Коллективная гиперкомпенсация — путь к возможному успеху, но не к счастью
Рецензия на публикацию Д.А. Коцюбинского
«Структура завершённого ресентимента: на примере российской истории»
Александр Коцюбинский, профессор психиатрии, д.м.н. (Санкт-Петербург)
Опубликованная работа историка Даниила Коцюбинского «Структура завершённого ресентимента: на примере российской истории»» (чч. 1–4) носит выраженный междисциплинарный характер. И, в силу этого, позволяет не только взглянуть на феномен российской цивилизации сквозь призму исторических фактов, но и разглядеть обусловившие их социокультурные особенности культурно-исторического развития России. Здесь уместно напомнить, что движущими силами истории и творцами её особенностей являются вполне конкретные люди, обладающие теми или иными психологическими характеристиками. Причём если одни из этих характеристик могут способствовать успешной и конструктивной общественной эволюции, то другие приводят к формированию так называемой социальной психопатологии, являющейся объектом исследований для особой отрасли знания, именуемой «социальная психиатрия».
Если же взглянуть на тот фактологический материал, который изложен и проанализирован в тексте Д.А. Коцюбинского, через призму указанной отрасли знания, то следует заключить, что российская цивилизация завершённого ресентимента, о которой пишет автор, с социально-психиатрической точки зрения может быть рассмотрена как пример успешной коллективной гиперкомпенсации. То есть такой гиперкомпенсации, которая относится не к отдельному индивидууму (хотя сам термин появился в лексиконе именно личностной психологии/психиатрии), но к целому культурно-историческому сообществу.
Для начала — несколько слов о том, что такое гиперкомпенсация в традиционном понимании этого слова. Термин «гиперкомпенсация» (греч. Υπερ – сверх, лат. compensare – возмещать) — теоретический конструкт индивидуальной психологии, разработанной Альфредом Адлером.
Альфред Адлер (1870–1937), австрийский психолог и психиатр, создатель системы индивидуальной психологии
Согласно адлеровской трактовке, в отличие от обычной компенсации, механизм гиперкомпенсации используется индивидуумом не для того, чтобы просто возместить свои недостатки (реальные или мнимые), но для того, чтобы достичь на этом пути такого уровня преодоления, который позволил бы человеку почувствовать своё превосходство над другими людьми и занять доминирующее положение по отношению к ним.
При таком стиле преодоления своих недостатков любое несогласие других воспринимается гиперкомпенсирующейся личностью как угроза, в связи с чем гиперкомпенсанты очень резко реагируют на критику и всегда стараются доказать, что их оппонент абсолютно неправ.
Пытаясь казаться очень сильными, эти люди, — как правило, внутри очень уязвимые и слабые, — могут ставить свои потребности выше потребностей других людей, пестовать свои обиды, вызванные «несовершенствами» окружающих. Часто могут использовать обидные сравнения в общении с оппонентами, яростно критиковать их и не испытывать по этому поводу никаких угрызений совести. Это связано с тем, что человек, в случае гиперкомпенсации, априорно убеждён в том, что он лучше других и может делать то, что другим не позволено. Он сосредоточен на себе, требует восхищения и уважения, игнорирует эмоции и потребности других людей, ведёт себя высокомерно, заносчиво, зачастую оскорбительно, подчеркивая свой особый статус и своё превосходство.
Как правило, в случае с гиперкомпенсацией усилия человека по преодолению недостатков и достижению вожделенной цели оказываются непомерно большими — гораздо больше тех, которые затрачивает «обычный человек» для получения сходного результата в сходных условиях. В то же время результат, достигаемый гиперкомпенсантом, всё равно оказывается «недостаточно идеальным», притом в его же собственных глазах.
Можно привести такую аналогию: занимающийся тяжёлой атлетикой высокий и стройный человек (потенциально успешный лёгкий атлет) всё равно не выглядит, поднимая штангу, так же блистательно и убедительно, как штангист, изначально обладающий антропологическими особенностями, располагающими к занятию тяжёлой атлетикой. И даже «берся вес», «штангист-астеник» вынужден, так или иначе, помнить об этой своей фатальной недостаточности.
Поскольку при гиперкомпенсации человек расходует жизненные ресурсы организма «в двойном объёме», то сам процесс достижения цели, принося «на короткой дистанции» временный успех, в конечном счёте способен навредить человеку, ибо истощает его как морально, как и физически — особенно в случае неудачи или «недостаточной удачи».
Практически эти же соображения касаются и так называемой коллективной гиперкомпенсации, которую можно рассмотреть на примере российского исторического процесса, проанализированного в рецензируемой работе.
Формирование коллективной гиперкомпенсации российского социокультурного сообщества в ходе его многовековой истории было связано с основополагающим фактором ордынского влияния на гражданско-политическую жизнь Северо-Восточной Руси. Именно во второй половине XIII в. сложилась успешно интериоризированная — в первую очередь княжеско-церковными элитами — модель системы холопско-самодержавных взаимоотношений Владимирских Великих князей с ордынскими правителями (царями), сопровождавшаяся параллельным конструированием на этой основе целой системы ресентиментных переживаний. «Мотивирующим стержнем» этих переживаний стало непрерывное стремление сперва русских, затем российских элит, а позднее и российского общества в целом к «достижению недостижимого». К тому, чтобы, во-первых, обрести и навечно закрепить «идеальное самодержавие», а во-вторых, «догнать и перегнать» Запад, и не просто превзойти его во всех отношениях, но и получить от него соответствующее признание, своего рода «сертификат первосортности», то есть абсолютного преобладания российской цивилизации над Западом.
Как убедительно показано в рассматриваемой работе, на всех этапах своего цивилизационного становления система взаимоотношений России с другими государствами во многом обусловливалась именно гиперкомпенсацией, легиматизированной обществом и подогреваемой ресентиментными сполохами.
Это прослеживается уже в Московский период, когда доминантное дипломатическое звучание у русских самодержцев (и окружавших их элит) получила жажда, во-первых, статусного равенства с императорами Священной Римской империи, а во-вторых, сакрально-религиозного возвышения над ними: Иван Третий в переписке с императором Фридрихом III подчёркивал, что поставлен от Бога, подразумевая, что этим он превосходит императоров, которых «ставит» Папа Римский. И при этом Иван III страстно желал, чтобы его дочь была избрана сыном императора себе в жёны, что означало бы признание статусного равенства московского правителя — и императора.
В Петербургский период эта жажда получила свое дальнейшее развитие и выразилась в стремлении к тому, чтобы европейцы признали «превосходство России» в деле просвещения и прогресса. Отсюда — отмена Петром Третьим телесных наказаний в армии (чего не позволял себе даже кумир Петра Третьего – «образцовый просвещённый монарх» прусский король Фридрих II), попытка Екатерины Второй созвать «образцовый парламент» (Уложенную комиссию), стремление Александра Первого «нравственно дирижировать Европой» на базе Священного Писания, активная политика Николая I и Александра II на Балканах, призванная представить Россию главной защитницей европейской религии — христианства.
Наконец, Советский период характеризовался стремлением повести за собой и Запад (коммунистический проект), и не Запад (антиколониальная повестка) — с целью превзойти Запад на пути «общемирового движения в будущее».
При этом — на всех этапах становления России как государства — первейшей задачей являлось создание и удержание самой территориально грандиозной в мире державы, в этом смысле являющейся прямой преемницей евразийской Империи Чингисхана — самой большой в истории человечества.
И всё это — ценой колоссального «гиперкомпенсаторного» перерасхода человеческих сил и ресурсов. При этом в финале — как бы успех, приносящий определённое самоудовлетворение, но не приносящий полного удовлетворения, поскольку для последнего необходимо признание превосходства со стороны всего мира — прежде всего Запада. Но для этого не хватает — и не может хватить по определению — ни человеческих сил, ни ресурсов.
Однако для развития социально-психиатрической мысли российский пример цивилизации завершённого ресентимента является в высшей степени полезным и потенциально продуктивным.
Александр Коцюбинский, профессор психиатрии, д.м.н. (Санкт-Петербург)