АКТУАЛЬНОСТЬ НОНКОНФОРМИСТСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА
Глобализация, рассматривавшаяся большинством публицистов как процесс распространения и унификации либеральной модели демократического общества, продемонстрировала тенденции деструктивного характера, поставившие под сомнение стабильность и предсказуемость мировой социальной системы. В последнее десятилетие в общественно-политической дискуссии возобладал пессимистический взгляд на результаты глобализации: говорят о размывании контуров узнаваемого мира, падении авторитета науки и научного знания, торжестве популизма и консервативной политической романтики, общей непредсказуемости мировой политики и росте угрозы спонтанных вооруженных конфликтов. Эти выводы подтверждаются наблюдениями об эрозии международного права и национальных конституционных институтов, отказе от системы однополярного мира с выходом на историческую арену новых политических игроков, кризисом европейской идентичности и развитием авторитарно-популистских режимов, поставивших под сомнение или прямо отвергающих ценности либеральной демократии. Вызов глобализации делает необходимым самоопределение интеллектуалов в отношении перспектив либеральной демократии: возможно ли ее сохранение в новых условиях мирового развития и если да, то в какой форме.
Предложенная тема дискуссии предполагает ответ на три взаимосвязанных вопроса: во-первых, действительно ли глобализация меняет наши представления о существе демократии в ее либеральной трактовке; во-вторых, каковы причины и границы современного популистского тренда как основного противника либерализма; в-третьих, каков вклад новых информационных технологий в переосмысление демократического способа организации общества. Далее я представлю краткие ответы на эти вопросы, имея в виду, что они уже были рассмотрены в моих публикациях и в дальнейшем станут предметом обсуждения в дискуссии.
Прежде всего, глобализация как процесс расширения, унификации и интенсификации социальных взаимодействий, действительно, включает пересмотр приоритетов общественного развития. В условиях глобализации они нуждаются в корректировках, связанных с выходом общества за рамки традиционного европоцентризма (полноценным включением в игру новых регионов мира, ранее существовавших на периферии исторического развития), изменением структуры информационного ресурса (возможность непосредственного обмена информацией, минуя все стадии ее постепенного исторического освоения в эволюционной форме или режиме догоняющего развития), формированием мирового гражданского общества как основы полноценного существования социума. Здесь необходима особая концепция и стратегия преобразований, связанных, с одной стороны, с созданием равноправных условий интернационального диалога и закреплением общих ценностей и критериев оценки их реализации; с другой — преодолением национального и культурного изоляционизма (устойчивых социальных и когнитивных стереотипов в данном обществе), с третьей – информационным продвижением новых ценностей, институтов и практик правового регулирования.
Но пересмотр приоритетов общественного развития с учетом этих новых вызовов, очевидно, не означает отказ от них, т.е. не ставит под вопрос ценности либеральной демократии как перспективной формы организации общества. Эти ценности сохраняют универсальный характер в том смысле, что наиболее четко выражают важнейший антропологический принцип существования человека – его стремление к политической свободе как необходимому условию целенаправленной творческой деятельности. Это означает, что вывод о кризисе либеральной модели общества справедлив лишь постольку, поскольку подразумевает отказ от современной ее формы и необходимость поиска новой, более адекватной перспективным тенденциям мирового социального развития. Ведь аналогичные заявления о конце либерализма делались уже неоднократно – как минимум трижды только в ХХ в. И всегда их результат был сходен – появление новой трактовки либеральной демократии, соответствующей изменившимся социальным условиям. На современном этапе это демонстрирует важность дискуссии о создании новой (актуализированной) концепции либеральной демократии с учетом факторов глобализации.
С этих позиций возможен ответ на второй вопрос — о причинах и границах популистского тренда как основного противника либеральной демократии. Популистская критика либерализма, опираясь на стереотипы массового сознания (традицию или т.н. «изобретенную традицию»), действительно обозначила важную проблему – соответствие форм классического либерализма изменившимся социальным условиям эпохи глобализации, но не предложила никакого нового объяснения общества и его социальных проблем. Популизм (как правый, так и левый) – не идеология, но система социально-психологических установок, предполагающих особый тип реакции общества на быстрые социальные изменения, форма их психологического освоения и преодоления. Это – тип негативной (протестной) социальной мобилизации, возникающий в результате кризиса завышенных общественных ожиданий в условиях эрозии привычной социальной идентичности. Его основными параметрами должны быть признаны кризис идентичности, аморфность и нереализуемость социальной программы, эскалация завышенных социальных ожиданий вокруг негативной мобилизационной программы, эгалитаристская (т.е. анитиэлитарная) направленность движения, необремененность социальной и исторической ответственностью.
Проблематика популизма демонстрирует противоречие глобализации и национального самоопределения: конфликт наднациональных и национальных структур, выражающийся в более жестком постулировании принципа государственного суверенитета, исчерпание идеи государства всеобщего благоденствия, эрозия привычных форм социализации (размывание среднего класса как основы демократических институтов), ослабление легитимности институтов либеральной демократии (подмена их экспертократией и правлением менеджеров), рост информационного отчуждения. Основными аргументами служит возрождение эгалитаристских, националистических и консервативных стереотипов сознания, главной мишенью которых становится весь блок традиционных либеральных ценностей. Эти ценности ставятся под сомнение как правым, так и левым популизмом на том основании, что возникшая исторически на Западе модель правового государства перестает соответствовать растущему запросу общества на «социальную справедливость», который будто бы может быть более эффективно удовлетворен нелиберальными или даже авторитарными режимами «прямого действия».
В результате сформировался контур кризиса демократической политической системы – возможность прихода к власти антилиберальных политических сил демократическим путем. Классическим историческим примером такого самоубийства демократии является крушение Веймарской республики и не случайно, поэтому, появление сравнений с ней современных США, Великобритании и стран Восточной Европы, «веймарский» компонент развития которых уже сейчас стимулирует дискуссии о целесообразности корректировки института всеобщего избирательного права как гарантии либеральной демократии. В Восточной Европе (страны Вышеградской группы) происходит циклическое возвращение к авторитарным стереотипам, а в некоторых странах (как Польша и Венгрия) реальностью стал переход к «нелиберальной демократии» (выступающей синонимом авторитаризма). Выяснилось, что страны эталонной демократии столкнулись с рядом мощных вызовов, которые элиты не смогли предвидеть или, по крайней мере, были не готовы к ним – Брексит, миграционный кризис, противопоставление рядом государств Центральной и Восточной Европы своей «национальной идентичности» таким ее формам как европейская и глобальная, пересмотр конституций в направлении самоизоляции под видом восстановления «исторической традиции» и «национальной идентичности». Россия, где советские стереотипы сознания оказались чрезвычайно устойчивы, по-своему отреагировала на этот «ревизионистский» тренд, выступив с определенной программой пересмотра либеральной версии глобализации, жестко сформулировав концепции «диктатуры закона», «суверенной демократии», «пределов уступчивости», защиты традиционных ценностей от влияния «западного либерализма».
Третья сторона проблемы – вклад информационных технологий в переформатирование общества. Современная политика – по преимуществу медиа-политика. Определяющее значение приобретает конфликт между быстрым накоплением общего объема данных и реальным отсутствием или уменьшением полноценной, научно выверенной информации. Это порождает отчуждение общества и отдельных его сегментов в информационной сфере, поскольку общество получает информацию в готовом виде, не способно критически проанализировать ее и оценить степень достоверности. Происходит столкновение реальной (достоверной, проверяемой) и мнимой (имитационной, транслируемой в готовом виде) информации с очевидной экспансией последней за счет первой. Новыми параметрами данной ситуации становятся: размывание привычных границ «официальной» и «неофициальной», «открытой и «закрытой» информации (и «инакомыслия» как его антитезы), появление возможностей семантического манипулирования «смыслами» вместо определения единого точного смысла вещей, т.е. выдвижение сфабрикованной имитационной информации (Fakenews) в противоположность подлинной (добываемой индивидом в процессе собственной познавательной деятельности, в том числе политической).Имеет место не прямое навязывание картины мира, но скорее опосредованное моделирование сознания, т.е. коммуникация в режиме диалога – индивид сам «выбирает» правильный ответ, не замечая, что его подводят к этому выбору. В целом эта ситуация открывает простор для информационного популизма, т.е. выстраивания и тиражирования стереотипов, привлекательных для массового сознания, но не являющихся продуктом профессионального анализа. Существо современного кризиса демократии в этом смысле – отрыв общества от подлинной информации и институтов ее производства, отсутствие социального контроля над ними.
Интернет, ставший мощным инструментом производства, обмена и распределения информации в глобальном масштабе, породил ожидания новых форм социальной и политической организации – проектов мирового гражданского общества, непосредственной (коммуникативной) демократии и виртуального государства, взаимоотношения между которыми будут в идеале строиться на основе активного участия индивидов в принятии решений в рамках сетевых электронных коммуникаций. Между тем, сам Интернет как социальный феномен чрезвычайно далек от выработки единых принципов, норм и правил его организации и деятельности, а основные ее участники пребывают, скорее, в естественном состоянии «войны всех против всех», нежели в рамках стабильной правовой организации.
В связи с этим в отношении Интернета все чаще ставятся вопросы, актуальные для перспектив либеральной демократии: должна ли существовать единая хартия принципов интернет-сообщества, закрепляющая права и обязанности его участников; если да, то как мог бы выглядеть «общественный договор» в этой области и кто является его сторонами и гарантами; должны ли соответствующие этические и правовые нормы вырабатываться спонтанно (самими участниками инернет-коммуникаций) или стать результатом международно-правового регулирования с участием национальных государств, ведущих информационные войны и отстаивающих свой «информационный» суверенитет, наконец, какие существуют механизмы гарантий прав человека в интернет-пространстве от неоправданного вмешательства со стороны правительств, международных организаций или политических групп, использующих Интернет в антиправовых целях. Существует убеждение, что создание Конституции Интернета – норм, гарантирующих права человека, соответствующих инструментов и институтов управления, выражающих интересы всех участников коммуникации, создаст основу для новой децентрализованной модели принятия решений поверх идеологий, национальных правительств и бюрократии. Развитие Интернета в целом не опровергло, но и не подтвердило этих ожиданий, во всяком случае, в краткосрочной перспективе. Мыслящая (делиберативная) демократия не стала состоявшимся феноменом, виртуальное государство уже объявлено некоторыми «мифом», традиционная бюрократия вполне освоила новые коммуникации. Тем не менее, ясное видение перспектив создания открытого глобального информационного пространства– важнейшая составляющая преодоления информационного и политического отчуждения и становления глобального демократического общества.
Итак, глобализация выдвигает разновекторные пути социального развития, создавая для либеральной демократии серьезные трудности (в виде консервативно-популистской реакции), но одновременно – новые возможности (в виде продвижения либеральной модели во всемирном масштабе). К сожалению, западное общество оказалось плохо подготовлено к вызову глобализации: почувствовав угрозу своему налаженному и эффективно функционировавшему политическому порядку, оно до последнего времени предпочитало не замечать противоречия или вытеснять их из сознания обращением к конвенциональным решениям. Еще А. де Токвиль обращал внимание на проблему конформизма в демократическом обществе, результатом которого может стать «тирания большинства» и подавление меньшинств. Это, фактически, стало предсказанием современного популистского тренда. Данный тренд был усилен ошибками либерального политического мейнстрима Запада, но в еще большей степени — нежеланием признавать их. Однако кризис инерционного мейнстрима в ряде западных стран не означает кризиса либерализма, выступая скорее как приглашение к дискуссии о наборе, содержании и аксиологической интерпретации соответствующих ценностей.
Застывшей и неподвижной концепции либеральной демократии должна быть противопоставлена ее новая нонконформистская интерпретация, отражающая сложность, разнообразие и динамику современных социальных процессов. Либерализм – это идеология (и учение), отстаивающая свободу индивида правовыми средствами. Классический либерализм возник как антитеза феодальным порядкам и стремился создать правовой строй, основой которого стали свобода совести и вероисповедания, экономической конкуренции, равенство всех перед законом, отказ от всех форм насилия и принуждения, как духовного, так и физического, выходящих за рамки необходимой защиты правового строя от его противников. Эти цели были вполне достигнуты, заложив основы той конструкции гражданского общества и правового государства, которая, утвердившись на Западе, оказалась наиболее успешной в ХХ в. В условиях глобализации ХХIв. встает вопрос о том, до какой степени эта конструкция может быть реализована за пределами своей западной исторической ойкумены — в мировом масштабе, причем с учетом новых факторов социального и информационного развития. В широком смысле слова либерализм означает свободный образ мышления, научного творчества и деятельности, не скованных традицией, коллективными предрассудками и принудительно-навязанными административными предписаниями. В зависимости от того, какие стороны этой свободы ставятся под угрозу в данном обществе или в определенный период времени – меняется политическая программа либерализма. Наличие этих общих компонентов не исключает, поэтому, вариативности форм проявления либеральной мысли (от умеренных до либертарианских), национальной специфики по регионам, странам и историческим периодам.
Полноценный ответ на вызов глобализации состоит в новой нонконформистской трактовке демократии и либеральных ценностей: противопоставлении популизму «ответственной политики» – политики, опирающейся не на эмоции, но на знание; не на изменчивые коллективные настроения, но на профессиональное научное прогнозирование; не на краткосрочные, но долгосрочные интересы общества; не на информационное отчуждение, но вовлечение глобального гражданского общества в процесс критического анализа информации. На этом пути соединения этики, правовых норм и политического профессионализма целесообразно формирование основ глобальной демократии будущего.
От модератора дискуссии
|
ИРИНА ЧЕЧЕЛЬ: Уважаемый Андрей Николаевич! У меня два встречных вопроса: 1. Почему «ревизионистская реакция России» возникает именно в период ее же глобализационного рывка — если говорить о концепции «диктатуры закона» и о «суверенной демократии», это все же не поздний путинизм, а попытки «войти в строй», — встать наравне с требованиями, предъявляемыми глобальной силе. И почему же тогда РФ начинает с самого начала обособляться, сама же пробуя вырваться на глобальную авансцену? 2. И вопрос относительно информационной поддержки демократии. Как популистское массовое сознание может заново оценить ценность научного подхода к истине? Не потерян ли этот шанс уже окончательно? И если «нет», то как политически мыслить возвращение к другому психосоциальному настрою мистифицируемых, а часто и используемых, ревизионистскими элитами, а не собственно представителями «массового сознания», масс? |
АНДРЕЙ МЕДУШЕВСКИЙ:
Ответ на Ваши вопросы может быть очень подробным или кратким.
Если принять последнюю формулу, то ответы таковы:
1)Логика обособления и перехода к рывку связана во-первых, с конфликтом России и Запада (прежде всего США) по вопросам глобальной безопасности — он начался с сомнений в отношении продвижения НАТО на Восток (после роспуска Варшавского Договора), обострился со второй половине 90-х (война в Югославии и затем Ираке) и достиг апогея с претензией НАТО на интеграцию бывших советских республик (Грузия, Молдавия и Украина). Его разворачивание определяется, следовательно, принципиально различными концепциями Европейской (и мировой) безопасности (и отказом от их компромиссной трактовки после падения СССР, зафиксированной Парижским договором 1991 г.); возможностью (и готовностью) реагировать (наличие ресурсов, состояние военной и мобилизационной готовности), а также авторитарной консолидацией российского режима (для нее важны как внутренние, таки и внешние причины). Важным внешним фактором стало также усиление Китая, предложившего альтернативу западной модели — рыночная экономика и экономический рост без демократии.
2)Популистское сознание может оценить ценность научного подхода только одним способом — методом проб и ошибок. Если популисты приходят к власти, то вынуждены проводить более рациональную политику (отказавшись от крайностей), иначе их непрофессионализм не позволит им сохранить власть. Жизнь популизма в этом смысле коротка — это хороший инструмент прихода к власти на выборах, но не ее удержания (в системе, которая допускает переизбрание), в авторитарных режимах, конечно, дело обстоит по другому, предполагая сочетание популизма и рационализма властвующей элитой. Соответственно, задача либеральных оппонентов популизма состоит, во-первых, в объяснении нереализуемости их программы (до их прихода к власти); во-вторых, демонстрации их ошибок и непрофессионализма (после прихода к власти).
Но это — совсем вкратце, надеюсь, будет повод обсудить подробнее.