Кот Лукоморский. На троих

Кот Лукоморский

 

Заметки на актуальные политические темы будут писать несколько авторов под литературным псевдонимом «Кот Лукоморский».

Кот Л. намерен придерживаться либерально-консервативной позиции. Но это не позиция самих авторов, которым важно сохранить дистанцию между собой и публично говорящим ученым Котом Л. 

С некоторой долей если не безответственности, то интеллектуальной резвости и наивности в каждой заметке Кот Л. собирается откликаться на актуальные вопросы общественной повестки. Но главная задача такого игрового формата состоит в том, чтобы отделить зерна от плевел: артикулируя и сталкивая аргументы за и против либерально-консервативной позиции. И таким образом показать и насколько возможно протестировать новые концептуальные решения проблемам и разрывам в российской публичной политике; может быть, разрушить культурные и языковые стереотипы.

 

В качестве формы артикуляции этого пространства мы предполагаем возможный диалог двух героев — (Кот Либеральный) и (Консерватор Лукоморский).  

Либеральные и консервативные воззрения Кота таковы: 

• Устойчивая диффамация карикатурного «либерализма» и грубо сделанный «консерватизм» официальной пропаганды не просто интеллектуально слабы и манипулятивны, но они упускают главное. Важно указать на эту нехватку. За шорами критики прозападных «либералов» и воспевания патриотических «консерваторов» в поле обсуждения не попадает реальный общественный опыт, не попадают реальные интересы и ценности большинства людей. В этом смысле важно вернуться от идеологических карикатур и пропаганды «назад к людям», к нашему общему опыту.
• Например, утверждаемые «традиционные ценности» на деле не представляют доступную сегодня в России традицию и не отражают реальные ценности подавляющего большинства россиян (и прежде всего, самих пропагандистов).
• Ощутимая критика и само-критика либерализма на Западе, а также новая серия кризисов представительских институтов ставят в России задачу принятия и утверждения либеральных ценностей без ссылки на символическую и политическую «помощь» большого Запада. Атака на либерализм в России как на «импортный» продукт и инструмент западного влияния делают повестку нового осмысления и утверждения либеральных ценностей от первого лица — центральной.
• Настало время снова высказать либеральные и консервативные идеи, опираясь на современный и исторический отечественный опыт. Свой опыт может стать основой, но, конечно, разумный (осмотрительный) и образованный человек сегодня осмысляет опыт отечества в сравнительно-исторической перспективе.
• Современный россиянин гораздо в большей мере либерал, консерватор и западник по своему жизненному опыту, интересам и ценностям, чем в момент распада СССР. В отсутствие рефлексии реальности это обстоятельство мало заметно, но его общественное признание поможет закрепить фактическую динамику как идейную норму. Эта норма во многом либеральная и консервативная.
• Правосознание большинства в России растет последние два десятилетия и, возможно, опережает правосознание высшей политической элиты, склонной к нарушению правил и произволу. Какие консервативные выводы из этого мог бы сделать ученый кот? Кот будет думать и предлагать свои соображения.
• Каковы принципы разумного либерального консерватора?
• Экономические, социальные и политические свободы предпочтительнее формальных (законных) или силовых ограничений (произвола).
• Неформальное регулирование и саморегулирование предпочтительнее формального; формальное регулирование предпочтительнее произвола.
• Меньшинство важно защитить как от тирании одного, так и от тирании большинства. Для защиты нужно согласие большинства и действующие институты.
• Свободы основаны либо на временном отсутствии центральной власти и регулирования (осваиваемая Сибирь, американский фронтир, определенные сферы жизни в 1990-е) либо на действующих институтах, акторах, нормах и практиках.
• Консервативный либерал спрашивает в первую очередь: «что на практике работает» в нашем сообществе? И всегда скептически относится к декларациям и требованиям свобод, не основанным на проверенных местным опытом решениях.
• Политические институты, акторы и практики, которые обеспечивают конкретные свободы, почти всегда делают это за счет сокращения других свобод: важен итоговый баланс и практический опыт.
• Защита свобод и общего блага часто требуют (республиканской) добродетели от каждого. Требование добродетели — угроза свободе быть в стороне и не быть добродетельным.
• Рефлексия и одобрение опыта самоуправления — самый главный ресурс политической эволюции, которая ведет к большим и устойчивым свободам.
• Важно замечать, обсуждать и превращать в норму лучшие местные практики и институты, которые на деле создают условия свободы (это есть и будет традицией).
• Важно замечать, обсуждать и критиковать практики и институты несвободы; при этом баланс желательно насколько возможно смещать в сторону одобрения опыта, уменьшая поле критики до самого неприемлемого.
• Критика — потенциально опасная социальная практика. Критика подрывает работающие институты, не гарантируя лучшее решение, что угрожает традиционным институтам и свободам. Это блокирует эволюцию общества в пользу революционных скачков «вперед» и откатов, усиливает непродуктивные конфликты, понижает самооценку и в конечном счете реальную веру сообщества в способность совместно достигать благих результатов. В психотерапии избыточная самокритика — один из главных деструктивных механизмов, с которым работает терапевт. В общественном самосознании важно научиться «любить себя» и уважать себя, не отрицая реальность (защита в ответ на слишком сильную критику). Критика необходима, но одобрения должно быть больше.
• В консервативной либеральной традиции обоснованной будет не столько критика, сколько признание ошибок и недостатков, для устранения которых нужно искать проверенные средства в существующих институтах и практиках.
• ХХ век существенно ослабил консервативную составляющую русских практик жизни и деятельности, в руинах лежат институты трансляции групповой культурной памяти.
• Консервативное политическое мышление нужно основывать на национальном опыте и национальных практиках, максимально заинтересованно, но критически относясь к готовым «стандартам» и «инновациям».
• Импорт готовых политико-философских концепций блокирует рефлексию лукоморского опыта, создавая привычные вывихи в публичной коммуникации и политических действиях, адаптировать их к лукоморской действительности – важнейшая интеллектуальная задача.
• Консервативный политический язык российской публичности можно «пересочинить» через рефлексию современного и исторического опыта, а также на основе канонических текстов русской культуры.
• Свобода слова и дела — не чуждый русской культуре идеал, который обосновывается либеральной политической философией, пока не имеющий «русского языка».
• Ценность свободной личности оказывается маргиналией в транслируемом пропагандой национальном мифе — только свободная мысль может вернуть ей ключевое место в системе русских ценностей.
• Либеральный консерватизм имеет приоритетом не «реакцию» и не «консервацию», а рефлексию успешного опыта и естественное развитие. Либеральный консерватизм создает образ будущего, который требует нового публичного языка, поскольку невозможно использовать мертвый язык «строителя коммунизма» уходящей советско-индустриальной эпохи в сочетании с «геополитическим» языком подворотни и придуманными «традиционными ценностями» официального православия.

 

К. Лукоморский

Потомственный кот-эндемик.

Девиз: «Если не кот, то кто?» 

Ученый кот (К. Лукоморский) раз в неделю рассказывает сказки в Лукоморье. Это наше заповедное место на окраине вселенной, где стоит мировое древо — ось мира. В тени векового дуба можно спокойно и обстоятельно поразмышлять и поспорить о свободах и судьбе. Вместе с русалками, богатырями и Черномором здесь живут интересные персонажи, которые обсуждают то, что происходит в русском подлунном мире. Они очень разные: например, Либерал любит либретто, Консерватор любит консервы, а Республиканка любит бублики, к ним также заходят и другие гости, которые любят каждый что-то свое. Поэтому все вместе они часто спорят между собой и считают себя разными личностями. К. Лукоморский не спорит с ними, он знает, что из этих разных голосов состоит его сознание. Наводя магический кристалл беседы друзей на актуальные события, кот хотел бы помочь и любезным читателям найти новые слова и ориентиры для описания реальности.

 

На троих

Лукоморье. Дуб. 

Консерватор и Либерал идут налево. 

Консерватор (обращается к старому другу): Дорогой мой! Мне кажется, что ты возлагаешь излишние надежды на стремительные изменения и рост политической нестабильности последнего времени. Тебе и многим твоим единомышленникам кажется, что в этой ситуации происходят тектонические сдвиги в поведении людей, а традиции и опыт становится все менее актуальны. Подобно коронавирусной стихии, новые политические вихри на наших глазах как будто уже разрушают привычные образцы и образ жизни. Мы как будто должны поменять и наши представления о том, чего можно разумно ожидать от других людей и что с нами может произойти. Однако за новым, как прекрасно известно тем, кто немного знаком с историей в изложении Токвиля, обычно следует чуть изменённое старое. Я бы предостерег от одобрения вихрей и слишком больших и радужных ожиданий нового.  

Из морских волн выходит юная Республиканка. Идет рядом, прислушивается к разговору. 

Либерал. (с тревогой): Не соглашусь с тобой, что я излишне оптимистичен в оценке происходящих перемен. Да, мы наблюдаем как в людях просыпается достоинство и желание участвовать в принятии политических решений. Это происходит в российских регионах. Взять хотя бы хабаровские еженедельные хождения по улицам. Аналогично и в Белоруссии — уже в масштабах страны. Более того, это глобальная история. Посмотри, на недавние желтые жилеты в десятках французских городов или анти-расистские протесты в США! Публичная активность растет в мире и мы — частный случай больших изменений. В целом готовность людей участвовать в общественной жизни нравится не только мне (пусть с некоторыми оговорками), но и нашей юной Республиканке. В цивилизованном мире этот новый массовый запрос оказывает давление на институты представительной демократии, но свободные выборы на ответственные посты помогают западным элитам худо-бедно учесть эту обратную связь. Однако в России на громкие уличные требование большинства (пока на локальном уровне), отвечают Немногие, не привыкшее слышать голос народа. Немногие, отвечают точечным удовлетворением требований, там где речь не идет о власти, и репрессиями, там где запрос касается политических назначений или возможности влиять на законы, бюджет или решения судов. В этом втором случае Немногие все более решительно отказываются от соблюдения цивилизованных форм и приличий, которые ранее мы смогли уговорить их примерить на себя. Так что, тревог, пожалуй, больше, чем надежд. Думаю, здесь наиболее вероятен самый опасный сценарий на обозримое будущее. В результате мы получим не возрождение публичной политики, а крах свободного образа жизни, который мы привыкли вести за последние двадцать-тридцать лет. Частные свободы уже сейчас под прямой угрозой тех немногих, кто теперь отбросил цивилизованность в жажде голого и почти бесстыдного господства. Так что в отношении избыточного оптимизма ни тебе меня упрекать. Позитивом нас с недавних пор заряжает только Республиканка. 

Республиканка (с улыбкой): Не будем хмурить брови, сгущать тучи и впадать в уныние, дорогие мои. Публичность и заинтересованное участие людей в общественных делах в любое время года вполне ощутимо и действенно повсюду — в Канаде, Индии или России. Свет общественного разума не всесилен, но вполне благотворно воздействует на грубую материю власти. Не нужно унывать, нужно действовать. Имеющиеся у нас институты придуманы умными людьми. Даже разбойники и дикари, надевая на себя цивилизованные платья, невольно учатся хорошим манерам. Сейчас мы видим, как просыпаются в стране институты и люди. Наука сравнительной политики дает приблизительно 51 против 49, что мы успешно защитим и даже расширим наши свободы. 

Консерватор: Вы оба выглядите как почтенные консерваторы, когда говорите о том, что цените столь многое не только в мире, но и в нашем отечестве, а не просто ищите  местных изъянов. Правда, Либералу нравится то, что мы вот-вот потеряем, а Республиканка одобряет то, что еще только грядет и пока не крепко держится на ногах. Нам бы стоило попробовать найти что-то устойчивое и проверенное нашим опытом, а потому ценное. Нам стоит больше ценить то, на что мы вполне можем опираться, а не то, что «могло бы и у нас быть» или «хорошо, чтобы у нас было».  

Идут направо. С неба на ковре самолете спускается Ряженный Консерватор в шлеме и кольчуге. На шлеме и кальчуге бирка итальянского производителя. 

Ряженый К. (кричит): Правда наша, великую традицию обухом не перешибешь! Великий Один – Один во всем мире! Кто не с нами, того подкупим, кто против нас, тот враг! Правды нет, кроме слов и дел великого одного. Все продажны и все продается, кроме верности одному. Мы непобедимы пока мы все за Одного. Без Одного не будет ни нас, ни страны. Лакеи Запада клевещут, потому что им платят враги, а не мы. Но мы, настоящие патриоты и консерваторы, не сдаемся и славим великого Одного. Вот наша великая традиция.  

Консерватор: Спокойно, коллега! Консерваторы не кричат и не бьют себя в грудь. Консерватор ценит тот реальный образ жизни, который ведет он сам и его соотечественники. Вам нравится жить на озере К., так там и живите. Вы либеральный циник, вынужденный зарабатывать «ура-консерватизмом». Мотивы ваши понятны и даже извинительны. Но мы не можем продолжать разговор, пока перед нами человек, которым не является самим собой. Станете самим собой, приходите.  

Ряженый К.: Вы подпевалы дядюшки Сэма, пижоны и снобы. Вы просто завидуете моим гонорарам, живому уму и громадному успеху. Я не глупее Вас! И не надо делать вид, что вы во что-то верите и имеете убеждения. Я вас насквозь вижу. Мне с вами не о чем разговаривать — мы по разную сторону баррикад. Русские не сдаются! Озеро Комо мое! 

Ряженный убегает.

Оставшиеся идут дальше направо. 

Консерватор: Что на самом деле мы можем ценить в наших традициях и реальных обычаях, т.е. в нашем образе жизни? И на что мы можем надежно опираться?  

Либерал (с горечью): Ценить уже нечего и опираться не на что. Сейчас прекрасно видим, что была хрупкая, не нами завоеванная, свобода в частной жизни. Отказ от участия в политике мы обменяли на личные свободы. Мы надеялись, что убедили Немногих и Одного в том, что это отличная сделка. И себя убедили. Но бартерная свобода исчезает на наших глазах, милая Республиканка, вопреки твоим прогрессивным прогнозам. 

Республиканка: Прямо скажу, что хрупкость свобод предопределил либеральный отказ от участия в общественных делах в пользу Немногих. Республиканская свобода — основана на участии, обсуждении и совместных действиях многих, а либеральные свободы без участия не устойчивы. Но Вы имеете в виду другое объяснение нашей потери. Не так ли?   

Либерал: Да, у меня другое объяснение. У нас была надежда на договор с волками. Но очень быстро волки сняли (чел)овечьи маски. Волки больше не хотят выглядеть как люди. В стремлении завоевать сверх доходы и сверх ресурсы, убедили Одного в его всемогуществе. В том, что он может делать, что повелит в стране и мире. Так им проще отвлечь его внимание на недостижимые внешние цели, чтобы они сами смогли вольготно играть в свои игру. В силу дикости, жадности и самовлюбленности они потеряли уважение цивилизованных людей внутри и снаружи.  

Консерватор:  Но получается, что  распоясавшиеся, как ты говоришь, волки как раз и провоцируют простых людей на участие в общественных делах? Если раньше к людям никто не лез и «давал жить», то сегодня наши магистраты вполне научились собирать налоги, выписывать штрафы и брать с людей плату за парковку. 

Республиканка: Я давно говорила, что люди — это новая нефть. Сейчас это очевидно. 

Консерватор: Увы, это был точный диагноз. Но нельзя ли сказать и так, что именно новый и все более настойчивый активизм проснувшихся многих заставил Немногих отказаться от приличий? 

Либерал и Республиканка (в один голос): так сказать нельзя! 

Консерватор: Конечно, это диалектика — и тут две стороны медали. Получается, что и Немногие стали нарушать установленный порядок, влезая в частные дела большинства и тем все более раздражали всех. Но и большинство, точнее его активисты, постоянной апелляцией к порядку, правилам и процедурам провоцировали немногих на отказ от приличий. Заемный европейский кафтан стал неудобен, когда пришлось соблюдать чужую «букву», отторгая дух. Наши либеральные институты были хороши как декорации из папье маше. Но когда кто-то начинает всерьез пытаться подняться по бумажной лестнице, падение неизбежно. 

Останавливаются под сенью дуба. Юная Республиканка убегает к морю. 

Либерал: Как я уже говорил, мир и свобода оказались хрупкие, если делать ставку на Одного. Мы снова приходим к тому же заключению. Один, убежденный своим опытом и лестью Немногих в своем всемогуществе, подобно герою древнегреческого театра уже охладел к свободам и теперь близится к роковой переоценке своих сил. И это будет настоящая трагедия, в которой нам не обойтись ролью хора. 

Консерватор: Волны на море все выше и вихри все ближе. Моя миссия в том, чтоб найти твердое основание свободам, проверенное нашим собственным практическим опытом. 

Либерал: Не стоит изобретать национальный «велосипед», там где можно взять готовые чертежи. Уже давно все придумано и нам достаточно следовать лучшим образцам. 

Консерватор: Но мудрость говорит нам, что на чужих успехах и чужих ошибках мало кто учится. В основе либерального консерватизма — способность наблюдать, замечать и отбирать реальные практики нашей жизни. Нам стоить стать более наблюдательными. Только свобода, растущая из почвы, из реального образа жизни людей, будет достаточно долговечна.    

Консерватор угощает Либерала медом-пивом.

Выпив, Консерватор скрываются в тени дуба. Либерал остается один. 

Либерал (задумчиво): действительно, на что опираться? В России у нас остались лишь убеждения, дружба, чтение и европейский образ жизни без каких-либо гарантий. Повсюду в Европе и в Америке популисты, лоббисты и левые потихоньку наступают на свободу. Так что, пожалуй, впервые у нас нет даже вполне убедительного и актуального образца. Республиканка и Консерватор на разные лады убеждают меня, что нам нужно искать новые ходы и в этом они дважды правы. Но мои друзья звучат не вполне убедительно. На какие реальные традиции, достойные продолжения, хочет опираться Консерватор? Пусть предъявит хоть, что-то конкретное, а не пересказывает Эдмунда Берка. Республиканка говорит, что люди готовы к участию и что институты просыпаются, но мы же видим скорее их профанацию Немногими и Одним — от выборов до конституции. И почему она считает, что эта растущая активность не закончится популизмом в случае успеха или побоищами по всей стране в случае неудачи. Для рассуждений у нас всего несколько мгновений истории, а вопросов приличное множество. Каждый вопрос заслуживает серьезного обсуждения на троих. Хорошо, что здесь это можно сделать обстоятельно и неспешно под сенью двухсотлетнего дуба. (Пишет в мессенджере Консерватору и Республиканке, договаривается о следующей встрече). 

До встречи в Лукоморье. 

К. Лукоморский

Поделиться ссылкой: