Украинский кризис» в общественном мнении России (от ноября к ноябрю)
Социолог, директор Аналитического
центра Юрия Левады
Лев Гудков:
Добрый день! То, что я хочу
рассказать, основано на результатах наших постоянных опросов общественного
мнения. Все данные по репрезентативной общероссийской выборке, это чтобы потом
не возникали вопросы. Я выбрал тему украинского кризиса, потому что мне
кажется, что это принципиально важное событие или целый процесс, радикально
меняющий ситуацию в стране. Причем, меняющей явно к худшему. Мы имеем дело с
рецидивом тоталитаризма или его попыткой, не просто меняющей ситуацию в стране,
но и резко ухудшающей работу институтов, кладущей конец всем разговорам о
модернизации, развитии и т.д.
Что,
собственно говоря, произошло? Давайте посмотрим на график. Это оценки положения
дел. Своего рода кардиограмма общественных настроений за 20 лет, которую мы
ведем с начала 1993-го года, но здесь с 1996-го года. Это не важно. Мы видите,
что глубокий провал 1990-х годов связан с трансформационным кризисом, резким
падением жизненного уровня, ростом напряжения, недовольства. В начале 1997-го
года маленький подъем с некоторыми признаками перспективы, экономика начала
выходить из этого трансформационного кризиса. В политологии это называется
У-образная кривая. В этом ничего особенно оригинального для России не было.
Практически все страны, которые проходили процесс трансформации, переживали
такой спад. Но финансово-промышленный кризис 1998-го года все надежды оборвал,
ухудшил оценки положения в стране. Появился резкий спрос не на демократию, а на
появление авторитарного лидера, который бы вывел страну из кризиса, поднял бы
экономического положение. Когда мы спрашивали с 2001-го года, когда Путин
пришел к власти, «Что вы ждете от нового президента?», на первом месте стояли
две группы ответов: выход из экономического кризиса и возвращение России
статуса великой державы. Но вот эта свеча, которая пошла вверх, указывает на
резкую примитивизацию всех представлений, конструкций социального происходящего
и ожиданий отца нации, который вы вывел страну. Еще ничего не произошло в
экономике, социальной сфере, а все показатели пошли наверх, появился какой-то
оптимизм. А дальше, вплоть до 2008-го года, пик здесь представлен, наступает
повышение всех социальных показателей. Пик приходится на август-сентябрь 2008-го
года, время войны с Грузией, когда заработала милитаристская пропаганда. Возник
эффект массовой национальной эйфории, консолидации, связанной с этой войной.
Дальше очень скоро начался обвал оценок, мнений, связанный с наступлением
экономического кризиса 2008-го года. Далее шел медленный процесс делигимации
авторитарного режима, снижение оценок, ожиданий. И он продолжался до января
2014-го года, когда был самый низ. Ноябрь 2013-го — январь 2014-го – самые
низкие ожидания. Присоединение Крыма опять повторило резкий взлет. Общество
пришло в состоянии возбуждения, патриотического подъема, и почти повторилась
ситуация 1999-го года.
Нам
надо разобрать, что происходило. Одновременно все массовые протесты, которые
были в 2011-2012-м, антипутинские, прежде всего, сошли на нет, и с
экономическими, и с политическими требованиями. Даже не столько из-за новой
репрессивной политики власти, сколько из-за ощущения тупика, в котором
оказалась оппозиция, не добившись цели. Кроме того, это разочарование в
деятельности оппозиции, которая не смогла выдвинуть более или менее внятную для
продвинутых групп программу действий.
Еще
сильнее этот график или диаграмму настроений можно видеть на отношении к
Путину. Действительно, в нем концентрируется не только отношение к лидеру, Президенту,
но и некоторые представления самого общества, социума и оценки ожиданий людей.
Вы видите резкий взлет ожиданий, которые сопровождали приход к власти Путина,
дальше сменились некоторыми колебаниями, если не считать резких краткосрочных
провалов, связанных с гибелью Курска, Бесланом, Норд-Остом и т.д. Наиболее
серьезные провалы приходятся на январь 2005-го года – это монетизация. Это
массовые выступления против правительства наиболее слабых групп, пенсионеров.
Юрий Левада в своей статье назвал это «восстанием слабых». Я вам рекомендую
прочесть. Очень характерный тип протеста наиболее уязвимых консервативно
настроенных групп, лишенных ресурсов, но воспроизводящих при этом все советские
государственно-патерналистские представления. А дальше подъем, опять пик
приходится на 2008-й год, еще кризис не начался. Затем идет очень устойчивый и
многим казавшимся необратимым процесс роста социального недовольства. То же
касается неодобрения премьера и правительства.
Недовольство
носило очень важный и устойчивый характер, причем природа этого недовольства
была двух типов. В провинции, в малых городах (то, что называется
индустриальной Россией) недовольство гораздо выше, чем в мегаполисах, в городах
с миллионным населением и в Москве. В провинции это недовольство носило
диффузный, очень существенный характер депрессии, безвыходности и прочее. Там
люди выдвигали требования возврата к советской системе, ностальгировали по
советской системе, потому что утратили очень существенные моменты стабильности
жизни, связанные с социальными гарантиями, бесплатной медициной, образованием,
поддержкой коммунальной сферы и прочее.
Другой
тип недовольства был характерен для среднего класса, который представлен именно
городским классом, то есть населением крупнейших городов. Это небольшая по
своей численности масса населения, около 20%, но важно, что она сильнее
включена в рыночные структуры экономики, потому что рыночная экономика
сформировалась именно в крупных городах. И финансовая, и институциональная база
сложились именно там. Эти люди чувствовали себя более свободными, независимыми
от государства, более активными, обеспеченными, более ориентированными на
достижения, добившимися успеха в своем благосостоянии. В отличие от провинции,
здесь требования, которые выдвигали эти люди, носили не экономический характер,
претензии к патерналистскому государству, а требование институциональных
реформ. Прежде всего, независимости суда, честных выборов как механизма
ответственности власти перед обществом, свободы СМИ, отмены цензуры,
прекращения давления со стороны власти на СМИ. Эти требования и привели к
выходу на улицу, на митинги, протесты в 2011-2012-м годах. Особенно обострились
они после фальсификации думских выборов. Сами фальсификации были не такими
большими, у нас с коллегами постоянно идут споры о том, каков их размер. По
нашим данным, фальсификации составляли не более 8% населения в 2009-м году, и
12% в 2011-м году. Но важно, что они распределялись крайне неравномерно. Нет
нужды фальсифицировать голоса там, где население полностью управляемо. Это
провинция. И напротив, фальсификация сосредоточена в крупных городах, где
имелось протестное движение, где сильнее был контроль над выборами, было
массовое присутствие гражданских наблюдателей. Именно там нарушения на выборах
приобретали скандальный и очевидный характер. Поэтому первоначально волна
протестов в декабре 2011-го года, которая носила вначале «античуровский»
характер приобретала «антипутинский» смысл и направленность и артикулировала те
самые претензии и отношение к власти, которое было широко распространено.
Вот,
вы видите, что, несмотря на усиление авторитарного режима, отношение к власти в
целом чрезвычайно негативное. Это меня самого поразило, когда мы впервые столкнулись.
Это и есть то, о чем часто говорят как о двоемыслии. Внешняя лояльность,
демонстративная покорность и одновременно неуважение к власти. Связано это,
прежде всего, с неудовлетворенностью социальной политикой, отказом государства
от своих социальных обязательств при росте доходов государства. С другой
стороны, нарастание ощущения тотальной коррумпированности государственного
аппарата. Напомню, что коррупционные скандалы шли практически каждую неделю, и
нет такой области, начиная от министерства обороны, космоса, медицины, где бы
ни произошли те или иные коррупционные скандалы. Это создавало негативный фон для
восприятия власти и, соответственно, представления о тотальном разложении
власти. На один из наших регулярных вопросов более 80% говорят, что это
симптомы полного разложения госаппарата. Вот отношение к власти. (Вам видны
подсказки? Тогда я их не буду зачитывать.)
Это
накапливающееся раздражение и социальная напряженность, особенно поднимающаяся в
последние годы, чрезвычайно интересна. Чем сильнее шло ограничение
политического пространства и конкуренции, тем сильнее поднимался потенциал вот
этого диффузного раздражения. Это и понятно, потому что проблемы не
артикулировались, не было задачи обсуждения рационализации социальных проблем.
Общество чем дальше, чем больше отрезалось от обсуждения положения дел в
стране. И на фоне растущего неуважения к власти, которое по-своему является
негативом патерналистских ожиданий, росло ощущение тупика и проигрыша в стране.
Если вы посмотрите, то от половины до 3/4 населения живут с ощущением, что им
что-то не додали, что они проиграли в результате всех изменений. Это чувство
проигравших, несмотря на то, что в стране шел рост жизненного уровня, число
бедных сокращалось очень быстро. С 1999-го года, по нашим опросам, доля тех,
кому не хватало денег даже на еду, сократилась с 49% до 9%. Это огромное
достижение. Тем не менее, это ощущение, что в обществе что-то неправильно, что
растет несправедливое распределение, сам социальный порядок становится
несправедливым, сохранялось и давало волну диффузного, ненаправленного
раздражения.
Какое-то
время эти претензии не касались самого Путина, он был «белым и пушистым», вся
ответственность переносилась на другие уровни государственной жизни или
управления. Действовало правило, которое давно известно, «добрый царь и худые
бояре». Соответственно, все, что происходило в стране позитивного,
приписывалось Путину: увеличение зарплат, пенсий, защита материнства, подъем
сельского хозяйства, а все проблемы переносились на региональную власть и
правительство. Но, начиная с 2011-го года, эта защитная оболочка ослабла, и все
больше людей стали считать, что он также причастен к коррумпированной
бюрократии, как и остальные высокопоставленные чиновники. Если посмотреть на
данные, то вы видите, что к моменту украинского кризиса небольшое количество,
примерно от 15 до 10% считали, что он просто возглавляет коррумпированную бюрократическую
мафию. Но гораздо больший процент считал, что он, наверное, как и все остальные
чиновники. Но фактов недостаточно, да и люди не очень следили за этим. Самый
интересный ответ – это третья позиция. Люди говорили, что, даже если это
правда, то важнее, что при нем жить стало лучше. Для социолога здесь важна вот
эта диффузная установка на аморальность власти, терпимая, которая входила в
имидж власти. Очень небольшая часть людей считала, что, действительно, ни в
коем случае они не могут поверить, что Путин злоупотреблял властью. Тем не
менее, еще раз говорю, что падение доверия к власти, одобрения чрезвычайно
сильно и важно. Именно потому, что все-таки доминировали
государственно-патерналистские установки в сознании людей, а это, по сути,
является инерционным продолжением советского способа организации сознания,
когда государство должно обеспечить работу и определенный уровень жизни, жилье
и прочие социальные блага. Это сознание составляло основу легитимности режима.
Недовольство от сокращения социальных обязательств приводило к отказу от
политики, представлению, что политика – дело грязное, что это борьба за власть.
И на вопрос «что, если бы у вас были возможности», у 85% опрошенных не было
возможности влиять на принятие решений, касающихся их жизни на любом уровне –
региональном, федеральном. Даже если бы были такие возможности, люди бы не
стали участвовать в политике. Это чрезвычайно важный синдром зависимости и
недовольства. Вот то, о чем я сказал, отношение к политике. В целом, еще раз
говорю, это накопление крайнего раздражения, недовольства властью.
Верхушка
айсберга проявилась в массовых демонстрациях 2011-2013-го годов. При этом,
несмотря на дистанцированность от протестного движения, абсолютное большинство,
50-60%, в разных планах поддерживали и разделяли лозунги протестного движения. Но
именно стерилизация политики, невозможность усиления контроля над политической
сферой, которая достигла пика именно в 2012-2013-м годах, привела к тому, что
вот этот закупоренный перегретый котел должен был найти выход, выход массового
раздражения. Таким каналом или сферой, в которую вылилось это диффузное
раздражение, стала массовая ксенофобия. Посмотрите на эти замеры, как росло
ощущение массовой неприязни, угрозы, национальной или этнической напряженности.
У вас вчера выступал Паин, который должен был рассказывать об этом, я не буду
повторять. Отчасти это наш общий проект. Вы видите, что к октябрю 2013-го года
это ощущение угрозы, напряжение межнациональных отношений достигло максимума.
Многие из вас слышали о бирюлевских погромах в Москве. Но это всего лишь
наиболее яркое событие, а на протяжении только прошлого года было зафиксировано
около 370-ти таких инцидентов, в том числе и с кровопролитием, которые
происходили на пространстве всей страны. Просто Бирюлево оказалось в центре
внимания. Росла реакция на недовольство властью, начался поиск оснований для
самоуважения, но и рост низового темного, непросветленного национализма.
Одновременно
росло и влияние пропаганды, что внешний мир враждебен нам, что Россия оказалась
во враждебном окружении. Если посмотреть, то, вообще говоря, вот эта кривая
очень интересна с точки зрения социологического анализа. Когда мы в первый раз
задали этот вопрос в феврале 1989-го года, «есть ли враги у нашей страны?»,
тогда это был Союз, и опрос был по всем республикам. Но в России только 13%
считали, что враги есть. Называли их исламистами, сепаратистами, демократами,
коммунистами, мафией, все вместе составляло всего 13%. 47% говорили, что зачем
искать врагов, если все проблемы с нами связаны, корень зла в нас самих. Было
ощущение исторического тупика и такого быстрого развития, я бы сказал,
социального мазохизма, глубокого переживания своей несостоятельности, которое
явилось основой для поиска выхода из этого и попыткой определить, куда идти.
Мазохизм был острым, потому что за два года (1989-1991-й) доля ответов, что мы
хуже всех, мы отрицательный пример, как не следует жить, поднялись с 7% до 57%.
Это фаза черного сознания. Были острейшие переживания комплекса
неполноценности, отсталости, тупика исторического развития, но это же и
выступало условием для каких-то изменений, поддержки изменений. Но после провала
на первом слайде, который я вам показывал, растущего раздражения ориентация на
Запад, которая была, на демократию и рыночную экономику, под влиянием
консервативной критики сменилась раздражением и антипатией к Западу,
нарастанием в наших опросах ответов, что все реформы инспирированы Западом с
целью развалить и колонизовать Россию, прибрать к рукам сырьевые богатства.
Именно это и стало одним из условий не просто роста консервативных ожиданий, но
и роста примитивного сознания, которое легко в основу авторитарного лидера.
А
с приходом Путина все это стало основой государственной политики. Затем
началась чеченская война, сильны были настроения реванша, несмотря на то, что вторая
и первая чеченские войны вызывали неприятие. Напомню, что 66-70% населения и
первая, в большей степени, и, в меньшей степени, вторая война воспринимались
как несправедливые войны. Это порождало подавленное чувство вины и морального
дискомфорта. В любом случае, ощущение отсталости, неуспешности, неполноценности
трансформировалось в проекцию, что нельзя винить себя, надо искать причины во
внешнем мире. Все это сопровождалось ощущением вражеского окружения и общей
враждебности. Присутствовал и рост внутренней агрессии. Первая волна –
1994-1995-й годы, вторая – 2003-2004-й годы. Это и волна преступности, и
самоубийств. Еще проще посмотреть на росте ксенофобии, которая больше всего
артикулировалась, так как это связано с открытой пропагандой, деятельностью СМИ.
Но она сводилась к росту антизападных настроений. Вы видите, что здесь четыре
волны антиамериканизма. Первая – это март 1999-го года, бомбардировки НАТО
Сербии, которые российская пропаганда представила демонстрацией силы по
отношению к России. Хотя где Сербия, а где Россия? Вторая – война в Ираке,
третья – война с Грузией. Опять-таки, националистическая пропаганда
сопровождалась сильнейшей волной антиамериканизма, потому что сам по себе
конфликт в СМИ подавался не столько как спор, конфликт с фашистским режимом
Саакашвили, сколько со стоявшими за ним странами, вытесняющими Россию из традиционных
зон влияния. Наконец, третья – это нынешний конфликт. То же самое вы видите –
рост антизападных настроений более плавный, но отражается на отношении к ЕС.
Никогда до сих пор не был фиксировано такое негативное отношение к Европе. Что,
собственно, произошло?
Теперь
переходим к Украине. Еще год назад, в октябре-ноябре прошлого года, никаких
антиукраинских негативных настроений не было обнаружено. Когда начался Майдан и
первые демонстрации против Януковича, отказавшегося подписать уже почти
подготовленное соглашение с ЕС, 65-70% респондентов в России говорили, что это
дело самих украинцев, и России не следует вмешиваться, тем более, применять
военную силу. Но сама по себе эта конструкция массового восстания против
коррумпированного режима создавала угрозу для системы Путина, политической
системы господства, которая сложилась в России. Разрушалась вся конструкция
союза авторитарных режимов, с антизападной направленностью, при доминирующей
роли России. Это своего рода восстановление маленького Союза. Но это не
главное. Главная задача антиукраинской пропаганды – дискредитация самого курса
на интеграцию с Европой и возможность реформ, становление или формирование
правового государства, находящегося под контролем общества, ответственных
политиков, разделение властей, ликвидацию коррумпированного режима. Именно
против этого была первоначально направлена антиукраинская пропаганда.
Если
вы внимательно следили, что российская пропаганда полностью подконтрольна,
полностью централизована. Леонид Васильевич уже упоминал о состоянии дел с
прессой и о закрытии целого ряда сайтов: «Дождя», «Каспаров.ру», «Ежедневного
журнала». Еще можно добавить изменение состава редакции «Лента.ру», смену
состава «Коммерсанта» и незаметное изменение составов редколлегий и
собственников медиа-холдингов, которые проходили последнее время, на протяжении
последних двух лет. Это был ответ на демонстрацию и критику режима Путина.
Напомню, что репрессивная политика такого уровня началась задолго до
украинского кризиса. Вся система репрессивных законов, а их к настоящему
времени принято, по разным подсчетам, от тридцати до сорока, учитывая поправки,
создала законодательную базу и для цензуры, и для манипулирования общественным
мнением, и для дискредитации оппозиционного движения, вообще организации
гражданского общества, усиления контроля над происходящим.
К
этому времени первый тезис, который ввела пропаганда, это было где-то в
середине января, что Майдан инспирирован Западом, проплачен и организован, что
это не самостоятельное движение, а манипулируемое извне. Этот тезис был легко
проглочен российским массовым сознанием, потому что он ложился на уже подготовленную
почву. А если этот манипулируемо извне, то можно сделать вывод, что сами по
себе украинцы не дееспособны или частично дееспособны, что они не отдают себе
отчета в том, что происходит. Интересен тезис о том, его и Путин, и многие
другие выдвигали, что украинцы сами не понимают, к каким последствиям приведет
их объединение с ЕС. Интересная постановка вопроса.
Второй
тезис, который выдвинут в конце января — начале февраля, что к власти на
Украине пришли нацисты, сепаратисты, бандеровцы, антисемиты и прочие. В
результате возник хаос и вообще угроза существования русским на востоке. Все
украинские исследования и свидетельства показывают, что это не так, что никакой
дискриминации русские не чувствовали, были допущены совершенно глупейшие
ошибки, которые были исправлены (это закон о языке), но никакой дискриминации
не было. Тем не менее, пропаганда сильнейшим образом это раздувала и настаивала
именно на нацистском характере новой власти. А это ключевой момент для русского
самосознания. Иначе говоря, пропаганда заговорила на языке Второй мировой
войны, что полностью делало невозможными симпатии, понимание другой страны. С
фашистами невозможен диалог, даже восприятие их как людей. Соответственно, в
отношении их невозможны никакие цивилизованные формы контакта.
Поэтому
третий тезис, который вслед за этим поднимала пропаганда, это то, что
экстраординарная ситуация оправдывает применение экстраординарных средств. Хотя
нарушать суверенитет другой страны нехорошо, но эти обстоятельства оправдывали
применение силы. Дальше произошла аннексия Крыма, которая вызвала сильнейшую
эйфорию в нашем обществе. Я не буду перечислять все факторы, но смысл в том,
что Россия не просто защищает своих на востоке Украины, но и возвращает те
традиционные, принадлежащие ей земли, которые по глупости или хитрости
предыдущих правителей она утеряла. Тем самым Россия восстанавливает свою мощь,
силу, свой статус империи или великой державы, что одно и то же. И, несмотря на
критику со стороны Запада, она как раз демонстрирует новую фазу возрождения
великой державы. Именно это чувство консолидации или реанимации величия вызвало
мощную волну патриотического подъема и эйфории.
Общество
пришло в возбужденное состояние, это очень важно. Соответственно, поддержка
власти, несмотря на все прежнее недовольство, скакнула максимально вверх. Если
в декабре-январе 2014-го года за Путина были готовы голосовать 28% на следующих
выборах, то в марте – 56%, и остается на таком уровне. То есть, большая часть
одобряет его деятельность, 84%. По последним октябрьским замерам – 87%. Это
держится на одном и том же уровне.
Посмотрите
на эти данные опросов, я не буду их все озвучивать, но часть можно посмотреть.
Постепенно мотив, что Россия защищает своих, русских, отходит на второй план, а
на первый выходит тезис о том, что Россия встает с колен, что она возвращается
к своей традиционной роли великой державы, удерживает свою роль на
постсоветском пространстве. Это становится главным мотивом. Практически, доля
тех, кто воспринимал происходящее со страхом, возмущением, протестом, со стыдом
за эту политику, в марте была 7%, через какое-то время поднялась до 12-13%.
После санкций она еще немного увеличилась, но все равно это, в любом случае,
меньшинство. Что произошло? Произошла канализация этого недовольства,
раздражения против власти в полное одобрение политики власти на основе
возвращения к мифам и стереотипам великой державы. То есть, то, что было
утрачено с распадом СССР.
Иначе
говоря, мы недооценивали ту травму массового сознания, которая связана с
распадом СССР, и те глубокие механизмы фрустрации. Почему это было так важно, и
все время люди подчеркивали необходимость возвращения к статусу великой державы?
Потому что, вообще говоря, именно зависимость от власти, чувство уязвимости,
незащищенности, постоянно испытываемый дискомфорт от коррупции, от
административного произвола, ощущение неполноценности, которое давно идет и
существовало еще при Брежневе, компенсировалось чувством принадлежности к
великой державе. «Зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей, и даже в области
балета мы впереди планеты всей». Это механизм компенсации или двоемыслия, очень
важный, он является несущей основой массового сознания. Неудовлетворенность
властью выливается в ностальгию по советским временам, утраченному чувству
величия, потому что других причин для национальной гордости не появилось. Это
очень важно.
Хотя
за последние годы произошли очень значимые события. Я имею в виду формирование
или появление совершенно нового социального состояния, формирование
потребительского общества в нашей стране, чего раньше не было. Потребительское
общество – это совершенно по-другому организованный социум. Это не европейский
и не западноевропейским социум, где чувство индивидуального достоинства связано
с достижениями и личными усилиями, квалификацией, соответственно, чувством
повышенной гарантированности в виде благосостояния. Не это. Но, тем не менее,
уровень потребления становится основой для социальной морфологии, маркировки
статуса и важнейшим фактором придания статуса отдельному человеку. Вспомните
рекламный лозунг «ты этого достойна», это чрезвычайно важная вещь. Характер
потребления сам придает ценность и статус человеку.
То,
что не может компенсировать вот эта новая фаза, потребительское общество, это
дефицит коллективных национальных ценностей. Этого не происходило, и
недовольство властью все время сохраняло это ощущение неполноты, дефицита
оснований для самоуважения. Именно поэтому украинская ситуация дала такой взрыв
массового энтузиазма, потому что в первый раз за долгое время власть повела
себя, как полагается.
Что
бы еще вам рассказать, быстро показать? Тем самым мы получаем сегодня эффект
национального возбуждения, которое будет недолгим. Уже последние замеры
показывают интересное раздвоение. Символический план идентификации с
национальным лидером сохраняется. Вот посмотрите чувства, которые он вызывает,
в некоторой динамике. Рекомендую складывать позитивные и негативные эмоции,
тогда все выглядит контрастнее. Рейтинг Путина как план символической
идентичности власти с населением сохраняется, с ним ничего не происходит, а
план практического существования повседневных проблем и, соответственно, все
оценки ожиданий и настроений резко пошли вниз. Если на графике, то это вот так.
Рейтинг стоит вверх, а все ожидания ближайшего экономического развития,
положения в семье, ощущение надвигающегося экономического кризиса резко
обострились. Это раздвоение указывает на то, что сама по себе ситуация крайне
нестабильная, что фаза национального подъема и поддержки власти через какое-то
время будет проходить. Под влиянием санкций или помимо них, это неважно. Сами
санкции западных стран вызвали недоумение и непонимание, частично даже
возмущение, потому что большинство в условиях информационной изоляции просто не
понимали, что этим стоит. Первые два-три месяца санкции воспринимались как
некоторые дипломатические угрозы, дипломатический треп, шантаж и прочее. И
только после введения антисанкций, к июлю, когда был резкий рост инфляции, и
цены пошли вверх, среди городского населения начались первые признаки
беспокойства, тревоги, которые потом усиливались. Это так, потому что население
мегаполисов сильнее зависит от импорта продуктов и товаров. Бедная провинция,
село, малые города сидят на отечественной продукции, более дешевой, более
низкого качества, но вполне доступной. В то же время обеспеченные группы в
мегаполисах потребляют импортные товары. Рост цен или ограничения сильнее
почувствовали люди мегаполисов, а затем, именно потому, что это рыночная среда,
и люди сильнее в нее включены, там быстрее началось осознание экономический
последствий этой украинской политики. Экономическая ситуация и так была не
слишком хороша, в стране была стагфляция, а санкции, конечно, усугубили этот
негативный эффект. А начавшееся в последние месяцы обесценивание рубля резко
ударило по сбережениям наиболее обеспеченной части населения и вызвало
состояние серьезного беспокойства. Таким образом, мы оказываемся в очень
тяжелой ситуации, выход из которой совершенно непонятен. Давайте на этом я
закончу.
Алексей Гаврилов, Волгоград:
Подскажите, пожалуйста, по последнему графику, где
были настроения по Украине и Крыму, положительные и отрицательные. Насколько я
понимаю, здесь видно, что уровень неодобрения растет. Я правильно понимаю? А
существует ли вероятность, и какова она, что, условно, неодобрение от
присоединения Крыма может трансформироваться в такие настроения, которые можно
охарактеризовать фразой «Крым не наш»?
Лев Гудков:
Очень низкая. Людей, которые понимают,
что за этим стоит, и оценивают эту политику аннексии Крыма как авантюрную,
всего 6-8%. Они отрезаны от СМИ, поскольку это поле монополизировано, и особого
влияния не оказывают. Здесь две неравномерные группы, хотя и небольшая часть.
Два массива. Наиболее компетентные люди, которые понимают, что нарушены все
конвенции международного права, понимают последствия этого и, в общем,
разделяют смысл санкций. Это первый массив. Второй это наименее образованная
группа старшего возраста, которой вообще не нравится эта ситуация войны со
своими. Я не думаю, что в ближайшее время может что-то измениться.
Никита Потеряев, Казань:
У меня вопрос по поводу «Ленты.ру». Вы
сказали, что перестановка в том, что заменили главного редактора, это был удар
по позициям данного средства массовой информации. Я слышал мнение, что
журналисты «Ленты.ру» имели слишком высокую зарплату и просто зажрались, имея
среднюю зарплату в 50 тыс. рублей. Насколько я знаю, многие журналисты получают
25 тыс., работая по 8 часов, и для них это потолок. Я слышал, что «Лента.ру» не
окупалась, ее просто хотели сделать прибыльной.
Лев Гудков:
В Москве средняя зарплата около 44
тыс. Так что, она не может считаться. Если бы это был частный случай, но это
проявление общей политики. Если вы заметили, то за последние годы
околокремлевские олигархи установили контроль над главными медиа-холдингами.
Произошла смена собственника в «Коммерсанте», «Известиях», на «Эхо Москвы».
Идет процесс установления неполного или скрытого контроля над всеми основными
многотиражными изданиями. До этого, начиная с 2003-го или 2002-го года, шел
процесс установления контроля над телевидением. Дело Березовского, дело
Гусинского и других, когда, под угрозой заключения, происходил отъем активов
того или иного медиа-концерна. К 2007-му году 93% всех телевизионных компаний
были под полным контролем кремлевской или региональной власти, что то же самое.
Телевидение, а это главный инструмент общественного мнения, сегодня полностью
подконтролен Кремлю. То же самое, если вы возьмете многотиражные издания. «Метро»,
один из самых успешных последних медиапроектов. Вы увидите, что они переходят
под контроль структур или олигархов, близких к Кремлю. Независимые издания
можно перечислить по пальцам, поэтому в случае «Ленты.ру» можно обсуждать,
спорить об этом, но тенденция однозначная.
Любовь Акимова, Санкт-Петербург:
Есть такое мнение политолога Андрея Стародубцева,
что в Западной Украине в начале событий на Майдане выступали за федерализацию,
и получается, что в начале гражданской войны на Востоке Украины лозунги были
примерно такими же. То есть, разница выступлений во времени, и просто не могли
друг друга понять. Как вы относитесь к такому мнению?
Лев Гудков:
Я не буду судить о мнении. Но все
исследования наших коллег на Украине, а я к ним отношусь с уважением и доверием,
это очень профессиональные и дотошные социологи, показывали, что на Украине
мнения были разделены почти пополам. Почти 49 на 51, или 51 на 49, до
последнего времени, до Майдана. Ситуация силового разгона Майдана изменила
соотношение, положение вещей. Это вызвало волну возмущения действиями Януковича
и изменило отношение к перспективам евроинтеграции, к НАТО и всему прочему.
Постепенно начало расти количество сторонников евроинтеграции. По поводу федерализации
не могу ничего сказать, таких идей было много. Действительно, Украина, и этим
она отличается от России, не империя, там нет такой идеи. Кроме того, в
культурном плане регионы очень сильно отличаются друг от друга. Сохраняется
культурная, языковая, политическая инерция тех стран, из которых сшита нынешняя
Украина (австрийская, польская часть, российская часть и прочее). Это каждый
раз разные культурные ареалы, отличающиеся по языку и исторической памяти. Это
разнообразие очень интересно. Оно выступало основанием или потенциалом для
демократического развития Украины. Поскольку никто не брал вверх, то
приходилось достигать согласия каким-то другим путем компромиссов и соглашений.
На счет федерализации – не знаю. Насколько я помню, все-таки идея федеративного
устройства никогда не пользовалась поддержкой большинства, и сейчас не
пользуется. Идея присоединения к России, даже в восточных регионах была
поддержана, до начала военных действий, в Луганске была максимальная доля за
интеграцию с Россией и составляла 32%, В Донецке 28%. Ни в одном из регионов
эта идея не получала поддержку большинства. Ситуация сейчас заметно изменилась,
особенно в восточных регионах, потому что это кошмарная ситуация. Раздражение
идет и в отношении к Киеву, на востоке нет никаких симпатий, усталость от
Януковича очень велика, но и к России нет особых симпатий. Люди просто хотят
прекращения военных действий, любой порядок лучше ситуации военных действий.
Елизавета Кетова, Санкт-Петербург:
По данным Левада-центра, по опросам за
октябрь оказалось, что рейтинг Путина упал на 7%, и некоторые социологи
говорят, что это из-за того, что снизилось напряжение в обществе. Как Вы
трактуете это понижение? Еще один вопрос, который меня интересует. Как бы Вы
спрогнозировали ситуацию, что будет дальше, как дальше себя поведет общество,
недовольное политикой российского государства? Если можно, хотя бы кратко, ваши
прогнозы. Спасибо.
Лев Гудков:
Рейтинг, действительно, упал в
октябре. Это журналисты говорят, он снизился на 7%. Самое интересное – это
реакция журналистов, нам оборвали телефон с одним вопросом: «Началось, или нет?».
Приходилось говорить, что это случайно, что это статистическая ошибка, которая
составляет 4%, что давайте дождемся следующих замеров. Но поразительно и
показательно здесь отношение журналистов и заголовки, что «рейтинг упал», «рейтинг
начал падение» и прочее. Ожидание, что этот пузырь начнет сдуваться, само по
себе интересно. Я отношусь к этому сложно, потому что, вообще говоря, все
разговоры о социальном взрыве, о кризисе, в результате которого произойдет
что-то вроде революции, массовых протестов, в результате которых режим
изменится, мне кажутся несостоятельными. Это «Бог из машины». Когда не могут
объяснить, не понимают причины, то начинают искать в иррациональных факторах, а
социальный взрыв это как раз из этой области песня. Исследования серьезных
экономистов или экономических географов не показывают никакого такого
радикального изменения ситуации. Алексашенко говорит, что российская экономика
проста, как табуретка, поэтому она обладает большой устойчивостью. Не знаю.
Дело не в режиме, дело в способности общества к самоорганизации, в его
способности к введению новых ценностных оснований, в которых возможна
консолидация и выработка программы, постоянная политическая работа партий. Это
рутинная организационная работа, а опыт протестного движения показывает,
насколько слаба оппозиция, что она занята самолюбованием и прочее. Это то, чего
я боялся в 2011-м году, когда началось все это. Поэтому давайте всерьез
смотреть на самих себя, и тогда много станет ясно.
И
второй вопрос. Рейтинг будет снижаться, несмотря на все усилия, которые
предпринимаются. Чтобы было понятнее, в принципе, самая серьезная
политологическая задача концептуальная, она аналитическая. Политическая наука
остановилась в своем анализе тоталитарных режимов, потому что большая часть
тоталитарных систем разрушилась в результате военного поражения: немецкие,
итальянские фашисты и прочее. Все концепции тоталитаризма формировались в
момент начала, становления и расцвета этих тоталитарных режимов. Что с ними
происходит потом, какова логика разложения и распада – политическая наука
ничего не сказала. Это белое пятно. Можно только предполагать, тут разные
гипотезы. Суть наших исследований по программе советского человека – это
определить, как меняется сам человек, где потенциал изменения, появляются ли
новые источники ценностей, или что такое ценности, новые источники
представления. Здесь все довольно туманно, поэтому не очень ясно. Конечно,
лучше описаны механизмы, которые приводят к распаду системы, чем к появлению
новой. Мой любимый пример из наших исследований и наших коллег – это циркуляция
элит в 1993-1994-м годах. Это исследование элит советской номенклатуры, начиная
со Сталина и Ельцина. Посмотрите на таблицу. Вы видите, если суммировать
позитивные оценки, то они достигают максимума в 2007-2008-м годах. Даже на
максимуме они все равно меньше половины, потом они начинают сокращаться. И
негативные оценки, которые представляют меньшинство, нарастают к 2012-2013-му годам,
когда они превышают долю позитивных оценок. Основа конструкции – это апатия,
равнодушие, дистанцированность. Это искусственная вещь. Хуан Линц, если вы
знаете такого американского политолога, теоретика режимов, испанца по
происхождению, еще в 1973-м году дал типологию режимов, где указал на различие
авторитарных и тоталитарных режимов. Авторитарные режимы лишены идеологии, идеи
светлого будущего, перспективы. И там ограничен террор, вся технология
господства сводится к тому, чтобы держать население в состоянии апатии,
покорности. Мы это и имеем.
Арсений Сорокин, Ярославль:
У меня три вопроса, задам один,
который мне ближе всего по украинской тематике. К нашей школе прикреплен лагерь
«Черная речка». На данный момент в этом лагере у нас около 300 беженцев, из них
45 школьники. Соответственно, наша школа вынуждена обучать этих детей. Я у них
веду время от времени уроки. У нас создается тенденция, что большинство из тех,
кто присутствует там, благодарны за то, что им помогают. Но отдельные товарищи
ведут себя так, что к ним уже два раза приезжал ОМОН. Их силой успокаивали. У
них лозунги типичны для таких радикальных товарищей. Не буду их повторять.
Смысл понятен. Они говорили нехорошее про москалей. Вопрос следующий. На Ваш
взгляд, гуманитарная помощь, финансовая, продукты, кортежи из машин, жилье,
образование, которые мы им пытаемся дать, это чисто желание помочь гражданам
Донбасса, или еще какие-то цели преследуются нашей властью?
Лев Гудков:
Несомненно, политика здесь чрезвычайно
двусмысленная. Помощь надо оказывать, нет слов, там ситуация отчаянная. Она и
до этого такой была. Если говорить о времени до гражданской войны, описывая
положение дел на востоке Украины, оно, действительно, бедственное, напоминающее
нашу провинцию. Киевский социолог говорил, что «бензин наш, списки московские».
Это для характеристики ситуации. Там чрезвычайно высок уровень недовольства.
То, что Россия это все готовила, что там создана целая сеть структур, агентов,
которые это подготавливали и организовывали, там были войска – это так. И то,
что перелом ситуации военных действий обеспечен именно российским спецназом,
это не секрет. Это все документировано. Другое дело – нынешняя ситуация. Явно,
что планы повторения крымской операции провалились. Завоевать эти территории
можно, удержать их нельзя, не хватит ни ресурсов, ни войск. Хотя это
мотивированная, дисциплинированная группировка, которая составляет 60-70-ти
тыс., ее хватит для того, чтобы раздавить украинскую армию. Но удержать это
невозможно. И планы сменились. Весь стратегический расчет направлен на то,
чтобы поддерживать нестабильность ситуации на Украине. Холодная зима, разруха,
недовольство, резкое снижение доходов населения приведут к массовому
недовольству, сметут правительство Порошенко и приведут к власти пророссийское
правительство. А помощь беженцам нужна, безусловно, как и любой акт
гуманитарной доброты. Спасибо большое!