Новый кумир кремлевских политологов
Игорь Клямкин и Татьяна Кутковец ввели в обиход точную формулировку – «кремлевская школа политологии». Говорю об этом не в порядке коллегиальной солидарности, но констатируя удачно найденное определение. Деятельность кремлевских политологов сложна и многообразна, она все время в развитии — сообразно требованиям момента. Сегодня хотелось бы поговорить об одном сюжете, найденном «кремлянами» и усиленно им используемом как для внутреннего, так и для внешнего употребления.
В последнее время кумиром апологетов правящего в России режима (имя им легион, тут и журналисты откровенно кремлевские, и просто прокремлевские – по тупости или по трусости, и представители академических кругов, и политики) стал Франклин Делано Рузвельт, Запущенная в массы идея нехитра: Путин – это Рузвельт сегодня. То, что делает наш лидер, — повторение усилий главы США в 30-е годы. Тот тоже боролся с олигархами, выстраивал элиту, консолидировал страну, вводил управляемость экономики, стал беспорным национальным лидером и вопреки традиции четыре раза избирался президентом. В итоге спас страну, преобразовал мир капитализма и совершил массу других полезных вещей, почему и признаваем всеми. Путин идет по его стопам и заслуживает всяческого понимания и сочувствия, а скорее всего, одобрения. Западу такие аргументы крыть нечем, и он должен втихую утираться, посрамленный.
Все это замечательно, и вот уже множество российских СМИ повторяют сказку, вполне искренне в нее веря, не зная о Рузвельте ничего, кроме мифа, сложившегося вокруг него. Пушкин замечал, что мы ленивы и нелюбопытны. С тех пор прошло почти двести лет, а его слова не устарели. Мы по-прежнему мало интересуемся историей собственной страны (ограничиваясь романами уровня пикулевских и ура-патриотическими побасенками из серии «Россия — родина слонов»). И еще меньше вникаем в чужой исторический опыт. А потому вполне удовлетворяемся легендами и штампами.
Франклин Делано Рузвельт – личность бесспорно, выдающаяся, наложившая отпечаток на развитие Америки, да и вообще мира в XX веке. Но это фигура противоречивая, неоднозначная. Ленин со Сталиным, кстати, оказали влияние на мировую историю побольше, однако это не значит, что оно было положительным. В США наряду с традицией всемерного возвеличивания Рузвельта существует не менее сильная традиция его критики. Для республиканцев он отнюдь не герой, а его вклад в историю сомнителен. Впрочем, так считают не только его политические оппоненты, но и многие историки и политологи.
Начнем с «Нового курса», благодаря которому Рузвельт главным образом и вошел в историю. Для внимательных исследователей итоги этого проекта отнюдь не только положительные. Первым следствием «Нового курса» стало беспрецедентное расширение вмешательства государства в экономику (начатое, кстати, не Рузвельтом, а Гувером). Что это дало? Лишь в 1937 году промышленное производство ненамного превзошло уровень 1929-го, после чего упало вновь. Правда, в 1941 году ВВП достиг предкризисного уровня – и только благодаря войне и последовавшим гигантским правительственным заказам. По мнению Милтона Фридмана, «Новый курс» в экономике был «неверным лекарством для неправильной болезни». В самом конце жизни Фридман (он сам в молодости работал в Вашингтоне при администрации Рузвельта) писал: «Вы знаете, это просто загадка – почему люди полагают, что политика Рузвельта вытащила нас из депрессии. Проблемы заключалась в том, что перед вами были неработающие станки и незанятые люди. Как бы вы решили эти две проблемы, формируя промышленные картели и удерживая цены и зарплаты?»
Ответ на загадку дает британский историк Пол Джонсон. По его убеждению, Рузвельт был великим мастером того, что сегодня назвали бы пиаром. «Своим политическим успехам Рузвельт обязан факторам, совершенно отличающимся от его экономических мер, которые в большой степени были витриной, превращенной временем в золотой миф. Он продемонстрировал чудесную способность аристократического рантье-либерала (в противовес плебеям Гардингу, Кулиджу и Гуверу, пробившим себе путь собственными усилиями) заслужить лояльность и даже любовь интеллигенции… Реймонд Моули, интеллектуал, который помогал Рузвельту сформировать кабинет, говорил, что будущие историки, возможно, найдут в его выборе какой-то принцип, но сам он не мог… («Весь период времени, пока я был связан с ним, — вспоминал Моули, — я не видел его читающим серьезную книгу»)… Истина заключалась в том, что Рузвельт попал в тон с духом времени тридцатых годов, отбросив добродетели капиталистической инициативы и восприняв добродетели коллективизма… Рузвельт был новым лицом, появившимся точно в нужный момент, причем лицом улыбающимся… В области политического шоу-бизнеса ему не было равных, он мог с завидным мастерством превращать проблемы в их решения… Он был способен выковать афоризм или заставить других придумать его».
Серьезные исследователи полагают, что «Новый курс» скорее затягивал рецессию. А усугубленное им разрастание роли государства было отчасти преодолено только во время рейгановской консервативной революции, когда сложился консенсус относительно того, что государства лучше меньше, чем больше. Ведь, как писал тот же Пол Джонсон, если один раз дать государственному аппарату расшириться, уменьшить его затем фактически невозможно.
Но куда катастрофичней были провалы во внешней политике, тесно связанной с внутренней. Они делают фигуру Рузвельта вовсе непривлекательной. В 1975 году Джордж Кеннан – знаменитый американский дипломат и, между прочим, однопартиец Рузвельта -писал: «Правда состоит в том — и от этого никак не убежишь, — что Франклин Рузвельт, при всем его обаянии политического руководителя, был в сфере внешней политики очень поверхностным, несведущим дилетантом с ограниченным кругозором». (Цитирую по увлекательнейшей книге профессора Денниса Дана «Между Рузвельтом и Сталиным»; она переведена на русский, и прочитать ее просто необходимо всякому, желающему разобраться в наследии отца «нового курса». То, что такая книга прошла незамеченной, – характерная примета нашего времени.)
Чем больше удаляемся мы от эпохи Второй мировой войны, тем сильнее понимаешь всю опасную наивность американского лидера. Его необычайная доверчивость по отношению к Сталину трагическим образом предопределила раскол Европы и ослабила позиции Запада в «холодной войне». Переписка Черчилля с Рузвельтом – тягостная сага о том, как старый мудрец (британский премьер) тщетно предостерегает своего более молодого коллегу от прекраснодушного отношения к кремлевскому варвару. Увы, у Лондона в тот момент уже не было сил, а Вашингтон с энергией новичка на мировой арене, радуясь новоявленному ощущению сверхдержавы, вел себя с неразумным юношеским оптимизмом и безоглядностью.
Уверовав, в то, что классический капитализм порочен, равно как и европейский колониализм, Рузвельт с первых дней в Белом доме обращал свой взгляд в сторону Москвы. Президент видел в ней естественного союзника по преобразованию мира на началах справедливости и разумности. Он установил дипломатические отношения с СССР как раз в тот момент, когда здесь бушевал страшный голод, убивший миллионы украинцев, русских и казахов. По стране стоял великий стон от коллективизации и индустриализации, рабочие никогда не жили так плохо, как в тот момент, интеллигенция никогда не была так несвободна. Но в США интеллектуалы лезли из кожи, убеждая, что капитализм — это смерть, а коммунизм – жизнь. Рузвельт не то чтобы верил мерзавцам-журналистам вроде Уолтера Дюранти из «Нью-Йорк Таймс» («Никакого голода нет»), однако относился к сталинским зверствам весьма снисходительно, полагая, что в азиатской стране иначе нельзя и все это временные шероховатости. Главное, считал он, что коммунисты отказались от мировой революции. А Сталин в его глазах был истинно русский руководитель, обеспокоенный безопасностью страны и укреплением ее мощи, некто вроде современного Петра I. Если не злить его, а быть подобрее, можно наладить с СССР замечательные отношения.
Немудрено, что вооруженный такой философией, не имевшей никакого отношения к реальности, Рузвельт видел в советском вожде не просто случайного союзника по борьбе с Гитлером, но нечто большее – соратника по устройству послевоенного мира. Это и обусловило бесконечные уступки Сталину, доходившие до прямого пресмыкательства, недопустимого для лидера великой державы.
Желающие могут почитать переписку Сталина и Рузвельта, благо она много раз издавалась. Хитрый грузин сразу раскусил тщеславного янки, который более всего хотел понравиться прогрессивным элементам, к которым относил не только либеральные круги в Штатах, но и кремлевского горца сотоварищи. Потому Иосиф Виссарионович мог позволить себе любые капризы, упрямство, а порой прямую наглость, благо Рузвельт всё сносил стоически, да еще увещевал Черчилля не обижаться и доверять, доверять, доверять вождю мирового коммунизма. (Черчилля он в отличие от Сталина не любил, видя в нем реакционного империалиста образца XIX века.)
В итоге Сталин вынудил, например, смертельно больного Рузвельта ездить на край земли — то в Ялту, то в Тегеран (находившиеся под контролем советских войск, ибо вождь страшился попасть на территорию, ему не подвластную). Он заставил Рузвельта пойти на беспрецедентные уступки по всем вопросам в Ялте, а тот радовался как ребенок – Сталин согласился вступить в ООН! Бедняга полагал, что теперь «дядюшка Джо» будет мирным членом семьи свободных народов. Сталин же получил в ООН право вето плюс три гарантированных голоса – с учетом Белоруссии и Украины, – невероятное решение. Чтобы обмануть Рузвельта, Сталин потребовал дать голос еще и оккупированной им Литве. Тут американский президент позволил попрепираться, в итоге сошлись на Украине и Белоруссии – как и было запланировано изначально Москвой. ООН не имела ни малейшего влияния на политику СССР, и Сталин в упор не видел этой организации, что и показали корейская война и блокада Берлина. Зато за вступление в ООН на супервыгодных условиях он получил мандат на коммунизацию Восточной Европы, на Южный Сахалин, Курилы, Порт-Артур, на оккупацию Маньчжурии и Северной Кореи, на принудительную депортацию миллионов советских (и не только советских) людей в СССР.
В Тегеране случилась история похлеще – ярко показывающая кто есть ху. Сталин предложил Рузвельту пожить в советском посольстве, мол, зачем ездить по городу из посольства в посольство, небезопасно. Президент с радостью согласился – конечно, так мы сможем стать ближе и наговориться тет-а-тет без зануды Черчилля. Он и не подозревал, что Сталину это было нужно только для того, чтобы прослушивать все разговоры Рузвельта, вплоть до самых интимных и конфиденциальных. Как вспоминает Серго Берия, сын Лаврентия Павловича, каждое утро Сталина в Тегеране начиналось с чтения результатов прослушки американской делегации. В том же Тегеране Рузвельт грубо издевался над Черчиллем, дабы доставить удовольствии Сталину, и когда последний предложил расстрелять 50 000 немецких офицеров, поддержал его назло британскому премьеру. А его заявление там же, что он не будет возражать, чтобы Индия перешла под управление коммунистов?! Сталин попросту обалдел, услышав это. В Ялте оснащение перешло на более высокий уровень, и НКВД слушало Рузвельта даже на улице, приладив направленные микрофоны под листья деревьев.
Любопытно, что когда финны продали в 1944 году американцам советский шифровальный блокнот, захваченный на фронте, Рузвельт велел немедленно вернуть его Советам. В том же году Рузвельт дал поручение одному из офицеров собрать всю информацию о Катыни: кто виноват в расстреле пленных польских офицеров? Честный капитан-лейтенант Джордж Эрл подготовил отчет, в котором указывал — вина СССР несомненна. Но Рузвельт сказал, что этого не может быть, и запретил распространение доклада.
Как же Сталин платил Рузвельту за доверие? Милован Джилас вспоминает, что Иосиф Виссарионович отзывался об американском президенте крайне уничижительно – «жулик». Сталина не смущало, что он сумел заслать к этому «жулику» сотни и сотни шпионов. Именно Рузвельт распахнул дверь в своей администрации скрытым коммунистам, шпионившим на Советский Союз, – Алжеру Хиссу, директору департамента в Госдепе, и десяткам другим дипломатов; Гарри Декстеру – помощнику министра финансов и директора МВФ; Виктору Перло – директору авиационного департамента в совете по военному производству. Всего на советскую разведку работало более 250 чиновников практически во всех ведомствах США, даже в Управлении стратегических служб – предшественнике ЦРУ. Последнее ведомство с согласия Рузвельта передало НКВД списки всех своих агентов в Восточной Европе – только для того, чтобы их арестовали люди Абакумова. В ответ американцы не получили ни-че-го, даже информация о том, как воюет их техника, отправленная в СССР по ленд-лизу, союзникам не сообщалась, несмотря на все просьбы.
Триумфом же коммунистического проникновения при Рузвельте стала массовая инфильтрация Манхэттенского проекта. Сталин был подробнейшим образом осведомлен о создании американской атомной бомбы, в то время как даже Трумэн — вице-президент ничего не знал о проекте. Когда умер Рузвельт, возникла — на сутки или более — парадоксальная ситуация: новый президент США понятия не имел, что у него вот-вот будет ядерное оружие, зато Сталин был прекрасно об этом осведомлен. Подобное стало возможным только благодаря атмосфере, созданной Рузвельтом и его друзьями типа Гарри Гопкинса – агента влияния СССР, восторженного поклонника Сталина. Напомним, что у американцев в СССР не было ни одного шпиона и они даже не пытались вести против нашей страны подобную работу. Тогда как американское посольство в Москве было напичкано прослушивающей аппаратурой, а за каждым выходившим из него американцем велась слежка, и штатовские дипломаты пребывали в сущей изоляции от советских граждан (вся русская обслуга посольства, само собой, состояла из людей НКВД), Литвиновы и Громыки безопасно наслаждались всеми прелестями жизни в Вашингтоне.
Каково же будет Путину – профессиональному разведчику, находиться в такой кампании наивных идиотов? Наши кремлевские политологи даже не подумали, что сравнением с Рузвельтом они глубоко унизили бдительного Владимира Владимировича. Деятельность Рузвельта — пример того, как опасно политику подчинять свою деятельность идеологическим предубеждениям и отрицать реальность во имя мифа, как опасно предаваться благонамеренному идеализму, имея дело с беспринципными негодяями.
***
Апологетика Рузвельта в России имеет давнюю историю. При Сталине его, конечно, не хвалили. Но где-то с конца 50-х его стали привычно противопоставлять Трумэну и Джонсону. Это хорошо видно по роману Чаковского «Победа», где Сталин чуть ли не льет слезу по Рузвельту (хотя в жизни вождь его презирал, а в уступчивости президента видел изощренную хитрость). Так как американистика у нас оккупирована людьми советского менталитета, вскормленными на ненависти к США, то и сегодня в установках мало что изменилось. В этой атмосфере, где альтернативный взгляд почти не представлен, думать о Рузвельте иначе невозможно. Так что кремлевским политологам насчет знаменитого американца можно почти не напрягаться. Сойдет и так…