Какие ошибки за последние четверть века допустили Европа и Россия — и можно ли их исправить
Владислав
Иноземцев
Критика с
позиций чистого разума
Россия
сегодня слишком слаба для того, чтобы требовать достойного ее места (никакое
«вставание с колен» не воплотилось в реальной экономической мощи и политической
влиятельности), но при этом слишком горда, чтобы общаться с более серьезным
партнером с позиций младшего
Сегодня
среди отечественных демократов и либералов принято говорить о том, что Россия,
сначала отойдя от цивилизованного курса во внутренней политике, а затем и
оккупировав часть соседней страны, отвергла европейский путь развития,
превратив себя — самую большую страну Европы — в явного изгоя, который ныне
может найти союзников только среди антизападных автократий. С последним сложно
спорить, но, оценивая, как мы «дошли до жизни такой», не нужно быть излишне
категоричными.
Разумеется,
развитие России, начиная с 2000
г., подчинялось лишь одной задаче: сохранению ныне
правящей элитой власти в своих руках ради бесконечного обогащения через неконтролируемое
присвоение природных богатств страны и бюджетных средств. Такая логика
предполагала отторжение всего, что мешало восприятию страны как вотчины, а ее
населения — как холопов.
Однако это
не извиняет европейцев, которые в своей политике в отношении России допустили
за четверть века всевозможные ошибки.
1. Старт был дан еще в период
перестройки и в первые последовавшие за ней годы. Советский Союз, как известно,
начал клониться к закату после восточноевропейских революций 1989 г. и прекратил
существование 25 декабря 1991
г. В Европе именно этот период стал временем осмысления
как внутренней логики европейских сообществ, так и выработки отношения к
внешнему (т.е. восточному) измерению. В результате, с одной стороны, были
реализованы реформы, приведшие к подписанию 7 февраля 1992 года — через 44 дня
после краха СССР — Маастрихтского договора о создании Европейского союза
(вступил в силу 1 ноября 1993 года). С другой стороны, бывшим «союзникам» СССР
— Польше, Чехословакии (с 1 января 1993 года Чехии), Венгрии, и даже странам
Балтии — было недвусмысленно обещано членство в этом новом объединении.
Россия же, реформы в которой способствовали историческому воссоединению всех
европейских народов и концу холодной войны, оказалась «в стороне» от
происходивших перемен. Европейцы не только не предложили ей перспективного
членства (которое могло быть обставлено массой обстоятельств и переговоры о
котором могли длиться десятилетиями), но и в целом отказались от рассмотрения
России как полноценной части Европы.
Собственно говоря, проведение границы, «фронтира» Европы по новым рубежам,
сложившимся после краха СССР — по сути, по границам Советского Союза конца 1939 г., — стало первойи очень значимой ошибкой европейских политиков.
Уже в этот
период было бы гораздо правильнее признать Россию естественной составной частью
Европы (которой она была до этого на протяжении как минимум 300 лет и чьи
пределы она раздвинула до Тихого океана) и попытаться объединить потенциалы
западной и восточной ветвей европейской цивилизации. Однако сделано этого не
было.
2. Кроме того, европейцы допустили еще
одну ошибку, сочтя новую Россию «нормальной» страной и недооценив социальные,
политические и ментальные последствия краха Советского Союза. Если сравнить
потерянные территории, глубину экономического спада, число русских, вдруг
оказавшихся за пределами собственной страны, а также массу других
обстоятельств, окажется, что Россия 1992 г. поразительно похожа на… Германию 1919-го,
как раз после Версальского договора. Да, Россия проигрывала не настоящую, а
всего лишь холодную войну; да, на нее не накладывались контрибуции, ее «лишь»
попросили выплатить долги бывшего СССР, но сходство было сложно не заметить. По
сути, на востоке Европа имела не просто «новую страну с переходной экономикой»
(an emerging country with a transition economy), а рухнувшую империю со всеми
постимперскими комплексами и проблемами. Я не буду прорисовывать эту линию
более подробно, но факт остается фактом: Европа, прекрасно помня про то, какую
опасность таят в себе униженные империи, не предприняла ровным счетом ничего,
чтобы Россия не воспринимала себя проигравшей стороной. Как минимум Европейский
союз, уж если он и не стремился инкорпорировать в себя Российскую Федерацию,
должен был максимально поддерживать постсоветскую интеграцию, предложить
оставшимся странам СНГ «развернуть» европейскую модель на постсоветском
пространстве, по сути, начать активный диалог между Берлином и Москвой как
столицами крупнейших государств реального и потенциального интеграционных
объединений. Это было тем более очевидно, что европейские сообщества сами
создавались как средство подавления очагов военных конфликтов — и именно эта
их способность была крайне необходима в первой половине 1990-х на просторах
бывшего СССР. Однако, повторю, и в данной сфере ничего не было сделано.
Я полагаю, что искусственное разделение постсоветского пространства (и
особенно его западных и южных «окраин») на Россию и «прочие» страны было второйочень важной ошибкой европейцев, которая во многом обусловила современные
конфликты на европейско-российских границах.
Ни Украина,
ни Белоруссия не были «колониями» или «покоренными территориями» России даже в
том смысле, в каком ими можно назвать государства Балтии. Киев был столицей
Древней Руси, Полоцк намного старше Москвы; искусственное проведение линии
между «метрополией» и другими частями империи означало ни больше ни меньше как
покушение на часть «исторической России» (как ее называет В.Путин) и никак не
могло сыграть положительной роли. «Объединяющая» Европа выступила на
постсоветском пространстве в роли «разделителя», подпитывающего конфликты.
3. Европейцы постоянно использовали
применительно к России некие новые, особенные форматы взаимодействия, которые в
значительной мере провоцировали разочарования, создавая впечатление (причем
вполне обоснованное), что ЕС не рассматривает Москву как стратегического
партнера. В 1996 г.
специально «под Россию» был предложен формат «Соглашения о партнёрстве и сотрудничестве
(Partnership and Coopertaion Agreement)», который родился из «Соглашений о
сотрудничестве (Coopertaion Agreement)», до этого подписывавшихся только с
группами стран (с АСЕАН в 1980
г. и Советом стран Персидского залива в 1989-м), но не с
отдельными государствами. Сразу же после подписания данного документа с Россией
по его подобию были заключены соглашения с бывшими постсоветскими республиками,
не имевшие серьезных последствий. За этим последовала новая стратегия «Политики
соседства» на южном и восточном «флангах». Не слишком желая оказаться в одной
компании с Марокко, Алжиром, Тунисом, Ливией и Палестинской автономией (равно
как и с Арменией, Грузией или Молдовой), Россия отказалась от участия в проекте
и сейчас довольствуется ничего не значащим «особым статусом».
В 2010 г. в той же логике с
Россией было заключено соглашение о «Партнерстве для модернизации» — и в этом
случае сама концепция выглядела еще более двусмысленной, так как Россия
однозначно воспринималась как государство, которое необходимо модернизировать,
причем по целому ряду параметров и направлений.
Мне кажется,
что
упорные попытки европейцев изобразить Россию как страну, которая ну никак
не «вписывается» в обычные параметры сотрудничества и взаимодействия, являетсятретьей существенной ошибкой наших партнеров.
Так как,
хотя в Москве, наверное, были и не против подчеркивания особого статуса своей
страны, но только не таким образом, который демонстрирует ее периферийный
статус и указывает на невозможность выстраивания по-настоящему партнерских
отношений.
4. Следует также отметить, что Европа —
и в этом никто не собирается ее обвинять, но всё же — в последние годы
стремится не строить никаких стратегических планов. Основа европейского успеха
в том, что она движется к достижению своих целей небольшими выверенными шагами,
но всё же создание единой Европы было большим стратегическим проектом. В начале
XXI века этот проект можно считать завершенным, и теперь от Европы ждут «нового
лидерства». Политические безумства России в последнее время — это как раз
трагедия великого государства, которое не может ни само стать лидером, ни войти
органичным образом в некое ядро государств, открывающих новые горизонты. Союз
России с США или Китаем маловероятен и ситуативен, так как экономические и
политические «веса» не позволят ему стать союзом равных. В такой ситуации
Россия и Европа — естественные союзники: для Европейского союза Россия может
стать крайне важным партнером, сотрудничество с которым приносит большие
выгоды, но который в то же время остается на более низком уровне, чем ЕС в
целом; для России взаимодействие с Европой не менее важно, но при этом она
может успокаивать себя тем, что на равных разговаривает с каждым из крупнейших
государств Евросоюза. В такой конфигурации ни Москва не сталкивается с неким
унижением, ни Брюссель не утрачивает своих лидирующих возможностей.
Я не буду
говорить о том, каким потенциалом может обладать европейско-российский альянс,
— от совместного освоения российских природных богатств и территорий и
расширения общеевропейского рынка до новых уровней влияния сторон как
потенциально самой мощной военной сверхдержавы и доминирующей силы в Евразии, —
но он, несомненно, стал бы фактором как стабилизации России в рамках мировой
политической системы, так и получения Европой нового стимула к стратегическому
видению мира XXI века и своего места в нем.
Недооценка стратегического потенциала европейско-российского сотрудничества — четвертаякритическая ошибка западных европейцев,
отказывающихся
понимать, что, с одной стороны, европейский проект многие десятилетия жил
прежде всего своим расширением и развитием и, с другой стороны, что Россия (как
прежде та же Германия) не может быть безопасной для Европы иначе, как будучи
инкорпорирована в европейские институты и развиваясь с учетом, а не вопреки, их
внутренней логике.
5. Эти — а
также некоторые другие — ошибки так или иначе имеют политическую природу. Но
следует также признать, что
европейцы оказались не слишком дальновидными и в выстраивании собственного
образа в глазах как большинства россиян, так и широких профессиональных групп
внутри России,
которые
могли бы выступить естественными союзниками Европы как люди, в общем и целом
разделяющие европейские ценности.
Прежде всего крайне значимым сигналом со стороны ЕС могла бы стать отмена
виз для российских граждан.
Большинство
аргументов, которые можно слышать в связи с этой проблемой, не выдерживают
критики. С одной стороны, проблема мигрантов из третьих стран не стоит остро,
так как отсутствие виз не означает отсутствия контроля на границе. Как сейчас
в аэропортах и на вокзалах проверяют наличие у отъезжающего визы, так проверяли
бы и наличие российского паспорта. С другой стороны, всегда можно составить
базу нежелательных лиц и не допускать их в европейские страны — эта практика
существует почти везде; появление в Европе россиян, официально внесенных в
санкционные списки, делает рассуждения европейцев о «проблематичности»
безвизового въезда совершенно смешными. Между тем принятие соответствующего
решения стало бы мощнейшим ударом по антиевропейской риторике, которая сегодня нарастает
внутри России.
Не менее
существенным фактором выступила бы
либерализация торговых отношений — и, в частности, применение к России,
например, таких же норм, которые обычно содержатся в Соглашениях об ассоциации,
— причем даже в одностороннем порядке.
Россия —
страна, экспортирующая в основном сырье, которое в Европе не производится в
достатке; аграрная продукция, в которой мы тоже можем оказаться
конкурентоспособными, регулируется Единой сельскохозяйственной политикой, и ее
экспорта из России тоже можно не бояться. Всё остальное сводится лишь к
продукции нескольких отраслей, которая ни при каких обстоятельствах не разорит
европейские компании, — но в то же время подобное одностороннее открытие рынка,
если бы оно стало реальностью, могло бы оказать поистине завораживающее
действие на российское предпринимательское сообщество.
Я даже не говорю о том, насколько серьезное влияние на российское общество
могли бы иметь даже символические шаги со стороны ЕС, — например, прямое
предложение России подать заявку на прием в Европейский союз
(а еще лучше
— приглашение начать переговоры о членстве, исходящее от самого Брюсселя).
Разумеется, учитывая основные цели и «идеологические постулаты» российской
элиты, такое предложение сегодня было бы отвергнуто, — но оно разделило бы
проевропейскую и традиционалистскую части российского общества сильнее, чем
любой другой фактор, и мобилизовало бы прозападные силы, которые сейчас
пребывают в стране в полном анабиозе. Иначе говоря, Европа, которая сегодня
обладает одной из самых мощных «мягких сил» в мире (замечу: ни одна другая
страна или союз не расширился столь масштабно за полвека, как ЕС), практически
полностью отказывается применить ее для «соблазнения» России.
И это, на
мой взгляд, непростительный промах современной Европы.
* * *
Сегодня мы
имеем уникальную ситуацию. В то время, как в значительной части мира, от
Восточной Азии до Латинской Америки, элементы европейской культуры и
европейского образа жизни проникают всё глубже в повседневные практики; когда
Европа оказывается крайне успешной в установлении новых стандартов
производства, природопользования и качества жизни даже в отношении
неевропейских народов, самая крупная европейская нация показательно
демонстрирует свою «неевропейскость» — которая на деле никогда не была ей
свойственна.
Причину
этому я вижу, разумеется, не в том, что Россия сильна, а Европа слаба, хотя
некоторые кремлевские политологи и пытаются изобразить ситуацию именно в таком
свете. Она скорее заключается в том, что Россия сегодня слишком слаба для того,
чтобы требовать достойного ее места (никакое «вставание с колен» не воплотилось
в реальной экономической мощи и политической влиятельности), но при этом
слишком горда, чтобы общаться с более серьезным партнером с позиций младшего.
Если бы политики в ЕС были более мудры, если бы они почаще вспоминали стратегию
и тактику тех своих предшественников, которые в свое время превратили Германию
в самого последовательного «европейца», — они нашли бы правильный язык и
правильные концепты для общения с Россией. Во все времена и на всех
континентах, если союзы более сильного с более слабым проваливались, вина за
это могла возлагаться только на первого, который не нашел подходящего метода
общения со вторым. Сегодня, я убежден, крайне важно повторять, что значительная
часть вины за то, что современная Россия действительно не является Европой, —
лежит на самих европейцах. Потому что в условиях, когда российским властям
выгодно противостоять Европе, изменение нынешнего положения вещей может прийти
не из Москвы, а из Берлина или Парижа, Рима или Брюсселя.
Автор —
доктор экономических наук, директор Центра исследований постиндустриального
общества.
Постоянный
адрес страницы:http://www.novayagazeta.ru/comments/70496.html
Источник: Новая газета