Почему я пойду на выборы 2 декабря
Люди, не приемлющие существующую власть, готовятся к бойкоту выборов, на мой взгляд, мягко говоря, по неразумию. Ибо тот, кто садится играть с шулером по им же установленным правилам, заведомо проиграет.
Сторонники неучастия в выборах, ясное дело, обращаются к протестному электорату, адресуясь не только к чувствам порядочных людей, но и к их разуму. Здесь необходимо сделать первую остановку. Людям чувства — тем, кто испытывает непреодолимое отвращение к тому, во что превращен избирательный закон и сами выборы, мне сказать нечего. «Творите свои манипуляции без меня, мне на выборы ходить незачем», – эта позиция заслуживает, по крайней мере, понимания. Является ли, однако, предлагаемая модель поведения оптимальной для тех, кого наше государство из политики выталкивает, но кто из нее уходить не желает? Кто хочет не только испытать некое удовлетворение от неучастия в чужих играх, но и послать сигнал своим единомышленникам (и, следовательно, попытаться внести в игру собственные поправки)? Здесь возникает очень большой вопрос. Я попытаюсь дать на него ответ, вытекающий из моего видения вещей. Подчеркну еще раз: обращаюсь к тем, кто хотел бы заглянуть за временной горизонт выборов и распорядиться своим голосом политически наиболее рационально.
В истории разных стран можно найти примеры, когда к бойкоту выборов (или референдума) призывали силы протеста (оппозиции) существующей власти. Как правило, это отвечало различным вариантам их политической стратегии. В 1906 году большевики, как известно, бойкотировали выборы в 1-ю Государственную Думу. В числе их доводов были несправедливость избирательного закона, подчиненное положение Думы в системе квазиконституционной монархии и т. д. Но за всем этим отчетливо просматривалась (да и не скрывалась) стратегическая линия на революционный слом старой власти. В условиях нараставшего общественного возбуждения большевики рассчитывали сконцентрировать силы на прямых действиях (забастовки, демонстрации, восстания), от которых лишь отвлекает избирательная и парламентская суета. Менее чем через год они признали ошибочность своей оценки ситуации в стране и в следующих выборах участие приняли. А в 1920 году Ленин настойчиво втолковывал европейским коммунистам, как важно революционерам участвовать в «реакционных парламентах».
Другой пример – Италия, 1924 год. После злодейского и трусливого убийства фашистами социалистического депутата Дж. Маттеотти почти все нефашистские партии, получившие за несколько месяцев до того около 40% на выборах, из парламента вышли. Они рассчитывали на громадное возбуждение в стране и растерянность фашистской верхушки, возлагали надежды на короля, папу, армию. Но в итоге лишь облегчили реорганизацию государственной власти и установление открытой диктатуры.
В новейшей истории разных стран, в том числе осуществлявших переход от либеральной демократии к авторитаризму и тоталитаризму, сыщется не столь уж много случаев позитивного воздействия бойкота на развитие политической ситуации. Лично я не помню ни одного такого примера. Аналогии, конечно, не доказательство. К истории я обращался исключительно для того, чтобы показать: у сторонников бойкота обычно есть непарламентская альтернатива политического действия, основанная на верном или ошибочном расчете. Такую альтернативу сторонники неучастия в наших выборах 2007 года не выдвигают — во всяком случае, в явном виде. Нельзя же всерьез считать альтернативой высказанное некоторыми известными политиками предложение: пропустить парламентские выборы, чтобы чуть позже сконцентрировать силы на выборах президентских. Из чего вытекает, что президентские выборы будут более честными, менее манипулируемыми (если вообще будут)? Ведь заглавный игрок – тот же, да и полная неспособность оппозиции хотя бы объединиться вокруг единого кандидата выявилась теперь уже совершенно отчетливо.
Попробую реконструировать мотивацию тех сторонников бойкота, которые хотели бы не только выплеснуть личное эмоциональное раздражение, но и придать своему поступку рациональное общественное звучание. Их целью, очевидно, должна быть демонстрация стране и миру внушительного числа протестующих против нынешнего режима и его косвенная, хотя бы и частичная, делегитимизация. (Если я неправ и существует какая-то иная сверхзадача, надеюсь, мне это подскажут.) Если исходить из такого намерения, необходимо, чтобы число неучаствующих выглядело как можно более впечатляюще. Достижимо ли это?
По некоторым оценкам, демократически ориентированных избирателей в нашей стране около 20%. Могут ли призывы не ходить на выборы уменьшить число голосующих по сравнению с предыдущими голосованиями на эту или приближающуюся к ней величину и тем самым сделать выборы нелигитимными? О последнем, кстати, учитывая недавнюю коррекцию избирательного закона, нечего и говорить. Порог явки снят, и выборы будут объявлены действительными при любой активности избирателей. Но нельзя ли, по крайней мере, веско продемонстрировать «эффект отсутствия» многих на избирательных участках?
В думских выборах по федеральному избирательному округу участвовало (чуть округляю) от 65% в 1995 году до 55% в 1993 и 2003 годах. Причем после 1995 года число приходивших к урнам неуклонно снижалось. Минуса в 20 (или даже 10) процентных пунктов сторонники бойкота вряд ли смогут добиться. Во-первых, потому что какая-то часть оппозиционно настроенных избирателей останется верной полюбившимся им («своим») партиям. Во-вторых, потому что известная их часть и раньше на выборы не ходила и просто останется в исходной базе неучаствующих, а не пополнит ее численность. В-третьих, отказ от участия в избирательной кампании лишает «абсентистов» возможности обращаться к широким массам потенциальных сторонников по имеющим наибольший охват и регулярную периодичность выхода в эфир каналам информации. И, в-четвертых, почему люди, убежденные в том, что власть может вписывать в итоги выборов какие угодно цифры (я, кстати, так не считаю), на порядок скостит голоса, поданные за демократические партии, но не сможет сделать этого по отношению к явке? Все сведится к тому, что люди, прислушавшиеся к призывам маргинальных политиков и не пришедшие на выборы, растворятся в массе тех, кто просто не интересуется политикой, общественно пассивен, занят в день выборов домашними делами и т.п. Какова была доля «идейных абсентистов» среди 48 миллионов избирателей, проигнорировавших выборы 2003 года, не знает, не узнает никто, как никто ничего и не докажет.
Итак, по-моему, простое неучастие в выборах – худший, то есть наименее осмысленный вариант избирательного поведения. Поднимемся на следующую ступеньку. Некоторые предлагают на выборы приходить, бюллетени получать и уносить на память. Этот способ протеста также неэффективен. В 2003 году доля таких «коллекционеров» среди пришедших на участки составила 0,13% и вряд ли может быть существенно увеличена, коль сторонники данного варианта поведения не получат свободы агитации и разъяснения такого способа протеста против нечестных выборов. К тому же, если считать, что возможности прямой фальсификации итогов выборов не имеют границ, то чего уж проще – подкинуть недостающие бюллетени в тех комиссиях, где может осуществляться прямой сговор их членов, не ведающих страха перед законом.
Следующий вариант протестного поведения на выборах – опускать недействительные бюллетени. Это, конечно, более осмысленная форма сопротивления. Правда, если уж портить бюллетень, надо делать это умеючи, исключив его превращение в действительный (то есть не оставлять его безо всяких отметок). Я слышал призывы вписывать в бюллетень название «Другая Россия» или имена разных опальных политиков. Но не следует забывать, что общее число бюллетеней с непредусмотренными надписями (будь то политическими, ерническими, с ненормативной лексикой и какие угодно еще) учитывать никто не станет. И они останутся лишь месседжем, обращенным отдельным избирателем к немногим членам комиссии. Вот уж действительно призыв поучаствовать в играх, не имеющих никаких последствий.
Я скептически отношусь и к тому, что итоговое число «нормальных» недействительных бюллетеней превратится в статистически значимую величину. Конечно, отмена графы «против всех» может этот показатель поднять. На последних трех парламентских выборах число недействительных бюллетеней колебалось от 1,5 до 2%, а доля голосующих «против всех» снизилась с 3,9% в 1993 году до 2,8 и 3,3% в 1995 и 1999 годах соответственно. В 2003 году она подтянулась до 4,7%. Не исключено, что число недействительных бюллетеней на предстоящих выборах увеличится на несколько процентных пунктов (но ни в коем случае не несколько десятков). По причинам, о которых шла речь выше, такой рост радикально картину не изменит, однако даст некоторое представление о динамике протестного электората (хотя и здесь «протестанты» будут смешаны с людьми рассеянными, не владеющими техникой заполнения бюллетеня).
И здесь я подхожу к главному. У оппозиционного избирателя пока еще не отнята возможность выражения своей позиции – голосования за партии, последовательно выступающие против авторитарной реставрации. У демократического избирателя – голосования за партии демократической оппозиции. Если такой избиратель испытывает резкую и непреодолимую идиосинкразию к этим партиям, ему действительно не остается никакого разумного выбора, кроме как опустить в урну недействительный бюллетень. Но если он намерен сделать это из других соображений, я все же хотел бы его переубедить.
Если ты, мой единомышленник, считаешь, что объявленные результаты выборов все равно будут искажены, то я отвечу: пределы прямой фальсификации, во-первых, ограничены (гораздо важнее то, что вкладывается в сознание избирателя до всякого голосования идеологами и политтехнологами режима), а во-вторых, с еще большей легкостью фальсификация будет распространена на показатели явки, недействительных бюллетеней и т.д.
Если ты считаешь, что идти на выборы незачем, потому что партия, к поддержке которой ты склоняешься, в парламент все равно не пройдет, то я отвечу, что, во-первых, — и это главное, – на такой исход дела всего более работает твоя нерешительность, во-вторых, и 3 — 4% голосов не лишние, ибо для политической партии это возможность оставаться хотя и вне парламента, но на политической арене, и в-третьих, голосование за оппозиционную партию значительно более адекватно демонстрирует твою политическую позицию, чем любая форма «абсентизма». Один процент добавочного голосования за партию политически более весом, чем такой же процент, увеличивающий число неучаствующих.
Если ты считаешь, что участвовать в работе парламента, в котором доминируют партия администрации и ее клоны, а голос оппозиции едва слышен, бессмысленно, то ты ошибаешься дважды. Во-первых, потому что пребывание в парламенте все-таки дает демократическим политикам некоторые возможности обращаться к тебе и к стране, излагать свои взгляды, используя думскую инфраструктуру и контролируемые властями СМИ. Во-вторых, демократические депутаты в Думе, обладающие необходимой квалификацией и ответственностью, даже будучи в предельном меньшинстве смогли кое-что сделать, чтобы поправить чудовищные законопроекты, исходившие от исполнительной власти и парламентского большинства. Это нетрудно подтвердить фактами. Не принимать их во внимание могут лишь те, кто исповедует принцип: все или ничего! Но как иначе добиваться «всего»? Чем грозит утверждение «ничего» в жизни парламента?
Избирателю, ориентированному на демократические ценности, не следует забывать, что наша политическая история не заканчивается в 2007 — 2008 годах. И существование демократических партий, возможно более широкий ареал их воздействия, в том числе и через парламент, — самоценность, которую важно поддерживать, даже ведя арьергардные бои. Это фитильки, которые ни в коем случае нельзя позволить загасить. Поддержка демократических партий, преодолеют они бесчестно завышенный барьер или нет, в значительно большей мере работает на будущее, чем однократное воздействие любых иных форм протестного поведения на выборах. Что-либо создавать заново, когда маятник общественных перемен двинется в другую сторону, будет и труднее, и менее надежно.
И последнее. Значимых, демократических партий, имеющих историю и ядерный электорат, сейчас в России две. Это «Яблоко» и СПС. Я стоял у истоков партии «Яблоко», был и остаюсь убежденным «яблочником». И, конечно, буду голосовать за «Яблоко». У моей партии были ошибки и поражения, но не было недостойных поступков, она никогда не обманывала избирателей, не давала невыполнимых обещаний, не выступала апологетом власти и всегда была непримирима к фашизму, большевизму, национализму и ксенофобии. Я, конечно, хотел бы, чтобы люди демократических убеждений не прислушивались к демагогии «непримиримых» и проголосовали за мою партию. Вместе с тем я не могу не считаться с тем, что в моем кругу есть люди, симпатизирующие СПС. И хотя мои предпочтения определились, я менее всего готов, особенно когда избирательная кампания уже разворачивается, предъявлять счет другой демократической партии (а он у моей партии немалый). И все же полагаю, что в российской политической жизни «Яблоко» и СПС – два течения, исповедующие в главном демократические ценности и в перспективе представляющие параллели не по Эвклиду, а по Лобачевскому. Общее между обеими партиями – не «правизна» (недаром сейчас критики СПС стали нападать на него за социальные склонения, а в идеологии «Яблока» изначально присутствует сильный социал-демократический компонент), а демократия, рынок, ценности европейской цивилизации. Возможно, некоторые мои политические друзья-«яблочники» упрекнут меня в чрезмерной толерантности, но я все же скажу тем демократам, которые по каким-то своим причинам не готовы голосовать за мою партию: меня огорчает ваша предубежденность, однако, если вы категорически отказываетесь поддержать «Яблоко», — голосуйте за СПС. Это, во всяком случае, лучше, чем игнорировать выборы вообще.
Призыв не идти на выборы льстит тем, кому удобнее не делать ничего. Известны две модели поведения в безнадежной как будто ситуации: лягушка, взбивающая сметану (без гарантии на успех), и сосед, напутствующий тонущего человека: не трать, кум, силы, опускайся на дно (в этом случае антиуспех гарантирован). Я – за первую модель.