Социальный капитал в России: измерение, анализ, оценка влияния
Евгений Ясин:
Сегодня у нас очередной семинар, тема обозначена – «Социальный капитал в России: измерение, анализ, оценка влияния». Докладчик – Леонид Иосифович Полищук, заведующий лабораторией прикладного анализа институтов и социального капитала, со всеми регалиями. И сильный состав оппонентов. Я хочу сказать вам о причинах, почему я пригласил Леонида Иосифовича, кроме того, что тема интересна. Дело в том, что Леонид Иосифович – один из видных представителей современной политической экономии в России. Я считаю, что эта наука в её современном звучании очень запущена, т.е. мы современной политической экономии не имеем. Мы имеем воспоминания о марксистско-ленинской политической экономии и, в общем, можно сказать, больше ничего. Между тем, это исключительно богатая область, с моей точки зрения, у нас абсолютно незаслуженно отставленная и забытая. И я рассчитываю на то, что Леонид Иосифович в своём докладе эти вопросы как-то заденет. Его доклад как раз из тематики современной политической экономии. Надеюсь, что нам удастся как-то мобилизовать силы для того, чтобы это направление получило развитие и в Высшей школе экономики, и в России вообще. Потому что всякий раз, когда мы начинаем спорить о проблемах реформ, нужны они или не нужны и т.д., мы сразу же заводим разговор о каких-то группах влияния, о каких-то интересах, о каких-то играх, в прямом и переносном смысле, имея в виду, что люди интригуют друг против друга в своих интересах. В каких-то институциональных рамках – меньше интриг и больше конструктивной работы. С другой стороны – методы, с помощью которых исследуются подобные процессы. Исследования Леонида Иосифовича все интересны, он со вкусом подбирает себе тематику. Недавно я прочитал статью его и его учеников, посвящённую кооперативам собственников жилья. Мне кажется, очень интересная работа. Я думаю, что одно из самых важных достоинств экономиста заключается в том, чтобы увидеть интересную проблему там, где другим всё кажется скучным и непривлекательным. Вот как раз это умеет делать Леонид Иосифович.
Леонид Полищук:
Большое спасибо, Евгений Григорьевич, за щедрый аванс, который мне сейчас предстоит отработать. Спасибо за возможность представить нашу работу на вашем семинаре. Хочу поблагодарить всех присутствующих за то, что вы собрались послушать нас в этот поздний холодный вечер. Тема доклада – «Социальный капитал в России: измерение, анализ, оценка влияния». Я представляю здесь коллективную работу, которая ведётся в рамках Лаборатории прикладного анализа институтов и социального капитала (ПрИиСК), которая год назад создана в Высшей школе экономики.
О чём, собственно, идёт речь, и почему возникла эта лаборатория? За последние несколько десятилетий экономисты несколько раз пересматривали утвердившиеся, казалось бы, представления о предпосылках богатства наций, на современном языке – о факторах экономического роста. Вплоть до 60-х, 70-х годов прошлого века подчёркивалась важность ресурсов, производственных инвестиций, накоплений человеческого капитала. Затем на повестку дня, на авансцену вышли институты, и стало ясно, что предпосылкой устойчивого развития, роста, благополучия, стабильности и всего прочего являются современные эффективные институты.
Не то, чтобы в последнее время в справедливости этого тезиса возникли сомнения, поскольку есть неисчислимое множество подтверждений, что без институтов, действительно, никуда. Беда в том, что попытки утвердить современные институты в странах, где они до того отсутствовали, путем различного рода экономических, правовых и политических реформ, часто оканчивались неудачей. Закономерно возникает вопрос: «А что, кроме этих институтов, необходимо для того, чтобы обеспечить устойчивое развитие?». В поисках ответа исследователи всё чаще стали обращать внимание на состояние общества и наличие той подчас трудноуловимой и аморфной субстанции, которая получила в литературе собирательное название «социального капитала».
Понятие «социальный капитал» обременено длительной интеллектуальной историей, и разные люди трактуют его по-разному, что нередко приводит к недоразумениям. Мы в своей работе придерживаемся простого и ясного рабочего определения: под социальным капиталом мы понимаем способность общества или сообществ к самоорганизации и совместным действиям. Такая необходимость возникает в тех случаях, когда стоящие перед обществом задачи не могут быть решены простой суммой индивидуальных действий индивидов, не координирующих свои действия друг с другом. Чтобы добиться успеха, они должны, так или иначе, действовать сообща. Именно эта способность действовать сообща, причём, самостоятельно и по собственной воле, без принуждения извне, и называется социальным капиталом.
У социального капитала есть несколько составляющих, которые хорошо известны. Социальный капитал опирается на доверие, разделяемые в обществе нормы и ценности, а также на социальные сети различного рода. Экономисты обратили внимание на социальный капитал приблизительно 15 лет назад, и с тех пор работы по экономике социального капитала стали важной и быстро растущей частью экспоненциального потока работ по социальному капиталу вообще, где до тех пор преобладали социологи, психологи, антропологи, в некоторой степени политологи. Социальный капитал научились более или менее аккуратно измерять. Существующие подходы к его измерению опираются на социологические опросы, а также на данные экспериментов и объективные материалы статистики, например, об участии в выборах, чтении газет, донорской деятельности и пр.
Есть различные способы и возможности обнаружить и измерить готовность людей к тому, что мы называем просоциальными действиями. Располагая такого рода индикаторами социального капитала на разных уровнях (стран, регионов, городов), можно поставить вопрос: «Есть ли связь между социальным капиталом и развитием?». Большое количество работ свидетельствуют о том, что такая связь есть, что она осязаема, материальна, ощутима, что социальный капитал – это и в самом деле важная предпосылка, ценный ресурс развития, который влияет на экономический рост, общественное благосостояние, эффективность социальных программ и многое другое. Социальный капитал оказывает значительное воздействие на качество общественных услуг – образования, здравоохранения, на психическое и физическое здоровье населения, общественную безопасность, качество жизни и, наконец, но не в последнюю очередь, на качество институтов и государственного управления.
Как именно и по каким каналам социальный капитал может воздействовать на экономические результаты? Можно выделить два таких канала, разумеется, в достаточно общем виде. Один из этих каналов – горизонтальный. В этом случае речь идёт о том, что социальный капитал позволяет сэкономить транзакционные издержки в частном секторе и в повседневном общении людей друг с другом. Попросту говоря, бизнес удобней вести, если люди доверяют друг другу. Кроме того, социальный капитал является предпосылкой для самоорганизации людей в целях решения общественных проблем без участия государства. Второй, вертикальный канал состоит в том, что социальный капитал позволяет добиться должной подотчётности органов власти, и таким образом повысить качество государственного управления. Это важнейшая функция социального капитала, ее значение очень ярко проявилось в наших исследованиях.
Хочу немного подробнее объяснить, почему возникает такая необходимость. С точки зрения экономической теории, задача государства – предоставлять общественные блага. И поскольку люди с этой задачей самостоятельно справляются плохо, они приглашают государство. Но эффективное, подотчётное, некоррумпированное государство – само по себе общественное благо. Государственного органа, который обеспечивал бы такое благо, нет. Особого общественного блага – эффективной работы государства – никто, кроме общества, создать не может. Поэтому если общество достаточно организованно, если в нём достаточно социального капитала, то и государство работает эффективно. Если же в обществе мало социального капитала, то и государство в таком обществе работает обычно скверно.
Вертикальный канал как раз и поддерживает подотчетность государства и тем самым обеспечивает качественное государственное управление.
Последнее вводное замечание, которое я бы хотел сделать до того, как перейти к сути дела, состоит в следующем. В широком собирательном понятии социального капитала выделяются различные разновидности. Чаще других говорят о различиях между так называемым открытым социальным капиталом (не очень точный перевод выражения «bridgingsocialcapital»)и закрытым социальным капиталом (известным как «bondingsocialcapital» – от слова bond – узы, обруч).
Открытый социальный капитал является предпосылкой создания широких общественных коалиций. Для его возникновения необходимо доверие не только близким, не только членам своей семьи, хорошим знакомым, надежным друзьям, но и обществу, людям вообще. Говорят, что в таких случаях велик радиус доверия. Кроме того, в обществе должны широко разделяться одни и те же нормы и ценности, и действовать так называемая универсальная мораль, когда вы относитесь к людям, вне зависимости от того, близки они вам, или нет, примерно с одними и теми же мерками. То, что хорошо или плохо в отношении близких и друзей, должно быть хорошо или плохо в отношении окружающих вообще. Такой социальный капитал способствует возникновению широких общественных коалиций, которые в литературе иногда называются «группами Патнэма».
В противоположность открытому, закрытый социальный капитал (то, что называется «bonding» – обруч, ограничивающий социальный капитал) опирается на ограниченную мораль. Это означает, что вы с различными моральными мерками относитесь к близким и чужим вам людям. Радиус доверия в таком случае невелик и способен поддержать возникновение узких групп интересов, которые иногда называются «группами Олсона».
Наконец, мы выделяем как особую разновидность социального капитала то, что в литературе обычно называют гражданской культурой, чувство сопричастности к общественным делам и личной ответственности за положение дел в обществе.
Уточнив определения, поговорим теперь о том, как обстоит дело с социальным капиталом в России. В России всё чаще и чаще, всё громче и громче высказываются сомнения в количестве и качестве социального капитала. Эти сомнения можно найти и в научной литературе, и в публицистике, и в выступлениях общественных деятелей. Почему возникает повод для таких, скорее всего, небезосновательных сомнений?
Во-первых, для современного российского общества характерен низкий уровень доверия и способности к самоорганизации, что, скорее всего, связано с политической историей. Работы показывают, что социальный капитал современного типа хорошо и эффективно накапливается в странах, где был достаточно длительный период демократического развития. В России такой истории нет, и в связи с этим недостаток социального капитала не должен вызывать удивления. Кроме того, как показывают данные (и наши собственные наблюдения), за годы реформ произошла значительная эрозия доверия и социальных норм.
Есть мнение, согласно которому в России социального капитала, на самом деле, не так мало, но он устарел и не соответствует потребностям современного развития, он неправильного типа. Такой точки зрения придерживается, например, Ричард Роуз из Шотландии, который измеряет социальный капитал в России на протяжении 15-ти лет. Речь идёт о том, что россияне готовы объединяться друг с другом и помогать друг другу для того, чтобы искать сепаратную защиту от несовершенства окружающей среды, но не способны к тому, чтобы, объединившись, попытаться эту среду усовершенствовать.
Ну и, наконец, но не в последнюю очередь, вертикаль власти, чрезмерное присутствие государства подавляют социальный капитал, не дают ему развернуться. Можно предположить, что даже если бы социальный капитал и существовал, ему негде было бы проявиться. Вот две цитаты, которые показывают, что за 200 лет, может быть, не так много изменилось. Пушкин говорил Чаадаеву, что «правительство – всё ещё единственный европеец в России». Господин Юргенс, в некоторой степени вторя Пушкину, пришёл к выводу, что русские ещё очень архаичны, что раньше, чем к 2025-му году, ничего хорошего ожидать не приходится. Меня всегда удивляла точность прогноза, и хотелось спросить: «Почему именно 2025-й год? Есть ли какие-то надежды на то, что дела поправятся, быть может, к 2023-му году?»
Ещё один сюжет, о котором я бы хотел коротко упомянуть, заключается в том, что в России существует несколько необычная, хотя и в известной мере стандартная взаимосвязь между социальным капиталом, гражданским обществом и государством. Логика здесь приблизительно такова: слабое гражданское общество неспособно самостоятельно решать сложные общественные проблемы и требует, как альтернативу, государственного участия в решении таких проблем. Таким образом, чем меньше в обществе социального капитала, тем больше там государственного присутствия. Это естественное явление, поскольку государство и социальный капитал – до некоторой степени альтернативы: нехватка одного приводит к разрастанию другого. Но беда не в том, что в обществе со слабым социальным капиталом много государства, а в том, что это государство неэффективно. Оно неэффективно именно в силу недостатка и слабости социального капитала, и, в частности, потому что такого рода общества не способны дисциплинировать государство, призвать к ответу, к подотчётности и т.д. То есть, государство – очень несовершенная альтернатива соцкапиталу, оно охотно заполняет вакуум, который оставлен соцкапиталом, и в этом смысле идёт навстречу людям. Присутствие государства востребовано обществом, оно не навязано им сверху, но делает это, как правило, недостаточно эффективно.
Мы решили, что очень важно попытаться разобраться в этой области, поскольку здесь много гипотез, мифов, стереотипов, непроверенных утверждений, но явно недостаточно строгого экономического анализа соцкапитала, его роли как фактора развития, эффективности институтов и государственного управления. Насколько нам известно, до возникновения нашей группы подобные исследования в России систематически не предпринимались, и страна отставала в исследовании аналогичных вопросов от других стран.
Собственно, ради этого и была создана лаборатория прикладного анализа институтов и социального капитала; и вот некоторые из вопросов, которые мы поставили перед собой полтора года назад (Слайд 8).
Первый и едва ли не главный вопрос – даёт ли социальный капитал в России экономическую отдачу? Такого рода факт установлен для других стран, тогда как в отношении России полной ясности до сих пор не было, зато существовали многочисленные причины в этом усомниться. Иными словами, мы пытаемся ответить на вопрос, «Можно ли утверждать, что Россия нормальная страна?» в том смысле, что здесь, как и во многих других странах мира, соцкапитал – это ценный ресурс развития. Далее, мы ищем ответа на вопрос, «Какие составляющие социального капитала способствуют развитию, а какие ему препятствуют?» Нам важно понять, как социальный капитал накапливается и амортизируется со временем. Если и в самом деле выяснится, что сегодня количество и качество социального капитала в России не отвечают нуждам современного развития, то что позволяет надеяться на то, что ситуация изменится со временем к лучшему? Мы хотим понять, как с учётом запасов социального капитала следует выбирать стратегию реформ, определять круг государственных полномочий. Наконец, необходимо выяснить, какие последствия для институциональных реформ может иметь нехватка социального капитала, и что с этим можно делать.
Перед вами краткое описание проектов, которые ведутся в нашей лаборатории (Слайд 9). Прежде чем перейти к более подробному рассказу об одном из них, я коротко хочу дать представление о том, чем вообще мы занимаемся. У всех проектов одна и та же общая идея – речь идёт о том, чтобы научиться измерять социальный капитал, давать ему экономическую оценку, анализировать его экономические последствия. Один из проектов, о котором упомянул Евгений Григорьевич, это проект о роли социального капитала в самоорганизации в жилищном секторе. Наша работа (в соавторстве с сотрудницей лаборатории Екатериной Борисовой) показывает, что успехи и неудачи российских ТСЖ действительно очень сильно зависят от того, в какой степени жильцы располагают определённым типом социального капитала.
Мы хотим измерить экономическую отдачу на социальный капитал в России (об этом речь пойдёт сегодня более подробно) и понять, как государственное регулирование и гражданское общество взаимодействуют друг с другом. Мы хотим также выяснить, как социальный капитал и образование связаны друг с другом. Здесь я с удовольствием анонсирую работу ещё одного моего коллеги, Тимура Натхова, который убедительно показал, что высшее образование вносит заметный вклад в накопление социального капитала в России. Еще один наш проект, который находится на относительно ранней стадии, пытается выяснить, до какой степени положение дел на российских дорогах, главным образом пробки и аварии, можно связать с социальным капиталом. Этим проектом ведает Дарья Зубарева, сотрудница лаборатории. Есть и другие проекты, в том числе по политэкономии, которая столь дорога сердцу Евгения Григорьевича, но я сейчас злоупотребил бы вашим вниманием, если бы начал о них рассказывать. Может быть, в другой раз.
Сейчас речь пойдёт об одной из наших работ, в которой анализируется роль социального капитала в развитии российских городов. Это совместное исследование с моим коллегой Ринатом Меняшевым. Вот аннотация основных результатов работы. Располагая данными опросов, мы выявили три разновидности социального капитала – открытую и закрытую формы, а также гражданскую культуру, которые влияют на экономическое развитие в соответствии с нашими теоретическими ожиданиями. Важно подчеркнуть, что такая структура социального капитала не навязана априорными гипотезами, она возникла естественно, как результат факторного анализа данных.
Единицами анализа были города. Мы на уровне российских городов анализировали связь социального капитала с положением дел. Почему города, а не регионы? Традиция состоит в том, что такого рода связи анализируются на уровне регионов – крупных административно-территориальных единиц (штатов США, земель Германии, провинций других европейских государств и пр.). Если будет время, я скажу, почему в России интересующая нас зависимость выражена для регионов не столь отчётливо, как для городов.
На уровне городов мы нашли значимую положительную связь между эффективностью городских администраций и положением дел в городах с открытым социальным капиталом и гражданской культурой. Выясняется также, что подобная связь с закрытым социальным капиталом отрицательна. В этом смысле, мы с большим удовольствием делаем вывод, что Россия – нормальная страна. Данные подтверждают наши общие представления о том, как различные типы способности общества к самоорганизации влияют на развитие. Основным каналом воздействия социального капитала на городское развитие является вертикальный канал через муниципальное управление, и этот канал в России работает ожидаемым образом.
Немного политэкономии: у нас есть простая модель, которую я за недостатком времени здесь не показываю, а лишь коротко изложу результаты анализа этой модели. Мы исходим из того, что муниципальное управление более эффективно в тех случаях, когда достаточно многочисленные общественные коалиции защищают или готовы защищать свои права от возможных злоупотреблений властью. Эффективность таких коалиций и само их возникновение зависят от наличия открытого социального капитала и гражданской культуры. Открытый социальный капитал способствует тому, что эти коалиции достаточно велики для того, чтобы стать реальной политической силой, тогда как гражданская культура ставит в повестку дня таких коалиций вопросы должной работы муниципальных органов власти.
Что же касается закрытого социального капитала, то он мобилизуется для сепаратной, частной защиты от злоупотреблений властью, а также для того, чтоб скомпенсировать недостаточное количество и качество социальных услуг. Вот пример, позволяющий лучше представить суть дела: если вы видите выбоины на дороге, а городские власти годами ничего не делают с этими выбоинами, то вы самоорганизуетесь и за свой счёт нанимаете грузовик с асфальтом и латаете эти выбоины. Это и есть работа закрытого социального капитала в действии.
Из сказанного следует, что мы должны ожидать, что открытый социальный капитал и гражданская культура оказывают положительное воздействие на эффективность государства. Это понятно, потому что от них зависит подотчётность государства, его дисциплинированность. Что же касается закрытого социального капитала, то здесь есть определенный нюанс, и ситуация не столь очевидна. Закрытый социальный капитал даёт обществу некоторую защиту от несовершенного государства, от коррупции, от злоупотребления властью, от ненадлежащего исполнения своих полномочий. Если общество каким-то образом способно скомпенсировать неэффективную работу государства своими силами, причём скомпенсировать не тем, что призывает государство к ответу, а тем, что, принимая неэффективное государство как некоторую данность, своими силами пытается найти какие-то частные решения. В таком обществе экономическая цена плохого исполнения государством своих полномочий заметно снижается, а значит, снижается и политическая цена. Муниципальным властям в таком случае сходят с рук нарушения и злоупотребления, которые без такой компенсации привели бы к серьёзным экономическим последствиям. В этом смысле снижение экономических и политических издержек ненадлежащего исполнения государством своих обязательств – это причина, по которой закрытый социальный капитал отрицательно отражается на эффективности государственного управления.
Эту простую идею наше исследование полностью подтверждает. Хочу показать вам график (слайд 13), который построен на основе одной из спецификаций модели. Здесь вдоль вертикальной оси мы измеряем масштабы злоупотребления властью (понятно, что это иллюстрация, не следует это понимать буквально). Вдоль двух горизонтальных осей мы измеряем открытый и закрытый социальный капитал. Как видите, по мере того, как открытый социальный капитал увеличивается, уровень злоупотреблений властью снижается. А вот по мере того, как увеличивается закрытый социальный капитал, уровень злоупотребления властью нарастает. Таким образом, наш простой анализ на теоретическом уровне подтверждает нашу гипотезу.
Не столь очевидный факт, который я тоже хотел бы здесь огласить, и после этого перейдём уже к данным, касается связи социального капитала и общественного благосостояния и положения дел в городе. Мы видели, что открытый социальный капитал полезен, что он повышает эффективность государства, тогда как закрытый социальный капитал понижает эффективность государства. Из этого можно сделать простой и очевидный вывод о том, что открытый социальный капитал и гражданская культура благотворно влияют на развитие экономики и социальной сферы. Что же касается влияния закрытого социального капитала на состояние экономики и общества, то здесь ситуация сложнее, потому что налицо два эффекта. С одной стороны закрытый социальный капитал даёт возможность обществу частным порядком скомпенсировать недостатки государственного управления, недостаточное количество и качество государственных услуг. В этом случае лучше закрытый социальный капитал, чем ничего. Данный прямой эффект закрытого социального капитала, несомненно, полезен. Но есть и вредный косвенный эффект, который я только что описал: закрытый социальный капитал увеличивает масштабы злоупотреблений властью. При наличии закрытого социального капитала неэффективному и коррумпированному государству большее сходит с рук.
Два этих эффекта, прямой и косвенный, находятся друг с другом в нетривиальной связи. Если в обществе мало открытого социального капитала, если такое общество почти беззащитно перед злоупотреблениями властью, то лучше иметь закрытый социальный капитал, который даёт обществу хоть какую-то защиту. Если же в обществе много открытого социального капитала, если оно эффективно контролирует власть, то в этом обществе закрытый социальный капитал просто не востребован, поскольку злоупотреблений властью нет. А вот в промежуточном диапазоне, где есть какой-то открытый социальный капитал, но его немного, есть некоторая подотчётность государства, но она недостаточно велика, в таких случаях, как мы показываем, закрытый социальный капитал наносит вред состоянию экономики и общества, поскольку косвенный эффект оказывается сильнее прямого. Представленный график (слайд 15) этот эффект наглядно иллюстрирует.
Картинки картинками, а что говорят данные? Наша эмпирическая стратегия почти как у Диккенса, это история о городах, только у нас не два города, а 1800 городов и посёлков. Пользуемся мы данными проекта «ГеоРейтинг». Это очень масштабный проект, который включает в себя опрос 34-х тысяч респондентов 68-ми субъектов российской Федерации, более 1800-т городов и населённых пунктов. На уровне городов мы исследовали взаимосвязь между социальным капиталом, работой органов власти и социально-экономическим развитием.
Может быть, здесь и следует пояснить, чтобы больше к этому не возвращаться, почему единицами нашего анализа являются города. Одна из причин состоит в том, что данные, в том числе и проекта «ГеоРейтинг», свидетельствуют о том, что в рамках регионов, областей, краёв наблюдаются очень большие колебания социального капитала, поэтому, если мы усредняем показатели социального капитала по регионам, то теряем при этом очень много информации. Вторая причина состоит в том, что если все-таки попытаться измерить связь между социальным капиталом и состоянием экономики или общества, то эта связь оказывается выраженной очень слабо, и причина такого обстоятельства, которая отличает Россию от других стран, где такие исследования также проводились, требует дальнейшего изучения. Одна из гипотез состоит в том, что мэров городов России всё ещё кое-где выбирают, а вот с выборами губернаторов, как известно, покончено в 2004-м году. Поэтому вертикальный канал на уровне регионов, вероятно, и стал ослабленным.
Вот взгляд на наши данные «с высоты птичьего полёта», если угодно, фотография положения дел с социальным капиталом, как оно выглядит по данным проекта «ГеоРейтинг» (слайд 17). Лишь малая часть респондентов считают, что в их окружении преобладают социальное согласие, солидарность. Люди редко готовы к совместным действиям. Довольно немногие респонденты полагают, что окружающие заслуживают доверия. В этом отношении Россия – в нижней части мирового рейтинга, хотя уровень недоверия в стране нельзя назвать катастрофическим. Есть немало стран, более благополучных, чем Россия, где доверия к окружающим еще меньше. Ответственность за положение в семье ощущают большинство респондентов, а вот ответственность за положение, скажем, в городе чувствует уже гораздо меньшее количество людей.
Ответы на вопрос «Считаете ли Вы, что местные власти понимают и учитывают интересы таких людей, как вы?» мы рассматриваем как индикатор качества муниципального управления. 80%, не колеблясь, отвечают, что их интересы игнорируются. Индикатором социального и экономического положения в России служит ответ на вопрос «Удовлетворены ли Вы в целом положением в городе или посёлке?» Две трети респондентов на этот вопрос отвечают отрицательно, это средние по выборке данные. Должен сказать, однако, что по России данные индикаторы претерпевают заметные вариации. В стране, таким образом, встречаются, во-первых, более или менее благополучные, и, во-вторых, более или менее гражданские города.
Наша задача состоит в том, чтобы выяснить связь, при прочих равных условиях, между экономическим благополучием и эффективностью муниципального управления, с одной стороны, и запасами социального капитала и уровнем гражданственности, с другой. Расчеты свидетельствуют о том, что такая связь существует.
Первое, что мы сделали – был проведён факторный анализ социального капитала, когда большое количество индикаторов, которыми мы располагали из проекта «ГеоРейтинг», были агрегированы в несколько переменных. Это стандартная процедура. Хочу напомнить, что в этом анализе структура данных не навязывалась, она возникла эндогенно. После того, как три фактора были выявлены, они очень естественно интерпретируются как открытый социальный капитал, закрытый социальный капитал и гражданская культура. Это видно просто из того, с какими весами входят в полученные агрегаты частные факторы (слайд 18); это объективный результат. Таким образом, у нас появились опирающиеся на данные характеристики всех трёх переменных социального капитала.
Далее проводится регрессионный анализ с необходимым количеством контрольных переменных (слайд 19). Я хотел бы обратить ваше внимание на первые строчки этой таблицы. Мы видим из этого анализа, что при различных спецификациях открытый социальный капитал даёт положительную и статистически значимую отдачу на результаты. Это первый вывод, который мы делаем, и он важен. Мы видим, что точно так же закрытый социальный капитал даёт, как это и ожидалось, отрицательную отдачу, и эта отдача также высоко значима. Гражданская культура вносит положительный вклад, хотя это выражено уже не так сильно.
Итак, данные подтверждают наши гипотезы, полученные из анализа модели, о том, что открытый социальный капитал полезен для развития, а закрытый социальный капитал наносит ему урон. Выборка показывает, что закрытый социальный капитал и открытый социальный капитал оказывают ожидаемое влияние на эффективность работы муниципальных властей, причём такое влияние выражено особенно сильно в больших городах: оно значимо во всех спецификациях модели, оно большое по величине и, в общем, оно тоже соответствует нашей гипотезе. Иными словами, нами установлено, что эффективность работы муниципальных властей связана с тем, насколько в разных городах России много или мало социального капитала. Хочу ещё раз подчеркнуть, что эти выводы не стоит понимать буквально, поскольку эффективность работы властей и состояние дел в городе – это функция многих факторов, и выводы, о которых мы говорим здесь, справедливы при прочих равных условиях.
Вот несколько картинок, которые показывают, как в больших городах связаны запасы открытого социального капитала и качество государственного управления. Мы видим достаточно отчётливо выраженную прямую связь (слайд 21). Вот картинка (слайд 22), которая показывает, как запас закрытого социального капитала связан с качеством государственного управления – столь же значимая и явная, на этот раз отрицательная, связь. Мы далее подтверждаем эмпирически, что социальный капитал воздействует главным образом по вертикальному каналу. Это особенно хорошо видно на уровне крупных городов. Если мы включаем в регрессию положение дел в городе, качество муниципального управления и вместе с качеством муниципального управления показатель социального капитала, то в тени качества управления соцкапитал теряет значимость.
Далее, наш эмпирический анализ подтверждает предположение теории о том, как закрытый и открытый социальный капиталы влияют на развитие, в зависимости друг от друга. Мы видим, что отрицательное влияние закрытого социального капитала усиливается по мере того, как запас открытого социального капитала повышается от малого до среднего уровня. Это подтверждает нашу интуицию и предсказание модели, согласно которой закрытый социальный капитал полезен, если общество незрело в гражданском отношении, если оно беззащитно перед злоупотреблением властью, если власть бесконтрольна. Если же общество созревает в гражданском отношении, если появляются ростки открытого социального капитала, то закрытый социальный капитал это развитие обременяет и сдерживает, он становится препятствием, и это препятствие всё более и более обременительно по мере роста гражданской культуры и способности к коллективным действиям.
Наш анализ заставляет усомниться в безоговорочной справедливости оптимистического взгляда на развитие, согласно которому институты и качество государственного управления со временем улучшаются сами по себе, по мере того, как богатеет экономика, повышается уровень образования, общество и страна движутся по линейке развития. Такая связь возникает ввиду того, что экономический рост и накопление человеческого капитала укрепляют гражданскую культуру и просоциальные ценности, а это, в свою очередь, улучшает институты и госуправление, причем все это, согласно той же точке зрения, происходит более или менее спонтанно, следует лишь подождать. Неясно, правда, как долго.
Наше исследование показывает, что закрытый социальный капитал может подорвать и нарушить такую связь. Он может поддерживать, воспроизводить неэффективное государство, препятствовать утверждению современных институтов на прочной общественной основе. Следует также обратить внимание на то, что коррупция, беззаконие, угроза бизнесу и частным лицам со стороны государства подрывают в обществе доверие друг к другу, а также, разумеется, и к институтам. В такой обстановке люди не так охотно инвестируют в открытый социальный капитал. Родители менее энергично передают своим детям ценности для того, чтобы в следующем поколении люди восприняли нормы, необходимые для поддержания социального капитала. Такая зависимость укрепляет пережитки социальных практик адаптации к скверным институтам. Мы можем заключить, что на наших глазах разворачивается своего рода гонка между закрытым и открытым социальным капиталом, исход которой представляется неопределённым.
Собственно, это почти всё. Вот еще раз основные выводы нашего анализа.
В сегодняшней России сосуществуют современные и устаревшие разновидности социального капитала. Пропорции между ними изменяются весьма значительно от одного города к другому, а также, по-видимому, и со временем.
Современный социальный капитал даёт в России ожидаемую, осязаемую отдачу.
Более гражданские города при прочих равных условиях благополучнее менее гражданских. Таким образом, в этом отношении Россия – нормальная страна.
Последний вывод состоит в том, что повестка дня российской модернизации включает в себя не только широко обсуждаемые технологические и институциональные измерения, но и социальные измерения. Изменения структуры российского социального капитала могут иметь далеко идущие последствия для экономического роста и политического развития в России. Спасибо.
Евгений Ясин:
Спасибо. Прошу прощения, я решил не прерывать Леонида Иосифовича, поскольку было интересно, и счёл необходимым дать ему возможность высказаться до конца. Я передаю слово Александру Александровичу Аузану.
Александр Аузан:
Добрый день, уважаемые коллеги. Благодарю за приглашение. Для меня честь выступать на семинаре, который ведёт мой учитель, Евгений Григорьевич Ясин, учивший меня далеко не только статистике, и где выступает замечательный экономист Леонид Иосифович Полищук, с которым мы давно и плодотворно знакомы. После такого предисловия можно и покритиковать, правда, Леонид Иосифович? Я точно буду держаться регламента по простой причине, потому что мне нужно срочно внедрять то, что наработал Леонид Иосифович и его коллеги. А ровно в 7 начнётся заседание так называемой 14-й экспертной группы из новой программы ревизии «Стратегии 2020», которая занимается оптимизацией регулирующих функций государства, прозрачностью и обратной связью с бизнесом и гражданами, т.е., примерно по теме Леонида Иосифовича. Поэтому то, что я убегу сразу после того, как выступлю, это потому, что «дорога ложка к обеду». Я пойду рассказывать российским чиновникам, что на самом деле надо писать в этой стратегии, судя по разработкам наших коллег из Высшей школы экономики. Хочу порадовать Евгения Григорьевича насчёт политической экономии. А что, разве в Высшей школе экономики её не преподают? У нас в МГУ на экономическом факультете в магистратуре преподают. Вот сейчас Григорий Владимирович Калягин ведёт на двух специализациях курс по экономической теории диктатур. Просто Высшая школа экономики велика и обильна, и научный руководитель не всегда в курсе, что на ряде факультетов, наверняка, уже что-нибудь делают.
Евгений Ясин:
Я уже, наверное, устарел.
Александр Аузан:
Так это радость, что, оказывается, всё растёт у Вас под руками ровно в ту сторону, как нужно. Теперь по существу. Мне кажется, очень плодотворна сама постановка проблемы, связанная с негативной конкуренцией государства и общества в России: уступается поле государству, которое, на самом деле, не справляется с задачей. Если мы посмотрим на взаимодействие бизнеса и государства, то обнаружим ту же самую проблему – негативная конкуренция, которая может привести к ухудшающему отбору. Поэтому попытка найти звено, которое размыкает эту негативную конкуренцию, в виде социального капитала, по-моему, очень интересна. Я рад, что проведённый факторный анализ привёл к явному выделению двух видов социального капитала и гражданской культуры как факторов, существенных для анализа российской ситуации, потому что наши параллельные исследования дали очень близкие результаты. Всегда приятно, когда независимые параллельные исследования друг друга подтверждают. Мы смотрели на другую проблему. Леонид Иосифович это знает, он выступал оппонентом по коллективной студенческой работе, работе магистров и аспирантов, которую делали в течение ряда месяцев, по расчётам воздействия социального капитала на экономическую динамику. Общий результат я бы описал так: для развивающихся стран и для «emergingmarket» рост социального капитала хорошо воздействует на экономическую динамику. Для развитых стран – извините, вот там часто бывают отрицательные последствия от роста социального капитала. Почему – надо смотреть.
Совсем свежие наши исследования (первые результаты мы обсуждали в понедельник), опять-таки, указывают на фактор гражданской культуры. Выяснилось, что для «свежемодернизированных» восточноазиатских стран, которые на перешли траекторию А за последние 20 лет, решающими оказались 4 фактора. Некоторые известны по Инглхарту – рост рациональности и ценности самовыражения. Но рост индивидуализма, разрушающий коллективистские структуры, на мой взгляд, это переход от бондингового к бриджинговому типу капитала. Снижение PDI –показатель «дистанции власти» – это, опять-таки, очень близко к тому, о чём говорится в докладе. Речь идёт о том, как воздействует динамика социального капитала на восприятие возможности воздействия людей на то, что происходит в государстве. И меняются некоторые установки, связанные с долгосрочным видением и с опорой на результат, а не на процесс. Вот это то, что получилось в наших исследованиях. Мне кажется, это косвенно поддерживает то, что получилось в исследовании Леонида Иосифовича и его коллег.
Мне показалось очень существенным то, что доказано воздействие этой динамики на качество государственного управления через институты выборности, потому что сравнение эффектов на уровне муниципалитетов и на уровне регионов даёт совершенно явно разные результаты, притом что размеры города не влияют, как я понял из Вашего исследования, на результат. А переход на другой уровень сразу оказывает такое влияние.
Теперь, с вашего позволения, я бы перешёл к тому, что в этом исследовании не вызывает согласия и вызывает критические вопросы. Понимаете, какая картина получается (особенно это очевидно в англоязычной статье авторов): есть плохой социальный капитал, а есть хороший социальный капитал. Есть «антимодерновый», в который люди прячутся, он сдерживает развитие, а есть иной. Это всегда вызывает сомнение, даже с методологической точки зрения – чёрно-белая картинка. Но я бы говорил о более конкретных вещах, если позволите. Во-первых, есть в исследовании социального капитала такое понятие как радиусы доверия. Эти радиусы доверия «мигают», и Фукуяма довольно много писал о том, что в развитых странах происходит эрозия гражданского общества, потому что сокращаются радиусы доверия. А у нас что происходит? Он в «антимодерновый» социальный капитал превращается, обратно? А по мере роста радиуса доверия от одного человека к трём он, значит, отрицательно влияет? А к 50-ти тысячам он начинает влиять положительно? Это не очень понятно. Мне кажется, тут какая-то более сложная динамика. Хочу привести пример прямо по фразе, сказанной Леонидом Иосифовичем в докладе, что закрытый социальный капитал не востребован в развитых обществах. Берём Ирландскую республику – на бондинговом капитале основаны такие формы, как “creditunions” – кредитные союзы, «mutuals», они – основа избирательной системы страны. Мы приезжали, и нас в каждом городе мэр встречал на въезде. Почему? Мы гости кредитных союзов. Скажите, пожалуйста, это невостребованность бондингового социального капитала в демократической стране, которая, кстати, совершила серьёзные экономические подвижки в 90-е годы? Это так? По-моему, не так. Там более сложная динамика.
Теперь я хотел бы высказаться по поводу того, что называют открытым, «бриджинговым», социальным капиталом. Повторяю, мне не кажется очень удачным название, так же, как и «группы Олсона» и «группы Патнэма» – не совсем точные названия, потому что Олсон писал о широких коалициях тоже. Это как, например, экономисты назвали «миром Коуза» мир с нулевыми транзакционными издержками – браво! Человек открыл явление транзакционных издержек, и его именем назвали мир, где этих издержек нет. Молодцы! Вот то же самое: Олсон писал про широкие коалиции и распределительные группы. Давайте мы назовём широкие коалиции чьим-нибудь другим именем.
Так вот, о том, какие последствия дают широкие коалиции. Они что, только цветочки дают? Нет, извините, я напомню анализ того же Мансура Олсона по поводу британского склероза. Британский конгресс тред-юнионов не может считаться маленьким бондингом – это 10 миллионов членов из 40-ка миллионов подданных Соединённого Королевства. Это оказало сильное тормозящее воздействие – конкуренция достаточно крупных коалиций, раздел пирога между коалициями. Напомню, что новая политическая экономия, о которой говорят и Евгений Григорьевич, и Леонид Иосифович, скажем, “publicchoicetheory”, предполагает такой случай, когда у медианного избирателя его налоговый вклад (из-за его, например, уровня достатка) меньше, чем выгоды, которые он может получить от производства государством финансирования “publicgoods”. Что делает этот избиратель? Он массовыми коалициями заставляет производить огромное количество “publicgoods”, он давит этими коалициями в процессе выборов. Мы с вами, дорогие коллеги, наблюдали это в 90-е годы в России, в нулевые годы – в Украине, а вообще, в истории довольно много таких случаев. Поэтому мне не кажется, что бриджинговый капитал имеет всегда положительные последствия для развития, а бондинговый – всегда отрицательные. Кстати, про бондинговый капитал: в Казахстане на базе бондингового капитала мы стараемся создать такие вещи как больничные кассы, и это возможно. Это может быть и самоспасением людей, только мне кажется, это ещё и укрепление радиусов доверия. Я хочу напомнить, что в России рабочее движение проходило через больничные кассы, идя к достаточно широкими политическими коалициями. Это нормальные вещи, когда бондинговые формы являются шагом к развитию бриджинговых. Конечно, они не автоматические, здесь Леонид Иосифович прав. В истории вообще нет ничего автоматического, дорогие коллеги. По-моему, ничего. Нет такой предопределённости, которая приводит либо к концу света, либо к полному счастью. Наша задача – искать триггеры этого развития, что, по-моему, и делается в очень интересном исследовании Леонида Иосифовича Полищука и его коллег. Спасибо.
Евгений Ясин:
Спасибо. Желаем тебе успехов во внедрении. Мы делаем открытие и тут же бежим внедрять.
Александр Аузан:
Да нет, внедрения только после 2012-го года.
Евгений Ясин:
Пожалуйста, Вишневский Анатолий Григорьевич.
Анатолий Вишневский:
Спасибо. Но, боюсь, я меньше «в теме», чем наш докладчик и чем Александр Александрович. Просто некоторые комментарии. Я вспомнил, что много лет назад, когда возник Институт системных исследований, и туда перешёл Шаталин со своей группой, я сказал ему, что хватит заниматься ресурсами, всем тем, чем действительно занималась наша политэкономия, надо заниматься человеком. Я выступал у них на семинаре и привёл цитату из Достоевского, которую я потом не раз приводил, но опять её зачитаю: «Люди, люди – это самое главное. Люди дороже даже денег. Людей ни на каком рынке не купишь и никакими деньгами, потому что они не продаются и не покупаются, а только веками выделываются, а на века надо время, годков, этак, двадцать пять». Почему тут у нас Юргенс говорил про 2025-й год? «Человек идеи, науки самостоятельной, человек самостоятельно-деловой образуется лишь долгою, самостоятельною жизнью нации, вековым многострадальным трудом её. Одним словом, образуется всею исторической жизнью страны. Ну а историческая жизнь наша в последние два столетия», – это было в XIX веке сказано, – «была не совсем-таки самостоятельною. Ускорять же искусственно необходимые и постоянные исторические моменты жизни народной никак не возможно». Тогда, кстати, моё выступление не имело никаких последствий, потому что оно не укладывалось в идеологию роста ресурсов, материального капитала, на который всегда делалась ставка. Таким образом, социальный капитал – это то, чего нам не хватало во времена Достоевского, чего нам не хватало потом, поскольку, когда Ленин пришёл к власти, он тоже понял, чего у нас не хватает. Но тогда он сказал, что мы будем работать с тем материалом, который у нас есть, и результаты тоже были налицо. Для меня наиболее важным из того, что я сегодня услышал, является связь, которую Леонид Иосифович попытается провести между социальным капиталом и самоорганизацией общества. Задача, которую нам приходится решать и не удаётся решить, это сделать так, чтобы общество основывало свою деятельность на принципах самоорганизации. Всё время идея самоорганизации натыкается на идею организации кем-то: каким-то Госпланом, каким-то другим институтом вертикализации, где всё должно быть продумано по единому плану и потом реализовано. В связи с этим у меня есть вопрос, поскольку я действительно не очень в курсе проблематики социального капитала. Исторически когда он появляется? И каким он бывает? Ведь тут прозвучали слова об устаревшем социальном капитале, то есть, он может устаревать, что понятно. Но, может быть, его раньше не было? Или он всегда был, и это характеристика какой-то определённой эпохи? Например, когда Вы сказали, что у нас произошла эрозия доверия, то это надо понимать так, что у нас уменьшилось его количество в 90-е годы? Всё-таки, у меня впечатление большой аморфности самого понятия «социального капитала» и его качественных характеристик. Если говорить, что действительно следует стремиться к самоорганизации общества (а я думаю, что к ней следует стремиться), то социальный капитал должен не только присутствовать, он должен обладать какими-то чертами, характеристиками, которыми в других случаях он, может быть, не обладает. Или то, что не обладает, не является социальным капиталом? Это мне не совсем понятно. Во всём мире идёт дискуссия между социально-экономическим креационизмом, который предполагает, что было очень свойственно марксизму, идею развития по единому плану – кто-то создаёт план, и все должны жить по этому плану, и эволюционизмом, когда всё «растёт» снизу, само, как лес или трава, в каких-то случаях это оказывается более эффективным. Однако и то, и другое происходит в разных социальных условиях разного социального капитала. Так вот, к чему мы должны стремиться? Найти степень доверия? Не знаю, может, в крестьянской общине тоже была своя степень доверия, своя солидарность – всё это там было, не только на словах, но и на деле. Можно ли говорить, что там был социальный капитал? Или это был какой-то другой социальный капитал, от которого надо отказываться? То есть, мне, как человеку очень слабо осведомлённому об этих проблематиках, не хватает качественных, опорных точек социального капитала. К какому социальному капиталу мы должны стремиться? То, что здесь говорилось – внутренний и внешний, открытый и закрытый – это, может быть, и есть характеристики, они могут быть и довольно формальными, как говорил Александр Александрович, и не всегда реализовываться. Но можно говорить сейчас и нужно говорить в будущем о каких-то качественных сторонах этого капитала, который как-то функционирует, подталкивая общество в одну или в другую сторону. Ведь оппонирующие стороны в мировом споре, идёт ли он в России, или в глобальных масштабах, между теми же консерваторами и демократами в США, где с социальным капиталом всё хорошо, решают, в какую сторону надо двигаться, к какой солидарности? Если взять ту же злосчастную или прекрасную реформу здравоохранения Обамы: там есть согласные и несогласные, но все говорят о доверии, солидарности и т.д. Вот мои вопросы, я не могу ничего сам сказать позитивного. Спасибо.
Евгений Ясин:
Спасибо, Анатолий Григорьевич. Пожалуйста, Николай Владимирович Петров.
Николай Петров:
Сегодня, кроме творческой встречи и дискуссии, я надеюсь, с Леонидом Иосифовичем, у меня радость по поводу того, что закрытые опросы ФОМ, которые делаются для Кремля, наконец, вводятся в научное пользование. То есть, Леонид Иосифович не только теоретик, а ещё и практик – бондинг превращает в бриджинг на наших глазах.
На этом позитиве я намерен перейти к критике, поскольку времени мало. У меня критика, может быть, не очень обоснованная, она скорее в виде сомнений, ведь вопросов мы автору ещё не задавали. Первое сомнение касается данных. Я вспоминаю замечательный случай. В 1993-м году в Кремле до знаменитого референдума обсуждался вопрос, как же это всё будет идти, и один известный социолог говорит: «Борис Николаевич, Рязанская область – против Вас». А когда я спросил, оказалось, что Рязанская область – это 3 респондента, которые в общероссийской выборке в маленьком населённом пункте действительно были против Ельцина.
У меня в связи с этим вопрос к Леониду Иосифовичу. 1822 населённых пункта – это звучит гордо, но выборка, о которой мы говорим, это выборка для 68-ми регионов, а не для 1862-х населённых пунктов. Поэтому вопрос заключается в том, насколько оправдано, и как это выглядело в отношении городов и населённых пунктов в целом.
Второе моё сомнение касается методики, факторного анализа. Я приведу такой пример. Есть замечательная книга нашего общего коллеги Дэниэла Трейсмана «Демократия с нуля». Смысл исследования заключается в том, что берутся данные по финансовым субсидиям регионам, данные по динамике электоральные, делается простой прямой анализ и вывод о том, что в эпоху Ельцина деньги давали не тому, кто был за Ельцина, а тому, кто был против, и это действовало, так или иначе. Мне кажется, что эта механика не всегда срабатывает, механика классического западного экономического анализа.
У нас, с одной стороны, есть информация, которая тоже требует внимательного анализа. Я напомню, что это действительно серьёзные опросы, по которым делаются выводы относительно того, менять, или не менять губернатора. Всё-таки главная игрушка там заключается в том, что спрашивают, доверяете ли Вы своей власти, доверяете ли Вы федеральной власти и т.д. С другой стороны, при факторном анализе, посмотрите, что происходит. Получаются три фактора, которые исследователи изящно называют открытый СК, закрытый СК и гражданская культура. Но это не открытый капитал, это фактор, который получился в результате факторного анализа, который по сходству и по созвучию авторы так назвали. А дальше происходит подмена понятий, и они говорят, что социальный капитал влияет так или влияет иначе, имея в виду не реальный социальный капитал, а тот фактор, который они получили.
Здесь главная опасность, всегда связанная с факторным анализом. Авторы факторного анализа имеют тенденцию звонко и красиво называть факторы, а потом они уже оперируют не фактором, а «социальным капиталом». Следующий момент связан с открытием наших политических властей. Дмитрий Анатольевич Медведев недавно заявил, что демократия – это тогда, когда люди верят, что они живут при демократии. Соответственно, построить это просто. Мне кажется, что есть опасность такого рода подхода к социальному капиталу и здесь. Смотрите, о каком социальном капитале мы сейчас говорим: мы говорим о том, доверяют люди – не доверяют, считают они так – считают иначе… Это, всё-таки, виртуальный социальный капитал, который не обязательно проявляется в реальной жизни. Они, может быть, как Жванецкий говорил, родину защитят, а человека на улице – нет. Так и тут. Социальный ли это капитал? Это же социология, социология в разных регионах, республиках тоже имеет свою специфику, здесь мостик проводить очень опасно.
Я почему позволяю себе так размашисто обращаться к классику? Потому что у него институт-прииск, и они продолжают эти работы, и я надеюсь и очень рассчитываю, что это будет развиваться и дальше, в том числе предлагаю и некоторое наше участие. Очень важная вещь: в конце статьи говорится о том, что теперь было бы хорошо сравнить то, что мы получили, с какими-то независимыми вещами. Но в нашей стране этого нет, того нет, третьего нет, что есть на Западе. Что остаётся бедному исследователю? Взять массив данных из того же ФОМа и сравнить один массив с другим массивом. Это работает, но только отчасти.
Я бы предложил не ссылаться на то, что в нашей стране нет того или иного, что есть в западных странах. Или у нас есть социальный капитал, он проявляется в каком-то виде, или это некая абстракция, виртуальный капитал, а не реальный. Есть целый ряд вещей, которые можно использовать для проверки того, что сделано. Возьмите монетизационные протесты, 2005-й год – это некий показатель консолидированных действий, которые очень сильно варьировались по регионам. Возьмите электоральные сюжеты. В статье справедливо отмечается, что мы не можем сейчас брать, как раньше, как на Западе, участие в референдумах: у нас нет референдумов, на которые стоило бы смотреть, а если есть референдум, то на него смотреть не стоит, потому что это не социальный капитал, а, скорее, антисоциальный капитал. Тем не менее, есть целый ряд методик, которые позволяют на основе огромного количества параметров электорального поведения вычленять степень консолидированности и независимости действий граждан в том или ином городе или в том или ином регионе.
Наконец, есть замечательная работа, недавно защищённая, автор – Алексей Сидоренко. Работа по анализу Интернета, политической и экономической модернизации – «Информационные и политические аспекты развития крупных городов России в 2000-е годы». Автор – специалист по Интернету, он во время прошлогодних пожаров координировал действия людей. Вот вам реальный социальный капитал, координировал действия групп, которые выезжали и что-то помогали делать. В работе в качестве показателя взята степень развитости Интернета, оцениваемая по целому ряду параметров, а не просто по количеству пользователей, по группам, сайтам и т.д. В политике брались прямые выборы мэров в городах, которые сейчас перестают работать. Прошлый год был знаменателен тем, что в трёх десятках региональных столиц отказались от прямых выборов мэров.
Этот процесс продолжается, и сейчас, пока мы обсуждаем социальный капитал. В Волгограде мэра уволили, и, по всей видимости, откажутся от прямых выборов мэра Волгограда. У нас в городах-миллионерах прямых выборов практически нигде уже не остаётся, под разным соусом. Тем не менее, жизнь реальная есть, и есть ряд возможностей, как сопоставить то, что получено эмпирически, но на основе ответов людей о том, верят они кому-то, или не верят, с тем, как реально люди это проявляют. Возьмите «левадовцев» – они очень чётко показывают, что когда людей спрашивают: «Готовы ли Вы присоединиться к консолидированным акциям протеста?», то 20-30% готовы. Когда мы смотрим, что есть по факту, то из этих 20-30% реально выйдет 1%, и т.д.
Все это, однако, можно брать для анализа того, что исследует Леонид Иосифович, и я бы всецело поддержал и обсуждаемую работу, и направление исследований в целом. Скажу в конце (может быть, неправильно, что не в начале), что я абсолютно согласен со всей текстовой частью и получил необыкновенно много и знаний, и удовольствия от нее. Необыкновенно интересны и важны анализ ситуации и выводы. Что касается методики, то я лишь поделился двумя сомнениями по этому поводу. Спасибо.
Евгений Ясин:
Спасибо. Теперь три вопроса. Пётр Сергеевич первый просился, пожалуйста. Только представляйтесь.
Петр Филиппов:
Опираясь на предыдущие выступления, уточните, чтобы мы могли понять разницу. Что Вы относите к закрытому и открытому социальному капиталу? Скажем, клан, группа Дерипаски, это закрытый социальный капитал, или открытый? Профсоюз, организовавшийся независимо, закрытый, или открытый? ТСЖ, садоводство, или КПСС как достаточно большое социальное образование – что это? Покажите на примерах, чтобы мы могли почувствовать разницу.
Николай Вуколов:
Леонид Иосифович, то, что происходит сейчас на Ближнем Востоке и в Северной Африке, это, на ваш взгляд, свидетельство наличия в странах, охваченных волнениями, отрытого капитала, или закрытого? Там акции носят массовый характер, причем, видно, что это, на самом деле, согласованные выступления. Что Вы думаете по этому поводу?
Алексей Захаров:
У меня вопрос технический. Мне кажется, что в этом анализе есть очень серьёзная проблема эндогенности. Я поясню, почему. Уровень государственного управления оценивался субъективно самими же респондентами. Теперь предположим, что есть какой-то общий фактор, который влияет и на то, как респондент реагирует на вопрос, которым мы измеряем социальный капитал, и на то, как респондент оценивает качество государственного управления. Условно, пессимизм. Мы часто встречаем людей, которые, во-первых, никому не доверяют, и, во-вторых, необъективно подходят к оценке всего, что происходит вокруг. Поэтому влияние социального капитала на качество госуправления может быть переоценено. И здесь я вижу очень серьёзную проблему, на которую авторы как-то обязаны отреагировать.
Леонид Полищук:
Я хотел бы, прежде всего, поблагодарить оппонентов за очень полезные и серьёзные комментарии к работе и за высказанные советы и предложения. Нужно ещё раз подчеркнуть, что соцкапитал – это метафора, это очень широкое понятие. Когда мы переходим от этих широких понятий к конкретным факторам, которые являются предметом нашего эмпирического анализа, происходит определенное упрощение ситуации. Наша задача в том, чтобы, располагая этими данными, при всём их несовершенстве, попытаться понять, есть ли связь между положением в городах, эффективностью властей и особенностями общества. Для того чтобы такую связь обнаружить, мы выполняем факторный анализ, агрегируем данные, полученные агрегаты естественным образом интерпретируются в терминах открытого и закрытого социального капитала, и мы обнаруживаем, таким образом, интересующую нас связь.
Что касается конкретных вопросов, прежде всего, того, что в этом исследовании мы ограничены одним источником данных, то это действительно проблема, с которой мы должны считаться. Нам нужны внешние подтверждения устойчивости полученных выводов. Имеющиеся у нас результаты подтверждающих расчетов дают достаточно оснований для вынесения работы на ваш суд.
Безусловно, для нас очень важно искать объективные подтверждения гражданской активности, в том числе политической, электоральной, в виде гражданских протестов и т.д. Следует, однако, предостеречь, что здесь не следует ожидать ясной и прямой связи. С одной стороны, наблюдая за происходящим в России, мы, за небольшим исключением, не видим крупных примеров гражданской активности людей. Из этого, казалось бы, можно сделать вывод, что социальный капитал в России отсутствует, что он мёртв. Но дело обстоит иначе. Этому не следует удивляться, потому что другие исследования такого рода, в том числе исследования гражданской культуры, начиная с первых работ Алмонда и Вербы, где само понятие «гражданская культура» было введено в научный оборот, обращают внимание на большую разницу между готовностью людей участвовать в различных политических акциях и фактическим участием в политических акциях, так что в этом отношении Россия не исключение.
Тем не менее, такого рода корреляция имеется. Что касается вопроса по поводу происходящего на Ближнем Востоке, безусловно, такого рода массовые движения людей – это признак наличия в обществе определённого социального капитала и готовности выступить совместно в тех случаях, когда для этого складываются благоприятные возможности. Другое дело, что эта готовность долгое время находилась в латентной форме и реализовалась только при определённых обстоятельствах.
Кстати, революции в Северной Африке не слишком сильно отличаются, по крайней мере, качественно, от того, что происходило в Восточной Европе в конце 80-х годов. Если взять бывшую Чехословакию, то там тоже царила тишь да гладь, разве только не совсем Божья Благодать, и внезапно ниоткуда тысячи, десятки и сотни тысяч оказались на улицах. Поэтому и там готовность к политическим движениям оказалась латентной и проявилась в нужный момент.
Каким образом мы решаем проблему эндогенности? Нам нужны корни социального капитала. В этом отношении вопрос Захарова оказывается очень тесно связанным с теми вопросами, которые Анатолий Григорьевич задавал в своём комментарии. Откуда берётся социальный капитал, откуда он вырастает, какие у него источники? По сути дела, мы хотим найти то, что в литературе называется инструментами, что является объективными характеристиками истории, экономики, географии, которые мы могли бы достоверно связать с социальным капиталом. Обнаружив такие инструменты, мы могли бы с большей уверенностью говорить о причинном характере установленной нами связи между социальным капиталом, оценками респондентов положения дел в городе и качеством государственного и муниципального управления. Поиск такого рода инструментов продолжается. Мы, казалось бы, нащупали хорошего кандидата на такой инструмент – это размер среднего класса. Средний класс – это традиционно носитель социального капитала и современных общественных норм, и надежда на повышение гражданской сознательности и способности к коллективным действиям связана со средним классом. У нас есть некоторые косвенные подтверждения того, что размер среднего класса в России и в Советском Союзе в недалёком прошлом достаточно тесно связаны с современным социальным капиталом в сегодняшних российских городах. Эта работа требует дальнейшего подтверждения, и мы намерены её продолжать.
Я хотел бы сказать о том, как социальный капитал и государство связаны друг с другом, и привести пример, что мы понимаем под открытым и закрытым социальным капиталом. Александр Александрович Аузан сказал, что данные межстрановой статистики показывают, что в развитых обществах отдача на социальный капитал немного меньше. Прежде всего, я должен сказать, что такого рода межстрановые исследования требуют аккуратной интерпретации, там слишком много различий, которые трудно отнести к категории «при прочих равных условиях». Закономерность, которую нам удалось обнаружить в России, это закономерность конкретной страны, конкретного общества. В этом смысле анализ на уровне городов гораздо более информативен и надёжен, поскольку мы можем связать различия положения в городах с колебаниями социального капитала. Сомнения, о которых говорил Аузан, связаны с тем, что крупные группы интересов, профсоюзы, например, влияют на государственную политику и уводят её в сторону от абстрактно понимаемого общественного оптимума. В России стоит задача более фундаментальная, более приземлённая: надо обеспечить минимальную подотчётность городских властей населению. Речь не идёт о том, как выбирать между потребностями рабочего класса, частного сектора и иных общественных групп, а о том, чтобы перестать воровать, чтобы эффективнее тратить бюджетные средства – для этого очень важен социальный капитал.
Мы отдаём себе полный отчёт, что наши выводы базируются на оценке людьми их ценностей, на ответах респондентов. Разумеется, интересно было бы дополнить такой анализ наблюдениями за действиями людей, при той лишь очень важной оговорке, что такие действия не всегда проявляются достаточно широко и масштабно, они до некоторой степени находятся в латентном состоянии. Один из проектов нашего портфеля как раз и заключается в том, чтобы на российских данных лучше нащупать связь между поведением и ценностями, с учетом того, что между тем и другим существуют некоторые различия. В частности, такая связь может быть исследована в автомобильном проекте, который я упомянул во введении к сегодняшнему выступлению, и мы это собираемся сделать.
Евгений Ясин:
Я считаю, что Вы уже произнесли заключительное слово, ответили всем оппонентам. Пожалуйста.
Константин Огрызько:
У меня был такой вопрос: кто является собственником, владельцем социального капитала? Еще мне кажется, что в выступлении Анатолия Григорьевича просто смешаны понятия «социальный капитал» и «человеческий капитал», хотя теория довольно чётко их различает. Правда, Анатолий Григорьевич говорил, что он не в теме. А мне, когда я шёл на этот семинар, казалось, что я понимаю, что такое социальный капитал. Но, выслушав доклад, я понял, что ничего не понимаю в этом. Поскольку в литературе, которую я читал, «социальный капитал» представляется вовсе не как метафора, как только что было сказано, а как вполне конкретная вещь. Если человек имеет много надежных верных друзей или важные связи, то это его реальная ценность, реальный капитал. Вот есть понятие «светский лев», это человек с мощными связями, т.е. своего рода «капиталист» в терминах социального капитала. Есть поговорка: «не имей сто рублей, а имей сто друзей». Сто друзей – это настоящий социальный капитал, а сто рублей – это денежный капитал. Причём поговорка утверждает, что социальный капитал лучше. Итак, вопрос: кто является владельцем социального капитала?
Дмитрий Леонтьев:
У меня вопрос как раз к социальному капиталу как к метафоре. Это, всё-таки, явно метафора. Капитал (не будучи экономистом, могу сказать какую-нибудь глупость), как я понимаю, это некие финансовые ресурсы, которые, будучи должным образом инвестированными, дают прибыль, так примерно. Это буквально. Социальный капитал – это ресурсы другого рода, не финансовые. Что с ними происходит? Во-первых, ни один капитал не работает сам, его можно вложить, хорошо или плохо, зарыть в землю по известной библейской притче. По отношению к метафоре социального капитала стоит вопрос, есть ли фактор использования социального капитала, хорошего или плохого, имеющегося? Второй вопрос в связи с этой же метафорой. Какова природа прибыли, которую даёт социальный капитал? Это социальная прибыль? Это экономическая отдача? Это институциональные изменения? Это психологическая отдача, которая измеряется в параметрах психологического благосостояния? Например, по данным последних лет экономические факторы и факторы социальные прямо сказываются на уровне психологического благосостояния нации. Вот в этом направлении мой вопрос.
Аркадий Коников:
Проводились ли исследования о корреляции открытого социального капитала с размером города, корреляции между размером города и показателями радиуса доверия? Это один вопрос. Второй вопрос. Тут я хотел бы повторить вопрос Петра Сергеевича, потому что я не совсем понял ответ, и чуть-чуть расширить вопрос. Профсоюз – это открытый, или закрытый социальный капитал? Зависит ли классификация социального капитала от размеров исследуемого города? Если у нас есть группа из 10000 человек в Москве – это открытый социальный капитал? Или для Москвы это, может быть, закрытый социальный капитал, а для маленького городка – уже открытый? Спасибо.
Леонид Полищук:
Вопрос о том, кто является владельцами и держателями социального капитала – это полезный и важный вопрос, он позволит нам лучше прояснить суть дела. Вообще, есть два родственных понятия: человеческий капитал и социальный капитал. Носитель человеческого капитала – индивид. Когда мы говорим о человеческом капитале, речь идет об образовании, профессиональных навыках, состоянии здоровья и т.д. Это качества человека как субъекта экономической деятельности. Человеческий капитал в этом смысле дисперсный, его носителями являются индивиды. Носителями социального капитала является общество, сообщество. Есть очень много определений социального капитала, и из каждого определения вытекает свой собственный взгляд на социальный капитал и свой собственный подход к его измерению. Согласен с тем, что социальный капитал очень часто отождествляется с широтой и густотой социальных связей. Это традиционный подход, возникший главным образом в социологии. В этом смысле, чем шире ваши социальные связи, тем лучше ваше социально-экономическое положение, поскольку эти связи вы можете использовать в поисках работы, вообще они дают определенную опору в жизни. Ещё один взгляд на социальный капитал – это уровень доверия. Следующий взгляд – это гражданская сознательность. Все это различные компоненты. Как я уже сказал, мы договорились об общем определении, которое состоит в том, что признак социального капитала – это способность той или иной группы к совместным действиям в общих интересах. Что является предпосылкой такой способности – это отдельный вопрос, и об этом мы, безусловно, можем говорить ещё много раз.
Правомерно ли называть социальный капитал капиталом – это вопрос терминологии. Есть работы, в которых авторы доказывают, что у социального капитала имеются некоторые свойства капитала, которые позволяют его таковым считать, в том числе и в России, например, Валерий Радаев об этом некоторое время писал.
Для нас наиболее важен вопрос о том, как и в чем материализуется отдача на социальный капитал. Эта отдача чрезвычайно многообразна, включая эффективное государственное управление, состояние физического и психического здоровья населения и многое другое. Не всегда до конца ясно, как именно такая зависимость материализуется. Скажем, чем шире набор социальных связей индивида, тем, при прочих равных, он здоровее физически и психически, и это нас не должно удивлять. Куда менее очевидным оказывается следующий факт – если у меня мало связей такого рода, и я изолирован, но если я нахожусь в обществе, где вокруг меня много таких связей, то при прочих равных условиях мое психическое и физическое здоровье также оказывается выше. Очевидно, на основе социального капитала возникает определенная среда, которая влияет на различного рода экономические и социальные показатели. Материальная основа такого механизма не очень понятна, но его существование можно считать установленным фактом.
Может быть, профессору Вишневскому было бы интересно узнать, что некоторое время назад в США был издан большой доклад о демографическом кризисе в России. Вы, вероятно, знаете об этом докладе. Это фундаментальное исследование, в котором авторы пытаются объяснить демографические проблемы России и, в частности, падение численности населения и необычно высокую смертность. Они пытаются объяснить демографические проблемы страны различными факторами, которые, более или менее, лежат на поверхности. Но после того, как все эти факторы исчерпаны, остается ещё довольно большой необъясненный остаток, который, по мнению авторов исследования, может быть связан с нехваткой социального капитала. Если дело обстоит именно так, то это ещё одна отдача на социальный капитал со знаком минус.
Очень интересный вопрос о латентности социального капитала дает мне возможность коснуться связи между соцкапиталом и институтами. Некоторые институты, которые создаются в России в ходе реформ, неявным образом предполагают достаточную зрелость общества для того, чтобы этими институтами эффективно распоряжаться, то есть, по сути, особую разновидность социального капитала. До того, как эти институты появились, отсутствие необходимого специфического социального капитала, может быть, не ощущалось, но когда такие институты внедряются, нехватка нужного социального капитала становится совершенно зримой вещью. Если институты пытаются внедрить в ситуации, когда общество недостаточно созрело для того, чтобы этими институтами эффективно воспользоваться, в том числе по причине дефицита социального капитала, эти институты оказываются либо атрофированными, либо ими злоупотребляют, либо их используют нецелевым образом. Сегодня коллеги приводили длинную цитату из Достоевского, а я, с вашего позволения, процитировал бы Льва Толстого. Наиболее известная цитата Толстого из «Анны Карениной»: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». «Анна Каренина» – это очень большой роман, там ещё много интересных цитат. В одном из эпизодов «Анны Карениной», если я не ошибаюсь, Сергей Левин и Константин Левин обсуждают реформы, которым недавно исполнилось 150 лет, реформы Александра II, когда в России были фактически учреждены новые, передовые для того времени, институты. Братья Левины не употребляют слова «институты», они не учились в Высшей школе экономики, но они используют вместо слова «институты» синоним, они их называют учреждениями. Один из них, Константин, если я не ошибаюсь, скептически смотрит на эти учреждения. Он говорит: «Наши учреждения (я цитирую по памяти, но близко к тексту) похожи на березки, которые мы втыкаем в землю в Троицын день и ожидаем, что из них вырастет лес так, как это происходит в Европе». Здесь явное указание на то, что почва не созрела для такого рода институтов, и ничего хорошего из этого не выйдет. А брат ему возражает и говорит: «Если за этими веточками хорошо следить, если их поливать, если понимать, что они требуют заботы и внимания, то лес, вполне возможно, и вырастет».
Один из наиболее ярких примеров того, как нехватка или, наоборот, наличие социального капитала внезапно оказываются ощутимыми и явными – это исследования товарищества собственников жилья, которое здесь сегодня уже упоминалось. ТСЖ – это очень интересный, очень прогрессивный и потенциально многообещающий институт, когда жильцы многоквартирных домов берут в собственные руки управление своей общей собственностью. Это стандартная форма управления такого рода домами.
Аркадий Коников:
То есть, закрытый социальный капитал?
Леонид Полищук:
В данном случае (спасибо, что напомнили), я бы не стал подчеркивать разницу между закрытым и открытым, потому что здесь сообщество жильцов с самого начала ограничено рамками жилого дома, и не нужны огромные коалиции, которые включают в себя полгорода. Нужно просто, чтобы несколько сот человек, которые живут в этом многоквартирном доме, осознали свой общий интерес и проявили достаточную активность. Здесь нужна самоорганизация на уровне просто жилого дома. Кстати, ситуация не так уж отличается от городской, потому что создание ТСЖ – это, если угодно, низовой, самый низкий «нано-уровень» децентрализации власти. Некоторые властные полномочия передаются не на уровень регионов, не на уровень городов, а просто на уровень жилых домов. Определенные признаки децентрализации власти здесь налицо: у вас есть бюджет, есть расходные полномочия, у вас есть органы правления и возникает необходимость контролировать эти органы правления. Если жильцы это могут сделать, как показывают наши исследования, ТСЖ работает очень хорошо. Если жильцы этого делать не могут, ТСЖ становится источником наглой, беззастенчивой эксплуатации жилого дома и выкачивания ресурсов из жилищно-коммунального сектора. Таким образом, отсутствие соцкапитала нужного типа и нужной формы является препятствием прогрессивной институциональной реформе.
Ирина Бусыгина:
Я согласна с тем, что Леонид Полищук всегда находит какие-то фантастически интересные повороты темы. Однако сейчас мне хотелось бы сказать о сомнениях, которые у меня возникли во время доклада. По поводу методики: вы берете средние ответы по городам. Таким образом, у вас получается, что Москва и Санкт-Петербург имеют такой же вес, как небольшой городской поселок, назовем его N. Может быть, лучше было бы все-таки исследовать индивидуальные ответы, если позволяет техника, или же придать больший вес большим городам? Мне кажется, в этом есть некий резон. Вторая вещь. Насколько я поняла, Вы исходите из того, что социальный капитал, по крайней мере, в его открытом варианте, это всегда хорошо и позитивно. А ведь есть литература (Вы на неё не ссылаетесь), которая оспаривает это утверждение и говорит, что социальная вовлеченность, гражданская культура и гражданский капитал – это может быть и плохо. Это плохо для демократии, и не существует никакой универсальной позитивной связи между всем, о чем вы говорите, и демократией и ростом. При определенных условиях рост социального капитала может вести к усилению социальной фрагментации, исключению меньшинств и вообще к коллапсу демократии. Стоило бы обсудить и это, может быть, было бы не бесполезно. Третье. Я абсолютно согласна с ушедшим Захаровым. Когда Вы исследуете качество работы администрации и положение дел в регионах, Вы же исследуете не его собственно, но представления о нем Ваших референтных групп. А на самом-то деле, может, дело обстоит совершенно не так. По-моему, это очень серьезная вещь, и это нужно обязательно принимать во внимание. И последнее, по поводу реформ. Один из вопросов, который, как мне показалось, интересует Вас в исследовании, это вопрос о том, что означает наличие или отсутствие социального капитала в контексте попыток реформирования, модернизации и т.д. Но у Вас получается, что это хорошо, когда население довольно тем статус-кво, который в этих городах есть, когда оно довольно качеством, по крайней мере, таким, каким оно себе его представляет, работы администрации и т.д. Но, с моей точки зрения, это выступает негативной предпосылкой для перспектив реформ, потому что это ещё больше понижает спрос на них. Это так, или нет? Если бы Вы прокомментировали мои сомнения, я была бы очень благодарна.
Светлана Пахомова:
За недостатком времени пропускаю несколько нижайших поклонов в сторону и доклада, и совершенно блестящих комментариев к нему. Два примера из Ростова-на-Дону, юг России. Что касается надежды на средний класс, приведу знаменитый уже пример о том, как вычисляли средний класс на юге. Когда выяснилось, что огромно количество безработных, пришлось считать средний класс по количеству купленных машин, ГАЗелей, потому что ими перевозят овощи. Так и выявили средний класс – малое предпринимательство, которое официально не зарегистрировано. Это первое.
Второй вопрос – о качестве и различиях, связанных с группой, или, все-таки, с открытым или закрытым сообществом. Группа, сообщество, открытый социальный ресурс, закрытый социальный ресурс – на мой взгляд, очень много терминов и очень много неразведенных склеек – почему? Опять же, просто пример с юга. Понятно, национальная диаспора и консенсус национальных диаспор правит в городах. Если вы начинаете их опрашивать, то получаете очень странный результат. Дело даже не в средней температуре по больнице. Дело в том, что та же национальная диаспора ведет не просто консервативный или, наоборот, прогрессивный образ жизни по отношению к открытости или закрытости как ресурсу, она ведет себя стратегически. И так же с человеком. Вся диаспора и все, кто к ней принадлежат, ведут себя стратегически, исходя из интересов и позиционирования диаспоры в масштабах страны. Грузинская диаспора по стране, чеченская диаспора по стране, и это, извините, фактор страны – область сравнительного страноведения. Это огромная страна, в которой сравниваются целые диаспоры и их отношения.
Третье – вопрос о том, что вы спрашиваете человека в стабильном состоянии. А есть же государственные форс-мажоры, например, та же Средняя Азия или то, что сейчас происходит в Африке. Есть государственный форс-мажор, и есть социальный экстрим. Через два часа грянет социальный экстрим, и латентность возбудится.
Леонид Полищук:
Спасибо. Очень интересные и профессионально сформулированные вопросы. Первое – что касается размеров городов и средних по городам. Первичными единицами выборки были не города, а респонденты. Что касается влияния размера города, то, с одной стороны, мы контролировали это во время регрессионного анализа. Но самое главное, от размера города очень сильно зависели наши выводы. В частности, влияние открытого и закрытого социального капитала на положение дел в городе и на эффективность муниципального управления особенно отчетливо проявляется для крупных городов. Размер города обостряет значимость социального капитала. Чем больше город, тем сильнее влияние вертикального канала. Это, в общем, нетрудно понять, потому что в маленьком городе люди могут свои частные проблемы решать более или менее индивидуально, без участия муниципальных властей. В мегаполисе, городе с населением в сотни тысяч людей, эффективность муниципального управления оказывается критическим фактором развития. Это тот самый случай, когда размер, несомненно, имеет значение. Социальный капитал в открытом варианте всегда благо.
Далее. Действительно, известно, что демократическими процедурами можно манипулировать, что политическая конкуренция может привести к нежелательным результатам. Но я хочу ещё раз напомнить, что наши выводы носят не абсолютный характер. Мы не пытаемся выстроить универсальную теорию социального капитала. Мы построили простую модель, чтобы получить какие-то гипотезы и эти гипотезы проверить на данной конкретной стране, находящейся на определенном этапе своего развития. Ещё раз рискну высказать гипотезу, которая состоит в том, что в российском обществе нужно решить самые базисные, самые первоначальные задачи повышения подотчетности власти. На этом уровне опасения того, что профсоюзы заберут слишком много власти, что определенные группы населения, этнические группы заберут слишком много власти, мне представляются несколько преждевременными. Главное, чтобы власть была подотчетной, чтобы была какая-то политическая конкуренция. Для всего перечисленного тот фактор, который мы условно назвали социальным капиталом, оказывается значимым, и это утверждается в нашем докладе, не более, но и не менее.
Я уже говорил о том, как мы решаем проблему эндогенности. В частности, в нашем анализе используются различного рода контрольные переменные, которые отчасти снижают остроту этой проблемы. Наша выборка репрезентативна по регионам, что также повышает уверенность в наших выводах.
Относительно реформ. Задача состоит не в том, чтобы просто обеспечить некоторые реформы. Задача, как я уже сказал, состоит в том, чтобы обеспечить должное использование имеющихся институтов и возможностей. Есть определенные ожидания относительно того, как ведут себя городские власти, и нужно, чтобы в обществе были какие-то предпосылки для того, чтобы эти ожидания сбылись. Не о реформировании идет речь, а о том, чтобы власть, понимая, что она имеет дело с достаточно развитым гражданским обществом, вела себя должным образом. Собственно, об этом наша работа.
Евгений Ясин:
Спасибо. Я хочу сказать, что наше время вышло, без пяти минут восемь. Спасибо вам большое, по-моему, было очень интересно. Я не начинаю дискуссию, потому что времени для неё уже не осталось. Кроме того, многие, задававшие вопросы, умудрялись ещё и высказываться и создавали определенную атмосферу. Леонид Иосифович очень подробно отвечал, и получилась довольно целостная картина. Я хочу отметить одно обстоятельство: я, конечно, может быть, слишком сильно подчеркивал важность политической экономии в моем вступительном слове. Я хотел бы сообщить, если кто не знает, что он много лет проработал с Мансуром Олсоном – это уже один интересный социальный, или я уж не знаю какой, экономический капитал. Но, во всяком случае, дорогого стоит. Следующая мысль, которую я хочу подчеркнуть. Мне кажется, что исследования того типа, как мы сегодня слышали, обозначают, в числе прочих исследований этого класса, определенное рубежное явление в гуманитарных науках. С моей точки зрения, мы подступаемся к научному исследованию целого пласта явлений, о которых мы мало что знаем. Вернее, мы знаем, но только то, что раньше говорили на уровне метафизики, космологии или философских рассуждений, не всегда философских, но всегда лишенных каких-то доказательств, кроме очевидных аргументов. Теперь мы переходим к вопросу. Леонид Иосифович, что вы там с эндогенностью никак не можете справиться? Лично я глубоко убежден, что будет такой момент, когда скажут, что мы с эндогенностью не справились, потому что не считали нужным справляться. Да, возможно, есть такие явления, но мы, когда вычистим все так, что никакой эндогенности не будет, то обнаружим, что некоторые вещи мы не в состоянии исследовать вообще. Такие вещи могут быть, потому что каждый раз, устраняя эндогенность, вы должны либо ограничить выборку, либо, наоборот, её увеличить до таких размеров, что не сможете найти денег, чтобы исследование проводить. За точность надо платить, и эта цена бывает очень высокой. Поэтому когда мне говорят: «Все, теперь у нас наука, все эти метафизические рассуждения никого не интересуют», да ничего подобного. И они тоже имеют свое основание. Мы подступаемся к новой области, где точные исследования и оценки будут получать все большее и большее распространение. Пока это ещё первые шаги. В связи с этим я хочу обратить внимание на то, что эти первые шаги делаются в разных научных дисциплинах. Нам надо думать относительно их интеграции, какого-то общения и т.д. Если мы этого не делаем, мы, скажем, говорим слово «социальный капитал», и сразу появляется много определений. Я считаю, что вопросы определений должны сниматься, потому что если автор дал свое определение, он отгородился и сказал: «Ребята, я за других не отвечаю». Важно то, что вы сталкиваетесь с тем фактом, что такое понятие есть в других науках. Наряду с ними существуют какие-то понятия, которые должны быть учтены и взаимосвязаны. Что такое институт? Можно сказать, что институт – это тоже часть социального капитала, ведь он же может быть неформальным. Точно так же, как группы бывают не только открытыми и закрытыми, но и формальными и неформальными. Если они формальные, у них возникают какие-то линии связей, которые тоже нужно изучать отдельно. Итак, это бездна. Слава Богу, работы хватит надолго и на всех, если кто-то будет этим делом заниматься. Это момент взаимосвязанности, целостности предмета, который мы изучаем, притом, что мы каждый раз делим его, вычленяем какие-то куски, за это тоже всегда нужно платить. Исключительно важно продолжить вашу, Леонид Иосифович, традицию: брать какую-то конкретную проблему и изучать её с помощью этих методов. Вот вы взяли ТСЖ – замечательно! Я бы взял какую-то проблему, связанную с местным самоуправлением, способностью русских к самоорганизации, потому что я прочитал несколько книжек, где написано: «Наша беда в том, что мы не в состоянии самоорганизоваться». Должен прийти какой-то начальник, сказать: «Стой там, иди сюда», и тогда что-то движется. Что интересно, исследования, проводившиеся Всемирным банком, показали, что такого рода явления нашли на Филиппинах, в кооперативном движении. Пока им не назначали начальника, они были не в состоянии ни о чем договориться. И тогда, люди, которые проводили исследование, сказали: «Это влияние католицизма». Потом другие люди провели точно такое же исследование в Таиланде, где никакого католицизма близко не было, и то же самое! У меня такое ощущение, что это связано с определенной стадией развития, с определенными структурами господства, управления, которыми они связаны – аграрное общество, потом индустриальное и т.д. Призываю, когда в следующий раз будете выбирать, посмотрите на местное самоуправление, потому что там довольно серьезные для нас проблемы. Я смотрю на Петрова, потому что это его область. На самом деле оно просит вас, приходите и княжьте на этом участке. С мэрами скоро покончат, мы убедимся в этом завтра в Общественной палате. Спасибо всем.