Бюрократические выборы
Понятно, что из восьмерых кандидатов в президенты, включая и кандидата «против всех», наибольший интерес представляют Ирина Хакамада, Сергей Глазьев и Иван Рыбкин, в связи с печальными, но искусственными событиями, окружающими его исчезновение. Остальные кандидаты – не более чем спарринг–партнеры действующего президента. Драматургия выборов определяется борьбой за явку избирателей: придут или не придут, и, соответственно, какие административные усилия потребуется предпринять, чтобы явку обеспечить.
Последние события ясно показали, что предвыборная конфронтация и со стороны «олигархов», и со стороны спецслужб перешла допустимый предел. Ее можно трактовать как преамбулу к почти откровенной гражданской войне. То, чего удалось избежать при приватизации, похоже, невозможно будет избежать при переделе собственности, который сегодня фактически происходит. И очень большую ответственность берут на себя те, кто демонстрирует несгибаемую твердость, отказываясь воспринимать сигнал, идущий от оппозиционеров как в политике, так и в экономике, и делая ставку на непреклонность. Это выигрышно в тактическом плане, но это проигрышно для страны в целом, потому что, в конечном счете, может закончиться силовыми разборками. На эту перспективу указывает гибель сорока с лишним человек в московском метро.
В ельцинскую эпоху президентские выборы можно было называть несерьезными, грязными, говорить о чрезмерном употреблении пиар-технологий. Однако их нельзя было назвать убийственными и откровенно бюрократическими. Все-таки игроками были свободные политические и гражданские силы. Сейчас складывается гораздо более опасная ситуация, всех угроз которой общество пока не осознает. Опасность проявляется и в таких мелочах, как отказ президента от публичных дебатов.
Тем самым президент продолжил линию «Единой России», лидеры которой перед парламентскими выборами фактически заявили: мы – власть, мы считаем ниже своего достоинства вступать в публичные дискуссии с оппонентами. Нас и так ежедневно показывают в новостях в выгодном контексте, мы не хотим отвечать на неприятные вопросы, которые могут задать в открытых дебатах… Власть демонстрирует открытое неуважение к новым традициям политической публичности. Политика все очевиднее отходит от открытости и опять возвращается к подковерной схватке кремлевских бульдогов, о чем писал еще Черчилль.
Такое положение вещей понято и принято частью олигархата, который дерется с властью. Власть демонстрирует отказ от публичности, и ответ получает «непубличный» – например, слишком своевременный с точки зрения предвыборной кампании взрыв в метро. Очевидны попытки дискредитировать Путина перед выборами. Но сама стилистика этого диалога «под ковром», формат отношений между властью и оппозицией задается не оппозицией. Он задается властью. «Из-под ковра» вытаскивают только покойников – причем не политических, не элитных, а самых что ни на есть настоящих, ни в чем не виноватых.
Эпоха Ельцина была эпохой коммуникаций: разговоры, торговля, общение осуществлялись в рамках если не законов, то некоторых представлений, пусть даже «понятий» о допустимом или недопустимом в масштабах страны. Сейчас, к сожалению, коммуникация сводится к откровенному обмену ударами: посадили одного – получили удар в Дагестане, посадили другого – подземный взрыв, попытались использовать административный ресурс на выборах – скандал с исчезновением Рыбкина. Но разве не Путин начинал карьеру, играя желваками на скулах? Разве не он вытеснял своих врагов из публичной политики?
Характерно, что в эпоху Ельцина понятия «враг» не существовало. Сейчас оно появилось. Это и есть стилистика отношений. Я вовсе не уверен, что исчезновение Рыбкина – дело рук спецслужб. Равным образом это может быть инспирировано какими-то олигархическими структурами, которым скандал перед президентскими выборами был бы интересен. Но меня как эксперта довольно мало занимает, кто в данной ситуации прав, а кто – виноват. (Судя по последним данным – все-таки спецслужбы). Меня больше интересует стилистика диалога. Его можно вести на языке переговоров или политического торга, а можно – на языке силовых структур. Посадить, украсть, спровоцировать, взорвать…
Нынешняя ситуация в чем-то повторяет 1996 год, только чубайсовская модель выборов отставлена и реализуется коржаковский вариант. В победе Путина на президентских выборах нет никаких сомнений. Но все большее число людей с ужасом задумываются о том, не слишком ли легко президент обращается к силовому и бюрократическому ресурсу. Против него будут действовать жестко, он будет жестко отвечать, на что последует еще более жесткая реакция. И пока врага не сломят, война будет продолжаться. В пределе эта логика звучит так: если враг не сдается, его уничтожают. Такое развитие событий мы неоднократно наблюдали в нашей истории, и по этому пути мы идем сейчас под бурные и продолжительные аплодисменты трудящихся масс.
Так закладывается стратегия развития политической жизни страны. И после победы Путина эта линия найдет свое продолжение. Если Ельцин ввел в политику новый язык, то Путин возрождает старый. Теперь нам предлагают «стоять и бояться». Но ни к чему, кроме дальнейшего омертвления сначала политики, а потом и экономики, этот путь привести не может. Он бесперспективен. На запугивании нельзя создать высокотехнологичную экономику, нельзя заставить людей работать творчески. Силовыми методами можно заставить профессора валить лес, но нельзя заставить надсмотрщика делать научные открытия. Для развития требуются свободные условия, для застоя достаточно и запретов. Сужение перспектив нашей страны не может не тревожить.
Беспокойство вызывает и то, что власть всех уровней все чаще и охотнее использует негативные социальные интенции и желания, не апеллируя к позитивным. Легко увеличить свою популярность, потребовав вышвырнуть из Москвы «черных». Мэр Москвы Юрий Лужков неоднократно об этом говорил, отчасти именно на этом получая электоральную поддержку. Но такие меры опять-таки ограничивают потенциал страны. Можно выгнать из города грузинских или азербайджанских ученых, музыкантов, писателей – да и торговцев тоже! – это будет замечательно для профессиональных патриотов, но контрпродуктивно для страны. Но именно на этом (хотя в более вежливой форме) была построена кампания «Родины», ЛДПР, а отчасти и «Единой России». Сейчас мы наблюдем то же самое в Калининградской области, где требуют отказать в приеме Йошке Фишеру, потому что он приглашал к себе Ахмеда Закаева. Или питерская шпана, зарезавшая 9–летнюю таджикскую девочку от имени русского народа. Спасибо им за вклад в доброе имя России.
Не имея потенции, таланта, сил для мобилизации общественного мнения в позитивном контексте, власть все охотнее использует негативные смыслы. Это самое страшное. Трудно быть Пушкиным или Высоцким (помню, как меня в Таджикистане местные ребята жадно спрашивали: «Объясни, что такое смешное он поет?») и своим талантом возвышать уважение к русскому языку и культуре. Но легко обрить голову «налысо», писать на заборе «Россия для русских» и проламывать головы тем, кто слабее тебя.
Когда это делают трудновоспитуемые подростки – это простительно для народа, потому что в семье не без урода. Когда к этому подначивают власть предержащие – прощения быть не может. Если завтра на Красной площади власть вздумает повесить кого-то из олигархов, очень многие будут аплодировать, а рейтинг ТВ зашкалит все возможные пределы. Но есть вещи, которые элита государства не вправе себе позволить. К сожалению, сегодняшняя элита довольно бодро шагает именно в этом направлении, ссылаясь на высокий рейтинг президента.
Но у Гитлера тоже был высокий рейтинг. И он тоже вел политику в жанре максимально жесткого обмена ударами с «врагами». Легко обеспечить безопасность, исключить терроризм, «сплотить нацию», возродив институт прописки, доносительства, шпиономании, тотальных чисток, а еще лучше – размотав колючую проволоку и установив спецрежим и спецдопуск, когда на каждые десять граждан – один контролер. Очень трудно сделать то же самое в условиях гражданских свобод. Перед властью выбор: или повышать свою квалификацию, работать, терпеть обидную (и часто несправедливую) критику, или устранять противников, ограничивать свободы, выстраивать народ в шеренги и заставлять всех шагать в ногу.
Похоже, ей больше нравится второй вариант.
Конфронтационные политические технологии реализуются потому, что большинство всегда поддержит наезд на олигархов, на иноземцев, на «классовых врагов» – любых «не наших», «чужих». А потом, как уже случалось в нашей истории, выяснится, что «наших»-то, собственно, и нет. Сначала мы истребляли царя и помещиков-землевладельцев, потом – буржуазию и буржуазных инженеров-интеллигентов, потом – последовательно – троцкистов, кулаков, уклонистов, офицеров (своих), фашистов (чужих), изменников и перебежчиков (своих), бендеровцев, чеченцев, ингушей, крымских татар, поволжских немцев, «лесных братьев» (то ли своих, то ли чужих), затем – евреев, «врачей–вредителей»… Список был бесконечным и беспрерывным – покуда жив был Сталин. Ни одного года, ни одного дня без врага!
А как Сталин умер – так и враги куда-то сами собой исчезли. Но страна лежала обескровленная, без дееспособной элиты и без будущего. Сталинисты ненавидят Хрущева и считают его бездарью. А кто еще кроме Хрущева мог подобрать власть после Сталина, который истреблял всех более или менее независимых и способных самостоятельно мыслить людей? Берия был бы лучше? Маленков? Калинин? Квалифицированное население, лучшие люди, обладающие представлениями о личной чести и гордости, были уничтожены физически или морально.
Россия так после тех страшных лет и не поднялась. Как минимум, нужно еще два–три поколения. Поэтому меня беспокоит, что в сегодняшней России опять началась эпоха «ручных политиков». Что из себя представляют господа Миронов, Грызлов, Рогозин, Райков, Жириновский? Крайне приятные для власти люди. Быть приятными для власти – их политическая профессия. А неручных власть или выжимает за границу, или пытается купить, сломать, запугать, дискредитировать, как того же Рыбкина или Глазьева. Мне не хотелось бы жить в стране, где преобладает такая технология решения проблем. Она ведет к сужению горизонтов. Сначала это всегда подается как сплочение и консолидация. Но в дальнейшем становится ясно, что мы опять сплоченно зашли в тупик.
Меня поразило, что первой реакцией г-на Попова (сенатора от Мурманской области и руководителя комитета Совета Федерации по обороне и безопасности) на взрыв в московском метро был призыв «сплотиться». Он сказал это в эфире «Эха Москвы» на уровне условного рефлекса.
Мне всегда казалось, что при угрозе теракта полезнее рассредоточиться. Страшно было представить себе их там под землей «сплоченными». Не тот ли это мурманский Попов, который врал по телевизору о подводной лодке «Курск», когда там задыхались моряки? Они там умирали «сплоченными», в то время как военное начальство на поверхности сочиняло сказки про мощные придонные течения, отказывалось принять помощь от иностранцев и придумывало «отмазки» про таран со стороны американцев. В первую очередь – забота о собственной шкуре. Ведь никто из командиров тогда не застрелился и даже не подал (сам, без подсказки от начальства) в отставку.
Нет, спасибо, я большую часть жизни прожил сплоченным и консолидированным. Под руководством вот таких персонажей.
В претензиях на консолидацию и на сплоченность «перед лицом врага» интерес и, следовательно, вина в первую очередь власти, а не олигархов. Инициатива всегда принадлежит ей. Она выбирает язык общения с оппонентами. Как минимум десяток крайне неприятных (во многих отношениях) персонажей уже вышиблены ею из политического круга. И даже из страны. Хотя все они люди далеко не бездарные. Могли бы быть полезны и здесь.
Позитивное развитие ситуации заключалось бы в отказе от примитивного популизма и демонстраций непримиримости при сохранении естественных тенденций развития экономики. Бороться с олигархами гораздо проще, добиваясь количественного увеличения крупных бизнесов. Если десять человек могут открывать ногой двери в Кремле и обеспечивать себе необходимые условия – это олигархия. Если таких людей пятьдесят, а еще лучше – двести, то все они технически не смогут обращаться за персональной поддержкой в Кремль, потому что, грубо говоря, там не хватит достаточно высоких кабинетов. Тогда сами бизнесмены будут пытаться сдержать друг друга, не допустить неограниченного лоббизма, сохранить конкуренцию в экономическом пространстве. Для этого и создаются бизнес-ассоциации, суды, арбитражи и пр. Олигархи естественным образом превращаются в магнатов – мощных экономических агентов, число которых растет и «внутривидовая» конкуренция между которыми увеличивается. Это естественный, нормальный, медленный, но позитивный сценарий развития. К сожалению, он не устраивает прежде всего бюрократию, в том числе силовую, потому что оставляет ее без кормушки. Бюрократу как раз удобнее иметь «своего» бизнесмена, а лучше целую группу бизнесменов, которые получают от чиновника преимущества в конкурентной борьбе, и за это носят ему в кабинет «откаты».
Сегодня реализуется негативный сценарий, когда под крики о борьбе с олигархами какая-то их часть устраняется, а другая – получает тайную или явную поддержку от власти. Как минимум, за счет устранения сильных конкурентов. Если, скажем, ЮКОС считается у нас олигархической структурой, то «Сургутнефтегаз» – компания чуть более скромная по своим размерам – считается «неолигархической». На самом деле вся разница в том, что «Сургутнефтегаз» связан с питерскими силовиками (о чем, кстати, писал и Рыбкин), и на прошедших парламентских выборах поддерживал «Народную партию», которую раскручивали, опять же, «питерские». Другой пример – банкир Сергей Пугачев. Он тоже олигарх, действующий теми же методами, что и другие, его структуры пренебрегают интересами рабочих, интересами безопасности в шахтах (из-за чего были затоплены шахты в Ростовской области), задерживают зарплату… Его главное отличие в том, что он инкорпорирован в новую власть, а его конкуренты были связаны со старой. Или Лужков, супруга которого Елена Батурина отобрала цементный бизнес у «олигарха» Штернфельда. Теперь бурное строительство в Москве ведется из семейного лужковского цемента. Классический пример сращивания бюрократии и капитала. Но Лужков – «правильный» олигарх, а значит – как бы и не олигарх вовсе.
Олигархи сегодня не уничтожаются «как класс», как экономический и политический феномен, а прореживаются. Уничтожаются «чужие», поддерживаются «свои». Число олигархов уменьшается, их влиятельность соответственно увеличивается, и страна возвращаемся в тот самый цикл, от которого начала уходить лет пять-шесть назад. Сейчас можно насчитать около пятидесяти человек, которых можно было бы именовать олигархами. Сокращая их число, власть увеличивает конкурентные преимущества оставшимся. Просто теперь ногой двери в кремлевские кабинеты будут отворять представители не «семейного» бизнеса, а «питерского».
Перед страной два разных пути. Один – естественный, при котором администраторы в большом количестве не очень-то и нужны. А второй – бюрократический, который требует увеличения числа управленцев, спецслужбистов, силовиков для контроля над исполнением решений власти, для искоренения крамолы и попыток сокрытия неправедных доходов. И поскольку класс чиновников заинтересован в росте и увеличении своего влияния, он выбирает второй путь. Это путь персонифицируется фигурой президента Путина. Ведь фактически бюрократы решают, какие олигархи хорошие, а какие – плохие, кого следует посадить, а кому открыть окно возможностей. Их в первую очередь и устраивает бюрократический вариант развития, при которых олигархи на задних лапках несут чиновникам обильные дары.
Чем был плох ЮКОС? Да только тем, что носил дары не тому, кому надо. И вот весь народ российский уже возмущен, уже жаждет справедливого наказания Ходорковскому и отъема «бесчестно нажитых состояний». Прискорбно. Народу «показали врага». Технология сработала. Почему бы не использовать ее и дальше? Очевидно, будут использовать. Будут «сплачивать». Перед лицом «озверевших от ненависти к нашим выдающимся успехам» внутренних и внешних супостатов.
Так ведь и до виселиц на Красной площади можем дойти. А вот до выдающихся успехов – едва ли.