«В благополучные годы возможностей для политического кризиса было больше»
Арнольд
Хачатуров
Как Россия
выходит из полосы аномально высокого интереса к внешней политике и вспоминает о
собственных проблемах? С чем Россия входит в большой электоральный цикл
2016-2018 годов? И что такое военно-мобилизационная легитимность власти?
На прошедшей
неделе Комитет гражданских инициатив Алексея Кудрина представил доклад,
посвященный оценке социально-политической напряженности в российских
регионах. «Новая» поговорила с авторами доклада, учеными из ВШЭ, Николаем
Петровым и Алексеем Титковым (кроме них в проекте также участвовали Александр
Кынев и Наталья Зубаревич). Как Россия выходит из полосы аномально высокого
интереса к внешней политике и вспоминает о собственных проблемах?
С чем Россия входит в большой электоральный цикл 2016-2018 годов? И что
такое военно-мобилизационная легитимность власти?
— Ваше
исследование выявило рост протестной активности в России на 15% в первом
полугодии этого года, причем россиян теперь больше беспокоят вопросы
социально-экономического характера, а не статус страны на международной арене.
Как измерялся этот показатель и как следует интерпретировать его изменение?
Алексей
Титков: Рост
протестной активности на 15% — это достаточно условная цифра. Мы признаем, что
абсолютно достоверных инструментов тут нет, поэтому мы пытались сделать замер
максимально нечувствительным к процессу сбора данных. Мы поделили все
протестные акции в стране на 10 тематических блоков: трудовые, социальные,
жилищные права, проблемы коррупции, внешней политики, разного рода гуманитарная
тематика. Активность по каждому из этих блоков оценивалась в баллах от 1 до 3.
1 — незначительное, единичное событие, а 3 — заметное движение,
если не в общенациональном, то хотя бы в региональном масштабе. По этой
условной шкале мы можем замерять, насколько широк диапазон тематических
протестных действий и какова их интенсивность. В первом полугодии 2015 года мы
выявили рост этого показателя почти на 15% по сравнению с тем же периодом
прошлого года.
Что это
значит? Пока ничего глобального, о серьезном росте протестной активности
говорить не приходится. Такого рода подъемы и спады уже множество раз
фиксировали исследователи, которые регулярно изучают протесты в России. Пока
что даже нельзя назвать это признаком усиления кризиса, потому что проблема
нашей страны еще с 90-х годов заключается в том, что низовая, протестная
активность у нас слабее, чем в других странах, — людям сложнее организоваться и
устроить акцию в защиту собственных интересов, они меньше доверяют друг другу и
не верят в успех таких акций. Как показывает опыт, власти, в свою очередь,
часто недостаточно отзывчивы, не идут даже на контакт с представителями таких
групп. В результате протестных акций проходит крайне мало, и увеличение их
числа в некотором смысле даже благотворно для устойчиво работающего
политического механизма. Рост протестных настроений может на что-то серьезно
повлиять, только если одновременно произойдут сильные сбои в других областях —
что-то серьезное произойдет в экономике, резко снизится политическая
устойчивость системы.
—
Экономический кризис уже привел к росту нагрузки на разбалансированную
политическую систему, зачастую лишенную каких-либо легальных механизмов для
выражения недовольства. Увеличится ли за счет этого интенсивность электоральных
протестов на выборах в 2016 году?
Николай
Петров: Мы исходили
из того, что, если в регионе существует достаточно развитая и гибкая
политическая система, имеются сдержки и противовесы, то при обострении
социально-экономической ситуации она может адаптироваться и ничего особо
страшного не случится. И наоборот — если негативная
социально-экономическая динамика совпадает с примитивной, несбалансированной
политической системой, где не представлены интересы основных групп элит, то это
может приводить к существенному росту политической напряженности, в том числе в
виде протестного электорального поведения. В этом смысле электоральный
протест является другой формой проявления негативных настроений граждан, которые
еще не готовы идти на площадь и чего-то требовать. Когда власть приглашает их
на избирательный участок и не дает реальной с их точки зрения альтернативы, то
они могут голосовать протестно. Это может проявляться по-разному: абсентеизм,
то есть избиратели просто не выходят на участки, или негативизм, когда
избиратели выходят и выражают свои отрицательные чувства — портят бюллетени,
голосуют за другие партии, не столько желая их поддержать, сколько стремясь
продемонстрировать власти свое неодобрение.
А. Титков: Про электоральный протест можно
сказать то же самое, что и про протестные настроения в целом: сами по себе они
являются вполне рутинной частью политической жизни. Проблема может возникнуть
на следующем шаге, если жители какой-либо территории поймут, что их протест не
воплотился в результате выборов: если, условно говоря, люди видят вокруг себя
массу недовольных, а по итогам выборов правящая партия набирает 80—90%. Речь
идет о гибкости политической машины, о ее способности учесть это самое недовольство.
Если гибкость уменьшается, то и риски становятся выше.
— Судя по
материалам мониторинга, в подавляющем большинстве регионов политические системы
выглядят скорее примитивными и негибкими.
А. Титков: Речь не о том, обеспечивает ли
какое-то конкретное состояние политической системы достаточную гибкость или
нет. Тут важно то, что тенденция направлена в сторону меньшей гибкости, меньшей
конкурентности и отзывчивости к разным группам интересов, в том числе к
недовольным гражданам.
Н. Петров: Социально-экономическая ситуация,
ухудшаясь, осложняет проблемы, стоящие перед властью, а власть, наоборот,
примитивизирует политическую систему, затыкая мэров, отменяя выборы, демонтируя
местное самоуправление, делая политическую конструкцию более жесткой и
моноцентричной. Разрыв между усложнением вызовов, которые стоят в том числе
перед региональной властью, и деградацией политической системы — это крайне
опасно. Суть нашего доклада — обратить внимание на те регионы, в которых этот
разрыв сейчас максимален.
— Больше
всего люди озабочены падением реальных доходов, что вполне естественно: ваше
исследование выявило повышенные риски в связи с этим показателем практически во
всех регионах. Прошел ли уже необходимый временной лаг между падением уровня
жизни и моментом, когда население начинает задумываться о публичных акциях?
А. Титков: В нашей шкале оценок, учитывающей
доходы граждан, доходы бюджета и динамику промпроизводства, нет явного
приоритета, мы не считали именно доходы граждан ключевым фактором. Есть также
доходы бюджета, и если они падают, то возникают проблемы с медициной,
образованием, транспортом и так далее — это очень чувствительные темы
независимо от персональных доходов. Если что-то происходит с производством и
экономикой, то у людей уменьшаются возможности найти себе доходы. Так что мы не
считали, что какое-то из этих трех направлений имеет решающий вес, скорее мы
предполагаем, что кризисная ситуация возникает при совпадении всех факторов.
Пока таких регионов практически нет. Хотя бы один показатель на плохом уровне
находится почти везде, но в разных комбинациях. Это одно из обстоятельств,
объясняющих отсутствие однородной реакции на кризис. Парадоксальным образом, в
более благополучной социально-экономической ситуации с самого начала 2010-х
годов возможностей для политического кризиса было больше, поскольку
существовали проблемы, одинаково интересующие всех людей, и в столицах, и в
отдаленных регионах: как работают полиция и суды, что происходит с выборами и
коррупцией. Был некоторый набор раздражителей, который настраивал одинаковым
образом значительную часть страны. Когда появляется проблема в виде падения
уровня жизни и заработка, то это происходит везде по-разному, что разобщает
возможные протесты.
— Тем не
менее недовольство населения в последнее время нарастает именно в связи со
снижением экономического благополучия, то есть внутренняя политика наконец
вернулась в повестку дня.
А. Титков: Дело в том, что работа велась в не
совсем типичной ситуации: мы начинали замеры с точки, когда набор приоритетов
населения был довольно необычным. Первое полугодие 2014 года — это Крым,
Донбасс, США, которые внезапно стали темой всеобщего интереса, а все внутренние
проблемы в выпусках новостей отошли на второй план. Поэтому то, что мы
фиксируем сейчас, — это возвращение из некоторой необычной, уникальной
ситуации. Будет ли эта тенденция продолжаться дальше — посмотрим.
Если изучить
опросы крупных социологических агентств, что волнует людей сильнее всего, то на
первых местах там действительно будет социальная проблематика — это устойчивый
результат еще с 1990-х гг. Но при резком изменении ситуации население может
откликнуться на совсем другую проблематику. За последние 5 лет видели подобные
примеры: в 2011—2012 гг. резко вырос интерес к честным выборам, за пару лет до
этого все обсуждали проблемы милиции, а потом случился 2014 год с
внешнеполитической тематикой. Вопрос в том, как мы можем увидеть такого рода
ползучие изменения и можем ли мы сказать, когда они дадут заметный выхлоп. По
второму пункту ответ скорее отрицательный, по первому — стараемся.
— Отдельный
критерий в мониторинге — отношения регионов с федеральной властью. Как можно
судить по недавним резонансным арестам, в этой сфере происходят определенные
сдвиги, вмешательство центра в дела регионов возрастает. Какова природа этих
процессов?
Н. Петров: Существуют две основные
разнонаправленные тенденции. Одна заключается в том, что в ситуации
экономического кризиса возможность раздавать пряники регионам существенно
сокращается, а поддерживать какую-то дисциплину центру необходимо. И если не
хватает пряников, то вполне логично использовать кнут, что мы сейчас и
наблюдаем. С другой стороны, мы уже входим в большой избирательный цикл, когда
отношения между центральной и региональной властью обычно улучшаются по
инициативе центра, так как он обычно зависит от регионов на выборах. Сегодня же
ситуация немножко другая, потому что легитимность власти изменилась — она
теперь не столько электоральная, сколько военно-мобилизационная. Источником
легитимности служит не избиратель, чьи голоса региональная элита обычно
приносит во время электорального цикла, а лидер, который сам дает легитимность
региональной элите. Сейчас мы наблюдаем серьезное ужесточение взаимоотношений
центра и регионов, и это является следствием обоих факторов: сокращения у
центра экономических возможностей для покупки лояльности региональных властей и
отсутствия политической нужды в том, чтобы добиваться с ними особенно хороших отношений.
— В большой
электоральный цикл страна входит на фоне негативной динамики практически по
всем социально-экономическим и политическим параметрам. Какое влияние на
ситуацию окажут грядущие выборы?
Н. Петров: Выборы могут играть двоякую роль:
они могут сбрасывать пар, если их достаточно грамотно проводить, а могут,
наоборот, накапливать напряженность — можно вспомнить протесты 2011—2012 гг. У
меня есть ощущение, что в Кремле это прекрасно понимают, и ставка на уже
прошедших и на предстоящих выборах делается не на фальсификации, а на
манипулирование — более трудоемкие и менее конфликтные техники получения нужных
результатов. Кремль любой ценой хочет избежать скандалов и требует от
региональных элит не столько высоких результатов, сколько спокойно проведенных
выборов. Опять же в условиях новой легитимности власти не особенно нужна
активная электоральная поддержка — нужно провести все тихо, и чем меньше будет
явка, тем лучше.
В целом
власть входит в новый цикл в более тяжелой ситуации, чем в 2011 году. Региональные
элиты скорее деградировали, социально-экономическая ситуация развивается
негативно, и все те проблемы, которые в 2011 году привели к плохим для власти
показателям, существуют и сейчас. Вдобавок и у власти, и у граждан есть память
о массовых протестах. Провести выборы в этих условиях — непростая задача.
А. Титков: Есть известный в политологии эффект,
так называемый электоральный бизнес-цикл, который наблюдается практически во
всех странах. Правительство понимает, что перед выборами и аналогичными мероприятиями
нужно пытаться как можно сильнее понравиться избирателю и не предлагать
непопулярных мер. Поэтому в ближайшие 1,5—2 года власти будут раздавать
обещания и даже некоторые реальные социальные блага.
Отличие
нынешней ситуации от 2007 и 2011 гг. в том, что на этот раз можно дать
относительную свободу лояльным к власти партиям, вроде «Справедливой России»,
КПРФ и ЛДПР, потому что поменялись правила — теперь необязательно нагонять
большой процент «Единой России» по партийным спискам, большинство по одномандатным
округам ей и так гарантировано. По крайней мере, к критике экономической
политики правительства можно относиться спокойнее. Плюс правящая партия
пытается учитывать протестные настроения, особенно это видно на примере
деятельности ОНФ с его широкой критикой губернаторов. Кроме того, в
предвыборный период участятся такие популярные среди населения меры, как
жесткие наказания региональных руководителей в слабых регионах. Чтобы не
сломать большую политическую машину, это будет происходить в небольших областях
или республиках, в которых ради общего эффекта на уровне страны можно пойти на
некоторую дестабилизацию.
Постоянный
адрес страницы:http://www.novayagazeta.ru/politics/70646.html
Источник: Новая газета