Качание политического маятника без ясного будущего
Российский опыт последней четверти века пока скорее внес свою лепту в стан скептиков либеральной демократии. Страна стала, или, по крайней мере, претендует возглавить «антилиберальный интернационал» и поддерживает антиглобалистские режимы и тенденции во всем мире. Особенно это проявилось в 2016 году, когда после «Брекзита» и победы Трампа в США казалось, что мировой либеральный порядок рушится на глазах. Но на деле произошло лишь раскачивание маятника, а когда он стремительно пошел «вправо» — в направлении приоритета идей национального суверенитета, тут же выяснилось, что это движение создает не меньше проблем, чем их решает.
Собственно говоря, в России происходит то же самое. Наше, уже, скорее, старшее поколение, успело пережить несколько политических эпох, и во всех произошло общественное разочарование. Экономический и политический крах СССР поставил крест, пусть и временный, на мечты о демократическом социализме, о плавном переходе от позднесоветского общества к социал-демократии европейского образца, гуманном варианте либеральной идеи. Попытки создать социал-демократическую партию кончились тем, что в условиях жесткой поляризации 93 года она «просела» между полюсами общественного раскола — жесткими либералами и государственниками (условная терминология). Со временем та же участь постигла и наиболее близкую к социал-демократической идеологии партию «новой России» — «Яблоко». Дефолт 1998 года — ставший датой символического краха попыток построить за короткое время рыночную экономику и либеральное государство, снявшее с себя заботу за большую часть общественных нужд — разбил образ будущего России — страны «западного мира», живущей по его экономическим и социальным законам. Постепенно стало приходить время «патриотов», сторонников укрепления державной мощи и воссоздания государственного регулирования экономики. В 2003 году я написал статью «У истоков нового политического запроса» в связи с феноменом успеха только что созданной партии «Родина». Была уверенность, что этот запрос всерьез и надолго. 2014 год стал вершиной этого хода политического маятника. Но… все еще силен этот запрос, но на глазах дряхлеет и становится карикатурным, изначально невысокий потенциал мобилизации выдыхается. Цели патриотической мобилизации — объединения «русского мира», «русской весны» — оказались недостижимыми и обернулись своей противоположностью — глубоким внутриправославным конфликтом, войной с «бывшими братьями», с которыми не удалось «по-хорошему», а внутри страны торжеством охранительного мракобесия. Причины этого пока ищутся, хотя где-то они и лежат на поверхности. Недостаточная энергетика атомизированого постсоветского общества, отсутствие коллективного «мы», связанная в первую очередь с исторически быстрой ломкой социальной структуры, оказывается непреодолимым препятствием на пути создания национальной государственности, и не уравновешивается патриотической экзальтацией относительно небольшой части россиян. Объединить национал-державный проект с привлекательным социальным проектом (а социальное лицо России становилось все менее привлекательным) не удалось, а на одних этнических, очень слабых скрепах, длительную мобилизацию не построить. Маятник, достигнув крайней точки, пока еще не пошел назад, но и вперед идти не может, связывая по рукам амбиции отдельных властных группировок продолжать движение в сторону общественной изоляции, тотального контроля государства над личностями, квазимонархического правления. Мы видим топтание на месте с противоречивыми сигналами о дальнейшем усилении репрессивности системы, и, одновременно, о начале либерализации, пусть верхушечной и поверхностной. Общество жаждет перемен, об этом уже написали многие и не один раз, включая меня1, вот только куда эти перемены могут вести, остается неясным. Чтобы возникла ясность, необходим правильный диагноз, а здесь центральным является вопрос о том — является ли антилиберальная мобилизация имманентным состоянием принципиально нереформируемого российского социума, или же результатом временного колебания политического маятника. Это касается не однй России, сейчас в январе 2019 года мы видим, что «победы» антиглобалистов в Англии, Европе и США не безусловны, и сегодня инициатива переходит из рук в руки, это касается и пресловутого «брекзита», который то ли будет осуществлен, то ли нет. Да и в России, к которой я не могу не вернуться, стали проявляться все более отчетливые следы разрушения того коллективного «мы», массового архетипического сознания, которое проявилось в 2014-16 гг. восстановлением казалось бы давно забытых проявлений тоталитарного сознания, включая пропагандистский и репрессивный механизм. Вынужден еще раз вернуться к данным социологии, уже не раз озвученным, но требующим дальнейшего подтверждения и осмысления.
Общая картина далеко не в пользу либералов, особенно ее «антигуманистического» рыночного направления. Исследование, проведенное нами в 2010 г., дало следующее соотношение консервативного большинства (всегда остававшееся большинством) и либерального меньшинства2: 44% против 37%. Собственно, либералы в узком смысле слова представляют еще много меньшую группу. Как видно, в целом — довольно равновесное состояние. В рамках негласного общественного договора такое соотношение предполагало, что президент страны, кем бы он ни был, так или иначе пытается сбалансировать интересы и ценности обеих ключевых групп общества. «Путинский» режим в первое его десятилетие воспринимался как исторический компромисс между объективной необходимостью продолжения рыночных реформ и неприятием их значительной частью общества. В первые годы существования режима сформировалась двухсекторная экономика с достаточно успешно развивающемся частным бизнесом и мощными государственными корпорациями. При успешно развивающейся экономике либералы-«рыночники» могли позволить себе мало интересоваться гуманитарной составляющей либеральной идеологии и встроиться во властную вертикаль режима. В пользу прочности получившейся конструкции говорило и то, что возникла и ценностная конструкция, привязанная к сформировавшемуся в обществе архетипическому сознанию. И поэтому поначалу казавшаяся «своей», «настоящей русской», какой и должна быть, может быть власть в России. На наш взгляд, эволюция либерального сегмента общества в сторону умеренного государственничества была самым позитивным фактором, наблюдавшемся в первые годы путинской эпохи. Подобный «микст» был особенно характерен для активно развивающегося нового среднего класса. Согласия в обществе не было, но было что-то вроде пакта о взаимном ненападении.
Ситуация резко изменилась в «десятые» годы. Вектор на раскол общества был сначала задан действиями власти после массовых протестных акций в 2011 году. Власть, чтобы не допустить концентрации недовольства вокруг «креативного класса», реально просто образованных и активных людей, взяла курс на опору режима в «консервативном большинстве», противопоставив ему под вывеской «либералов» тот самый креативный класс. Еще сильнее углубили раскол события 2014 года, сделав его во многом непримиримым, непреодолимым. Хотя в этот и последующие годы социологи фиксировали внешне единодушную поддержку любых действий власти, внимательный анализ показывал, что подобное единодушие во многом является фикцией. При соотношении консервативного большинства и либерального меньшинства в этот период примерно 68% против 21%, общество приобрело признаки раскола, позиции либералов и консерваторов расходились в разные стороны, а их взаимоотношения становились все более непримиримыми, вплоть до состояния «тихой» гражданской войны. В условиях экономических провалов, стал расти спрос на гуманитарно ориентированную часть либералов. Либералы-рыночники оказались дважды в общественном меньшинстве, даже в собственно либеральном сегменте проигрывая социал-демократической, лево-либеральной идеологии. По расчетам уже цитировавшегося В. Блинова в 2010 г. соотношение «рыночников» и «левых либералов» внутри либерального сегмента было 18% против 19%, а в 2018 стало уже 7% против 14%. Уповать в этой ситуации на «честные выборы» как демократическую альтернативу, — не приходится, при любой ситуации нас ждет, пока не преодолен раскол, власть «консервативного большинства», поэтому важно не бороться за власть, а пытаться создавать партию (или любую другую политическую силу), представляющую именно ценностное меньшинство. Надо бы в этой связи обязательно отметить еще и то, что конструкция тоталитаризма, когда «единая» воля снизу поддерживает национального лидера, в России пройдя краем в 2014-17 гг., стала терять свою актуальность в минувшем году. Демократический вектор ощутимо направлен в сторону смены власти, а не ее охраны. Весьма показателен недавний анализ социально-политического контекста в «ВК», сделанный мной вместе с коллегами из ИПУ РАН. Среди отобранных по ключевым словам 300 с лишним постов с политическим содержанием, не нашлось ни единого в поддержку власти. Конечно 300 — это немного, но они представляют именно наиболее активное меньшинство, мыслящее совсем не в тоталитарном духе. Сторонников власти в целом больше, но они намного более пассивны, и не пишут о политике в социальных сетях.
По мнению С. Белановского и М. Дмитриева3, в России сложилось шаткое равновесие, которое может продлиться весьма долго. Замешано это равновесие на крайне простой вещи: россияне фактически отказались от будущего. Они его не видят и не жаждут видеть. Смещение в сторону внутреннего локуса контроля (переключение на местную самоорганизацию) в этом контексте служит признаком усиления контрэлитных настроений, возможного ослабления влияния власти на массовое сознание, — особенно с помощью центральных телеканалов, — и запроса на более конкурентную электоральную политику. Но и антилиберализм общества не следует переоценивать, он во многом замешан на равнодушии разорванного социума, а не на мобилизации. Так массовые опросы показывают цифры весьма низкого уровня толерантности к людям с иной идеологией, религиозной и сексуальной ориентацией, высокой ксенофобией и классовой ненавистью к богатым и успешным. Но на деле, в привычной жизни, общество проявляет себя намного более терпимо, чем во время опросов, в общем мы не видим серьезных эксцессов гомофобской или ксенофобской составляющей. Теперь о некоторых ценностных подвижках 2018 г., о чем уже многие написали, извиняюсь за возможный самоповтор.
В октябре прошлого года Институт социологии РАН провел очередной опрос, посвященный как раз проблеме ценностей и образа будущего. Из него хорошо видно, что левая составляющая «путинского большинства» — социальная справедливость (59% сторонников) — примерно в два раза превышает правую составляющую — державу, традиции и порядок (32%). Будущее россиянам видится в восстановлении базовых принципов социальной справедливости. Национал-социальный запрос все отчетливее трансформируется в социал-национальный. Впервые за многие годы запрос на права человека, демократию, свободу самовыражения личности превысил 36% и вышел на второе место, немного опередив образ державности. Ценности демократии востребованы практически в равной степени среди либералов и консерваторов. Таким образом, политический маятник совершил виток, и снова, как и в конце 80-х идеи общества, если они носят сколько-нибудь выраженный характер, сконцентрированы скорее вокруг лево-демократического вектора (не без участия националистической компоненты). Такой микст, но все же это не запрос на новую диктатуру, что очень важно. Надо сказать, что рост численности ожидающих демократического будущего, это не просто курьез опроса, когда нередко парадные ценности принимаются за актуальные. В 2018 году нашим стихийным демократам удалось очень многого добиться. Избраны вопреки воли начальства главы двух регионов, причем один из них — губернатор Хабаровского края — явно не собирается сдавать свою программные обещания. По первым впечатлениям, Сергей Фургал — достаточно крепкий и уверенный в себе политик, который вполне мог бы стать кандидатом в альтернативу снизу сегодняшнему Кремлю. Но это не единственная история, по всей стране прокатились бунты вокруг проблемы мусорных полигонов. Хоть и не слишком масштабные протесты против пенсионной реформы были услышаны и всерьез обеспокоили верховную власть. После огромных лет перерыва, общество снова показало, что оно живо, и демократическая альтернатива для него не закрыта. Но эта альтернатива не столько либеральная, сколько лево-либеральная.
Может ли новый общественный запрос породить не просто демократическую, но и либеральную альтернативу? Причем, не сверху, исходящую от ненавистных общественности «сислибов», а снизу? Здесь мой прогноз носит намного более неуверенный характер. Либеральные идеи сегодня не просто находятся в меньшинстве, они являют собой меньшинство в меньшинстве, и не только не идут в фарватере магистрального запроса, но и прямо противоречат ему. Сегодняшнее общество расколото сразу по нескольким направлениям, — социальным, идеологическим, региональным, национальным. Социальный раскол при этом безусловно доминирует, что особенно заметным стало в нынешнем году — нынешний режим все большими кругами общества воспринимается как глубоко антинародный, даже классово враждебный. Это касается и либеральной идеологии, либеральных методов в экономике, рынке. Это «их» идеология, которая оправдывает наличие сверхбогатого меньшинства, наличие равной для богатых и бедных шкалы налогов, встраивание в мировой рынок, не дающего развиваться собственной экономике. В этом году произошла очень важная вещь, хоть никак и не прописанная в Конституции — разрыв негласного соглашения между обществом и властью, действовавший с начала «нулевых» — мы закрываем глаза на источники ваших доходов, вы не мешайте нам и не лезьте в нашу жизнь.
На наш взгляд, доминирование запроса на социальную справедливость, тем не менее, пока не позволяет говорить о «левом повороте», «левой альтернативе». Для этого нужно зафиксировать, по меньшей мере, запрос на солидарность — готовность к коллективным действиям в отстаивании прав на труд и достойное вознаграждение труда. Этот запрос предполагает активистскую установку — порыв, ищущий выхода в коллективных протестных действиях. И не просто порыв, а спонтанную организацию в форме профсоюзов и комитетов прямого действия. Наблюдается ли что-то похожее? Ответ — нет. Фиксируются только отдельные протестные акции, в основном, ущемлённых частных предпринимателей (малый бизнес) и зависимых от них наёмных работников. Тем не менее, настроения многих избирателей действительно демонстрируют выраженный негативизм в отношении сложившегося в стране положения. Только этот негативизм, и формирующийся вокруг него запрос — отнюдь не «левый» поворот. Нынешний запрос предполагает пассивную установку — кто-то, не сам переживающий субъект, должен прийти и исправить неприятную ситуацию. Кто-то, не сам субъект, должен взять на себя ответственность за действия по исправлению сложившегося положения. Слабость массовых коллективных протестных действий при том, что негативизм, действительно, довольно сильный, говорит о том, что атомизация избирателей совсем не преодолена, а скорее наоборот — именно атомизация определяет логику поведения. И она же определяет образ общего будущего, точнее его отсутствие.
Я не занимаюсь глобальными процессами, чтобы компетентно рассуждать о проблемах глобализации и ее влиянии на судьбу российского либерализма. Однако то, что мне видно из России, и сравнивая с аналогичными процессами в Европе (нарастание консервативной волны, возвращение к ценностям национальных государств), противостоящими либеральному глобализму, указывает на то, что отступления последнего на всех фронтах, — явление временное, с каким знаком бы этого не оценивать. На волне антилиберальной мобилизации в России не удается строительство национальной государственности. Идеи консерватизма и пресловутых «скреп» не смогли и не смогут противостоять более сильным тенденциям глобализации, так же как «стена Трампа» не остановит процессы неуправляемого переселения народов. Впрочем, в этом вопросе полной ясности пока нет. Но сегодня, в отличие от ситуации 10-15 лет назад, я гораздо в меньшей степени оптимист в отношении перспектив завершения в России строительства национальной государственности, так как выпавший на долю последней шанс оказался во многом упущен, а маятник начинает идти в противоположную сторону. Так же как и в мире, поскольку идеология выхода из либерального консенсуса (Трамп, Брекзит) пока не способна дать адекватных ответов на те проблемы, которые и придали ей популярность в последние годы — это социальное неравенство, неравномерное развитие стран и неконтролируемая миграция, и, наконец, экология. Глобализация, хоть это и тавтологично, являет собой ответ на глобальные вызовы, а эти вызовы лежат сегодня в иной плоскости чем ответы времен прошлого и позапрошлого веков. Распад в 2016 г. единого «либерально-демократического фронта», объединявшего страны Запада, пока стратегически не привел к решению ни единой проблемы, как и Россия не добилась ничего, покинув такие глобальные институты как «восьмерка» или «Совет Европы».
Вернемся к ходу маятника в России. Российское общество расколото, оно живет сразу в нескольких цивилизациях одновременно, а для расколотого общества прямая демократия годится только на местном и региональном уровнях, где цивилизационный раскол либо не ощущается, либо ощущается слабо. Впрочем, и на местном уровне мы видели «выборы» в некоторых непризнанных республиках на ближних рубежах, и проблема там не в честности выборов самих по себе, а в том, что без длительного и тщательного выстраивания баланса, народная демократия превращается в ее имитацию. Власть должна не просто находиться «вне» сферы частных интересов, она обязана быть балансиром и не допускать внутренней гражданской войны. Россия никогда не станет обществом западной либеральной демократии, но в ней есть и всегда будет достаточно весомый, образованный и влиятельный в информационном пространстве слой сторонников западной демократии, и они должны иметь свой легальный механизм влияния на власть. Амплитуда движения политического маятника должна быть максимально низкой. А будущее — не в «левом повороте», «либеральном реванше» и не в «консервативной диктатуре». Оно — в возвращении к ценностному балансу. Мирному соперничеству за умы россиян социалистов и рыночников, либералов и мракобесов, западников и самобытников. Россия со своей цивилизационной «самостью» не сможет раствориться в глобальной политике, но она не может и не быть ее частью, опробуя на себе эффективность глобальных идей и социальных рецептов.
1. Леонтий Бызов. Российское общество в постмобилизационной ломке. Сайт «Русский европеец», ноябрь 2018 г.
2. В. Блинов. Типы идеологических сторонников в современной России. Мониторинг общественного мнения, 2010, №6.
3. Новая газета, 10 ноября 2018 г. https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/10/11/78155-eeksperty-kgi