ГРУЗ 200 В ВАШЕМ ДОМЕ
Российское общество оказалось совершенно не готово к этому фильму. Что касается кино, то за последние пятнадцать лет, после «Астенического синдрома» Киры Муратовой, никаких по-настоящему серьезных, острых, глубоких, дискуссионных кинематографических высказываний о нашей жизни не было. Только некие зарисовочки, коллажи, обрывочные опыты. Не было ничего подобного и у самого Балабанова – даже в «Брате» и «Брате-2», которые вызвали, как известно, бурную полемику. Ничего такого крупного и резкого не рождалось в нашем кино, как этот фильм, – и по отношению к советской власти, и по отношению к криминальному состоянию общества, и к новой экономической формации, а также к появлению частной собственности, свободы, к авторитаризму как способу организации жизни. Были только ленты, построенные на интеллигентских стереотипах (представления о Чечне, например), — все это частные, не будирующие общественное мнение суждения.
«Груз 200» на этом фоне стал очень серьезным испытанием и для нашей элиты, и для кинематографической общественности, и для страны в целом. Не случайно он большинством общества принимается абсолютно в штыки — в отличие от фильма «Остров», с как будто такими же выводами, который вызывает бурю восторга, аплодисменты всех слоев общества и массу наград. Здесь же все разделились. Профессионалы – я имею в виду в первую очередь кинокритиков и продвинутую часть режиссуры – конечно, в восторге от «Груза 200», потому что не могут не видеть мастерских режиссерских навыков и умений при внешней простоте художественной манеры. Не могут не оценить таланта, искусства работы с актерами, а главное, масштаба заданных вопросов. В фильме есть исключительные по силе художественные решения. Например, мать героя-маньяка, пьяница, которая неотрывно с бессмысленной улыбкой смотрит в телевизор. Более мощной метафоры для изображения нашей страны кинематограф (если снова не вспоминать ту же Муратову) еще не дал.
Конечно, фильм Балабанова – это не фильм о маньяках. И не фильм о советском времени как о периоде психологического попустительства и больных отношений. Это тоже есть, но не это главное. Фильм «с последней прямотой» ставит вопрос: как нам относиться к собственному прошлому? Не случайно на телеэкране маячит Черненко, не случайно за кадром поет Юрий Лоза – приметы 1884 года даны десятки раз и очень точно. Мы удаляемся от прошлого и вместе с тем никак не можем с ним расстаться. Мы же не знаем до сих пор смысла пережитых сообща событий и процессов. До сих пор президент страны говорит о 1991 годе как о «геополитической катастрофе». И страна воспринимает это по большей части именно так. И выбор Сочи в качестве олимпийской столицы воспринимается как новое взращивание травмированного имперского сознания.
А Балабанов спрашивает: что это за такая страна у нас была? Что это за Город Солнца, о котором беспрестанно говорит бывший преступник (его блестяще сыграл Алексей Серебряков)? А сам этот персонаж почему-то «должен» свою жизнь капитану-маньяку… Откуда у маньяка такая власть над чужой жизнью? Все в этом фильме обмениваются функциями и ролями, все явления и герои, кажется, открывают свою неприглядную, а то и жуткую изнанку. В центре же – Груз 200, основной наш идеологический фантом 80-х годов. Армия не имеет средств, чтобы похоронить своих павших бойцов, и цинковый гроб с телом афганца попадает к милиционеру. Который буднично вскрывает этот гроб, извлекает труп и помещает его на кровати в убогой спальне…Что это за символ? Милиция должна быть оплотом законности, здесь же главным злодеем и садистом оказывается именно милиционер. За этим страшная правда: государство творит беззаконие не просто где может, а где хочет. И отец героини, секретарь райкома партии, который, по всем советским нормам, часть общей идеологической системы, в этом фильме также ничто, и ничего не стоит его обмануть. Самый же неприятный для Балабанова человек — это парень в майке с надписью «СССР», фарцовщик. Поскольку Балабанов ненавидит не только жизнь, окончившуюся в 1985-м, но и ту, что началась с января 1992-го. Он считает эту нынешнюю жизнь, в которой все мы живем, в которой бурно развивается наша страна, отвратительной. Он убежден, что олигархи выросли из фарцовщиков и мы живем в мире фарцовки. Ему не хочется понять, как и всей нашей интеллигенции, что рынок более человечен, чем Госплан. Там была равная тюремная пайка, но для многих она «духовнее», чем тотальная фарцовка.
Итак, экономику Балабанов отменяет, советскую власть отменяет, государственные институты в форме армии и милиции отменяет. Человеческие связи он тоже отменяет – Тоня, которая мстит насильнику, отказывается освобождать его жертву, не отстегивает наручники на заложнице маньяка. В самой справедливой и решительной героине, таким образом, осталось только чувство мести, но это такой же аморальный механизм, как и насилие.
Что же остается в итоге? То, что лично мне кажется уже комическим: приход самого ничтожного, самого трусливого и пошлого из героев (по фильму он преподает атеизм в Ленинградском университете) в храм. Там он спрашивает, где можно пройти обряд крещения. На что служительница замечает, что крещение не обряд, а таинство. Итак, таинство прихода в церковь как ответ на весь этот ад российской жизни? Здесь Балабанов действительно встречается с Павлом Лунгиным, постановщиком «Острова», где тоже центральная тема – тема греха и покаяния. Но, по-моему, идея коллективного раскаяния как реакция на драму российской ментальности легкомысленный, несерьезный ответ, хотя он и интеллигенцией, и властью будет воспринят под аплодисменты. Так что финал мне кажется фальшивым. И сам фильм Балабанова вызвал у меня двойственные чувства.
Я бы сказал, что этот фильм – грандиозные вопросы без ответа. И сами эти поставленные вопросы – на фоне манной каши лент типа «Коктебель», «Простые вещи», «Свободное плавание», «Изображая жертву» и прочих — поражают. Здесь не изображают жертву, здесь требуют возмездия настоящие жертвы, которые приносит народ при смене формации. Балабанов поднял руку на самое святое – бессмысленные, аморальные, никому не нужные жертвы войны, обслуживавшей идеологию стариков. И это в каком-то смысле парафраз на официоз и гламур «9-й роты». Ведь в «9-й роте» есть все что угодно, кроме вопроса, а зачем эти мальчики умирают. Балабанов доводит этот вопрос до конца, когда героиню насилуют прямо рядом с трупом ее жениха. Любовь и юность, принесенные в жертву системе… Это фильм-предупреждение: Груз 200 по-прежнему с нами, непосредственно в наших домах, мы не смогли со всей честностью осознать и достойно «предать земле» наше прошлое. Это тяжкий гнет, который деформирует общественную психику и отравляет своими ядами весь воздух нашей жизни.
Что сказать о дальнейшей судьбе фильма? Скорее всего, он просто не будет воспринят массовой аудиторией. В нем нет мелодраматизма, нет милоты «Острова», который сразу можно было объявить этакой «духовкой». А здесь нужно пройти испытание психологическим шоком. Так называемый рядовой зритель, привыкший к развлечениям, никакого шока не хочет. У него глянцевая жизнь, поэтому он не хочет посмотреть за пределы глянца. Интеллигенция же не найдет здесь простых ответов, потому что автор их не дает. Фильм, который по масштабу проблем мог бы дать импульс прорывной общенациональной дискуссии, уже провалился в прокате и постепенно, несмотря на все профессиональные споры вокруг него, переходит в гетто кинематографических удовольствий.
При этом в России сегодня просто нет других столь же крупных и талантливых режиссеров, чтобы надеяться на продолжение остросоциальной линии. Ужас современной кинематографической действительности в том, что одаренные люди уходят в большой бизнес, в нефтехимические, энергетические и газовые концерны. Они не хотят и не умеют работать в кино в условиях свободы. Так что для меня фильм Балабанова из разряда того, что я называю «индивидуальными частными практиками». Сидит себе мастеровой, самородок, и делает штучную вещь. И получается она ни на что не похожей, «неправильной», неповторимой и незабываемой.