Структура завершённого ресентимента (на примере российской истории) Часть II
Даниил Коцюбинский — к.и.н.,
научный сотрудник Европейского университета в СПбГУ,
научный сотрудник МЦСЭИ «Леонтьевский центр»
Посвящаю этот текст светлой памяти Григория Конникова (1996–2023) — прекрасного историка, верного друга и очень доброго человека
Развитие дискурса о ресентименте как факторе русской истории
Забегая вперёд, сразу следует подчеркнуть, что разговор о факторе ресентимента в русской истории связан с перенесением дискурса о ressentiment с чисто западной культурно-исторической почвы — на межцивилизационный уровень. И является, таким образом, качественно новым этапом в развитии теории ресентимента, разрабатывавшейся до того по преимуществу западными авторами, исследовавшими окружавшую их либерально-демократическую в своей основе социокультурную данность.
Первым, кто обратил внимание на тот факт, что ресентимент представляет собой характерную черту русской культуры, был Макс Шелер. При этом, как следовало из контекста, Шелер имел в виду конститутивный, т.е. патологический по форме ресентимент. В одном из примечаний к тексту своей книги он высказался по данному вопросу предельно утвердительно, одновременно указав на главную причину такого положения дел. А именно, на фактор многовековой политической несвободы русского народа: «Ни одна литература так не переполнена ресентиментом, как молодая русская литература. Книги Достоевского, Гоголя, Толстого просто кишат героями, заряженными ресентиментом. Такое положение вещей — следствие многовекового угнетения народа самодержавием и невозможности, из-за отсутствия парламента и свободы печати, дать выход чувствам, возникающим под давлением авторитета»[1].
Первой работой, подробно рассмотревшей фактор ресентимента в формировании русской национальной идентичности, стала опубликованная в 1990 году статья Лии Гринфельд[2] «Формирование русской национальной идентичности: роль неуверенности в статусе и ресентимент [Ressentiment]»[3].
Liah Greenfeld
Л.В. Гринфельд выдвинула тезис о возникновении российского ресентимента как реакции русского дворянства на последствия петровских и последующих реформ, породившие к концу XVIII в. у представителей высшего российского сословия глубокую фрустрацию. Указанная фрустрация, согласно Гринфельд, вызвала к жизни стремление к конструированию дворянами, в дополнение к их традиционной общесословной, русской национальной идеологии, фундаментом которой стал западно-ориентированный ресентимент. Последнее обстоятельство, как пишет Гринфельд, было вызвано тем, что, по мере погружения в европейскую культуру, русские аристократы, особенно начиная с середины XVIII в., стали ощущать дискомфорт от недостатка тех прав и свобод, которыми обладали их европейские собратья: «…хотя было бы преувеличением называть русское дворянство елизаветинского царствования “образованным классом”, <…> даже простые умственные упражнения, по долгу службы, а также знакомство с самым минимумом западных нравов и идей при подготовке к ней имели свое значение. Грамотный человек, способный танцевать менуэт, иногда владеть французским или немецким языками либо говорить об “общем благе” или “долге перед Отечеством”, вероятно, находил возможность подвергнуться телесному наказанию более отвратительной, чем его бородатый предок, который ничего лучшего не знал. Это развитие ума и сопровождающее его самоуважение <…> усиливали чувство дискомфорта, несмотря на улучшение объективной ситуации»[4].
Указанное чувство обострилось после издания Петром III Манифеста о вольности дворянской в 1762 г. и в особенности после дарования Екатериной II Жалованной грамоты дворянству в 1785 г.: Екатерина «ускорила революцию в субъективном восприятии дворянством своего положения, а также развитие чувства гордости и достоинства, которое сделало остатки унизительных практик <…> (хотя от них мало что осталось) и продолжающееся состояние зависимости от царской власти наиболее гнетущими»[5]. Дворяне «становились культурно восприимчивыми» и убеждались в несоответствии «их фактического положения — принципам дворянского статуса и реальной практике в других европейских обществах»[6].
Тогда же, по мысли Гринфельд, и произошло структурирование в недрах дворянского сословия западно-ориентированного российского ресентимента, предпосылки которого впервые прорезались ещё в начале XVIII в.: «Уже у Посошкова можно найти признание превосходства иностранцев и определённую подозрительность относительно последствий восхищения ими. Признание превосходства Запада порождало всё более сложные установки, которые в конечном счёте, к концу XVIII века, переросли в ресентимент»[7].
Окончательное оформление западно-ориентированного ресентимента, как полагает Гринфельд, было связано в первую очередь с тем, что именно к концу XVIII в. российское дворянство убедилось в том, что Россия не просто отстаёт от Запада, но никогда не сможет его, говоря более поздним идеологическим языком, культурно-политически «догнать и перегнать»: «…ressentiment основывался на глубоко пессимистической оценке России, на признании ее абсолютного бессилия в соревновании с Западом»[8].
В этой связи дворянскими интеллектуалами XVIII-XIX вв. были предложены ресентиментные, то есть, по сути, самообманные, риторические стратегии. Как отмечает Гринфельд, ресентимент представлял собой «примечательное творческое чувство, способное к бесконечному разветвлению, постоянно порождающее и ферментирующее новые чувства и идеи <…>. …не в силах оторваться от Запада, искоренить, стереть его образ из своего сознания и не имея ничего, что можно было бы ему противопоставить, русские определили Запад как антиобразец и построили идеальный образ России в прямой противоположности ему. Россия всё еще измерялась теми же мерками, что и Запад, ибо она определяла западные ценности как универсальные, но она расценивалась как на самом деле гораздо лучшая, чем Запад. На каждый западный порок у России была добродетель, и на то, что лишь казалось добродетелью на Западе, у России отыскивалось реальная добродетель; и если эти добродетели невозможно было увидеть в кажущемся мире политических институтов, культурных и экономических достижений, то лишь потому, что этот мир был миром видимостей и теней, в то время как добродетели сияли в мире истинно реальном — в царстве духа»[9].
При этом, как отмечает автор, Россия — в лице ресентиментного дворянства — стремилась не просто к тому, чтобы, условно говоря, обмануть себя, но и к тому, чтобы непременно получить от Запада признание за собой тех превосходных качеств, которыми она сама себя наделяла: требовалось «обрести ценность в глазах Запада и завоевать его уважение», поскольку «не имело смысла быть ценным, если это не признавалось значимым другим»[10].
При всей важности как самого факта появления статьи Лии Гринфельд, так и многих сделанных ею конкретных наблюдений, основной тезис автора — о том, что российский ресентимент как феномен оформился лишь в конце XVIII в. как реакция русского дворянства на последствия правительственных реформ, проводившихся на протяжении этого столетия, — выглядит априори небесспорным.
Темпоральная, каузальная и социальная ограниченность подхода Л.В. Гринфельд к пониманию природы российского ресентимента порождает целый ряд неизбежных концептуальных противоречий, остающихся в рамках рассматриваемой работы не разрешёнными.
Так, Гринфельд оставляет без пояснения тот факт, что, согласно её же утверждению, западно-ориентированный ресентимент явился драйвером развития не только дворянского самосознания (вспомним вышеприведённое упоминание об И.Т. Посошкове, как известно, к дворянскому сословию не принадлежавшем), но российской жизни в целом, притом не только в XVIII в., но и в последующие эпохи.: «Вся русская литература XVIII века, а также жизнь (что верно, хотя и в менее простой форме, и для последующих столетий) свидетельствуют о том, что соревнование с Западом действительно было движущей силой ранних достижений русской культуры и формирования национального сознания»[11]. Более того. Гринфельд рассматривает, хотя и в сжатой форме, сквозь призму ресентимента не только эволюцию русского национального самосознания, но всю последующую российскую историю: «Снова и снова, стремясь доказать свою ценность, Россия была вынуждена противостоять Западу — в политической культуре — по-своему, только для того, чтобы вернуться, униженной, в мир своей духовной внутренней славы, и зализывать там свои раны, думая о мести. Сама же [культурно-политическая, – Д.К.] драма постоянно повторялась; возможно, что она повторяется [в очередной раз – Д.К.] прямо сейчас»[12].
При этом причины, по которым ресентимент и основанный на нём русский национализм, возникшие, согласно Гринфельд, в дворянской среде и сугубо в дворянских сословных нуждах, в дальнейшем оказались общенациональными культурно-политическими феноменами, остаются в полной мере не раскрытыми.
Также в работе не получил причинно-следственного объяснения тот факт, что сам феномен петровских реформ был результатом вполне ресентиментного по своей природе стремления России к «конкуренции с Западом», притом что драйвером этих преобразований являлся лично самодержец. Касаясь ресентимента как мотивационной базы петровских преобразований, Гринфельд пишет об этом в контексте анализа взглядов Н. М. Карамзина. При этом остаётся не прояснённым, до какой степени сама Гринфельд согласна именно с такой оценкой мотивационных основ петровских реформ и, если согласна, чем именно объяснялось наличие мощнейших ресентиментных интенций у Петра I: «Николай Карамзин <…> прямо указал на конкуренцию с Западом и на победу как главную цель петровских реформ и естественную национальную мотивацию. Когда Пётр начал свои реформы, это было так, как если бы он сказал русским: “Послушайте: станьте равными им, а потом, если сможете, превзойдите их!”»[13].
Наглядной иллюстраций того факта, что петровские реформы явились следствием уже прочно сложившегося к тому времени в Московском государстве, особенно в его высших социальных слоях, европоцентрированного ресентимента, может служить исторический эпизод, проанализированный в работе петербургского историка Григория Конникова.
Григорий Конников (1996–2023)
«…Пётр I задумал свой “Парадиз” (так он называл Санкт-Петербург) как блистательную выставку имперского превосходства, сверхзадача которого — и в этом, на первый взгляд, парадокс! — заключалась в том, чтобы, посредством военного одоления европейцев, заставить их уважать Россию, признать её равной Европе.
Об этом хорошо сказал сам царь Пётр в ходе празднования спуска военного корабля в Петербурге в 1714 году, когда обратился с речью к старым боярам (В.О. Ключевский приводит этот петровский пассаж со ссылкой на брауншвейгского резидента Фридриха Христиана Вебера):
“Кому из вас, братцы мои, хоть бы во сне снилось лет 30 тому назад, — так начал царь, — что мы с вами здесь, у Остзейского моря, будем плотничать и в одежде немцев, в завоёванной у них же нашими трудами и мужеством стране построим город, в котором вы живёте, что мы доживём до того, что увидим таких храбрых и победоносных солдат и матросов русской крови, таких сынов, побывавших в чужих странах и возвратившихся домой столь смышлёными, что увидим у себя такое множество иноземных художников и ремесленников, доживём до того, что меня и вас станут так уважать чужестранные государи”»[14].
В последующие десятилетия тема российского ресентимента привлекала спорадическое внимание западных авторов, в частности, в контексте влияния внутриполитических процессов, развивающихся в России, на её внешнюю политику[15].
Среди российских учёных осмысление проблематики ресентимента как глубинного фактора отечественной истории началось вскоре после событий, связанных с выступлениями российской оппозиции 2011-2012 гг., итогом которых стало осознание многими наблюдателями того факта, что «государство всецело определяет структуру политических возможностей любого ПД [протестного движения, – Д.К.]» и что основная масса населения стабильно не поддерживает столичных оппозиционеров: «Социальная среда российской провинции в целом скорее враждебна или, как минимум, нейтральна по отношению к “столичным протестантам”»[16].
Весной 2013 г. на петербургском телеканале ВОТ стартовал[17] цикл бесед, посвящённых рассмотрению российской истории, начиная с её ордынско-московских истоков, как истории цивилизации ресентимента[18], уходящей корнями в эпоху политического рабства («холопства») древнерусских элит, возникшего в результате монгольского завоевания Владимиро-Суздальской Руси (в дальнейшем участник этих бесед, выступавший в роли нарратора, продолжил анализ данной тематики в рамках научных работ[19], лекционных проектов[20], презентаций[21] и видео-бесед, в том числе организованных Фондом «Либеральная миссия»[22]).
В конце того же года беллетрист О.А. Курасов, выступающий под псевдонимом О.А. Дриманович, опубликовал далёкое как от научной стилистики, так и от понимания природы и сути российского ресентимента небольшое по объёму публицистическое эссе «Россия — во власти ресентимента», где заявил о том, что первым «ящик Пандоры, наполненный ядом ресентиментной зависти», открыл «второй президент России — В. Путин»[23].
Более заметный всплеск интереса отечественных авторов к теме российского ресентимента произошёл вскоре после событий февраля – марта 2014 г., связанных с присоединением Крыма к РФ и началом её системного внешнеполитического противостояния со странами Запада.
В статье «Одержимость статусом и ресентиментом: исторические предпосылки конструирования российской дискурсивной идентичности», опубликованной в июльском номере журнала «Communist and Post-Communist Studies» за 2014 г. доктор философских наук Ольга Малинова рассмотрела проблематику российского ресентимента преимущественно в контексте событий XIX столетия[24].
Ольга Малинова
Воспользовавшись методологическим подходом Л.В. Гринфельд, О.Ю. Малинова проанализировала «роль ressentiment в долгосрочном историческом процессе коллективной самоидентификации по отношению к “Западу”»: «Я беру идею Гринфельд о ressentiment как конститутивном факторе построения русской идентичности <…> и применяю эту идею для анализа основных моментов трансформации дискурса о России и “Западе”. Делая это, я пытаюсь продемонстрировать, как учёт эмоционального измерения отношений между Россией и Западом помогает лучше понять дилеммы, связанные с построением национальной идентичности. Согласно моему аргументу, ressentiment постоянно (хотя и не всегда) порождался структурой отношений с “Западом”, — пока всякий раз не оказывалось, что стремление России к равному статусу, которое воспринималось как вопрос безопасности и чести, нереалистично из-за нехватки ресурсов и меняющихся “правил” конкуренции. Тот факт, что а) Россия была бессильна изменить счёт, и что б) её усилия не получили должного признания со стороны “других”, побуждал основных участников дискурсивного конструирования идентичности, образованную элиту, к разным стратегиям»[25].
Внутренние предпосылки формирования российского ресентимента Ольга Малинова также рассмотрела сквозь призму сугубо внешнеполитического фактора. А именно, в контексте стремления представителей русской элиты добиться скорейшего признания своей культурной равности европейцам со стороны самих европейцев: «…культурный аспект проблемы статуса был не менее важен, чем политический и военный: судя о международном статусе своей страны “по-европейски”, российская элита не могла не признать свою культурную неполноценность, даже если Россия оказалась сильной и могущественной на полях сражений и за столом переговоров. <…> Видное положение России в европейском концерте держав не воспринималось образованной элитой как достаточный повод для гордости до тех пор, пока оно не было бы дополнено “оригинальным” вкладом России в культуру человечества»[26].
Более того, русские образованные люди, начиная с середины в XIX в., по словам Малиновой, стремились к достижению более высокого, по сравнению с европейцами, культурного статуса: «Интегрировавшись в европейское интеллектуальное пространство, образованные россияне признали непреодолимую в данный момент “отсталость” своей страны. Однако это не считалось поводом для отказа в каких-либо притязаниях на более высокий [чем европейский] статус, как в политическом, так и в социальном и культурном планах. <…> западники были подвержены этому чувству не меньше, чем славянофилы»[27].
Опора автора на культурно-исторически усечённую методологическую платформу Л.В. Гринфельд одним из следствий имела то, что, сделав целый ряд весьма точных наблюдений, касающихся развития российского ресентимента в XIX и XX столетиях, О.Ю. Малинова прошла, однако, мимо вопросов, вне ответа на которые анализ феномена российского ресентимента, как представляется, не может быть комплексным.
В частности, в фокус авторского рассмотрения не был включена проблематика эволюции западно-ориентированного российского ресентимента в исторические периоды, предшествовавшие XVIII в.
Также остался не проанализированным тот фактор становления российского ресентимента, о котором писал Шелер. А именно, многовековое угнетение народа самодержавием, делавшее ресентимент в России исключительным по степени выраженности, что нашло отражение в русской литературе, наполненной ressentiment, по признанию Шелера, как ни одна другая литература.
Ещё одной работой, опубликованной в 2014 г., явилась пространная статья «Русский ресентимент» профессора НИУ ВШЭ политолога С.А. Медведева[28], помещённая в ноябрьско-декабрьском номере журнала «Отечественные записки».
Медведев отметил факт укоренённости ресентимента в недрах российской истории, связав его, вслед за М. Шелером (цитату которого, посвящённую России, автор привёл в своём материале), с продолжительным существованием российского общества в условиях несвободы:
«По сути дела, Россия — страна классического ресентимента. С одной стороны, в ней век за веком воспроизводятся различные формы сословного рабства — от крепостного права до советской прописки <…>, причём в государственном рабстве находится не только тягловое население, но и привилегированные классы, включая дворянство, которое обязано власти титулами, поместьями и самой своей жизнью, не говоря уже о промышленном и торговом сословиях, чья собственность всегда была условна, зависима от прихотей власти. В этих условиях в обществе развивается чувство обиды, невостребованности, непризнанного таланта, появляются такие ресентиментные фигуры, как “лишний человек” и “подпольный человек”, показывающий в кармане фигу Хрустальному дворцу рационального мироустройства — а от него уже рукой подать до Петруши Верховенского, до террористов, бомбистов и нечаевщины»[29].
Сергей Медведев
Однако, указав на многовековое «государственное рабство» российского социума как на ключевую предпосылку формирования русского ресентимента, автор не определил конкретный момент или отрезок прошлого, когда русское/российское общество впервые столкнулось с ситуацией социально-политической несвободы, вызвавшей к жизни указанный феномен. Не вдаваясь в детальный анализ, С.А. Медведев перечислил сразу несколько рубежных эпох (Петра I, Ивана IV, а также «догоняющей модернизации»), когда Россия устремлялась к копированию Запада, не признаваясь себе в этом в полной мере. Кроме этого, автор не пояснил, по какой причине внутренняя несвобода («государственное рабство»), о которой он упомянул чуть выше, породила не внутриполитический, а именно «внешнеполитический ресентимент». Вместо этого объяснение переместилось в иную плоскость — указания на фактор непрерывного отставания России от Запада:
«…вот уже триста с лишним лет, если отсчитывать от Петра I (или без малого пятьсот, если отсчитывать от первого столкновения России с технологиями пороховой революции при Иване IV), Россия ревниво копирует Запад, то и дело открещиваясь от этого подражательства. Феномен догоняющей модернизации и сохраняющееся отставание от лидеров глобального мира (Британии в XVIII—XIX вв. и США в XX—XXI вв.) по основным социально-экономическим показателям — благодатная почва для внешнеполитического ресентимента»[30].
В итоге вопрос об истоках и структуре русского ресентимента — без чего, как представляется, невозможно аргументированно, а не декларативно-гипотетически рассуждать о настоящем и будущем данного феномена, — так и остался не вполне раскрытым. В завершающей части статьи Медведев не коснулся данного ключевого сюжета, сосредоточившись на политологическом анализе текущих событий: отношениях России к Украине, «путинском ресентименте» и т.д.
Финальный вывод прозвучал скорее как публицистическое благопожелание:
«В перспективе неизбежно столкновение России с реальностью, исцеление от пустых амбиций, придуманных обид и комплекса неполноценности, примирение со статусом страны средних доходов и средних возможностей <…>, понимание того, что нет никакой глобальной войны с Западом за ресурсы, а есть лишь желание Запада видеть Россию стабильной и неагрессивной, пусть даже и с авторитарным правительством»[31].
Другие материалы, посвящённые теме российского ресентимента и опубликованные в ближайший после событий весны 2014 г. период, как правило, тематически не выходили за пределы рассмотрения текущей проблематики современной России[32].
Новый всплеск общественного интереса к теме российского ресентимента произошёл весной 2022 г. в связи с началом 24 февраля Специальной военной операции РФ на территории Украины. На этот раз (если не считать упомянутые выше научно-исторические видеобеседы, организованные Фондом «Либеральная миссия»[33]) интерес к теме проявили почти исключительно публицисты, в центре внимания которых находились сиюминутно-актуальные сюжеты[34]. При этом стилистика некоторых материалов оказывалась далёкой не только от канонов научности, но и от формата благопристойности[35].
Подводя итог краткому обзору работ, посвящённых теме ресентимента как фактора российской истории, следует заключить, что большая их часть по факту оставила без ответа ключевые вопросы — о времени и обстоятельствах возникновения феномена российского ресентимента, а также об особенностях его исторической эволюции, вне релевантного ответа на которые любые рассуждения о настоящем и будущем России в контексте её ресентиментной культурно-исторической природы, как нетрудно понять, обречены остаться не вполне научно обоснованными.
Особняком стоит публикация уже цитированного выше историка Григория Конникова, появившаяся в 2023 г. на сайте журнала «Город 812» как ответ на поверхностно-публицистическую интерпретацию феномена российского ресентимента[36].
Автор тезисно изложил взгляд на историю России как уникальной в своём роде цивилизации ресентимента, сфокусировав внимание на краеугольном сюжете, связанном с обстоятельствами и временем её начального становления. Ниже — ключевой фрагмент этого текста.
«Формирование российской цивилизации ресентимента началось сразу после того, как Владимирская Русь пережила травму холопской присяги православного сообщества — поганым (т.е. языческим) правителям, чуть позже ставшим мусульманами (но от этого не легче!) — ордынским ханам.
Великим князем, решившимся совершить этот роковой исторический выбор, был, как известно, Александр Невский, предавший собственного брата Андрея (планировавшего вместе с Великим князем Даниилом Галицким восстание против татар уже после страшного и разрушительного похода Батыя) и наведший на Русь карательную “Неврюеву рать”. Известно также, что в этом морально непростом выборе Александра активно поддержал митрополит Кирилл, опасавшийся, что в случае конфликта с Ордой Великий князь Владимирский обратится за поддержкой к Папе Римскому и предаст православие. <…>
И — как реакция на это нестерпимо унизительное положение — появляется первый известный нам продукт “ресентиментной” психологической защиты Владимирской Руси: “Житие Александра Невского”, составленное, как полагают историки, в 1260—1280-х годах либо лично митрополитом Кириллом, либо под его редакторским присмотром.
Тогда же и произошло структурирование русского ресентимента на двух уровнях: “физическом” (публицистически табуированном) и “моральном” (“гласном”).
Физического господина, то есть реального хозяина и угнетателя (в данном случае — самодержавного татарского правителя) не только победить, но даже публично поставить под сомнение — смерти подобно. И потому Батый предстаёт в Житии как нейтрально-величественный “царь Восточной страны”, который, с одной стороны, имеет право вызвать к себе Александра Ярославича (по сути — как своего холопа), однако, с другой стороны, — общается с последним, хотя и снисходительно, но в то же время демонстративно одобряюще.
А вот “моральным господином”, т.е. объектом ревнивой зависти-ненависти — оказывается не покорившийся татарам католический (т.е. тоже христианский, хотя и еретический, что ещё обиднее!..[37]) Запад. <…>
Именно Западу — в лице сперва шведов (пришельцев из “латинской страны”), а затем немцев (именующих себя “божьими рыцарями”) герой “Жития” Александр Ярославич даёт с Божьей помощью отпор, одерживая славные победы на Неве и на Чудском озере. Даже по меркам XIII столетия эти битвы (особенно Невская) были очень незначительными, но в нарративе “Жития” именно они становятся главными подвигами святого благоверного князя, за которым в XV веке в итоге закрепится почётное прозвище “Невский”.
Таким же подвигом веры под пером автора “Жития” становится тот факт, что Александр смиренно претерпевает гнев Батыя, обрушившийся на брата Александра — Андрея.
Александр Невский так и не пошёл по пути Даниила Галицкого, не вступил в опасные переговоры с Папой (на самом деле вступил, но “вовремя” прервал их и решил сориентироваться на татар, чтобы “перехватить” ярлык на великое княжение у брата Андрея), не предал православие. Этих рассуждений в тексте “Жития”, конечно, нет, но они ясно подразумеваются. И были “более чем понятны” современникам и их ближайшим потомкам.
Особое место в структуре “Жития” занимает “отповедь” Александра папским легатам с несколько странными именами Агалдад и Ремонт, которым великий князь сообщает о превосходстве православия над католицизмом и о своём отказе от предложения Папы перейти под его церковную власть.
Так был положено начало развитию “двухуровневой” морали российского ресентимента, в структуре которого всегда был “свой” самодержавный физический господин (оппонирование которому было жёстко табуировано) — и “чужой” моральный господин, на которого неизменно выплёскивались все негативные переживания социума, раздавленного самодержавной властью. Как правило, в этой роли выступал Запад, начиная с XVII в. оказавшийся единственным объектом ресентиментных рефлексий русского общества. <…>
К слову, Запад оказался в фокусе ресентиментного внимания владимиро-суздальских церковных книжников второй половины XIII столетия не случайно.
Православие реально чувствовало в ту пору угрозу со стороны “политически более успешного” католичества. Во-первых, католическая Европа совсем недавно, в начале XIII в., разграбила и захватила центр православного мира — Константинополь. Во-вторых, с Восточной угрозой Запад справлялся куда убедительнее Руси: католические силы сперва успешно атаковали, а затем на равных соперничали с мусульманами на Ближнем Востоке. Да и монголам, перед тем покорившим Русь, сумели оказать активное сопротивление — хотя и не всегда победоносное, но такое, после которого монголы решили устремиться на юг, оставив западное направление в покое. Одним словом, было из-за чего митрополиту Кириллу и тем, кому было адресовано “Житие Александра”, и ненавидеть Запад, и завидовать ему…
Позднее связи подордынной Руси с Европой ослабли, ослаб и европейский вектор ресентимента. Но как только Москва добилась при Иване III независимости, и особенно после “европейского прорыва” Петра I, когда европейская культура буквально “хлынула” в Россию, ресентиментное начало российской цивилизации стало воздействовать на её дальнейшее развитие всё активнее и активнее»[38].
Как можно заметить, цитированный фрагмент содержит, хотя и изложенные в публицистическо-очерковой форме, ответы сразу на нескольких важных исследовательских вопросов.
Во-первых, в рамках подхода к рассмотрению прошлого России как особой цивилизации ресентимента[39], предложен аргументированный ответ на вопрос о причинах, обстоятельствах и времени возникновения ресентимента как системообразующего фактора русской/российской цивилизационной истории. В свою очередь, это оказывается необходимой отправной точкой при изучении закономерностей и особенностей развития всего российского исторического процесса по циклической модели[40] (подробнее об этом будет рассказано далее).
Во-вторых, теория ressentiment, разработанная классиками темы в середине XIX — начале XX вв. и продолжившая развиваться во второй половине XX — начале XXI вв., получила важное концептуальное приращение, касающееся уточнённого понимания феномена «рабской морали». Дело в том, что в современном научно-гуманитарном дискурсе остаётся не до конца изученным сюжет, связанный с уже упомянутой выше метафорической заострённостью предложенного Фридрихом Ницше определения ressentiment как «рабской морали» — при том, что в трактате Ницше речь идёт не о рабах в буквальном смысле этого слова, а о психологически слабых и, в силу этого институционально неуспешных людях, относимых к категории человек ressentiment. В этой связи возникает вопрос о том, в чём заключается содержательная и структурная специфика «рабской морали» в том случае, когда объектом рассмотрения оказываются не просто социально слабые или частично ущемлённые, но в полной мере гражданско-политически несвободные люди и их сообщества. Как в этом случае преломляются сквозь индивидуальную и общественную психологию уже упоминавшиеся в предыдущем разделе настоящей работы различные уровни/формы ресентимента: нормальный (самоограниченный, внешне обусловленный и ситуативный, не переворачивающий систему ценностей «с ног на голову») и патологической (всеохватный, детерминированный «изнутри души», ценностно извращённый и конституционально закрепившийся)?
Как следует из цитированного фрагмента статьи Григория Конникова, и как будет более подробно показано далее, история становления российской политической культуры, изначально — т.е. со времён утверждения ордынского господства — констеллировавшейся как гражданско-политически несвободная («самодержавно-холопская»[41]) и оставшейся такой в последующие эпохи, позволяет успешно продолжить научный поиск по отмеченным актуальным направлениям.
Резюмируя содержательные итоги теоретической работы, проделанной авторами, стремившимися определить роль ресентимента как ключевого фактора российской истории, необходимо отметить следующее.
В большинстве случаев теоретический инструментарий классиков — Кьеркегора, Ницше и Шелера — использовался как исчерпывающий терминологический фундамент для анализа российского исторического процесса. В то же время последний развивался по иным цивилизационным маршрутам, нежели европейский, на базе анализа которого классики темы разрабатывали свои теории ressentiment. Оценивая порой ряд свойств российской политической культуры как ресентиментные (в частности, стремление российских дворянских элит к получению признания со стороны Другого, т.е. Европы), авторы не делали вывода о качественно-видовой специфике российского ресентимента, по сравнению с ressentiment, описанным классиками.
Одним из исследований, в которых такая задача была поставлена, явилась недавно опубликованная автором данной работы статья, посвящённая анализу истоков российского культурно-исторического сообщества как цивилизации завершённого ресентимента[42]. Рассмотрению завершённого ресентимента как особой формы ressentiment, способной стать фундаментом цивилизационного становления и развития, а также краткому анализу российской истории в контексте её завершённо-ресентиментных основ посвящены два заключительных раздела настоящей работы.
(Продолжение следует)
[1] Шелер М. Ресентимент в структуре моралей. СПб: Наука, Университетская книга, 1999. [231 с.]. С. 49.
[2] Л.В Гринфельд — междисциплинарный израильско-американский учёный, изучает социальную реальность человека на разных общественных уровнях , эксперт по проблемам национализма , родилась во Владивостоке, в юности эмигрировала с семьёй в Израиль (Baehr P. American Sociology and the Limits of Partisan Expertise // The American Sociologist. 2014. № 46 (1). P. 40–50; Гринфельд Л. Национализм: пять путей к современности / Пер. с англ. Т. И. Грингольц, М. Р. Вирозуб. М.: ПЕР СЭ, 2012. 528 с.; Greenfeld L. Living History. URL: https://liahgreenfeld.com/wp-content/uploads/2013/02/livinghistoryc.pdf
[3] Greenfeld L. The Formation of the Russian National Identity: The Role of Status Insecurity and Ressentiment // Comparative Studies in Society and History. Published by: Cambridge University Press. 1990. Vol. 32, №. 3. P. 549-591.
[4] Ibid. P. 558.
[5] Ibid. P. 560.
[6] Ibid. P. 561-562.
[7] Ibid. P. 573-574.
[8] Ibid. P. 583.
[9] Ibid. P. 583-584.
[10] Ibid. P. 583.
[11] Ibid. P. 573.
[12] Ibid. P. 590.
[13] Ibid. P. 573.
[14] Конников Г.С. Гражданское двоемыслие и эстетическое единодушие Санкт-Петербурга: опыт регионалистского осмысления города на Неве // Фонд «Либеральная миссия». 16.08.2021. URL: https://liberal.ru/povestka/grazhdanskoe-dvoemyslie-i-esteticheskoe-edinodushie-sankt-peterburga-opyt-regionalistskogo-osmysleniya-goroda-na-neve; Конников Г.С. А жизнь продолжается! Сборник статей. СПб: Страта, 2024. [480 с.] С. 384–385.
[15] Smit, H. Domestic influences on Russian foreign policy: status, interests and ressentiment / Freire M.R., Kanet R.E. (Eds.). Russia and Its Near Neighbours. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2012. P. 39–62.
[16] Яницкий О.Н. Протестное движение 2011 – 2012 гг.: некоторые итоги // Власть. 2013. № 2. [С. 14–19]. С. 18–19.
[17] «Сумерки Третьего Рима», выпуск 1, программа Даниила Коцюбинского и Алексея Лушникова, 22 марта 2013 // Георгий Квантришвили. 20.10.2013. URL: https://vk.com/video25342704_166409124?ysclid=m2sqry34u62085702 coryaga
[18] Сумерки Третьего Рима с Даниилом Коцюбинский и Алексеем Лушниковым. Плейлист. [2013-2015] // coryaga. Youtube. URL: https://www.youtube.com/playlist?list=PL8Hmqz1wqgk8kRJnONDoKsd_KdPo6vt8B
[19] Коцюбинский Д.А. Цивилизация ресентимента. К постановке проблемы истоков русской политической культуры // Ростовский научный журнал, №3, 2019. С. 28-64; Коцюбинский Д.А. Цивилизация ресентимента. Институционально-исторический анализ русской политической культуры / В сборнике: Институциональная экономическая теория: история, проблемы и перспектив. CПб: Закрытое акционерное общество «Международный центр социально-экономических исследований “Леонтьевский центр”», 2019. С. 109-151.
[20] Коцюбинский Д.А. В поисках настоящего царя. Плейлист. 22 видео [2019 – 2020] // Дина Тороева. Youtube. URL: https://www.youtube.com/playlist?list=PLMwrrX4aRsbB70AOAutdnH1IMLaCAn4v7; Коцюбинский Д.А. Фатальные циклы русской истории. Плейлист [2022 – 2023] // Tempustress. Youtube. URL: https://www.youtube.com/playlist?list=PLnZfuirYlOba6Ocg42DN6jLUv3mwk8-yJ
[21] Коцюбинский Д.А. Российская империя: квадратура круга самодержавной модернизации // Фонд Егора Гайдара. 02.02.2017. URL: https://www.youtube.com/watch?v=1phyqWUE1DU; Коцюбинский Д.А. Д Почему Россия не Европа // Росбалт. Youtube. URL: https://www.youtube.com/watch?v=gn0bhZCBuHA; Коцюбинский Д.А. Институционально-исторические основы российской «цивилизации ресентимента» // Leontief Centre. 16.09.2019. URL: https://www.youtube.com/watch?v=lis0L-XxHN0;
[22] Клямкин И.М., Коцюбинский Д.А. Цивилизация ресентимента: от Александра Невского до Владимира Путина // Либеральная миссия. Youtube. 25.01.2023. URL: https://www.youtube.com/watch?v=T4pHyR8xYyI; Клямкин И.М., Коцюбинский Д.А. Ресентимент при Горбачеве и в постсоветской РФ // Либеральная миссия. Youtube. 23.02.2024. URL: https://www.youtube.com/watch?v=0UYWVwIfk9U; Клямкин И.М., Коцюбинский Д.А. Истоки и смысл русского посткоммунизма. Беседа одиннадцатая // Либеральная миссия. Youtube. 01.11.2024. URL: https://youtu.be/Yt-B_IPOa28?si=vfNu5A—vmatLQPw
[23] Дриманович О.А. (О.А. Курасов) Россия — во власти ресентимента // Проза.ру. Декабрь 2013. URL: https://proza.ru/2013/12/20/1535
[24] Malinova О. Obsession with status and ressentiment // Communist and Post-Communist Studies. 2014. Vol. 47. № 4. P. 291-303.
[25] Ibid. P. 293.
[26] Ibid. P. 294.
[27] Ibid. P. 294.
[28] ПРИЗНАН В РФ СМИ-ИНОАГЕНТОМ
[29] Медведев С.А. Русский ресентимент // Отечественные записки. 2014. № 6 (63). URL: https://strana-oz.ru/2014/6/russkiy-resentiment
[30] Там же.
[31] Там же.
[32] Ямпольский М.Б. В стране победившего ресентимента. COLTA.RU, 6 октября 2014 г. http://www.colta.ru/articles/specials/4887; Sharafutdinova G. Managing national ressentiment: morality politics in Putin’s Russia / Vocabularies of International Relations after the Crisis in Ukraine. L.: Routledge; Ashgate Publishing, 2016. P. 130-151.
[33] Клямкин И.М., Коцюбинский Д.А. Цивилизация ресентимента: от Александра Невского до Владимира Путина…; Клямкин И.М., Коцюбинский Д.А. Ресентимент при Горбачеве и в постсоветской РФ…; Клямкин И.М., Коцюбинский Д.А. Истоки и смысл русского посткоммунизма…
[34] Чижов Г. Война без шансов на победу: как ресентимент убивает Россию. Reforum. 19.03.2022. URL: https://reforum.io/blog/2022/03/19/vojna-bez-shansov-na-pobedu-kak-resentiment-ubivaet-rossiyu/; Россию называют страной победившего ресентимента. На кого и за что обижен Путин? // Сигнал. 27.09.2022. URL: https://podcast.ru/e/4Ohlq9GPCaf
[35] Русский Ресентимент, бессмысленный и беспощадный // Эффективная история. Dzen.ru. 22.04.2022. URL: https://dzen.ru/a/YmD7vJBNSFTAl0aL
[36] Конников Г.С. Модное понятие «ресентимент» для России… // Город 812. 06.01.2023. URL: https://gorod-812.ru/modnoe-ponyatie-resentiment-dlya-rossii-chto-meduza-ne-smogla-ponyat/
[37] Здесь уместно процитировать поясняющий пассаж из статьи Л.В. Гринфельд: «Социологическая основа ресентимента <…> — это, во-первых, фундаментальная сопоставимость субъекта и объекта зависти или, скорее, вера субъекта в фундаментальное равенство между ними, что делает их в принципе взаимозаменяемыми. (Это, по сути, структурная основа самой зависти.) Второе условие — это фактическое неравенство <…>, исключающее практическое достижение теоретически существующего равенства. (Шелер называет осознание такого фактического неравенства или неполноценности со стороны субъекта чувством бессилия)» (Greenfeld L. The Formation of the Russian National Identity… С. 551.).
[38] Конников Г.С. Модное понятие «ресентимент» для России…; Конников Г.С. А жизнь продолжается!.. С. 106–109.
[39] Коцюбинский Д.А. Цивилизация ресентимента. К постановке проблемы…; Коцюбинский Д.А. Цивилизация ресентимента. Институционально-исторический анализ…
[40] Коцюбинский Д.А. Фатальные циклы русской истории. Плейлист…; Кричевский Б.В. Помня об Орде, не стоит забывать о Византии. Размышления историка-медиевиста по поводу курса лекций «Фатальные циклы русской истории» Д. А. Коцюбинского // Фонд «Либеральная миссия». 23.02.2024. URL: https://liberal.ru/povestka/pomnya-ob-orde-ne-stoit-zabyvat-o-vizantii
[41] Коцюбинский Д.А. Цивилизация ресентимента. Институционально-исторический анализ… С. 120.
[42] Коцюбинский Д.А. «Житие Александра Невского» и формирование завершённо-ресентиментных основ российской ментальности / Историко-психологические основы формирования ментальности: Материалы LVI Международной научной конференции. Санкт-Петербург, 9 декабря 2024 г. [Под ред. д-ра ист. наук, проф. С.Н. Полторака]. СПб.: Полторак, 2024. [217 с.] С. 13–25.