Пытка как константа
За последние 500 лет наиболее постоянным элементом уголовного судопроизводства в России – при всех его метаморфозах – пожалуй, была пытка. Иронизировал еще Герцен, он писал: «Екатерина II уничтожила пытку. Александр I еще раз ее уничтожил. Ответы, сделанные «под страхом», не считаются по закону. Чиновник, пытающий подсудимого, подвергается сам суду и строгому наказанию. И во всей России – от Берингова пролива до Таурогена – людей пытают…»[1].
Действительно, за исключением нескольких исторически кратких периодов, пытка оставалась распространенным методом раскрытия преступлений и выбивания показаний. Во время всевластия ВЧК он арестовывал, он же пытал, он же и расстреливал. Исследование Сергея Мельгунова «Красный террор» изобилует описаниями трупов, изуродованных еще при жизни леденящими душу способами. После того, как у ВЧК отняли право расстреливать, на некоторое время пытки сходят на нет – возвращаясь к концу 1920-х уже как система. Из методов, о которых известно, это была «жаркая комната» – закрытое помещение, в котором постоянно стояла жара – и «светлая комната», где никогда не гас яркий свет. Ими методы не ограничивались. Солженицын описывал, каким способом выбивались показания у «членов» «Промпартии» – фиктивной контрреволюционной организации, созданной в кабинетах следователей ОГПУ:
Достался Якубович мясникам-следователям, и применили они к нему всю гамму – и морозный карцер, и жаркий закупоренный, и битьё по половым органам. Мучили так, что Якубович и его подельник Абрам Гинзбург в отчаянии вскрыли себе вены. После поправки их уже не пытали и не били, только была двухнедельная бессонница[2].
В 1937 году пытки были легитимизированы, как считается, устным распоряжением Сталина в июле 1937 года наркому Николаю Ежову, – после чего начались массовые избиения и совершенно садистские издевательства, которые не приходили в голову и инквизиторам былых времен. Достаточно цитаты из Солженицына:
Если бы чеховским интеллигентам, всё гадавшим, что будет через двадцать-тридцать-сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, опускать человека в ванну с кислотами, голого и привязанного пытать муравьями, клопами, загонять раскаленный на примусе шомпол в анальное отверстие («секретное тавро»), медленно раздавливать сапогом половые части, а в виде самого лёгкого — пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, – ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом[3].
В 1939 году вакханалии пришел конец – сигнал был дан сверху телеграммой ЦК ВКП(б) от 10 января 1939. Однако вплоть до смерти Сталина пытки применяли в отношении VIP – обычно это были жестокие избиения и лишение сна. Известно, что по указанию Берия его подручный Богдан Кобулов избивал заключенных резиновой дубинкой по пяткам – повторяя известную китайскую пытку – или, войдя в раж, бил по спине и животу. Описан случай, когда так он разбил дубинкой подследственному брюшину.
Не отставали от МВД Берии и «конкуренты» из Министерства госбезопасности. В СИЗО «Лефортово» одна из заключенных слышала крики арестованного маршала Григория Кулика: «Скажите Сталину, что нас здесь бьют!…» (1948 год)[4]. Расстрелянный позднее палач Рюмин отличился тем, что прижег своему подследственному язык папиросой.
В хрущевский период второй половины 1950-х годов пытки как будто исчезают – чтобы вернуться уже в 1960-е. Однако следует заметить, что это относится к делам, которые вел КГБ. Пытки при расследовании уголовных дел, похоже, не прекращались никогда. Из тогдашнего набора пыток выросла и та система пыток, которая применяется сегодня. Простейшим методом были избиения. Местом пыток являлись КПЗ (камеры предварительного заключения) – в СИЗО надзиратели напрямую в них не участвовали (там были свои поводы для битья).
В КПЗ подследственного просто избивали «в кружок» (последствия такого избиения в 1977 году я прочувствовал на себе, поимев отбитую почку). Били в боксерских перчатках – чтобы не оставлять синяков, с теми же предосторожностями били валенком, куда был заложен кирпич. (Ныне для этих целей используется пластиковая бутылка с водой – ею бьют по голове.) Били, подвесив подследственного на наручниках. В своих воспоминаниях диссидент Вадим Делоне, отбывавший срок с уголовниками, упоминает подвешивание на наручниках вниз головой – и то же битье.
Где-то в 1960-е годы появляется пытка, благополучно дожившая и до сегодняшнего дня – «слоник». Подследственному на голову надевают противогаз и закрывают клапан. Когда он, задохнувшись, теряет сознание, противогаз снимают, окатывают водой – и снова в «слоник».
Где-то в семидесятых начали пытать током. Наверное, идея была заложена публикациями о пытках в Чили после переворота Пиночета. Шокеров еще не было, но использовали автомобильный аккумулятор, клеммы которого подсоединяли к телу. Такая пытка еще в первой половине 1980-х была редкой и аккумулятор имелся в редких КПЗ.
Особо часто пытки применялись по делам о квартирных кражах и убийствах. В отношении первых всегда был резон, что пойманный на одной краже наверняка совершил еще несколько, и добыть от него признание в этом можно только пытками. Вторые были на особом учете, неудивительно, что не раз за серийные убийства судили двух человек. Так за преступления Андрея Чикатило был расстрелян кто-то другой, из кого выбили признание пытками, – еще до того, как сам Чикатило был арестован.
В 1970-е начинаются пытки и в СИЗО. Они творятся руками «козлов» – заключенных, согласившихся сотрудничать с администрацией в обмен на отбытие срока в СИЗО и освобождение по одной трети срока прямо оттуда. Обычно для этой грязной работы выбирали бывших десантников и спортсменов. В качестве дополнительного бонуса «козлам» выдавалось дополнительное питание, чай для варки чифира, водка и наркотики.
Таких «беспредельщиков» собирали в особые камеры – или, на жаргоне, «пресс-хаты» – куда кидали подследственных, от которых требовались признательные показания. Особо часто это применялось к арестованным за хищения. От них требовалось получить явку с повинной и выдать полную сумму похищенного.
Впервые о существовании «пресс-хат» стало известно из документа «О пытках в Грузии», подготовленном грузинскими правозащитниками (1975 год). Из него вырисовывается мрачная картина террора в отношении деятелей теневой экономики, который начался после прихода к власти в Грузии бывшего министра внутренних дел Эдуарда Шеварнадзе в 1972 году. Видимо, не столько в борьбе с коррупцией, которая была пандемична в республике, сколько из расчета, что «теневики» не доплачивают, Шеварнадзе стал их арестовывать – в тбилисском СИЗО «теневиков» отправляли в «пресс-хаты».
Там напрямую ставилось условием написать «явку с повинной» и заплатить некую сумму – при отказе следовали жестокие избиения, изнасилования и даже убийства.
Документ цитирует жалобу одного из заключенных:
С первого же дня Ю(рий) Цирекидзе начал истязать меня. Избил меня до того сильно, что я на несколько часов потерял сознание и администрации пришлось прибегнуть к помощи врачей. Затем меня кололи железными прутьями, ударяли стулом по голове, на коже моих рук тушили зажженные папиросы и обещали убить меня, если я не напишу показания, обличающие меня самого… Я отказался, и меня так избили, что я потерял сознание на 2-3 часа. Вызвали врачей, которые привели меня в чувство[5].
Избиения в «пресс-хате» заканчивались и смертью. Тот же заключенный Цирекидзе был в итоге осужден за убийство (правда, получил всего шесть лет).
Били не только уголовных подследственных. Представление, что после Сталина к политзаключенным не применялись «методы физического воздействия» является ошибочным. Пытки осуществлялись, в первую очередь, созданием невыносимых условий содержания. В каком-то смысле, СИЗО похож на круизный лайнер, где имеются «каюты» всех классов. В какой из них будет сидеть политзаключенный, формально определялось администрацией СИЗО – однако на самом деле это было исключительной прерогативой КГБ. И в отношении «упрямых» заключенных следователи использовали эту возможность в полную меру.
Даже в лучшем СИЗО Советского Союза – СИЗО КГБ «Лефортово» – имелись камеры разных «классов». Были светлые и сухие, имелись темные и заплесневелые. В СИЗО КГБ в Ереване в полуподвальных камерах обитали скорпионы[6].
В провинциальных СИЗО было еще легче найти такую камеру, в которой политзаключенному небо показалось бы с овчинку. На суде политзаключенный Эдуард Кулешов описывал условия Ростовского СИЗО так:
В душном, грязном полуподвале с обшарпанными, прокопченными стенами и потолком, на сплошных железных двухъярусных нарах, накрытых грязными, вшивыми матрасами, вповалку лежат полуголые люди. Постельных принадлежностей не выдают. На 25 человек – всего три кружки, не хватает ложек; в камере нет ни стола, ни скамейки, ни вешалки; кроме вшей и клопов полно других насекомых. По выщербленному цементному полу, который не то что вымыть, но и подмести трудно, свободно разгуливают мыши. Настоящее горьковское «дно»[7].
Камера СИЗО в дагестанском городе Хасавюрте, где пришлось сидеть Вазифу Мейланову, арестованному за пикет в защиту академика Сахарова (1980 год), была не лучше:
Из-за летней жары, обычной для Хасав-Юрта, духота в камере была невыносимой… В 1983 году на одно спальное место приходилось по двое, а то и больше заключенных, и в духоте немыслимой, из-за нехватки кислорода спичка моментально гасла, – все дышали, как рыбы на суше.
Вряд ли этому стоит удивляться, если и в некоторых камерах «элитной» Бутырки ситуация была не лучше – об этом свидетельствует православный писатель Анатолий Левитин-Краснов, сидевший там в 1970 году:
В крохотных камерах ютятся по 20—30 человек. Иной раз приходится по два метра на человека. Духота невероятная. В таких условиях люди проводят по 5—6 месяцев. Камеры кишат паразитами: блохами, клопами, иногда и вшами… За любое нарушение режима виновного выволакивают в коридор и избивают. В камерах атмосфера террора: хозяйничают блатные с садистскими наклонностями, избивают заключенных.
В той же Бутырке распорядитель Фонда помощи политзаключенных Сергей Ходорович оказался в «пресс-хате». Явно по указке тюремной оперчасти заключенные били его, добиваясь узнать, где хранятся деньги Фонда. Издевательства кончились лишь после того, как Ходорович сумел передать записку на волю с описанием ситуации, и она стала достоянием гласности.
В Ижевском СИЗО в такой камере сидел издатель запрещенной литературы Андрей Миронов (1985 год), и сокамерники развлекались, устраивая ему «велосипед» – спящему засовывали куски газеты меж пальцев ног и их поджигая. Там же ему сыпали сигаретный пепел в глаза.
В «пресс-хате» СИЗО Улан-Удэ «козлы» били бывшего доцента МВТУ имени Баумана Александра Болонкина, пьяными возвращаясь от тюремного чекиста, «кума». Добивались письма с «покаянием» и признанием вины (1978 год). Один раз зашло так далеко, что уголовник бросился на Болонкина с ножом. При этом никто из «козлов» не скрывал, что делают это по указанию «кума», гарантировавшего им безнаказанность. Постоянно угрожали изнасилованием и убийством[8].
И, конечно, в распоряжении «кума» всегда был карцер. Повод отправить туда всегда был под рукой. Обычно это была полуподвальная камера, где даже в летнее время царила стужа. Зимой температура там приближалась к нулевой – для этого были сняты батареи отопления и вместо них шла просто еле теплая труба. Заключенного же раздевали, давая вместо одежды тоненькую зековскую робу. В дневное время лежак убирался, так что оставалось только ходить из угла в угол, либо сидеть на бетонном столбике или на полу. В такой камере в «Лефортово» девять суток просидел Натан Щаранский, не признававший своей вины на следствии:
Закуток в три квадратных метра – два на полтора – с цементным полом и цементным же пеньком посередине, таким маленьким, что долго на нем не высидишь. Света нет, лишь тусклая лампочка над дверью – чтобы надзиратель видел тебя в глазок. Стены влажные, в потеках, штукатурка свисает с них клочьями. Сырость сразу же проникает сквозь одежду…
В карцере холодней, чем в коридоре… Ты понимаешь, что хорошо бы побыстрей заснуть – до того, как снова замерзнешь, – но нет, не получается. Подтягиваешь к животу ноги и растираешь мышцы, не вставая с нар. Как будто помогает, но только до тех пор, пока снова не вытянешься. Наконец решаешь не обращать внимания на холод, пытаешься расслабиться и думать о том, что произошло на следствии. Но тут вдруг еще не закаленные карцером мышцы начинают конвульсивно дергаться. Особенно странно ведут себя ноги: независимо от моей воли они занимаются гимнастикой сами по себе – поднимаются и падают, поднимаются и падают…[9]
Я лично отсидел в карцере чуть более трех суток. «Кум» выписал пять суток, но уже на вторые сутки я заболел, так что срок пришлось сократить. Отходил потом от болезни целую неделю.
Андрея Миронова посадили в карцер перед судом. На первый день он вышел из карцера своими ногами, на второй упал в обморок – только после этого его вернули в обычную камеру.
Избиения тоже оставались в стандартной практике обращения с политзаключенными. При задержании на демонстрации 25 августа 1968 года против оккупации Чехословакии на Красной площади Виктору Файнбергу выбили передние зубы.
После задержания был избит литовский католик Казимерас Гудас, у которого при обыске были изъяты 2500 свежеотпечатанных молитвенников[10]. Там же, в Литве, арестованного священника Юзаса Здебкиса били так сильно, что мать еле узнала Здебкиса на свидании. Вина Здебкиса заключалась в том, что он готовил детей к первому причастию[11].
Невесту политзаключенного Повиласа Печелюнаса Дануте Кершюте избили после того, как она отказалась сдать отпечатки пальцев. Избили, как обычно, в милицейском КПЗ, но присутствовал и следователь КГБ. Чтобы этого не показалось мало, Кершюте выписали еще и 15 суток ареста за «хулиганство»[12].
В львовском СИЗО КГБ били 18-летнего Петра Медведя – за то, что он вывесил «жовто-блакитный» флаг[13]. В Караганде на следствии били русского немца Генриха Реймера, добивавшегося эмиграции в Германию[14]. Особенно жестко обращались с верующими протестантских церквей.
В феврале 1978 года чекисты арестовали 19-летнего адвентиста Якова Долготера – с брошюрами подпольного издательства «Верный свидетель». Долготера держали месяц в заключении и требовали, чтобы он сказал, откуда у него литература. Парнем занимались два сотрудника КГБ:
Избивали меня попеременно – то один, то другой. Били по голове, по лицу, по челюстям. Били по шее, каждый раз поднимая воротник, чтобы не оставить следов… Били под дых, били в области почек, каждый раз приговаривая с бранью: «Говори, где взял, кто дал, а то мы покажем тебе, что такое советская власть!»…
Подвешивали меня шарфом за шею и одновременно ударяли под дых. Становились друг против друга, а я оказывался посреди них, и избивали меня один с одной стороны, второй с другой, так что я был в их бандитских руках как мяч. Ставили около стены и ударяли по лицу так, что я каждый раз ударялся головой об стенку… неоднократно меня отхаживали и приводили в чувство, обливая холодной водой, заставляли приседать по 500 раз. Использовали какой-то химический препарат, который сначала дали понюхать, а затем насыпали на левую руку, которая моментально покраснела и начала опухать [15].
Что это за химический препарат, сегодня мы можем только гадать.
В 1977 году в Воронеже избиениями выбили признание в совершении январских терактов в Москве из совершенно случайного человека. Подозрение пало на него после того, как он из злости подорвал взрывчаткой крыльцо дома собственной тещи. Появившиеся немедленно чекисты добились показаний о том, что он совершил и московские теракты, – лишь только потом выяснилось, что у него было жесткое алиби.
В тюрьме КГБ Ужгорода следователь прокуратуры Белоцерковский избивал математика Павла Кампова так, у него горлом пошла кровь (1970 год). Позднее Кампов заболел туберкулезом, и между избиением и болезнью была причинно-следственная связь. Кампова не только били. Более года он просидел в камере, где днем и ночью горела мощная лампочка в 200 ватт. Кампов был инвалидом по зрению, и от этого у него болели глаза[16].
На последнем свидании с осужденным на смерть капитаном ВМФ Валерием Саблиным, который поднял восстание на корабле «Стерегущий» (1975 год), родители заметили, что Саблина избивали, у него не хватало нескольких зубов.
Пытки распространялись и на территорию лагерей. Еще в 1960-е годы были созданы т.н. «красные зоны», где каждого заключенного обязывали вступить в «секцию внутреннего порядка» и писать доносы. Тех, кто отказывался, «ломали» лагерные активисты – избивали и насиловали. Эта картина хорошо знакома и нам уже хотя бы по описаниям бытия правозащитника Ильдара Дадина в ИТК города Сенежа в Карелии в наше время.
В начале 1980-х КГБ решил перенести практику и в политические лагеря. В пермский лагерь 36 был переведен известный бандит Монгол (на воле он сколотил банду, которая по наводке КГБ занималась разбойными нападениями на деятелей теневой экономики). В политлагере Монгол терроризировал Юрия Орлова, избил заключенных Марка Морозова и Анатолия Чурганова, потом разбил голову грузинскому диссиденту Вахтангу Читаве. Однако эксперимент закончился неудачно, и после коллективных протестов политзаключенных уголовников вернули назад в обычные лагеря[17].
* * *
Описанное показывает, что сложная система пыток, существующая сегодня, берет свое начало в советские времена и является как бы той самой «преемственностью развития российского государства», которую вместе со своими «идеалами» передали наши предки – как и прописано в новых поправках к Конституции. Пути преодоления «преемственности» выглядят довольно сложными. Обычно указывают на патологическую толерантность общества к пыткам, ибо, по опросам, непропорционально высокая часть респондентов соглашается с тем, что для раскрытия преступлений допустимо применение насилия.
Другой причиной живучести пыток считается «палочная система», существующая в полиции. Однако стоит признать, что другой оценки эффективности деятельности правоохранительных органов, кроме процента раскрываемости преступлений, не существует. Без нее отделения полиции превратятся просто в библиотеки заявлений о преступлениях.
В итоге стоит признать, что главной проблемой, которая позволяет пытке существовать и сегодня, является суд. Именно в суде заявления подсудимых о даче показаний под пытками с ходу отвергаются как оговор, а сами показания принимаются в качестве доказательства. И до тех пор, пока в стране не будет независимого суда, пытки будут продолжаться.
[1] А.И.Герцен. Былое и думы. Часть вторая. Тюрьма и ссылка (1834-1838). Глава VIII.
[2] А.И.Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. Том 1. Глава 10. Закон созрел.
[3] А.И.Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. Том 1. Глава 3. Следствие.
[4] Антон Антонов-Овсеенко. Враги народа. Глава «Спасибо, верная Ада…».
[5] Хроника текущих событий. Выпуск 36. 1975 год.
[6] Хроника текущих событий. Выпуск 35. 1977 год.
[7] Хроника текущих событий. Выпуск 53, 1979 год.
[8] Хроника текущих событий. Выпуск 51, 1978 год
[9] Натан Щаранский. Не убоюсь зла. Глава «От хупы до карцера».
[10] Хроника текущих событий. Выпуск 32, 1974 год.
[11] Хроника текущих событий. Выпуск 22, 1971 год.
[12] Хроника текущих событий. Выпуск 57, 1980 год
[13] Там же.
[14] Хроника текущих событий. Выпуск 45, 1977 год.
[15] Цит. по Алексеева Л. История инакомыслия в СССР. М. 2013. с. 182
[16] Хроника текущих событий. Выпуск 63, 1981 год
[17] Юрий Орлов. Опасные мысли. Глава 19. Трудные дни.