Кому принадлежит право войны? Вооружённая агрессия государства и границы политической лояльности в 21 веке
Обсуждая в разных форматах те драматические изменения, что произошли в нашей политической и социальной жизни в связи с пандемией, мы часто упирали на то, что мир, универсальная и самая общая рамка «человечества» и человеческого, трагическим образом пришла к концу. И мы будто бы стоим в предбаннике нового миропорядка: социального, политического, международного.
Вызовы, о которых шла речь, касались прежде всего отношений гражданина как особой формы юридической личности (личность — то, что может быть представленным) и государства. Границ его полномочий и политических оснований знания, которое может лечь в основу карантинных ограничений.
Сегодня мы столкнулись с новым феноменом — постковидной войны. Она ставит перед нами совсем другие вызовы. Мне представляется, что эти вызовы нужно пробовать сформулировать уже сейчас, несмотря на политические ограничения и опасный для спокойного теоретического разговора момент «продолжающегося события».
Предлагаемые ниже вопросы ни в коей мере не обязывают к обсуждению именно их и именно в таких формулировках.
1) Характерные черты постковидной войны. Асимметрия силы как casus belli сильного. Чистая шансовость такой войны: отсутствие положенной ей до ее начала цели и границы. В смысле первой главы «О войне» Клаузевица, это война, которую политики ведут так, будто они играющие в войну генералы, увлеченные игрой со случаем. Перформативность «врага» постковидной войны. Возможности коммуникации не исчерпаны («Понятие политического» Шмитта), они волевым образом отрезаются.
2) Права и обязанности гражданства в стране, участвующей в постковидной войне. Не только и не столько в смысле юридической лояльности (хотя и это тоже), сколько в смысле эпистемологической обязанности продолжать рационализировать войну, которую ведет твое государство.
3) Человечество, прогресс и цивилизация — не просто понятия одного семантического ряда. Они связаны внутренней логикой Просвещения. Постковидная война убирает из списка «цивилизацию». Что происходит с оставшимися двумя понятиями. Или не так? Остается ли вообще возможность сохранения больших нарративов, которые являются средой, делающей международное право в его нынешнем виде возможным.