большому счету это устраивает. Потому что больше порядка, как им кажется. Они себя чувствуют более комфортно, потому что в этом информационном пространстве им легче. Они понимают, что мы правильные, а есть неправильный окружающий мир. Но при этом накапливается, может быть, неосознанное раздражение и неудовлетворенность. Людей что-то начинает пугать, раздражать.
Вот выборы. Когда проводишь социологические процедуры с людьми, они говорят: «Меня раздражает телевидение». Или «Меня раздражает, что слишком много Путина». Или: «Меня раздражает съезд «Единой России», как КПСС». Или: «Выборы какие-то фальшивые стали». То есть, появляется некоторое разочарование. Люди еще не могут его назвать, осознать.
Мне кажется, что молодые «правые». Хотя, я бы не называл их «правыми», потому что это консервативное понятие. Правый сейчас как раз Грызлов. Они очень прочно держат власть и не хотят с ней расставаться. Так вот, партия европейского выбора, безусловно, усилится в ближайшем будущем. Не перейдет в лидирующие позиции совершенно точно. Потому что сейчас, после очевидно нечестного поведения нынешней власти, откат будет, скорее к социал-демократическим, коммунистическим ценностям, чем к европейским.
Если мы сейчас не свалимся в какой-нибудь откровенный фашизм, гражданскую войну или просто войну с внешним миром, типа с Грузией, то в перспективе лет 5-10 внутри элит будет осознана проблема необходимости свободы. Тогда опять придут эти ценности, произойдет ребрендинг. И те люди, которым сейчас 35-40 лет, они придут и будут востребованы. В этом я абсолютно уверен.
Просто вопрос в том, как много Россия потеряет на пути к этому времени. Много потеряет, к сожалению. Я для себя не исключаю даже варианта ее распада до того, как она осознает необходимость. Ну, не то чтобы распад, но «обкусать» по краям могут.
Короче, у «правых» в будущем никаких перспектив нет. В среднесрочной перспективе – нормальные, в долгосрочном – единственно возможные.
Журналист:
Вы работаете с регионами и хорошо знаете ситуацию там. Меня интересует ситуация в Курской области. Уже несколько раз появлялись слухи о том, что нашего губернатора Михайлова снимут. Это печатали в «Независимой газете», однако Михайлов жив и никак не собирается уходить. Как вы оцениваете его перспективы?
Дмитрий Орешкин:
Слухи – это инструмент давления. За 15 лет, когда я занимаюсь околополитическими тусовками, я сделал масса разочаровывающих открытий. В частности, что меня воспринимают как орудие «слива». То есть, ты говоришь с высоким начальником, а он тебя воспринимает не как человека, а как инструмент. Он тебе парит мозги, понимая, что я побегу, напишу это, и все будут думать: «Ага, у Орешкина какие-то данные. Значит, наверное, Медведев или Михайлов – что-то у них там. Дыма без огня не бывает».
Вот то, что говорят про Михайлова, это отражение политической борьбы внутри элит. В том числе курских. Или внутри московских элит. Но это не обязательно означает реальное отражение ситуации. Все то, что пишут в газетах, надо воспринимать с серьезной долей скепсиса.
В перспективе надо понимать, что Москве, Кремлю нужно от губернатора. Нужно, чтобы была стабильность. Нужно, чтобы были правильные цифры на выборах. Курск в этом смысле неплох, не хорош, показывает те средние цифры, какие дает вся страна в целом. Вся страна в целом становится более административно управляемой, и Курск тоже. Вся страна переориентировалась своими элитами на Путина и Медведева, и Курск тоже.
Другой вопрос, что есть целый ряд охотников из путинской группы, которые хотели бы стать губернаторами. Не важно чего. Пензы, Курской области, Брянской области. Они там в меру способностей интригуют. Есть желающие занять место и курского губернатора, естественно. А что? Богатая область, потихоньку развивается. Могла бы развиваться гораздо быстрее, конечно, если бы руководство было потолковее.
Никаких прямых свидетельств того, что Михайлова хотят отставить, нет. В целом ситуация такова, что среднерусских губернаторов стараются поменять. Причем, то, что Михайлов удержался в пересменок между Путиным и Медведевым, это хороший признак для него. Потому что люди из команды Путина, то есть люди немножко уходящие, они хотели перехватить позиции в регионах до того, как Медведев укрепится. Но поскольку Медведев, по-видимому, будет фундаментально очень слабым президентом, этот процесс – дележка регионов – может продлиться и после его утверждения. С точки зрения общетеоретической никаких гарантий у Михайлова нет.
То, что есть желающие занять его место, несомненно. Так что, тут проблема 50 на 50. Снимут – я нисколько не удивлюсь. Не снимут – тоже. На самом деле, это совершенно не важно для России. Это важно только для вас. Фундаментальный вопрос в другом: может ли президент снять Михайлова? Может. А вот Шаймиева не может. Кадырова не может. Рахимова не может. Лужкова – с очень большим трудом. А Михайлова, если надо будет, снимут. Потому что это среднерусский губернатор, у которого слабая поддержка. А вот сильных республиканских и региональных лидеров Кремль трогать боится. И, кстати говоря, правильно делает, потому что сразу получит непредсказуемую этническую ситуацию вплоть до призыва к сепаратизму.
Вопрос: Волгоград.
Из вашего доклада было совершенно очевидно, что нарушаются конституционные права – свобода слова, право быть избранным и избирать. Насколько научно обоснованы ваши данные? Можно ли эти данные использовать в Конституционном Суде? Можно вообще туда обратиться, чтобы защитить свои права?
Дмитрий Орешкин:
Есть два подхода. Научный и статистический.
Например. Если идет дождь, а у вас на улице лежит камень, теоретически можно себе представить, что будет капать так, что не попадет на камень ни одна капля. Можно допустить вероятность того, что камень останется сухим, несмотря на то, что прошел дождь. Эта вероятность очень низка, но существует. Она конечна.
То же самое здесь. Если я прихожу с теорией вероятности и говорю: «Не бывает так», мне квалифицированный статистик ответит: Ваши цифры показывают, что имеет место систематически действующий фактор, отклоняющий результаты этих ТИКов от средних по России. Каков этот систематически действующий фактор? Статистика в принципе не отвечает на этот вопрос. Она не может на это ответить. Может, там такие люди, которые страстно любят Путина. Или страстно любят Сталина. Или страшно любят Ким Чен Ира. Я не могу на основе статистики доказать, что это фальсификат. Поэтому стараюсь не пользоваться этим термином.
В суде особое мышление. У них есть такое понятие, как документ. По закону, как только избирательная участковая комиссия посчитала результаты, она составляет протокол и пишет: набрали столько-то, столько-то и столько-то. И выдает копии этих протоколов наблюдателям от партий. А потом отправляет их в вышестоящую территориальную избирательную комиссию. Если в вышестоящей комиссии говорят, что результаты неправильные, то эти люди садятся и переписывают протокол так, как надо. Вот с этими бумагами имеет смысл идти в суд, потому что есть копия поданного протокола и копия окончательного протокола, опубликованного в Интернете. Они расходятся. Это значит фальсификацию в юридическом смысле.
А если я буду говорить, что не может быть, чтобы явка была стопроцентной, они мне скажут: «Почему не может? Вот на этом избирательном участке явка 100%».
Статистика не есть доказательство. Статистика есть иллюстрация. Интерпретировать ее можно по-разному. Формально статистика отвечает на вопрос: может ли это различие быть обусловлено стечением случайных обстоятельств? С ответом 0,005, статистика отвечает, что случайными причинами это быть объяснено не может. Но какими неслучайными, она не объяснит. Это может быть воздействие избирательных комиссий. Скорее всего, как я думаю. Но это может быть, с другой стороны, массовый восторг трудящихся по поводу горячо любимой партии «Единая Россия». И все.
Статистикой нужно оперировать в экспертном кругу. В кругу людей, исходящих из того, что называется здравый смысл. А юридически у нас в стране, во всяком случае, это не работает. На западе, поскольку результат сильнее зависит от судьи, от его здравого смысла, то его можно убедить с помощью статистики.
Например, были выборы на праймериз у демократов. В Нью-Йорке, в районе Гарлема Абама получил нули. То есть, черный человек. Это вызвало сразу сомнения и были проведены проверки. А у нас бы сказали: ну, получил нули, значит, так плохо выступил.
Вопрос:
Куда может обратиться обычный избиратель с жалобой? Есть ли процедура проверки хода выборов при поступлении жалобы? Почему убрали графу «против всех»?
Дмитрий Орешкин:
Графу «против всех» убрали в общем русле снижения значимости электоральных процедур. Это примерно то же самое, что повысить порог до 7%. Или повысить порог признания партии до 50 тыс. членов.
«Против всех» — это была форма проявления негативного голосования избирателей. Рекорд был поставлен в 1998 году в Екатеринбурге, когда 40,2% граждан проголосовали против всех. Это были дополнительные выборы на место в Государственной думе. Тогда за один мандат сцепились три бандитских группировки в Екатеринбурге. Так называемые «центральные», «уралмашевские» и «синие». Они так поливали друг друга в средствах массовой информации, что люди пришли и проголосовали «против всех».
Для того, чтобы убрать возможность проявления негативизма у избирателей, эту графу и устранили. С моей точки зрения, это плохо. Вообще, любое ограничение избирательны прав плохо.
Насчет гражданина. В юридическом смысле вы можете поступить следующим образом. Украсть избирательный бюллетень, и если потом в протоколах написано, что исчезнувших бюллетеней – ноль, то можете его показать и сказать: «Это фальсификат». Но это не принесет ничего, кроме личного удовлетворения. Даже если в суде вы докажете, что на данном участке были фальсифицированы результаты выборов, вам скажут: «Да, на этом конкретном участке были фальсифицированы результаты выборов. Мы поправим результаты выборов на этом конкретном участке». Но это один участок из 95 тысяч. Есть такая формулировка: Он не искажает или исчезающее мал по сравнению со всеми остальными участками. Да, был отдельный частный случай. Так всегда бывало. И ничего больше. А в целом выборы никаким сомнениям не подлежат.
Если всерьез этим заниматься, я бы сделал по-другому. Я бы договорился заранее, что мы выделяем 10% участков, за которыми очень внимательно следим. Ставим квалифицированных наблюдателей. Потом по этих 10%, которые действительно прозрачны, подводим реальные итоги. 10% — очень большая выборка. Если у нас голосует 60 млн. человек, то это будет 6 млн. человек. Но даже при таком подходе вам испортят игру. Привезут на автобусе ребят «Наших» на избирательные участки с открепительными талонами, они там проголосуют, что-нибудь устроят.
На самом деле, речь идет об убийстве избирательной системы. Об убийстве демократии. Потому что она, по существу, мешает людям возобновлять свои привилегированные позиции во власти. И здесь ваш индивидуальный вклад, к сожалению, очень слаб. Это не значит, что надо сидеть сложа руки. Это значит, что надо работать в другом направлении. Детские разговоры о том, что правильнее – испортит бюллетень, унести с собой бюллетень, на фоне того, что происходит, — смешно. Потому что власть может унести бюллетени, если надо. 500 штук унесли с одного из участков в Москве.
Там была зарегистрирована явка 2,5 тыс. человек. Явка была всего 50%. Они приписали еще 500 бюллетеней, а поскольку их физически нет, то написали, что их унесли.
Ну, унесете вы этот бюллетень, испортите его, в данной ситуации это не имеет значения, потому что его просто не посчитают, если надо, или выкинут. Здесь надо действовать в другом пространстве. Проблема в том, что эти люди искренне уже не могут даже считать правильно голоса. В этом и ужас, что всю систему придется менять. Они испортили всю систему. Вот когда в бензин сахар бросают, после того, как сахар прогорает в моторе, мотор надо перебирать целиком. Он уже не работает. В этом катастрофа.
Я бы сказал, что самое правильное прийти и проголосовать за кого-то. Даже за того, кто тебе не нравится. Позитивное голосование – это, пожалуй, самое эффективное. Все-таки там такие же люди, как мы. Им неприятно слишком явно фальсифицировать, как правило. Из этого надо исходить. Если вам не нравится «Единая Россия», то проголосуйте за коммунистов. Если не нравятся коммунисты, проголосуйте за Богданова. Ну, в конце концов, можно испортить бюллетень. Иногда их все-таки считают. Я бы испортил. Я просто не успел проголосовать, но я бы испортил.
Ведущая:
Большое спасибо.