Крыша вместо климата
Еще неделю назад казалось, что речь на открытии Давосского форума станет для Дмитрия Медведева последней попыткой заявить свою повестку на международном уровне. Во всяком случае, усилием в этом направлении на фоне нарастающего скепсиса в отношении него и его политического будущего. Но российский сюжет в Давосе неожиданно развернулся совсем иначе. Главным героем его стал вовсе не Дмитрий Медведев, а, наоборот, вице-премьер Игорь Сечин. Именно он — инициатор, мотор и главный бенефициар «дела ЮКОСа» — приехал туда как настоящий победитель, со щитом, на котором были ярко начертаны новые шесть лет для Михаила Ходорковского, и предстал перед западными инвесторами как символ безальтернативности путинско-сечинского курса.
В отличие от Дмитрия Медведева, Игорь Сечин не боялся вопросов о втором процессе. Он их ждал. Он справедливо заработал у западной прессы наименование «tsar русской энергетики». И вообще предстал как человек, с которым следует разговаривать, в то время как Дмитрий Медведев выглядел скорее как человек, которого можно в лучшем случае послушать. Неравенство весов двух чиновников отражало неравенство весов двух обликов российской экономики: сколковские прожекты Дмитрия Медведева — это такие журавли в небе, в то время как сечинская энергетика — реальная синица, хотя и с национальным вороньим оскалом.
Впрочем, неправильно сказать, что Дмитрий Медведев «проиграл» Давос «ястребам». Никакой игры не было. Г-н Медведев и сам не разворачивал, а скорее сворачивал свои знамена. Его речь, несмотря на то что была приправлена обычным гарниром из речитативов о модернизации, недоработках климата и вздохов о демократии, на самом деле находилась точно в том русле, которое было прочерчено режиссерской рукой для всей российской чиновной бизнес-делегации.
И это относится не только к комментариям о Ходорковском. Надо сказать, что по этому поводу все российские чиновники, десантированные в Давосе, повторяли, в сущности, одно и то же. Они не пытались защитить российское правосудие, демонстративно отвергали обсуждение юридической стороны вопроса, а смысл их реплик, наоборот, ясно клонился к одной мысли: всякий, кто будет так себя вести с нами (или, точнее, — с Ним?), не застрахован от участи Ходорковского. И это было на самом деле прелюдией к их «позитивной программе» — презентации российского инвестиционного авторитаризма.
Если присмотреться, все чиновники — и Дмитрий Медведев, и Игорь Сечин, и Игорь Шувалов и даже Александр Хлопонин — презентовали один и тот же гиперпроект, главной идеей которого было утверждение: хватит болтать об инвестклимате, инвестклимат — это мы (или — Он?). Инвестировать надо непосредственно через нас, и все с вашими деньгами будет нормально. А Ходорковский, Магнитский — да, это случается… когда инвестируют не через нас.
Собственно говоря, про то же самое, но стилизованное немного под бланманже, была и речь Дмитрия Медведева. Помимо разных благожеланий в медведевских 10 пунктах ясно различимы два-три действительно важных. Первый — о приватизации, второй — о создании суверенного фонда и, пожалуй, еще — пункт об обмене энергетическими активами.
Под приватизацией здесь подразумевается продажа неконтрольных пакетов суперкорпораций и госкомпаний, созданных в предыдущие годы, внутренним инсайдерам и иностранцам. Что в России касается инсайдеров, то это обеспечит им легальное участие в разделе будущих прибылей. А что касается иностранцев, то их участие должно легализовать эти корпорации в международном бизнесе, обеспечить его заинтересованность в сохранении существующей политической системы и — по возможности — способствовать ограниченному трансферту технологий и менеджмента. Примерно те же цели преследует и план обмена энергетическими активами. Пилотным проектом какового стала сделка BP и «Роснефти».
Надо отметить, что в реальности сделки вроде заключенной между BP и «Роснефтью» имеют больше отношение к политике и пиару, чем к развитию экономики и инвестициям. Обмен акциями энергетических гигантов не заменяет прямые инвестиции, которые создают новые производства, рабочие места и новые возможности. Это не приток реальных денег. Для экономики тут разница такая же, как разница любить реальную женщину или кинодиву из журнала. С реальной женщиной можно иметь отношения, семью, кинодивой можно только любоваться. Доля прямых инвестиций в общем их притоке в Россию и до кризиса была удручающе мала — 23—25%. После кризиса она сократилась до 16% (притом что немалая их часть — это возвращенный российский капитал). Это и есть настоящая проблема и главная препона нормальному экономическому развитию. И сделка с BP здесь ничего не меняет.
Проблема инвестиций отчасти волнует, впрочем, и российскую верхушку. Именно поэтому в предложениях Медведева вторым пунктом стояло создание суверенного инвестиционного фонда. По сути, это все та же идея «крыши»: вместо инвестиционного климата — прямые гарантии инвестициям, осуществляемым через госфонд. Только при наличии такой «крыши» государство гарантирует защиту от себя самого.
Надо сказать, что под суверенными обычно подразумевают государственные фонды, которые инвестируют накопленные государством богатства с целью их приумножения. Поэтому инвестируют они туда, где выгоднее и надежнее. В данном же случае речь идет о создании фонда иностранных инвестиций в российскую экономику на паритетных началах с государством. Но, как правило, государство инвестирует там, где для частного инвестора либо прибыль, либо сроки отдачи не слишком привлекательны. Иностранные инвесторы, напротив, заинтересованы в максимальной прибыли. Так что уже в замысле здесь наблюдается внутреннее противоречие.
Существует и еще одна проблема. Российская бюрократическая вертикаль умеет захватывать и защищать активы. Но чего она не умеет по определению — это контролировать издержки. Что наглядно демонстрируют все путинские инфраструктурные проекты. Поэтому иностранцы пойдут в такой фонд, только если будет гарантирована доходность — некая форма бондов. А это означает, что в случае меньшей доходности недостача превратится в госдолг. Похоже, что так в результате и будут финансироваться новые российские мегастройки — Олимпиада и чемпионат мира по футболу.
Так или иначе, российская чиновная делегация явилась на Давосский форум с целостной программой позиционирования России в мировом бизнесе на ближайшую перспективу. Которая, само собой, определит и внутриполитический вектор. Речь об улучшении инвестиционного климата здесь не просто не идет. Плохой деловой климат является на самом деле необходимой составляющей этой модели. Ибо именно уровень угроз определяет стремление инвесторов уйти под «крышу», а «крыше» позволяет сосредоточить под своим контролем все источники доходности. Поэтому-то российские чиновники едва ли не бравировали в Давосе именами Ходорковского и Магнитского. Явление, получившее в 1990-е годы название «силовое предпринимательство» и возведенное на государственный уровень, и есть стержень предложенной в Давосе программы. Программы четвертого срока Владимира Путина, которая, как ни смешно, вновь была отформатирована ограничениями, наложенными решением по делу Михаила Ходорковского.
Источник: Новая газета