Кризис тощих коров.
Политолог Кирилл Рогов о том, почему государство не может стать драйвером выхода из кризиса
Два
последних месяца резко изменили внутрироссийскую повестку. До конца III
квартала 2015 г. можно было жить с мыслью, что кризис, связанный со снижением
цен на нефть, будет носить ограниченный характер. Хотя предположение о его
второй волне напрашивалось уже по
итогам августа. Конец года
окончательно сдвинул экспертный консенсус: дно нефтяных цен будет гораздо ниже,
а период низких цен – гораздо продолжительнее. Вопреки известным прошлогодним
прогнозам мировая экономика и основные игроки рынка вполне готовы к равновесию
с довольно низкими ценами.
Другая страна
Сегодня
многие находятся под обаянием умеренного падения ВВП в 2015 г. и говорят о
возросшей адаптивности российской экономики по сравнению с предыдущим кризисом.
Но, возможно, разница объясняется тем, что в 2008 г. экономика демонстрировала
высокий рост, а важнейшим драйвером ее последующего падения стало масштабное
бегство капитала. На этот раз бегство капитала предшествовало падению цен и
ввело экономику в стагнацию еще при высоких ценах. Но если иметь в виду фактор
движения капитала и включить в рассмотрение рост предшествующего падению цен
года, то выясняется, что во II квартале 2009 г. экономика снизилась ко II
кварталу 2007 г. на те же 4%, что и во II квартале 2015 г. ко II кварталу 2013
г.
В целом же
длительный период низких цен – те самые сакраментальные «семь тощих коров» –
это совсем другая история, нежели то, о чем думали элиты и граждане в 2015 г.:
о «перетерпеть и перетоптаться». Если цены на нефть несколько лет будут на
уровне $40–50 (в номинале), это будет соответствовать уровню цен 2000 и 2004
гг. (в постоянных долларах). Среднедушевые ежемесячные доходы откатятся к
уровню $300–350. И эти цифры, кажется, не оставляют сомнения в том, что
экономика, которую мы будем иметь через 2–3 года, будет совсем другой
экономикой. Если вы, путешествуя, переезжаете из страны со среднедушевым
ежемесячным доходом $850 (Россия в 2013–2014 гг.) в страну со среднедушевым
доходом в $350, вы это замечаете сразу. Это другие магазины, другая
освещенность улиц, другие товары на прилавках.
За 10 лет
тучной жизни российская экономика сильно изменилась: вес отраслей, структура
рынка труда, ассортимент и качество продукции, структура производства,
технологии. Экономика подстраивалась под растущий спрос и крепнущий рубль, ее
зависимость от импорта возрастала. Обратная адаптация будет болезненной.
Ориентированное на промежуточный импорт производство окажется слишком затратным
для нового уровня потребления. Страшно подорожают инвестиционные товары.
Что будет
происходить и уже происходит с неформальной, или полуформальной, экономикой,
сектором услуг и малым бизнесом, показали протесты дальнобойщиков. Сокращение
занятости и доходов здесь, не отраженное адекватно в официальной статистике
(дальнобойщики не записываются в безработные), будет вести к дальнейшему сжатию
внутреннего спроса.
Принципиально
иной уровень потребления неизбежно приведет к глубоким структурным сдвигам во
многих областях.
Слон на корове
Ключевая
проблема кризиса тощих лет – государство. В прошлые 10 лет оно было одним из
главных бенефициаров нефтяного бума. Этому способствовали и конъюнктура
сырьевого рынка, и стремление правительства консолидировать рентные потоки. В
нефтезависимых странах со слабыми экономикой и институтами правительство
стремится в период высоких цен концентрировать в своих руках и распределять
максимальную долю ренты. Это обеспечивает ему высокую поддержку со стороны
населения, но одновременно оно принимает на себя и основные риски падения
рентных доходов, абсорбируя волатильность.
Расходы
консолидированного бюджета выросли с 31% ВВП в первой половине 2000-х до 38% в
последние семь лет. При этом в структуре расходов непропорционально большую
долю занимают оборона и безопасность. Резко выросла доля государства в
топливно-энергетическом секторе и промышленности в целом. Оно абсолютно доминирует
в банковском секторе. По расчетам МВФ, в целом доля государства в экономике
выше 70% ВВП. В результате рыночные стимулы ослаблены, и сам рыночный сектор в
немалой степени тоже привык подпитываться от государства.
Аналогичная
картина и с занятостью. Бюджетный сектор – это примерно 25% официальной
занятости (около 14 млн чел.). Но если добавить сюда работников государственных
компаний и корпораций, то, по подсчетам ОЭСР, на государство оказывается
завязано уже около четверти всех трудоспособных (более 20 млн чел.; расчеты за
2011 г.). Если же еще прибавить 40 млн пенсионеров, то получится, что
государство отвечает за формирование доходов более чем половины взрослого
населения.
Это весьма
удобно, если рента увеличивается и позволяет обеспечить рост доходов всей этой
армии: политическая конкуренция вам всерьез не грозит, а
консервативно-патерналистские доктрины пользуются хорошим спросом. Но если
доходы начинают стабильно падать?
И это
ключевой вопрос новой повестки: столь значительные структурные изменения,
которые предстоят в случае продолжительного периода низких цен, – это
политэкономическая, а не чисто экономическая проблема. Российское государство и
российская политическая система сегодня – прямое отражение той структуры
экономики, о которой сказано выше. Ее жесткость, иерархичность и видимая
стабильность опираются на систему формальных и неформальных распределительных
сетей, структурирующих общество и систему управления. С уменьшением
распределяемых ресурсов будут дрябнуть и эти сети. Чрезмерная экономическая
волатильность неизбежно транслируется в волатильность политическую. Тощая
корова не повезет нефтяного слона.
«Китайский путь» в Латинскую Америку
Первой
реакцией властей на угрозу структурного кризиса тощих лет будет, вероятно,
поиск «китайского пути». Пару лет назад на встрече с участниками Валдайского
клуба Владимир Путин рассуждал об ошибочности горбачевской перестройки,
противопоставляя ей «китайскую модель». Мол, в кризисный период необходимо
сохранение жесткого политического контроля в целях концентрации и управляемой
реаллокации ресурсов. В сегодняшних реалиях «китайская модель» означает
дальнейшее закручивание гаек в политике при одновременных попытках управляемой
либерализации в экономике. На возможность выбора такой стратегии указывают
периодические слухи о возвращении в правительство Алексея Кудрина.
На самом
деле Горбачев тоже начинал со своего рода «китайского пути»: попытки
инвестиционного маневра при сохранении политического контроля, потом – попытки
«приоткрывания» экономической и политической форточек. Радикализация ситуации и
утрата контроля были скорее следствием резкого ухудшения в экономике в
результате второй волны падения нефтяных цен в 1986 и 1988 гг.
Успех же
реального «китайского пути» определяется не тем, насколько способно
правительство сохранить политический контроль и сконцентрировать ресурсы в
своих руках, а тем, имеется ли, куда эти ресурсы приложить. То есть найдены ли
новые источники роста или – если угодно – новые источники ренты для экономики в
целом. В Китае таким источником стала значительная разница цены труда на
внутреннем рынке и рынках сбыта.
Это
обстоятельство подсказывает ответ на вопрос, почему (как свидетельствует опыт
соцстран и стран Латинской Америки в конце прошлого века) в странах со средним
уровнем доходов кризис экономики так часто трансформируется в политический.
Структура внутренних цен здесь гораздо ближе к структуре цен потенциальных
рынков сбыта, возможности заработать на их разнице ограничены. В этом случае
поддержание конкурентоспособности экономики, расширение или даже сохранение
экспорта возможны лишь за счет сокращения внутренних издержек. А структура этих
издержек, как правило, непосредственно связана с особенностями политической
системы, заданными ей порядком перераспределения издержек и прибылей.
«Чучхе плюс»: дороги без машин
Более
конкретные антикризисные экономические идеи, которые правительство сегодня
готово обсуждать, – это пресловутое импортозамещение и вложения в
инфраструктуру. Правительство готово их обсуждать, потому что они не
противоречат конфронтационному внешнеполитическому курсу и на первый взгляд не
требуют значительных изменений в структуре издержек, т. е. изменения
политических балансов. Наоборот, по мнению руководства, эта стратегия опоры на
внутренние силы (своего рода «продвинутого чучхе») позволит одновременно
поддержать и рентораспределительные сети (обеспечивающие политическую
стабильность), и экономический рост.
Вызывающий
мало сомнений провал этой стратегии прямо связан с тем, почему правительство к
ней благоволит. Строительство, в особенности финансируемое государством
инфраструктурное строительство, сегодня не просто коррумпированная, но и крайне
политизированная сфера: это и точка сосредоточения олигархических интересов, и
важнейший политический ресурс региональных и местных властей. В целом это один
из основных механизмов приватизации бюджетных средств группами частных
интересов.
Думаю, при
аккуратных расчетах можно показать, что при нынешних издержках инфраструктурное
строительство вносит отрицательный вклад в экономический рост. Грубо говоря, вы
строите вместо старой дороги новую, но при этом изымаете из конкурентных
секторов столько ресурсов, что в результате машин по ней ездит меньше, чем по
старой. Или вы начинаете строительство «дешевого жилья» в регионе, но в
результате быстрого роста цен на стройматериалы у вас падает индивидуальное и
долевое строительство, а цены на «дешевое жилье» подскакивают.
Государство
вряд ли сможет быть драйвером выхода из кризиса, потому что его избыточный
политический и экономический вес – один из главных кризисных факторов в
условиях резкого сокращения ресурсной базы. Это как Мюнхгаузен, вытаскивающий
себя за волосы из болота.
Что реформируем?
Говорить о
чисто экономических стратегиях выхода из создавшегося положения совершенно
бессмысленно. Политэкономическая природа кризиса определяется тем, что
происходившие в период высоких цен на нефть деформации структуры экономики,
механизмов управления и политической системы тесно переплетены. Созданной в
тучные годы большой частно-государственной перераспределительной машине скоро
нечего будет перераспределять. И тогда мы будем наблюдать ее реальный кризис.
Пока главным
ограничителем обсуждения реалистичных стратегий являются значительные валютные
резервы. Покуда они есть, флаги контроля и дирижизма, скорее всего, будет бодро
трепыхать на ветру экономического кризиса.
Реальные же
пути адаптации к новой реальности связаны с изменением стимулов, определяющих
поведение политических и экономических агентов. Но изменение системы стимулов
потребует изменения политических балансов – перераспределения политического
веса к тем, кто умеет зарабатывать деньги, от тех, чей политический капитал
состоит в том, что они их перераспределяют. Именно поэтому экономическую
стратегию сегодня имеет смысл писать в основном на языке политических реформ и,
видимо, никак иначе.
Автор –
независимый обозреватель
http://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2016/01/19/624491-krizis-toschih-korov
Источник: Ведомости